Михаил Константинович Зарубин
Монах
Шестнадцатилетние
В техникуме поговорить не удалось. Мешало то одно, то другое. Да и говорить об этом на ходу Алеша не хотел, поэтому попросил Машу встретиться с ним вечером на берегу реки.
– Алеша, ты что-то хочешь мне сказать?
Она словно почувствовала, что разговор предстоит серьезный.
– Машенька, пожалуйста, не спрашивай. Придешь – расскажу. Для меня это очень важно.
Она улыбнулась.
– Ты меня интригуешь. Обязательно приду.
Хотя берег тянулся вдоль всего города, но было у них одно особенно любимое место для встреч, недалеко от Машиного дома. Река здесь была широкой, посредине ее располагались острова. На них никто никогда не жил, только рыбаки давным-давно установили свои домики, где хранили снасти, а в дождливую погоду укрывались сами. Если смотреть на реку от воды, то она вроде не широкая, острова сужали ее, а поднимись чуть повыше, и человек на том берегу покажется маленькой букашкой.
Несколько лет назад половодьем на отмель выбросило толстое, чуть искривленное бревно. Какой-то добрый человек превратил его в удобный диван, сделав сидение и спинку, чтобы было на что опереться спиной. Для многих это место стало привлекательным, молодые пары стремились сюда наперегонки. Жаль, такое место было одно. Позади «бревна-дивана» крутой берег плавно переходил в широкий уступ, на котором разместились железнодорожные пути великой транссибирской магистрали. Через каждые пять минут поезда на стыках стучали колесами. У реки этот стук был слабее, звук улетал с откоса вверх. К стуку колес местные жители привыкли быстро, и просто не замечали идущих друг за другом составов.
Маша жила в нескольких минутах ходьбы от «бревна-дивана», и они с Алешей, гуляя, заходили туда в любое время года. Конечно, зимой долго не посидишь, но минутку-другую передохнуть можно. А сейчас в город пришла весна. Даже не пришла, прилетела. Снега в этом году почти не было, поэтому за несколько дней и следа от зимы не осталось. Вчера термометр показывал двадцать тепла, и на деревьях появились листья.
Алеша пришел пораньше, вокруг диванчика все было зелено, на тоненьких стебельках, похожие на звездочки, покачивались под мягким ветерком нарядные цветки ветреницы. Среди зеленого ковра они собирались в кружки, словно хороводы водили. Не было весенней грязи, бегущих с гор ручьев, потому и вода в реке была светлая и чистая, похожая на ключевую, со стремительным течением. Местами она, закручиваясь в водовороты, поворачивала у самого берега течение вспять.
Река переливалась на закатном солнце, сквозь хрусталь воды проглядывали камни. В небе ни единого облачка, тепло и тихо, словно летом. В такие благостные вечера хочется мечтать о светлом и говорить о хорошем.
Вскоре подошла Маша. От быстрой ходьбы она запыхалась, увидев его, улыбнулась и прикрыла ладошками щеки. Алеша уже знал, почему она это делает. Не успевало весеннее солнце пригреть ее лицо, первые веснушки были тут как тут.
Алеше нравилось в Маше все: стройная фигура и милое лицо. У нее были красивые голубые говорящие глаза, которые светлели и сияли от счастья, и темнели в минуты печали, высокий и гладкий лоб, брови густые и темные, прямой аккуратный нос, алые, без всякой помады губы, ровные и белоснежные зубы, копна волос каштанового оттенка. Лицо ее, чаще улыбчивое, чем печальное, было всегда добрым и внимательным. Смотрел он на Машу и насмотреться не мог. Нравился ему и характер девушки: честная, ответственная, и при этом общительная и вежливая со всеми.
– Ну все, хватит съедать меня взглядом, – улыбнулась она. – Зачем позвал, рассказывай…
– Знаешь, Маша…
Он замялся, встал, прошел по берегу, нашел плоский камень и запустил его по водной поверхности, считая вслух, сколько раз он коснется воды.
