Нагинская Валентина
Три земли моей жизни
В конце набережной находится институт Океанографии , а за ним начинается парк Шикмона, получивший своё название от расположенного здесь в древности города. Собственно парк с пальмами и деревьями расположен по другую сторону ж – д, а вдоль моря идёт тропа по плоской равнине, покрытой травой и редким низким кустарником. Летом трава совершенно высыхает, а с осени до конца весны всё зеленеет, покрывается цветами. На этой территории археологи раскопали несколько домов и большой храм римского периода, от которого сохранился только дивной красоты мозаичный пол и несколько обломков могучих колонн. Сейчас раскопки заброшены и законсервированы. Но территория древнего города, несмотря на её выгодное положение и удобный рельеф, не застраивается. Вероятно, раскопки когда-нибудь возобновятся.
Мы обошли Хайфу пешком, что называется вдоль и поперек. Проши её из конца в конец с севера на юг и с востока на запад. В первые годы мы очень много ходили пешком и потому, что мы большие любители пешей ходьбы, и потому, что интересно было знакомиться с городом. Люблю выходить из дома ранним утром, когда ещё темно, на набережной никого нет, горят фонари, отражаясь в воде, и на небе светит луна. Люблю наблюдать восход солнца , увидеть тот миг когда из воды появляется огненный его край и постепенно увеличиваясь превращается в шар, сначала, огненно оранжевого, потом жёлтого и наконец почти белого цвета.
1.4. В своей квартире
Я уже упоминала выше, что наш дом строили англичане, поэтому квартира имеет традиционную европейскую планировку с прихожей и отдельной кухней. В израильских квартирах, как правило, сразу за входной дверью находится общий салон, нередко совмещённый с кухней, прихожей обычно нет.
Перед въездом в квартиру мы договорились с агентом по продаже, что будут выброшены все вещи, оставшиеся от прежней хозяйки. Выбросили даже больше – вынули стеклопакеты на больших, во всю стену окнах кухни. Зато оставили тяжеленный ненужный бойлер для нагревания воды на антресолях. Такой способ обмана нас поразил, но разбираться с этим не было желания, да и бесполезно после того, как всё оплачено.
Заселились мы вдвоём, наш сын Миша переехал из Тель-Авива в Раанану, где находился его офис. Работу ему даже не пришлось искать, она сама его нашла. В то время был большой спрос на программистов, и как только Миша появился в сети, его заметили и пригласили в стартап, занимающийся разработкой компьютерных игр для детей. Он купил себе новый компьютер, а нам отдал свой. В доме засветился голубой экран, и я почувствовала себя почти как в Москве. Вскоре по той же схеме мы получили второй компьютер, и устроили себе рабочие места в разных комнатах.
Но это было немного позже, и а пока мы находились в пустой квартире, и нужно было покупать всё, начиная с мебели, холодильника, стиральной машины, и прочего оборудования. Кондиционер был, но старый, громоздкий и производил много шума и мало холода, его нужно было менять и ставить кондиционеры в другие комнаты. Надо сказать, что деньги на холодильник и стиральную машину нам были выданы сразу после приезда в страну. Во-первых, восстановили окна и начали устраиваться на новом месте.
В подъезде шесть квартир и в каждой из них, на момент нашего вселения жили выходцы из разных стран Франции, Болгарии, Венгрии, Украины, Румынии и Марокко. Все, кроме украинцев, снимавших здесь квартиру, долгие годы жили в этом доме, но между собой практически не общались. Наш соседи по этажу – полицейский Иосиф и его мать Рути. С ней мы сразу подружились. В первые годы создания государства она приехала из Болгарии, и вышла замуж за марокканца. Он был послом в какой-то африканской стране и у них на стенах висят большие, оригинальные картины. Иосиф, ответственный по подъезду, теперь уже на пенсии, и у нас тоже отличные отношения. Если он встречает меня с тележкой внизу, всегда поднимает её на наш третий этаж, как бы я этому не противилась.
