Мэри Элизабет Брэддон
Тайна индийских офицеров
– Он тоже против него, – сказал Абрагам, – он даже готов убить его, если только не обманывает.
– Это правда? – спросила женщина, встрепенувшись, и подошла к Андреусу. – В таком случае поцелуйте меня, поцелуйте – и будем друзьями.
XXXIII. Чильтонские бега
Все приехавшие в Чильтон на бега утром шестого августа чувствовали себя легко и весело по случаю чудной погоды. Солнце ярко светило и небо голубело над Чильтонской долиной. Были и недовольные, завидовавшие общей радости, которые уверяли всех, что погода чересчур хорошая, чтобы держаться долго, и что надо ждать бури. Жадные же к удовольствиям отрицали дурные предсказания и спрашивали себя: неужели такое яркое солнце и спокойное небо предвещают ненастье?
На дороге, ведущей к Чильтонской долине, было немало пыли, но суссекские фермеры весело трусили по ней в густых облаках пыли, поднятой копытами их бойких лошадей, а их жены вполне примирились с мыслью испортить свои хорошенькие шляпки, купленные нарочно по случаю бегов.
Бега начались в час пополудни, а в пять минут второго, когда был поднят номер выигравшей лошади и державшие пари фермеры отдавали и принимали деньги в средине круга, подкатил экипаж сэра Руперта Лисля. Майор Варней правил лошадьми, рядом с ним на козлах сидел баронет, а из окна выглядывало прекрасное высокомерное лицо леди Оливии. Она не упускала случая показать себя многочисленной публике, как будто говоря: «Вы уверяете, что я несчастна замужем? Говорите, что я продала себя за богатство, которое не может составить мое счастье, и за титул, который покрывает меня позором и бесславием? Смотрите же на меня, любуйтесь тем, как я поддерживаю собственное достоинство, хоть мой муж и топчет в грязи древнее имя Лисля!»
С Оливией сидели две ее сестры. Их бледные лица и бесцветные волосы подчеркивали смуглую красоту леди Лисль: они словно бы существовали для того, чтобы сделать ее еще заметнее, сознавали это и ненавидели ее от всего сердца, но их неловкие манеры и вид пансионерок придавали ей еще больше грации и смелости. Быть может, им служила утешением мысль о том, что сестра их несчастна, несмотря на все свои преимущества перед ними. Они замечали лихорадочный блеск ее глаз, нервное подергивание губ и вечное желание быть в обществе, чтобы только не оставаться наедине с собой и со своими думами. Мужчины окружили ее экипаж, как только он подъехал к кругу, потому что она громко смеялась и была разговорчивее чопорных дам. Лишь жены фермеров, которые заботились только о домашнем хозяйстве, не уступали ей в беззаботности и беспечности. На бегах были, между прочим, несколько блестящих драгун, которые разъезжали взад и вперед, отыскивая кого-нибудь, кто бы мог представить их прекрасной леди Лисль, и задаваясь вопросом: действительно ли этот молодой человек, что сидит рядом с блистательным Варнеем, отставным майором индийской армии, – сэр Руперт Лисль?
Тут было множество цыган и цыганок; смуглые лица, выглядывавшие из-под голубых или желтых платков, окружали роскошные экипажи.
Там и сям бегали смуглые цыганята, которых наделяли то куском пирожного, то мелкой монеткой, то стаканом шампанского, которое было достать легче, нежели глоток воды.
Абрагам с товарищами ходил посреди зрителей, предлагая то подержать лошадь, то почистить платье джентльменов, беря за услуги по шесть пенсов. Странно лишь, что Джон Андреус наотрез отказался присоединиться к ним.
– У меня есть на это причины! – пояснил он. – И поверьте мне на слово, очень важные. Я буду плести рогожи, сколько бы вы ни приказали, но не выйду из шатра, пока идут бега.
Он сдержал слово и большую часть спал в палатке. Британия, в помятой шляпке, украшенной искусственными цветами и лентами, была страшно бледна, но не отставала от соплеменников. Казалось, какая-то таинственная сила удерживает ее около экипажа сэра Руперта Лисля, и если она отходила, то только на самое непродолжительное время. Оливия наконец узнала ее и знаком подозвала к себе.
– Вы были здесь в прошлом году? – спросила леди Лисль.
– Да, миледи, была.
– Вы, кажется, больны?