– Почти двадцать блинчиков.
Маша тревожно посмотрела на него. В ее взгляде, таком родном, он увидел страх.
– Алеша, что-то случилось?
– Да нет, ничего не случилось.
– Тогда почему ты такой странный? Я же чувствую! От сестер плохих вестей нет?
– Да нет, все у них в порядке.
– Ну, тогда рассказывай, не блинчики же считать мы пришли, тем более надо готовиться к экзаменам.
Алеша, засунув руки в карманы, стоял, понурив голову.
– Так зачем позвал? Таинственность напустил…
– Увидеть хотел, посидеть рядом, услышать твой голос.
– Хватит, хватит, – она улыбалась, – знаю я тебя! Беспокоит тебя что-то не на шутку. Сам же сказал, о важном надо поговорить.
– О важном. Из Находки пришли документы, нас ждут в мореходном училище.
– Кого ждут? И при чем тут ты?
– Нас троих: Борьку, Витьку и меня. Отправили документы год назад, и вот сейчас пришло приглашение.
– Ты это серьезно?
– Какие могут быть шутки.
Они замолчали.
– Ну почему ты молчишь, Маша?
– А мне нужно что-то сказать? От меня что-нибудь зависит, я могу запретить тебе ехать?
Все это было сказано быстро, с обидой в голосе.
– Но я же не могу, Маша, жить без тебя.
Она рассмеялась.
– Почему ты смеешься?
Они снова замолчали.
– Алеша, а кто придумал эту поездку?
– Я.
– Ты? Не может быть!
– Да, я, но это было год назад, до нашей с тобой встречи.
– И что, обратного пути нет?
Алеша молчал.
– Понятно.
– Что тебе понятно?
Она отвернулась от него. Тишина стояла такая, что был слышен мягкий шум воды у самого берега, а потом и звук колес очередного поезда.
– Мне стыдно перед ребятами, я их так долго уговаривал, а теперь дам задний ход?
– Может, они передумали?
– Ты что… Пляшут от радости. Это же такая удача! Быть штурманом! Бороздить моря и океаны!
– Ну, так что же, поезжай, кто тебе мешает?
– Маша, – он взял ее за руку, – а как же ты?
– Я? – удивленно спросила она. – А я-то здесь при чем? Ведь это не я собираюсь быть штурманом и бороздить океаны.
– А может, поедешь со мной?
– Как ты это представляешь? Шестнадцатилетняя влюбленная дура умчалась со своим другом в неизвестность? Что я там буду делать? На что жить?
– Почему в неизвестность, я все узнал, девчат принимают в мореходку.
– Девчат, может, и принимают, только я не морячка, да и родителей не брошу. А еще я должна сказать тебе, что ужасно боюсь воды, к тому же подвержена морской болезни. Я даже на речном трамвае не люблю кататься, мне плохо становится.
Они опять замолчали надолго. Солнце ушло за горизонт, и сразу похолодало.
– Пойду я, Леша, домой, вырвалась на минутку, мама ждет, дел надо много переделать.
– Я провожу тебя.
– Нет. Мне надо привыкать, что теперь меня некому будет провожать.
– Ну, что ты такое говоришь… Не уходи, я не знаю, как мне поступить.
– А ты подумай. Посиди и подумай.
Она встала, не прощаясь, и пошла по тропинке в гору.
– Маша!
Девушка повернулась, вопросительно глядя на него.
– Ну почему ты вот так просто уходишь?
– Мы же не на вокзале, Алеша, думаю, еще встретимся. Пока.
Она махнула рукой, и почти взлетела на косогор.
Вот и поговорили. Столько надежд он возлагал на встречу, думал, что сумеет убедить Машу уехать вместе к Тихому океану. Но почему он не подумал, что она не может бросить пожилых родителей? Да они с ума сойдут! Случись такое, вдогонку отправят всех родственников. Как он мог надеяться, что она согласится? А как же он оставит ее и уедет? Да он без нее – одинокий листок с большого дерева. Отказаться от поездки? А как же ребята… Узнают, на смех поднимут.