Этажом ниже жила женщина из Венгрии, жертва геноцида евреев в период второй мировой войны. Вторая квартира сдавалась, и там жили, как правило, выходцы из СССР. Но со временем обе эти квартиры заселили молодые пары и русскоязычных соседей у нас не стало. На первом этаже живет инвалид детства Цвика, отец его репатриировался из Румынии, а он родился в Израиле. Сначала Цвика с трудом передвигался, а потом совсем не мог ходить. С ним у нас были самые дружественные отношения: Виталий покупал ему что-то на рынке, а я – в магазине. С ним легко было говорить на иврите, он сам говорил очень чётко и поправлял наш язык и произношение. В последнее время он совсем не выходил из дома, но ползал по квартире и мыл пол, хотя у него была прикреплённая помощница. Входная дверь в его квартиру всегда была открыта. За ней ещё одна открытая дверь – в ванную. И постоянно звучала громкая музыка. Нас музыка не раздражала, у Цвики хорошая аппаратура воспроизведения звука и большая отличная коллекция коллекции пластинок. Её пополнял и Виталий, покупая ему их на блошином рынке. Музыка уже не звучит, Цвика, видимо, в доме для людей неспособных себя обслуживать.
Наш друг Роман смеялся:
– «При входе в ваш подъезд тебя встречает вид на унитаз и оглушительная музыка. Поднимаешься на второй этаж – из-за двери облаивает собака. И, наконец, попадаешь к вам, прямо к накрытому столу и запаху сдобной выпечки».
Обустраивая квартиру, Виталий целыми днями на балконе пилил, строгал и сверлил, создавая много шума. Все соседи относились к этому с пониманием, кроме, живущей на первом этаже, Ханы из Марокко. Она обратились в полицию с жалобой на то, что у нас в квартире устроена мастерская, и мы продаём мебель. Отчасти по поводу мастерской она была права. Виталий один за другим купил два подержанных, но добротных мебельных гарнитура, реставрировал их и один передал Мише.
Пришёл симпатичный, вежливый участковый, попросил разрешения войти и остался у нас надолго. Виталий показал ему свои поделки, тот восхитился, они разговорились, и дело кончилось тем, что полицейский стал советовать, где можно брать хороший материал бесплатно. Потом побеседовал с соседкой, но ему не удалось её убедить, что мы вправе заниматься ремонтом.
Хана всех выходцев из России воспринимала как «понаехавших» и, сидя у входа в дом, в разговорах с соседками, громко их ругала, и нас в том числе. Мы, желая сохранить нормальные отношения, делали вид, что не понимаем её речи и, как ни в чём не бывало, продолжали с ней здороваться. Я при встречах ещё и разговаривала, а Виталий однажды даже хотел её наградить за такие «добрососедские» отношения. Как-то, во время праздника Пурим, он получил в больнице Рамбам довольно объёмистую коробку со сладостями. Возвращаясь домой, встретил Хану, с совершенно несчастным видом сидящую у подъезда и, как всегда, чем-то недовольную. Сожалел, что не догадался отдать ей подарочную коробку Хане. Я была возмущена его намерением, но в душе понимала, что это было бы великодушно.
По приезде в Хайфу нам нужно было снова открывать счет в банке, вставать на учёт во всех официальных инстанциях. На этот раз это прошло проще, с языком, практически проблем не возникало. Кроме того, мне предстояло принять решение стоит ли устраиваться на работу. По возрасту я была свободна от этой обязанности и могла рассчитывать на пособие. Но для лиц, имеющих учёные степени, была возможность получать в течение 3-5 лет так называемую стипендию Шапиро. С этой стипендией брали на любую подходящую по профилю работу, поскольку содержание сотрудника полностью или частично оплачивалось государством. Я оформила все документы, получила подтверждение учёной степени и разрешение на получение стипендии.
