(музыка Надежды Беляковой)
Король подарил розу королеве!
Но зима – вьюги да метели!
Пели, кружились они вокруг цветка.
Завял цветок – королева грустна,
и нет подарка короля!
Где твой подарок, щедрый король?
Старинный, забытый, сказочный король!
Король подарил придворному дворец.
Но вдруг – пожар и целый дворец исчез!
Где твой подарок, щедрый король?
Старинный, забытый, сказочный король!
Король подарил перстень шуту,
Конечно, золотой! Сверкал в нем алмаз ужасно дорогой.
Однажды напали воры; и шут едва живой,
И перстень королевский носит кто-то другой!
Где твой подарок, щедрый король?
Старинный, забытый, сказочный король!
Дочь короля попросила отца;
«Ты подари мне то,
что никакая сила не отберет у меня»
Король подарил любви своей слова;
«Живи, моя принцесса, не считая года!
Молодой быть не долго, а старой – всю жизнь!
Так веселись, наряжайся, и об отце молись!»
Где твой подарок, щедрый король?
Старинный, забытый, сказочный король!
ВЕСЕЛАЯ ШУТКА, добрые слова
переживут всё на Свете – и даже короля!
Добрая слава переживет века!
Доброе слово-подарок короля!
Поэтам нужны перья —
гусиные крепкие перья,
чтобы в тепле и уюте
спокойно писать стихи!
В мечтах своих улетая,
всегда на земле оставаясь
в привычной им тишине!
А нам нужны наши перья,
гусиные крепкие перья,
чтобы в полете крылья были сильны!
И там высоко в небе – перья не подвели!
Чтобы смогли увидеть те берега,
к которым стремимся все мы!
И небо звучит,
и небо поет гордым полетом птиц!
И стая летит, как строчки стихов,
которые пишет поэт.
Поэтам нужны перья!
Гусиные крепкие перья,
Корона, держава и скипетр —
очень полезные вещи!
В умелых руках пригодятся:
Забить, если нужно гвоздь!
Звенит весёлым бубном
в руках короля корона.
Бредут король и волынщик, и с ними
ручной мышонок.
Мышонок танцует Джигу!
Да так смешно, что забудешь
о всех печалях на свете
и глаз не отведёшь!
Они кочуют сквозь время
без скуки и обид.
Их ждут на всех праздниках жизни,
Где их волынка царит!
И полный наперсток эля
мышонку там поднесут.
Накормят волынщика сытно
и королю подадут!
И королю подадут!
Треугольники любви —
Бермудскими бывают.
Пропадаем мы в них,
словно в Вечность канув.
Треугольники любви
Лабиринтом Кносским.
Бродим в них до зари
в бессонницы обносках.
Треугольники любви
жаждут биссектрисы.
Разделите же их!
Да, не делится искренность!
Треугольники любви —
ветви древа,
что Эдеме проросло,
яблоком созрело.
Пенные строки на берегу —
кораблей былого забытые списки,
и со временем все в одну строку:
и затонувшие, и те,
что сгнили у пристани.
Равенство прошлого перед тем,
что сбылось,
и чему не бывать на Свете —
перелистанною страницей
молчит вместо ответа.
Наши следы на мокром песке,
как черновик иной судьбы,
нами истоптанный.
По осколкам ракушек
читаю…
еще не прожитую жизнь
Океана
и быль его допотопную.
День такой весенний
Все-то хорошо!
Поцелуи долги —
тает эскимо!
Лодочка-скорлупка,
удержи двоих;
на волнах ошибок,
и больших обид,
покаяний поздних,
запоздалых слез.
Лодочка-скорлупка
тонет среди грез.
День такой осенний,
и остывший чай
никого не греет…
Сиди и вспоминай!
Женщина-спасенье, как якорь в степи,
клетка с кормушкой,
из которой живым не уйти,
оседлость в конце пути,
когда нет больше сил
встать и идти.
Прощенного воскресенья,
отпущенные грехи
тому, кто верит в мечту,
в то, что она спасет,
коль на штурвале рука
весь век не устает.
Тихих слов-мотыльков метанье
дарит надежды луч,
подпорками мирозданью,
тень уюта дают воздаянием.
И прочее есть на свете,
что и не снилось нам
в общих; вещих и тесных,
посланных всех нам снах.
Ты вписан в мою судьбу
несмываемым тату,
на моем, как колокол,
гулко стучащем сердце.
Сквозь тебя я на мир смотрю.
Ты – мысль моя и взгляд,
и нелепости привкус
В беседе.
Между нами – табу преград,
А в огне брода нет.
Потому…
Мы сидим на берегу.
Каждый берег крутой —
Подо мной – один,
Под тобой – другой,
Но мы смотрим
друг на друга.
Бродить по воде, не замочив ног,
кто не пытался, так и не смог.
И я не пытаюсь, а просто брожу:
по лужам, не покоряясь дождю.
Который хлещет; по спинам, плечам,
прочь гонит с улиц, под замок по домам.
Как торгашей из храма – прочь,
чтоб не мешали городу встретить ночь.
Как старый театр, он развернет своих
декораций полночный флот.
В баталии схваток схлестнутся:
былое и затухающий день,
которому до утра дожить лень.