Алексей вернулся к «бревну-дивану», сел и стал смотреть на реку, которая неслась мимо. Рядом стоящая ГЭС постоянно сбрасывала сотни кубометров воды через постоянно работающие гидротурбины. Именно поэтому река в городе никогда не замерзала, она разъединяла город на две половины, и единственный мост не справлялся с потоками машин и людей. В первые дни марта оживал любимый вид транспорта горожан – речной трамвайчик. Почему маленькие теплоходы назвали так? Может, потому, что людей в них входит столько же, сколько в трамвай? Но как сравнить душный вагон наземного транспорта с палубой, со свежестью реки, ну, а о пробках и выхлопных газах от машин и говорить не приходится.
Мимо Алеши, пыхтя и ударяя лопастями, шел трамвайчик-теплоход, до берега доносилась музыка. На верхней палубе танцевала молодая пара.
– Хорошо им там, – подумал юноша. – Мне тоже было хорошо, в те времена, когда жива была мама. Сколько времени утекло с тех пор. Целая вечность.
Жизнь перевернулась три года назад. В этот вьюжный декабрьский вечер он бежал домой. Закончилась вторая четверть в школе. С мамой договорились наряжать елку, она, красивая и кудрявая, ждала в сарайчике. Настроение было радостное. Он влетел в дом с раскрасневшимся от мороза лицом, на ходу сбросил шубейку и сразу к печке. На столе горела керосиновая лампа.
– Мама, ты где?
– Я здесь, сынок, – раздался тихий голос из-за занавески, что прикрывала кровать.
– Что такое? Почему ты лежишь?
– Прости, сынок, похоже, я заболела.
Он раздвинул занавеску. Его мама, самая красивая на всем белом свете, с пшеничными волосами, заплетенными в тугую, толстую косу, с ясными глазами, грустно смотрела на него. Тонкие черты лица – высокий лоб, четко очерченные скулы, узкий, чуть с горбинкой нос, длинные кисти рук.
– У тебя температура?
– Нет. Просто я несколько раз теряла сознание. Первый раз в сенях. Потом очнулась и перебралась в дом, и уже лежа, раза два, словно в темную яму проваливалась.
– Я побегу за врачом.
– Куда, родной, ты побежишь в такое время, будем ждать утра.
До утра они оба не спали, а наутро больница в райцентре, потом областной центр. Операции, химиотерапии и еще всякие ужасные вещи. Но ничего не помогло. Это был рак, проклятая болезнь. Он сжег маму за несколько месяцев, и все, о чем они вместе мечтали, осталось в прошлом, не сбылось.
Перед смертью мама просила старшего сына помочь воспитать Алешу, не оставлять до совершеннолетия. Сын обещал, но хватило совместной жизни ровно на год. Да можно ли назвать это время жизнью? Ему, привыкшему к материнской ласке, к добрым словам, к жизни без окриков, без рукоприкладства, казалось все страшным сном. После смерти мамы Алеша чувствовал себя в новой семье лишним человеком. Невестка его невзлюбила с первого взгляда, Алеша постоянно чувствовал ее недовольство, негодование, а порою и гнев. Она была домохозяйкой, но появление лишнего рта ей не понравилось, будто сложно сварить лишнюю тарелку каши или щей. Она всегда старательно подчеркивала, что не нанималась обслуживать чужого парня. А если Алеша делал что-то не так по ее разумению, на него выливался ушат грязи и попреков, не забывался и кусок хлеба, который он не заработал. Брат, весь день занятый на работе, все отдал на откуп жене, никогда в домашние дела не вмешивался, не давал советов. Сестры, оставшиеся в деревне, не могли ничем помочь, кроме теплых слов в письмах.