Естественно, я и близко не могла рассчитывать на получение работы сравнимой с моим прежним статусом. Не было и экономических причин: разница в деньгах между стипендией и пособием никаким образом не могла восполнить предстоящую занятость и большую психологическую нагрузку. Но всё-таки поехала в архитектурную фирму, от которой получила приглашение на собеседование. Поговорила с владельцем, кстати, моего иврита на это хватило, посмотрела чертежи, поняла, что легко бы справилась. Но объекты были небольшие, вспомогательного значения, возможностей для творчества там практически не было. А постоянная рутинная работа за компьютером меня совсем не привлекала. Обсудили на семейном совете все позитивные и негативные стороны трудовой деятельности в местных условиях и решили, что начинать мне её не стоит.
Среди прочих дел нужно было выбрать семейного врача. Мы пошли в ближайшую от дома клинику, где принимала доктор Абелева. Та же фамилия была у моего московского коллеги Марка Абелева. Я спросила, не родственница ли она ему, оказалось – родная сестра. Мы понравились друг другу и подружились.
У неё мы встречались с теми из российских успешных врачей, кто добился здесь подтверждения бывшего статуса. Это очень не простая процедура и не всем это не удаётся: кто-то и раньше не был в своём деле силён, кто-то не мог в нужной степени освоить иврит и английский. Ирина легко получила разрешение на работу врача и открытие собственной клиники благодаря своему диагностическому таланту. Будучи стажеркой в больнице Рамбам, она имела смелость спорить с профессорами и оказывалась права, что было замечено и оценено. Ирина признавалась, что ставит диагноз в тот момент, когда видит больного, а потом только находит подтверждение и тянет время, чтобы это нормально выглядело. Кстати, Виталию она поставила диагноз почти за десятилетие до того, как болезнь обнаружилась. Сказала мне об этом, но я не захотела верить
.
На пикнике с Ириной (я слева)
Пациентов у неё было много. И хотя они её её не очень любили, из-за того, что она была резковата и была немногословна, к другим врачам не уходили, понимая что врач она хороший. Сидя у неё в приёмной я не раз слышала их дружное ворчание. Коллеги тоже ценили её профессиональный уровень, и она была семейным врачом у многих из них. Потом она встретила Ефима, тоже врача, и тоже москвича и вышла за него замуж. Он нам нравился, мы часто встречались, помогали им обустроить новую квартиру, вместе ездили в лес на шашлыки, вместе ели конфеты, приносимые больными.
Наша дружба с Ириной оказалась непрочной и распалась по причине, о которой здесь долго рассказывать и трудно объяснить. Так сложилось, что не мы должны были делать первый шаг к примирению, но были к нему готовы и ждали целый год. Не дождались, сменили семейного врача, а вскоре Ирина уехала в Америку. Виталий случайно иногда встречает Ефима в больнице Рамбам, где тот работает, и они вполне доброжелательно беседуют.
Были у нас в Хайфе и старые друзья, знакомыми ещё из России – коллега Виталия по работе, Саша Фрейдлин и его жена Диля. Они жили в Феодосии и в своих поездках в Крым мы иногда заезжали к ним в гости. О том, что они репатриировались в Израиль, мы узнали случайно, нашли адрес по специальной службе поиска и к обоюдной радости встретились. В Хайфе мы были близкими соседями и постоянно бывали друг у друга в гостях, вместе ездили на экскурсии, играли в теннис, плавали. После моря иногда заходили к нам на завтрак, съесть на балконе горячую пиццу моего производства, которую Саша очень любил.
На Кармеле. Диля, её сватья, я и Саша
Сейчас их уже нет с нами, оба ушли из жизни, причём Саша внезапно – остановилось сердце, когда он гулял по набережной. Саша был человеком спортивным, тренировал теннисистов, мы вместе совершали далёкие прогулки, он много ходил, плавал, даже после того как перенёс открытую операцию на сердце.
