Орфея дерзость – НЕ смиренность: Любовью защитить от тления. Но благодарной памятью укрыв, спасти и вырвать из забвения нам не дано! Увы! Лишь слову, цвету, звуку, мысли — позволено вне времени царить. Загадка магии: из наших буден пробудить внезапным чудом отражения, исчезнувшего прошлого очарование былого. Запечатления всех чёрно-светлых таинств: Любви и Зависти, поверженных во зло… В формате наших буден, заложники свободы всех решений, в Библиотеку наших судеб являемся на Суд, последним пополнением, ложимся нашим разночтением на полку Вечности — там нас Читатель ждет. Вся беллетристика наших метаний, опись злодейств, любовий давних листает ОН средь звезд.
Украсть улыбку Монны Лизы
Украсть улыбку Монны Лизы. Тень из-под ног, истоптанным ковром, свернуть в дорогу! И Сад Садов – Сокровищницу Древа с собой забрать, вкусив земных плодов. Изгнанники Эдем в своих сердцах уносят, но у богов прощенья не просят, стирая грань дотла. Не молят более о возвращеньи тени Рая. Всё виденное: – Да, пребудет с нами! Услышанное: – Да, не утратит смысла слов! Все пережитое сквозь время жизней прорастает Нездешним и задумчивым цветком!
Самолётик
Сложу из не дописанных стихов бумажный самолетик. И улечу на нем подальше от хлопот, Бессонниц и ошибок-недочётов. «Билет в один конец!» Осяду на обратной стороне давно прожитых дней. И соберу, растерянных средь них, моих былых друзей, простивших мне беспамятства сугробы. Помянем с ними тех, кто уж обжил, как норку – свои гро́бы. Отметим Праздник Бытия, как День рождения Света Дня!
Святки
То русалка в проруби плещется, то водицы на чай принесёт Водяной. Только Леший подальше от всех держится и обходит нас тайной тропой. Домовой куролесит и тешится в тех домах, где исходят тоской одинокие бабы бескрайнею русской зимой. И, гляди-ка! А прав ведь, охальник! Богатеет по осени край: плачем новых младенцев наполнен заколоченный Богом для грешников Рай! В эти дни ворожбы и язычества, вырывается, словно пар из котла, верховодит ОНА! Эта сила языческая, необрезанной пуповиной, прорастая к нам сквозь века! К предкам нашим обнажается разухабистая колея. Невозможное явью становится. Пятаками ложатся слова, золотою пыльцой оседая, на скупую ладонь Бытия.
Стриптизёрша
Старая стриптизёрша на заоблачных каблуках, как на двух шестах, Работает-крутится в ателье "КОДАК". В 90-х покинула город Ломов, Оставила дом, чтоб крутиться-чудить с шестом. Вокруг шеста каруселью вертелась, а цель одна…И пала Москва, зачарованная Саломеи танцем, как Иоанова голова. Взмахом красивой ноги завоевана коммуналка на окраине новой Москвы. Змеиным узлом повязан шест Телом ее в блёстках с печатью «после шести не есть!» Давно рухнули те шесты, Но юбченка на тощей старухе Из черного кружева и тафты, как и прежде: детсадовской долготы. На лице, разрисованном тушью, Пропись надежды: росчерк бровей: – «Нет, еще не конец ярких дней! Я еще смогу не покориться шесту, оседлать судьбу! Без каблуков покажусь, только лежа в гробу!" И утро детства, и первое фуэте в Доме Культуры города Ломова, в балетном кружке, всегда с нею в каждом прожитом дне! Греют её оправданием всего, что не сбылось в этой чужой Москве. От шеста в стрип-баре до сцены Большого бесконечность Вечности на Земле. А это, как ни крути, длиннее пути: Ломов – Москва! Ей нужна высота каблука, как шест, чтобы взмахом одним шагнуть навсегда в город Ломов, ушедшего дня!
Осторожно! Во дворе злой дракон!
"Осторожно! Во дворе злой дракон!" — написал на заборе хозяин. Но это не правда! Дракон добряк! Не кусается он и даже не лает! Лишь иногда в ночи летает, стараясь не хлопать крыльями громко, чтоб не будить, и спалось всем спокойно. Ему на цепи сидеть одиноко. Его печальное око вмещает всех нас; с нашими снами, мечтами, домами, ушедшими вникуда от нас поездами, друзьями. На цепи его болтается дом, когда среди звезд летит наш дракон. От глупостей наших он так отдыхает. Всё выше и выше он улетает, поэтому дом наш трясет и болтает. И нам не до сна! А ты, потерпи до утра! И всё утрясется! Утро настанет! Дракон наш вернется! На Землю осядет! С рассветом всё обретет своё место! Особенно теплым дождливым летом!
Ломбард мирской суеты
Цветущий сорняк на чинном газоне, как знамя свободы этот цветок. Так наши желания пиратским фрегатом врываются в гавань вселенских забот. И дух, и ветер попутный упрямо таранят рыбачьих фелюг паруса, и гонят вдаль навсегда под новыми флагами их бытия. Но нечего грабить у тех, кто спокоен! Чей нежится сон на матрасах устоев забытой ненужной любви. Чьё время разложено, перезаложено в ломбарде мирской суеты.