– Да, миледи… но я скорее больна душою, нежели телом. Силы мои слабеют с каждым днем; их уносит горе… я сама узнала страшную перемену, происшедшую со мною, только сегодня утром, когда стала надевать платье, которое не вынимала ровно двенадцать месяцев.
– Бедняжка!.. Это грустно!.. Но где же ваша сестра, эта хорошенькая девушка, которая была так похожа на вас?
– Она была гораздо красивее меня, – заметила цыганка.
– Да, она действительно была очаровательна. Я еще никогда не встречала такого миловидного личика… вы помните ее, Лаура? – обратилась Оливия к своей старшей. – Почему же в нынешнем году ее нет с вами? – продолжала она расспрашивать Британию.
– Потому что ее уже больше на свете нет, – ответила цыганка, стиснув судорожно зубы, между тем как лицо ее покрылось смертной бледностью.
– Она умерла?!
– Да, она утонула во рву недалеко отсюда.
Загадочное выражение лица молодой девушки и ее многозначительная интонация внушали леди Лисль непроизвольный ужас.
– Она сама утопилась? – спросила она, изменившись в лице.
– Нет, не сама, миледи.
– Нет?.. Так кто же это сделал?.. Как же это случилось?.. Расскажите мне все!
– Богу известно, кем совершено это преступление, да и мы знаем имя преступника; но свет, разумеется, не узнает его, потому что он лицемерен и лжив. Люди не хотят слышать о преступлениях, если они задуманы или совершены богатым джентльменом.
– Мне грустно слышать это, – проговорила Оливия, опуская золотой в руку девушки. – Не могу выразить, как я огорчена этим известием.
Она сказала это, и вдруг сделалась серьезной и задумчивой, так что блестящие брайтонские драгуны решили, что Руперт дурно обращается с женою, поэтому она и не кажется счастливой. После этого они направили лорнеты на баронета и засмеялись, видя, что он держит пари на самую ненадежную лошадь, руководствуясь лишь своим личным суждением.
– Бедная девушка! – воскликнула леди Лисль, снова обращаясь к сестрам. – Она была полна жизни и сил и вдобавок прекрасна!.. И погибла по милости какого-то низкого человека! Боже праведный! Да, земля, кажется, населена одними негодяями!
Чуть позднее, когда шли приготовления к последнему забегу, Британия снова приблизилась к экипажу баронета, который стоял, опираясь на дверцы. Он не разговаривал с женою и даже не смотрел на нее: он едва ли осмеливался дышать в ее присутствии, но стоял подле нее, чтобы доказать толпе, что она – его собственность.
Баронет побледнел при виде молодой цыганки, которой не замечал вплоть до этой минуты. Остатки мужества покинули его, потому что майор Варней ушел к брайтонским офицерам, среди которых у него было много знакомых.
– Не угодно ли вам узнать вашу судьбу, прекрасный джентльмен? – спросила Британия, пристально глядя ему в лицо.
– Нет! – ответил сэр Руперт.
– Как? Даже если цыганка может сообщить вам кое-что интересное? – настаивала Британия. – Когда она может рассказать вам не только будущее, но и все, что было с вами прежде?.. О сэр! «Прошедшее – преступление, виселица – впереди. Для честных наступает день, для убийцы – ночь».
– Что это такое?! – воскликнул Руперт в бешенстве.
– Отрывок из стихов, прекрасный джентльмен. Ведьмы, цыганки, мы знаем всего понемногу… Позвольте же предсказать вашу судьбу, милорд!
– Нет! Я же сказал вам, что не желаю слушать! Неужели я должен повторять сто раз одну и ту же песнь? Вы хотите выманить деньги и наговорите разных глупостей, на которые обращают внимание одни дураки… Возьмите же и идите.
Он вынул золотой и подал его. Цыганка подскочила к нему с грацией тигрицы, золотой покатился на дорогу, и она с омерзением плюнула на него.
– Вот как я принимаю дары от подобных вам! – воскликнула она.
Толпа с изумлением смотрела на эту загадочную сцену. Британия была вне себя, баронет то краснел, то бледнел, и лишь леди Лисль взирала на все это с ледяным равнодушием.
– Куртис, – сказал лорд груму, возившемуся с корзинами, – ступайте приведите полисмена, чтобы арестовать эту наглую женщину.
Грум поспешно кинулся на другой конец арены, где стоял полисмен. Но цыганка осталась на месте; она даже не слышала приказания сэра Руперта.