Алеше было все равно, куда исчезнуть из «холодного» чужого гнезда. Он убежал в областной центр и подал документы в первый встреченный им техникум – строительный. Он не задавался вопросами, какая специальность у него будет, просто радовался, что наконец-то вырвался из адова круга нелюбви и недоброжелательства со стороны вроде бы близких ему людей.
Однако появился другой существенный вопрос: на что жить. Стипендия, которую Алеша получал, была настолько маленькой, что ее хватало на несколько дней. Молодость – удивительное время, она всегда надеется на лучшее и верит, что оно придет, она не бережет ничего и не оглядывается назад, в этом ее главное счастье. Только молодые и неопытные чувствуют себя уверенно в жизни. Будь Алеша постарше и поумней, бросил бы все и уехал, по крайней мере, к сестрам. Но ему хотелось самостоятельности, а потому он с таким же приятелем-горемыкой всю осень копал огороды, колол дрова, и делал другие дела по хозяйству в частных домах, которых было много в сибирском городе. Еще в школе он играл в духовом оркестре, теперь это очень пригодилось, он играл на похоронах с ребятами, часто заменявшими взрослых дядей, не выдерживавших ежедневной пьянки.
Чем ему только не приходилось заниматься в первый год учебы в техникуме. Он не отказывался ни от чего, и при этом прилежно учился. Многое он освоил в своей прежней деревенской жизни, многому научился в городе, и у него все получалось. Уже перейдя на второй курс, узнал, что в мореходных училищах одевают и кормят бесплатно. Написал письмо и отправил документы. Ответ пришел быстро. Ему сообщили, что в настоящее время прием закончен, пусть подождет следующего учебного года. Он радовался, как маленький, конечно, он поедет в мореходку. И ребята, живущие с ним в комнате, загорелись желанием поступать с ним вместе, тем более Борька, оказывается, давно уже мечтал о море, книжки специальные читал, даже тельняшку носил. А вот Алеша не мечтал. Один раз в жизни, за хорошую учебу, его отправили в пионерский лагерь на Черном море. Купаться ему нравилось, но купаться можно и в реке, даже в бассейне. И не о море он думал, когда письмо в Находку писал, просто хотел избавиться от тяжелой работы, от похоронных проводов, хотел спокойно учиться.
Машу он увидел случайно. Пробегая из учебного корпуса по двору в общежитие, он увидел красивую девушку, и, несмотря на стужу, остановился. Загляделся на нежное лицо, трогательную бороздку между носом и верхней губой, на глаза, такие удивительные, теплые, голубые, как у мамы.
– Замерзнешь, – сказала ему девушка.
Он почувствовал, как стылые, морозные волны уже залезли под рубаху. Закивал головой, нехотя отвернулся и пошел, но оглянулся. И она оглянулась. Тогда он, смутившись, побежал изо всех сил через двор.
Маша училась на первом курсе. Не стоило труда узнать аудиторию, где их курс занимался. Каждую перемену Алеша приходил к дверям этой аудитории, и молча смотрел на Машу, любуясь ею, но слов для разговора не мог найти. Девчонки, видя это, посмеивались, а Маша старалась не обращать на него внимания. Но Алеша не отставал от нее, как говорится, не давал прохода. Однажды она его спросила:
– Зачем ты ходишь за мной?
– Хочу и хожу, – ответил он сердито.
– Но ты же видишь, все смеются над нами.
– Завидуют, потому и смеются.
– Завидуют?! Ты какой-то ненормальный.
– До встречи с тобой был нормальным.
Она улыбнулась в ответ.
– Ладно, давай знакомиться.
– Я о тебе все знаю, Маша, – обрадовался он и заторопился. – Конечно, не все. Знаю, как тебя зовут, как фамилия, где живешь.
– Это немного. А тебя как звать?
– Алексей. Учусь по той же специальности, что и ты, только курсом старше.
– Ну, вот и хорошо, для начала. Я могу тебя кое о чем попросить?
– Можешь.