Диля пережила мужа, но все эти годы с ней происходили сплошные несчастья. Она перенесла инсульт, восстановилась после него, затем и у неё была операция на сердце. После неё она тоже возвратилась к приемлемому физическому состоянию, но утратила интерес жизни. Дважды совершала попытки самоубийства и дважды медицина возвращала её из небытия, но её здоровье было окончательно подорвано.
Расположение нашего дома очень способствует занятию спортом. Виталий был постоянным членом теннисного клуба, пытался приобщить и меня, но не получилось. В клуб он ездил на велосипеде, совершал на нём и дальние поездки по окрестностям Хайфы.
В относительно прохладное время года мы с Виталием почти ежедневно ходили по туристической тропе, проложенной вдоль моря. Её протяжённость составляет 25 км, но мы по всему маршруту не проходили, осиливали только 10 км. Многие годы регулярно поднимались по тропе мимо пещеры Ильи Пророка на гору Кармель, на высоту около 400 м. Были у нас и более дальние походы до 30 км. Один из них через гору Кармель по лесу до посёлка Тират Кармель и обратно по берегу моря мимо водоёмов для разведения рыбы и далее по пляжу.
Второй маршрут – до северной границы Израиля Рош а Никра. До города Наария доехали на поезде, а дальше шли пешком, примерно 10 км в одну сторону. При возвращении случился опасный эпизод. Дорога пустынная, по ней редко кто ходит и ездит, вблизи арабские поселения. Мы шли по обочине и навстречу нёсся мотоциклист, похоже, что у него было первоначальное намерение наехать на нас, но передумал и пролетел мимо.
Море у нас рядом и ежедневные купания сразу вошли в наш распорядок дня. Первое время проживания в Израиле мы купались круглый год, потом стали пропускать зимние месяцы. Часто ходили купаться в неположенные места, где не было людей, но не было и спасателей. Это казалось нам безопасным, но во время сильного волнения я очень тревожилась за Виталия заплывающего очень далеко. Однажды, когда он был в море, на берег пришёл человек с большой собакой. Она начала на меня прыгать и до крови исцарапала мне руки. Хозяин её не останавливал и даже не извинился, спокойно сказал, что ничего страшного, у собаки есть прививки.
1.5. Снова иврит
В Хайфе мы искали возможности продолжить изучение иврита. Присоединились к группе спонсируемой Сохнутом, но её вскоре закрыли из-за недостатка финансирования. Кстати, учительницей там была марокканка, очень дружелюбная и симпатичная. Нас порадовала встреча с ней, поскольку предыдущие контакты с выходцами из этой страны были неприятными. На этих курсах мы познакомились с Марикой, единственной в группе не говорящей по русски. Нам она понравилась, мы пригласили её домой и подружились. Дружить с ней легко, она общительная, позитивно настроенная, правдивая и без комплексов. Говорим мы с ней, в основном, на иврите и поскольку он у нас примерно одинакового уровня, мы прекрасно понимаем друг друга. Правда, в сложных случаях прибегаем к английскому или немецкому языкам.
Она родом из Голландии, окончила французскую Академию художеств в Париже. Её муж Эд тоже был художником и до пенсии преподавал в Училище изящных искусств в Хайфе. У них собственный дом и отдельно стоящая мастерская на обширном участке в престижной деревне художников Эйн Ход, расположенной вблизи города. Вокруг естественный лес, что большая редкость для Израиля. Несколько лет назад он пострадал от крупного пожара, но сейчас уже почти восстановился. Пожар подошёл непосредственно к дому Марики, и был остановлен, иначе бы сгорели все их картины. Другие художники этой участи не избежали.
С Марикой мы дружим уже четверть века, часто встречаемся, вместе ездили на Голаны, на Кармель за грибами и спаржей, на Кинерет, в библейском написании Генисаретское море. Купание мне там не понравилось – берега так замусорены, что я зашла только потому, что невозможно не погрузится в с детства бывшее на слуху озеро. В 2000 году мы приезжали вместе со своими немецкими друзьями на дачу Марики во Франции.