– Что вы хотите сделать, сэр Руперт Лисль? – спросила Оливия.
– Я хочу приказать взять под арест эту цыганку.
– На каком основании?
– На том основании, что она без причины оскорбила меня, – ответил он с запинкой, меняясь в лице.
– Я знаю эту девушку, я знала и ее сестру, – произнесла Оливия совершенно спокойно. – Я слышала недавно рассказ об убийстве бедняжки… вы не арестуете эту женщину, сэр Руперт.
– Почему? – спросил он.
– Потому, что я этого не хочу, и еще потому, что мне известно, какое участие вы принимали в этом возмутительном деле.
– Тогда пусть уходит, – перебил сэр Руперт. – Куртис, скажите полисмену, что он не нужен. У леди Лисль такое нежное сердце, что ей приятнее видеть оскорбление мужа, чем вступиться за него. Убирайтесь отсюда! – обратился он к цыганке. – И чтобы я не слышал никогда ни о вас, ни о вашей сестре, ни о ком бы то ни было из ваших нищих спутников! Поняли вы меня?
– Слышу и понимаю, – ответила Британия, – слышали и другие!
Она было ушла, но возвратилась снова и тихо прошептала на ухо баронету:
– А вы, лорд Лисль, не боитесь умерших? Когда вы остаетесь одни во мраке ночи, не смотрит ли на вас из тени драпировок возле вашей кровати бледное, неподвижное и грозное лицо? Я часто вижу его при ярком свете дня и во мраке темной ночи, и если этот образ и на меня наводил невыразимый ужас, он должен положительно леденить вашу кровь!
XXXIV. Под сиянием луны
Майор и офицеры до такой степени подружились и сблизились под влиянием шампанского, бургундского и прочих выпитых ими вин, что даже когда скачки кончились, во всех тавернах и ресторанах заблестели огни и послышались звуки веселой музыки, когда тяжеловесные суссекские фермеры все перебывали на весах «Жокей-клуба», заплатив по пенни за это удовольствие, а место скачек старанием полисменов было приведено в надлежащий порядок, общество офицеров не захотело расстаться со своим новым знакомым.
– Мы заказали к восьми часам обед у «Короля Георга», – объявили эти джентльмены, – почему бы вам, майор, не отобедать с нами? Вы доедете до Чильтона вместе с нами в карете, а там всегда можете найти кабриолет, чтобы вернуться в Лисльвуд.
– Я бы не прочь воспользоваться вашим любезным приглашением, – сказал Варней, – но мой молодой спутник…
– Так возьмите сэра Руперта с собою, – перебил его молодой капитан, превосходный малый, – возьмите сэра Руперта! Хоть он и не очень приятный собеседник, мы как-нибудь втянем его в разговор!
Капитан и майор подошли к карете баронета и предложили ему отправиться вместе с ними в Чильтон. Сэр Руперт был еще бледен после столкновения с цыганкой, но поспешил воспользоваться предложением, надеясь отогнать безотвязные мысли.
– Я еду с удовольствием, – заметил он майору, – это меня рассеет! В Лисльвуде, право, можно задохнуться от скуки: там мрачно, как на кладбище!
Леди Оливия Лисль отправилась домой вместе сестрами, а майор и сэр Руперт поспешили усесться в офицерский фургон; капитан Гинтер правил, беседуя с майором, занявшим место на козлах.
– Нам придется сегодня же вернуться в Брайтон, – сказал капитан Гинтер. – Мы должны быть на утреннем параде. Это очень досадно, не правда ли, майор?
Майор расхохотался.
– Служебные обязанности индийских офицеров так сложны и так трудны, – ответил он, – что я не в силах сочувствовать таким мелким неприятностям вашей завидной службы!
– Она была завидной, но теперь мы вкалываем не меньше других! – возразил капитан.
С наступлением сумерек веселая компания приехала в Чильтон. Столовая в гостинице, где их ждал обед, была залита светом, а стол сервирован роскошно и эффектно; хозяин, очень видный мужчина, вышел встретить гостей. Тотчас же начался обед; завязалась живая, веселая беседа, послышались возгласы, восклицания, смех. Сэр Руперт пил шампанское в громадном количестве и сделался не в меру развязен и болтлив; его идиотический хохот усиливал веселье.