– Не встречай меня на переменах, возле аудитории. Мне неудобно перед девчонками.
– Хорошо, Маша.
– Спасибо, Алеша.
Так и началось их знакомство.
Каждую субботу в клубе проходили танцы. Алеша играл в духовом оркестре, поэтому не танцевал. Но однажды пришла Маша, и он увидел, как ее чуть не на каждый танец приглашает парень из параллельной группы. Алеша, недолго думая, отдал свой бас дружку-однокурснику, такому же «лабуху», как и он сам, и спустился в зал. В тот день он впервые пригласил Машу на танец.
Играли вальс. Алеша любил его танцевать еще в школе. В голове роились десятки мыслей: «Зачем я подошел, вот болван», «Наверное, я опозорюсь», «Какая она красивая!» Лицо его горело от волнения. Сердце ухало, казалось, что все ребята слышат, как оно грохочет. Чем сильнее билось Алешино сердце, тем отчаяние он сжимал Машину руку.
– Ну что ты делаешь, больно пальцам.
– Извини, я давно не танцевал, – заикаясь, сказал Алеша, и замолчал, чтобы не наговорить глупостей.
– Ну, если уж пригласил, давай танцевать.
Алеша виновато заулыбался, взял Машу за руку, вторую руку положил ей на талию, его ладони покрылись испариной, быстро пронеслась мысль о том, что он оставит на ее красивом платье влажное пятно.
Он впервые видел ее глаза очень близко, она не отводила взгляд, и буквально с полоборота они закружились в вальсе под прекрасную и нежную музыку… Однокурсники, увидев пару, умеющую так блестяще танцевать вальс, с удивлением останавливались, прижимаясь к стене. Все меньше и меньше в просторном зале оставалось танцующих, и, наконец, остались одни Маша и Алеша. Постепенно они раскрепощались, исчезла боязнь, неловкость, стеснение. Появилось радостное ощущение легкости. Они не танцевали, а парили. Стройное тело Маши, почти прозрачное под мощным светом, ее хрупкие запястья, изгиб бровей и губ, все имело форму совершенства и заставляло смотреть, разглядывать, впиваться глазами, не отрываясь.
Они не говорили, но между ними шел внутренний диалог, и притяжение тел, и электричество, которое, казалось, летало меж ними, ничуть не уменьшало того, возникшего совсем недавно, ощущения легкости и свободы. Алеша понял: это начало новой жизни. И жизнь его пойдет рядом с девушкой, с которой он танцует, к которой еще вчера боялся и не смел подойти.
Закончилась музыка, и они остановились, кругом аплодировали, так прекрасно они танцевали.
После этого вечера Маша позволила проводить ее до дома. Он готов был делать это каждый день, но она разрешала, когда задерживалась и было темно. Он всегда радовался совместным вечерам, читал стихи, рассказывал о прочитанных книгах, об услышанных историях. Она больше молчала, но ему хватало теплого взгляда и доброй улыбки. В морозы он дыханием отогревал ей руки. Однажды, после праздничного вечера, провожая ее, он попросил остановиться и выслушать его. Он готовил внушительную речь, но ничего не смог сказать, кроме самых простых слов:
– Маша, я люблю тебя.
Он смотрел на нее, она чуть улыбнулась, поцеловала его в щеку, и побежала домой. Он бросился вдогонку.
– Куда ты, Маша? Ты не ответила мне!
– Ты ни о чем не спрашивал…
Он догнал ее, остановил, но не мог понять Машиной сдержанности, потому что хорошо помнил тот танец, после которого весь зал аплодировал им, помнил чувства, которые испытал, и ему казалось, что они были взаимны. Меж тем Маша сказала ему:
– Не торопись говорить о любви. Мне пора домой, отпусти мою руку.
Ранней весной она привела его на берег, где лежало «бревно-диванчик».