Божья считалочка
Спросит Господь Короля, когда тот придет на Небеса: – Кем был? – Что творил? Ответит Король: – Рабом твоим был. По прихоти твоей всю жизнь корону носил. Спроси с себя за мои дела! Ведь теперь Я – лишь тень того короля!
День
День опустился, достигнув дна. Темного, звёздного. По указке луча бреду по острию развеянной ночи из чужого, забытого сна в чьи-то бредни кочую одна. Канатоходкой над звездной пылью, веду подсчет своих убытков. Пытаюсь дела поправить улыбкой. Но… Тщетно – ушедшего мне не догнать дня! Пересижу на полустанке Ночи, дождусь другого! Но дни мелькают без остановки: и Ночь всё длиннее, и дни короче. И больше не верится, что есть еще что-то кроме одной бесконечной ночи!
Гвоздь
По образцу и подобию скорби, Скроен след от гвоздя в живой плоти сына. Несмеренность всего Бытия пред подменой Руна на склоненные власы пред чашей, не миновавшей посланца-Агнца. И в каждой толпе, среди всех лихолетий Он бредет изнуренный тенью креста, Но времени нет; ни пропеть «Аллилуйя!», ни поддержать Сына Отца.
Стрелы
Все стрелы найдут свои цели. А пули свои обретут сердца. А мы с тобою не встретимся, мы врозь добредем до конца. Но в переулках старых, былой ушедшей Москвы, где по ночам читая свои стихи для Луны, в обнимку бродили мы. Там тени наши без нас житье-бытьё. продолжают своё. И наших забытых стихов гулкое эхо шатается там, сдаваясь в полон наших снов. И дворник-сквозняк сметает обрывки наших имен. Лишь в крокелюрах московских асфальтов, скрываясь, таимся и ждём; как в вечности, терпеливо, пришествия часа-вопроса, и подаяния по делам в надежде на "АЗ ВОЗДАМ".
Песня «Этот город – дракон»
Этот город – дракон. Ни тебя, ни меня не пощадит он. Разжуёт наши дни и мечты. Перемелет кости и судьбы. В пасти дракона мы все равны: гастарбайтеры, москвичи.
Этот город – дракон! Этот город – дракон!
Тень его крыльев – ночь. Чешуя его «money-money»! Блеск её каждого, как магнит — манит и манит.
Этот город – дракон! Этот город – дракон!
Кто-то смелый ту чешую всё же посеет. И взойдут из неё огонь-цветы загубленных душ и тишину согреют.
Этот город – дракон! Этот город – дракон!
Иван Купала
Ночь Ивана Купалы течёт звёздной рекой. Сквозь прожитые жизни далёких времён! Русло этой воды — уходящий во тьму список предков имён. Песня их – память крови моей зовёт и томит. И в потоке едином с их Судьбами слиться велит. На берегу Вселенского дня, Свето-Жар цветка Купины, очерствелость души оживи! И тропу освети! И тропу освети! И к началу верни все пути, попытку прожить без греха подари!
Ночь Ивана Купалы над куполами плывёт. Страсти предков омутом горьким будоражат усталую кровь. Но даруют единство потока и его правоты; право Богом дарованной наготы посреди светоносной воды, наравне с диким зверем, и птицей. В ночь Ивана Купалы все воды светлы! И цветок Купины отпускает под утро грехи!
Московские прогулки
Московские прогулки ушедших, старых дней; в тех прежних переулках без нас гуляют тени былых наших друзей. На закоулках – улочках читались вслух стихи, но их не заглушали трамвайные гудки. Там можно было шёпотом: любимом о любви. От нас те переулки прочь навсегда ушли. И лязг, и шум, и грохот… Разграбленная нежность, и тишина ночей. Мы проиграли битву за город наших дней.
А и Б
Бранить легко, хвалить приятно, а истина меж пунктов А и Б – конечной остановкой, мгновенным кадром зависания, как двадцать пятый налету, как спазмом перехвачено дыханье, вдыхая зиму, выдохнуть весну; Задача творчества немногим по плечу!
Яблоко Ньютоново
Яблоком Ньютоновым Лист осенний пал. На глупую голову, Чтоб прозрела, и узрела Без соблазна всех похвал; ошибок Вселенских стаю — исключений из всех правил; что исполненье желаний — неукоснительно требует платы, в виде заплат на истоптанные канаты, длиною в жизнь. Канаты, по которым ступать надо, Терпеливо, но упрямо, не сворачивая только прямо. И помнить; что вправо, чёрной дырой обрыв, сладкоголосой сиреной манит. И налево ступать «не смей»! Там молчанье закрытых дверей! Не сбежать переулком кривым, Не переплыть такыры пустынь. Но сомневаюсь и уповаю вновь, что просто был лист не тот, не искал он таких голов! Дождусь новых плодов! И листопадов основ — новой осени мудрой печали даров!