За десертом один из старых офицеров добродушно пошутил над капитаном Гинтером – вернее сказать, над его богатством – (отец капитана имел мастерскую в Вест-Энде), но тот и не думал обижаться на шутку. Руперт Лисль тоже рискнул пошутить, над капитаном Гинтером и над его отцом, но сделал это глупо, грубо и бестактно! Он не успел сказать и нескольких слов, как глаза его встретились с глазами Варнея. Пристальный взгляд майора был так грозен, что баронет остался с полуоткрытым ртом, не окончив фразу.
Однако через некоторое время сэр Руперт забыл о своем поражении; он пил и становился все глупее; он сумел до такой степени надоесть офицерам, что майор Варней, потерявший терпение, схватил его за шиворот и без всяких объяснений оттащил в одну из дальних комнат.
– Ложитесь и проспитесь! – сказал он с омерзением. – Вы неуместны в обществе порядочных людей, вы такой же невежа, как и ваши воспитатели.
Погреба Лисльвуд-Парка завалены шампанским, но вы не в состоянии выпить двух-трех бутылок, чтобы не опьянеть самым отвратительным образом. Лежите и спите!
Немногие из джентльменов, чьи фамилии занесены в золотую книгу, а владения которых обширны и известны так же, как владения Лислей, не допустили бы подобное обращение, но владелец Лисльвуда без единого слова выполнил приказание майора, как будто Варней был настоящим наследником знаменитого рода, а он – его слугой.
Приятное расположение общества еще более увеличилось после поступка майора.
Офицеры собрались у открытых окон, закурили сигары и стали любоваться Чильтонским рынком, освещенным луной. Улица была пустынна, лишь одинокий полисмен прохаживался по другой ее стороне, прислушиваясь к шуму в гостинице и мысленно радуясь множеству полукрон, которые достанутся ему сегодня. Был уже второй час ночи, когда последняя бутылка шампанского свалила одного из офицеров с ног, и лошади с нетерпением забили копытами у подъезда гостиницы.
– Нам предстоит порядочная прогулка до Брайтона, – сказал капитан Гинтер. – Не лучше ли отправиться равниной, чтобы к четырем часам приехать в «Лев»?
Хозяин гостиницы «Король Георг» подогнал майору и сэру Руперту маленький догарт, запряженный весьма прыткой лошадкой, который должен был отвезти их в Лисльвуд.
– Отпустите вожжи, – сказал он майору, – дайте ей свободу, и она довезет вас до Лисльвуда так скоро, что вы едва успеете опомниться.
Чтобы разбудить баронета, пришлось его трясти и кричать ему в уши. Проснувшись, он стал сильно браниться и спрашивать, где он теперь находится. Майор Варней счел лишним напрасно терять время и, взяв его за шиворот, помог спуститься с крутой лестницы и уложил в догарт. Затем последовали долгие рукопожатия, поднялись шум и крики; молодые люди рассаживались в экипаже, только молодой корнет, на которого вино подействовало слишком сильно, не принимал участия во всеобщей суете.
Полисмен перешел улицу, чтобы сделать им замечание, но, получив несколько заветных полукрон, сделался глух и не сказал ни слова, когда один из офицеров взял флейту, и экипаж удалился под звуки галопа «Почтовый рожок», который офицер исполнял со всей силой своих здоровых легких.
Майер Гранвиль Варней всегда был начеку, но когда он услышал грохот дрожек по улице и веселые голоса молодежи, то почувствовал нечто вроде грусти при мысли о том, что должен ехать в Лисльвуд.
«Я мог бы отправиться в Брайтон вместе со своей компанией, – подумал он со вздохом, – мог бы заночевать в гостинице „Корабль“, но что мне делать с этим презренным пьяницей, с этим пошлым глупцом?»
Майор подобрал вожжи и тронул лошадь.
Вскоре он уже был на дороге в Лисльвуд.
– Это дорога довольно скучна даже и днем, – продолжал рассуждать майор, – ее беспрестанно пересекают дороги поменьше. Надеюсь, что лошадь не собьется с пути!
Сэр Руперт заснул и при каждом толчке экипажа тяжело ударялся головою о майора.