И равно реальны дома и тени,
И наши надежды и то, что узрели.
Звучание имен,
штрих-коды дат рождения:
От самого рожденья до конца.
Пределы личности очерчены до срока,
но и вместилище иных имен,
в пересеченьях Судеб
и судьбоносных встреч
продляет их века,
вмещая сотни жизней,
что дарит им мечта.
Химер твердыни
зрит Китайская стена
и многое, что ныне – просто чудо!
В том круге, предначертанного свыше,
всё, что дотла сгорело – всё в памяти живет!
Подаренных цветов не увядает свежесть
через годы.
Смех юности – извечным
камертоном поверяет
звучанье подлинности дня,
сарказма скрежет отвергая
даже в лихие времена.
Какой сквозняк
ворвался из Вселенной!
Скорее форточку закрой!
Но дом-не каменные стены…
а мы с тобой вдвоём.
Захлопнутая дверь
не отсечёт нас от беды.
Ты почитай мне на ночь,
милый,
свои забытые стихи.
Как оберег, обряда тайна —
на сон грядущий чмокни в лоб.
Что б новый день не сокрушил нас,
прикрыл, сберёг, помог.
Я говорю тебе – «Да!»
Ты отвечаешь – «Нет…»
Потом передумал и пишешь в ответ:
– «Да»
Но я сквозь слезы прочла – «Никогда!»
Слов твоих россыпи, снов моих осыпи!
Смысл слов дробится на звуки
и опадает бисером знаков
в мозаиках чьих-то чужих судеб!
Давай помолчим до утра…
Пусть нас рассудит Луна.
В звёздных монистах созвездий
Она поёт нам голосом ночи.
На языках бессловесных пророчеств
и смутных наречий предчувствий беды.
Здесь каждый, устал от битвы
за право своей правоты.
Как гений пустыни,
бредут одиноко в надежде найти
иной колеи затоптанные следы.
Но тесно в пустыне будней
скудного долгого дня.
И потому блуждаем все вместе,
друг друга, браня и коря.
Словно все разом забыли;
Зачем они все вошли
в лабиринт одиночеств пустыни,
чтобы вместе выход найти.
Давай помолчим до утра!
Быть может, все же все было не зря?
Старый боцман бывает нежен
Только, если идёт ко дну.
На дно бутылки, в которой уж пусто —
последний глоток греет глотку его.
Осталось записку в бутыль вложить,
чтобы три буквы в неё уместить:
короткие SOS, и в море, как рыбку,
бутыль отпустить!
Он пренебрег вековечным запретом
– "Бабам не место в морях на борту!"
Но он и есть их последний корабль,
который давно не на плаву!
И бабы танцуют Мамбу и Джигу
вдоль по всему его пьяном хребту.
И старый боцман становится нежен,
И верно, и тихо с улыбкой блаженной
идёт к заветному дну…
Жизнь не прощает нам пропущенных уроков.
Уж лучше прогулять, чем тускло их проспать.
У разных берегов – иная правота,
пока ее не вычерпать до дна,
на все в ответ – лишь немота одна.
Неведома та правота до срока, пока не переплыть
иль по водам бродить, чтобы узреть иные берега.
Но Зимний муж и Летняя жена, им не встретиться никогда.
Они спешат друг-друженьке навстречу,
но вместе их не встретить и в века.
Меняя знаки и обличья, перекопав себя до самой сути дна,
становятся лишь: Летний муж и Зимняя жена.
И вновь по кругу та же маята.
Бог женщины и Бог мужчины
в извечном поиске первопричины —
"Начала всех начал" – созвали на Совет;
цветущих трав зелёный оберег,
стихии вод и звуки вдохновения,
и таинство полета птиц в стремленье,
распахнутою тень их крыл
в бескрайней ночи тьму,
в которой плыли мы, минуя берега,
пока сто лет спустя,
однажды всё же ночь пришла.
Легла на чистый полог дня
и нас во чрево прияла
вместе с полями, далями, ошибками,
пустыми без надежды днями.
Там мы сидели на холме и,
наблюдая, ждали,
ждали,
ждали;
Какой же суд над нами
свершится в вышине.
Пророчествовали небеса,
разыгрывая драму свето-ночи.
И мы, любуясь, ей внимали, читая по слогам
обрывки облаков и знаки росчерка ветвей
на северном ветру, и звезды между ними,
как знаки препинания,
пока бродяга Сон сам вдруг закрыл нам очи.
Так вновь мы тот ответ проспали,
печалясь суетливо по утру.
И было СЛОВО,
а в начале оно или в конце
тоннеля – не суть!
Важна рифма
к этому слову.
– А какая она?
отгадают пусть!
Слово-пароль;
к Бытию отмычкой
мигрантов из Ада и Рая!
Слово-пароль
и ник его – БОГ!
А нынче твердят:
Забудьте пароли!
«Уррра» революциям взлома!
В Аду натоплено жарко,
удобно в нём зимовать!
Там пламень из слов,
костры из рукописей,
они хорошо горят!
Там жгут их
наравне с несбывшейся,
с забытой давно мечтой.
Там всех принимают толпой.
В начале было СЛОВО
Каким ОНО станет потом?