– Выслушай меня, Алеша, – сказала она. – Вот здесь, напротив этого места, почти два года назад я тонула. Меня спас мальчишка, с которым у нас была большая дружба. Он мне нравился, мы никогда не говорили о наших чувствах, но всегда были вместе. Волной от парохода перевернуло нашу лодку, на которой мы катались в тот вечер, и я сразу пошла ко дну. Он нырял, нашел меня и дотащил до перевернутой лодки, за которую я уцепилась и дождалась помощи. А он не дождался, не хватило сил, он утонул. Для меня это было трагедией. Я не могу его забыть.
– Ты его любила?
– Теперь трудно разобраться. Просто все заслоняет огромное чувство вины перед этим мальчиком. Он погиб, а я живу.
– Маша, что же ты хотела, погибнуть вместе с ним?
– Нет, конечно. Но чувство вины не приходит, оно мучает меня. Я часто думаю, вот хожу я по улицам, улыбаюсь, пою, танцую, а его нет.
– Перестань себя винить. Так случилось, и прошлого не вернуть. Ты не предала, не сделала ничего плохого. А он поступил, как герой. Успокойся, люди и до тебя подобное переживали.
– Как успокоиться? Я до сих пор не могу его маме в глаза смотреть.
– Говорят, время лечит. Я тоже потерял близкого человека, маму. Знаю, как тяжело терять.
Они долго сидели на берегу, молчали, каждый думал о своем, потом снова говорили. Она плакала, а он слушал, успокаивал, поглаживая плечи и кисти рук. С тех пор в их отношениях что-то изменилось. Маша стала относиться к нему доверчивее, они стали друг другу ближе, а место на берегу реки, где лежало «бревно-диван» стало их родным уголком.
И вот сейчас, когда он радовался, что их отношения изменились, он все испортил. Она убежала, не выслушав его, ничего не ответив, теперь уже хорошо ее зная, Алеша понимал, что сильно обидел ее.
Пароходики-трамвайчики проходили мимо. Волны после них, теряя в силе, плавно обнимали берег, и возвращались назад в речное пространство. Алеша сидел и смотрел, не было в голове ни мыслей, ни слов в свое оправдание. Пустота.
Молодая, зеленая трава, белые звездочки цветов, голубое небо, спокойная гладь воды успокаивали, но одна мысль, что Маша ушла, и все их отношения кончены, приносила ему горечь. Он подумал о том, как Маша ему дорога. Он хочет идти по жизни рядом с ней. А море? Они поедут с Машей на море купаться и загорать. Он ведь не знает, что такое штурман или механик-моторист, но он уже сейчас представляет себе профессию, которую получит после техникума. Будет строителем. Наверное, он неправильно говорил с Машей, а как поправить то, что натворил, не знал.
Он несколько раз порывался встать, но словно прирос к «бревну-диванчику», Здесь еще держался еле уловимый запах ее духов. Потом он исчез, а он продолжал сидеть и смотреть на рыбаков, которые донками с берега ловили хариуса. Идти в общежитие не хотелось, но ничего другого не оставалось.
Алеша прикрыл глаза, и вдруг почувствовал знакомый запах духов, ее духов. Он никогда бы его не спутал с другим. Любимый, теплый и родной запах. Ее прохладные руки закрыли глаза.
– Маша, – закричал он.
– Ну, что ты так кричишь, всю рыбу распугаешь, видишь, рыбаки повернулись в нашу сторону.
Он повернулся к ней, обнял и прижал ее руку к своей груди.
– Как замечательно, что ты вернулась.
– Вернулась, потому что была не права. Не выслушала, не расспросила, раз, раз, и убежала. Знаешь что, ведь я думала о себе, а не о тебе. А если я тебя люблю, то должна сказать: езжай, Алеша, в Находку, а я доучусь в нашем техникуме и приеду к тебе. И всегда буду ждать тебя, пока ты будешь бороздить океаны. Нельзя отнимать у человека мечту. Если ты мечтаешь о море…
– Машенька! – Он обнял ее. – В том-то и дело, что я не мечтаю о море!