– Я начинаю тяготиться этим болваном, – проворчал сквозь зубы индийский офицер. – Нет ничего приятного в том, чтобы дрессировать такое нелепое животное. Кошелек у меня набит довольно туго, и могу прожить, не нуждаясь ни в чем, кроме того, у меня есть кое-что, чем я могу держать этого дурака в полном повиновении. Приведу свои дела в порядок и уеду с женой из Англии. Мы можем поселиться во Флоренции и жить там до смерти. Как мы постарели и обленились! Мы, по-своему, делали не много добра, но и не много зла; но зато мы не делали того, что называют преступлением; мы не давали закону права сказать о нас: «Эти два человека – в моей власти!» Приятно повторить себе эти слова в конце бурной жизни, – прошептал майор с каким-то упоением.
Майор не был пьяницей, кроме того, его железные нервы и крепкое сложение позволяли ему пить много и без всяких последствий.
Несколько стаканов вина, которые он выпил в гостинице, лишь оживили его рассудок. Он ехал, предаваясь серьезным, но далеко не неприятным мыслям. Если у Гранвиля Варнея и была когда-то совесть, то он отогнал от себя этого неприятного соседа так давно, что не помнил времени, когда его голос надоедал ему своими увещеваниями.
– Красота или, скорее, порядок моей жизни, – говорил майор, – это результат моего добросовестного изучения закона. Человек со дня рождения живет в его власти. Когда он плутует в игре, закон карает шулера; если он добровольно залезает в долги – его берут в опеку в исполнение закона; если он пожелает жениться вторично при живой жене – закон запрещает ему это; если кто-то взял деньги в долг, а кредитор внезапно умер, то закон должен знать, как это произошло.
Развлекаясь этими размышлениями, майор продолжал ехать по пустынной дороге, освещенной луною, а его товарищ, покачиваясь в маленьком экипаже, спал глубоким сном.
Во всем графстве Суссекс нет более неприятной дороги, чем эта. Она представляет собой не что иное, как длинный косогор с крутыми поворотами; с одной стороны тянутся тощие кусты вереска, с другой – голый откос. Возница менее опытный, чем майор Варней, сильно рисковал бы, проезжая по этой трудной дороге при бледном лунном свете, но индийский офицер привык к опасностям и поднимался на крутой косогор, ведя под уздцы лошадь. На вершине темнел густой кустарник, который вырос здесь с тех пор, как проложили эту невыносимо скучную дорогу. Майору показалось, что он видит за ним силуэт человека, он не ошибся. Когда он был на самом верху, человек вышел к нему навстречу и схватил лошадь за узду.
– Сударь, можете ли вы подвезти меня и моего товарища? – спросил он спокойно.
– Нет! – ответил майор. – Мне предстоит проехать десять миль, а лошадь утомилась.
– Мне кажется, сударь, что вы могли бы отвечать повежливее. Я вас остановил не без пользы для вас: разве вы не знаете, что у вас оборвались постромки?
– Нет! – ответил майор.
– Слезьте и посмотрите.
Незнакомец был прав. Майор поспешил выйти и осмотреть упряжь.
– Какая досада, – проворчал он угрюмо, – нет ли у вас веревки?
– Ни дюйма, но внизу, кажется, есть жилище, и очень может быть, что вы найдете там все, что вам нужно.
– Хорошо. Сэр Руперт, вылезайте!
Но баронет молчал; он соскользнул с сиденья и сидел на корточках на ковре экипажа!
– Подождите, – сказал майору незнакомец. – Вас не знают в деревне, и придется стучаться до зари, прежде чем вам отворят; меня там знают и сделают все, что я попрошу. Я сведу лошадь вниз, разбужу крестьян и починю упряжь, а вы подождете меня здесь.
При других обстоятельствах майору показалась бы подозрительной такая услужливость, но он сильно устал, ему хотелось спать, и он был очень рад, что ему не придется вести лошадь с пригорка. Он принял предложение и обещал незнакомцу полкроны за труды.
Майор Варней остался один на косогоре. Он стоял, обернувшись спиной к кустам, и смотрел на песок. Через некоторое время он взглянул на часы: при лунном свете стрелки были прекрасно видны.
Была четверть четвертого.
«Мы не потеряли время, – подумал он, – и будем в Лисльвуде в четыре часа».
Он достал портсигар и закурил сигару. Красный огонек был хорошо виден в окружающей тьме. Вдруг он ощутил быстрое, горячее дыхание. Варней обернулся и оказался лицом к лицу с широкоплечим человеком, одетым в крестьянскую блузу.
– Кто вы и что вам нужно? – процедил майор, не отнимая сигары ото рта.
Человек не ответил.