После закрытия группы по изучению иврита я узнала, что в соседнем с нашим домом клубе ведутся занятия по языку под руководством энтузиаста-волонтёра Жака Куно – историка, писателя, общественного деятеля. В 90-е годы он учил ивриту евреев Украины и по возвращении продолжил преподавание репатриантам в клубе района Бат Галим в Хайфе. Каждый вторник в течение 20 лет он приходил на урок почти до самого ухода из жизни в 2022 году. Своих учеников Жак старался не только научить говорить на иврите, но и приобщить их к истории и культуре страны, объяснить политическое устройство и состояние общества. Он был прирождённым учителем: артистичный, прекрасный и остроумный рассказчик. Когда я впервые пришла на урок, он серьёзно, без улыбки сказал мне:
– «Обучение стоит 5 шекелей (примерно полтора доллара) в месяц, но можно разбить на платежи». Иногда уроки проводились на улицах района, имеющего богатую историю. Он приглашал всю группу к себе домой для встреч с интересными людьми: политиками, писателями, дипломатами, единомышленниками по партии «Мерец», единственной либеральной левой партии в Израиле. И читал лекции по проблемам арабо-еврейского конфликта в колледже.
Группа, кроме нас с Марикой, состояла из выходцев с Украины и была, напротив, ультраправых, националистических взглядов. И всех талантов Жака не хватило, чтобы переубедить хотя бы одного нашего человека с советской закалкой. Хорошо, что он не знал русского языка и не понимал ужасных высказываний своих учеников, но настрой на ненависть, конечно, чувствовал. Виталий первый не вынес такой атмосферы и покинул группу. Я держалась дольше, но и моего терпения не хватило. К тому же, и ко мне стали относится недоброжелательно, когда узнали, что я не поддерживаю их политических взглядов, да ещё и из нелюбимой ими Москвы. Жалко было покидать невосполнимые уроки Жака, но на набережной я с ним встречалась почти ежедневно. Мы приветствовали друг друга, но говорили мало, перекидывались лишь парой фраз. Я с ним стеснялась говорить на иврите. Он всегда гулял один, заложив руки за спину, подбирал по пути мусор и относил в урны.
Жизнь Жака была полна драматическими событиями. Он родился в Бельгии, и там во время второй мировой войны, как и в других оккупированных Германией странах, евреи оказалась в смертельной опасности. Некоторые отдавали своих детей в христианские семьи, чтобы сохранить им жизнь. По своей инициативе священник Ян Брюйландтс и его жена взяли двухлетнего Жака, горячо его полюбили и привязались. Воспитывали его в католической вере, водили в храм, и это ему нравилось. Жак вспоминал, что день Победы был для них праздником, омрачённым печалью будущего расставания. В 1947 году настоящие родители забрали уже девятилетнего мальчика, который их не помнил. Это было трагедией для обеих семей и, конечно, для Жака. Он до последней минуты надеялся остаться, плакал и тянул руки из окна вагона к провожающим в надежде на чудо. Приёмные родителями всю жизнь считали его своим сыном, а в Израиле они были признаны Яд Вашем праведниками народов мира.
Родители увезли Жака в Бразилию и приобщили к традициям ортодоксального иудаизма: он накладывал тфилин, носил пейсы и кисти. В 1961 году он приехал на родину предков. Работа в кибуце и погружение в израильские реалии жизни привели его к либеральным идеям и светскому образу мысли. Этот трагический и волнующий сюжет стал темой написанной Жаком книги «Путешествие на крест», адаптированной им затем в спектакль.
1.6. Под покровом Ильи Пророка
Ещё в Нетании я искала возможностьприсоединиться к христианской общине.Меня тоже искали – посетили какие-то миссионеры, я так и не разобралась, к какой конфессии они относятся. Подарили мне Библию, от неё я не отказалась, поскольку моя ещё была в багаже по пути в Израиль. Узнала об общине «Евреи за Христа» и посетила её. Местом их служения была вилла на окраине Нетании, а паства состояли из двух групп: англоговорящих и русскоговорящих. На службе псалмы высвечивались на экране, проповедник пел под гитару, а чаша с причастием передавалась по рядам из рук в руки. Обстановка вполне приятная, но, по моему восприятию, не духовная.