Появление подобного субъекта в уединенном месте в такой поздний час, его мрачное молчание – все это потрясло бы до глубины души человека трусливого, но безграничная храбрость майора при опасности только увеличивалась.
– Кто вы? – закричал он, отбросив сигару и схватившись рукой за свою массивную золотую цепочку. – Кто же вы? Отвечайте, или я сброшу вас в эту темную яму!
– Берегитесь, пока я не сбросил туда вас, – ответил хриплый голос, который был ему хорошо знаком.
– Мне не нужны ваши часы! – продолжал бродяга презрительно. – Я мог бы их взять много лет назад, но не сейчас… не сейчас… Мне нужны вы – ваша душа и тело! Ваше тучное тело и ваша беспощадная, низкая душа! Ну, начнем! Дело идет о жизни и смерти кого-то из нас!
Незнакомец обхватил майора своими грубыми и жилистыми руками, но майор, в свою очередь, успел схватить его за ворот блузы.
Сцепившись, они боролись на узкой дороге, раскачиваясь из стороны в сторону, то приближаясь к краю пропасти, то отталкивая от нее друг друга. Майор был хладнокровен и боролся с мастерством опытного борца: он был настороже и использовал все ошибки противника.
Незнакомец ободрял себя криками и изрыгал проклятия; этот дикий зверь был тем ужаснее, что владел даром слова.
Я вам говорил, – рычал он, задыхаясь, – я ведь вам говорил, чтобы вы остерегались, если я вернусь когда-нибудь на родину… Я вас предупреждал, я говорил правду… А теперь я вернулся!.. Я шел, страдал, голодал… и я пришел, чтобы покончить со своей несчастной жизнью! Я пришел, чтоб убить вас… и убью!
Эти слова звучали пронзительно, как крик, в молчании ночи.
Ни рядом, ни вдалеке не было никого, кто мог бы услышать крики и разнять боровшихся.
– Все деньги, которые вы добыли интригами, не спасут вашу жизнь, – в озлоблении говорил противник майора, – все ваши драгоценности не избавят вас от моих ударов. Я вас ненавижу!.. Как я вас ненавижу!.. Я пришел вас убить, понимаете вы это?
Майор не отвечал, но его изящные и красивые руки со страшной силой сжимали шею злого противника, а голубые прекрасные глаза светились диким блеском. Однако молчание его лишь усиливало злобу и ярость незнакомца.
– Вы знаете меня, – восклицал он отрывисто, – вы знаете меня и знаете причину моей глубокой ненависти! Я вас ненавижу: вы пользовались мной, чтобы достигнуть цели. Я был вашим орудием, и вы смеялись надо мной, когда достигли цели. Вы выведали тайну моей несчастной молодости и грозили мне ею. Вы узнали, что я застрелил человека, которого я тоже ненавидел, но ненавидел во сто раз меньше, чем вас! Слышите вы меня?
– Конечно, – хладнокровно ответил майор.
В конце концов искусство и отвага одержали верх: индийский офицер повалил Жильберта Арнольда на дорогу и уперся коленом в его мощную грудь. Однако браконьер был готов ко всему. В ту самую минуту, когда Варней нагнулся и взглянул в багровое лицо Арнольду, тому удалось вытащить из кармана широких панталон маленький пистолет. Прежде чем майор заметил его движение, он успел взвести заржавленный курок и выстрелил прямо в лицо противника. Майор, пораженный насмерть, упал на убийцу и испустил дух. Жильберт Арнольд освободился из-под грузного тела и начал быстро рыться в карманах Варнея. Он взял его часы, множество золотых и портмоне, наполненный деньгами: майору сегодня везло на скачках!
Затем с криками дикой радости браконьер поволок свою жертву к краю песочной ямы, оставляя за собой длинный кровавый след, и сбросил в пропасть. Тело тихо скатывалось по склону, задерживая кусты, пока под собственной тяжестью не оборвалось вниз и не упало с шумом на дно глубокой ямы.
В это время цыган, сводивший лошадь под гору, был уже далеко от места происшествия. Он спустился с пригорка и, стегнув лошадь, погнал ее бешеным галопом.
– Сегодняшняя ночь будет последней в жизни Руперта Лисля, – прошептал Абрагам, прислушиваясь к шуму катившихся колес. – Эту месть нельзя равнять с преступлением: она слишком слаба. Но все ж честнее хоть как-то отомстить убийце, чем пощадить его!