Вскоре после переезда в Хайфу я узнала, что здесь есть церковь Ильи Пророка. Он, как известно из Ветхого Завета, жил на горе Кармель, которая ближе всего подходит к морю одним из своих отрогов как раз вблизи нашего дома. Здесь же находится и его пещера, может быть поэтому, зимой грозы здесь такой небывалой силы, что от их раскатов трясутся стёкла в окнах.
Мне сказали, что церковь находится районе проспекта Наси, точного адреса я не знала, но была уверена, что найду её легко – обычно купола и кресты видны издали. Однако с улицы ничего похожего не просматривалось, и я прошла несколько раз мимо, прежде чем нашла незаметную калитку на территорию храма. За забором неожиданно открылся вид, сразу восхитивший меня своим обширным свободным пространством со старыми красивыми деревьями, окружающими маленький белый храм со стройной колокольней. Дверь храма была открытой, я вошла в главный предел, оказавшийся довольно просторным, несмотря на небольшие размеры и отсутствие подкупольного пространства. Пришла я рано, народ ещё не собрался. В ожидании службы присела на скамью и поднялась при появлении священника, он мягко сказал:
У храма Ильи Пророка
– «Сидите, сидите»
и опустился рядом. Мы поговорили, я узнала, что храм принадлежит Московской Патриархии и обрадовалась, что нашла островок российского мира в новой для меня стране. Познакомилась с женщинами, не очень слаженно, но старательно певшими в хоре. Они же, за неимением опытных чтецов, читали часы. Я тоже стала их читать, поскольку с детства знала нужные ударения. Слушая как мама, стоя в своем уголке, вполголоса говорила:
– "Иже на всякое время и на всякий час…".
После службы хор и другие прихожане часто пили в саду кофе, варить который матушка Ирина, будучи по происхождению арабкой, большая мастерица. Говорили на разные темы, а о. Мирослав, с присущим ему остроумием, всегда шутил.
Многие годы я ходила в церковь пешком зимой и летом, поднимаясь от самого моря на высоту примерно 400 м., по лестницам через район, заселённый арабами. Местные жители уже привыкли к моему регулярному мельканию и некоторые приветливо здоровались. Путь занимал примерно час с четвертью, в продолжение него все житейские дела оставались позади, и я всегда приходила в храм в отличном настроении. Обратный путь под гору много легче. Особенно я любила возвращаться домой после ночных Рождественских и Пасхальных служб в полном одиночестве по совершенно пустому городу.
1.7. Поездки по стране
Мы много ездили по стране: побывали в Хамат Гадере,Акко, Эйн Ходе, Кейсарии, Реховоте, Тверии, на Голанах, на озере Кинерет и, конечно, неоднократно на Мёртвом. В Хамат Гадере на границе с Иорданией хорошо сохранился комплекс Римского периода из купален с минеральной водой разной температуры. Мы посетили его зимой и так долго наслаждались горячей водой, что все почувствовали сильную усталость. В развлекательной зоне там устраиваются сеансы с красивыми тренированными попугаями, имеется питомник с множеством крокодилов. Но если бы мне и заплатили, и тогда бы не пошла бы смотреть на эти чудовища.
Со своим церковным коллективом я побывала в Хевроне и ряде монастырей. В Хеврон ездила с о. Мирославом и его семьёй в микроавтобусе. Город находится на арабских территориях, но нас не остановил ни один патруль. Монастырь Святой Троицы в Хевроне (Подворье в честь святых Праотцев) построен на месте встречи Авраама с Господом, явившемся ему в виде трёх Ангелов. Там находится Мамврийский дуб, под которым Авраам с Сарой принимали гостей. Этому событию посвящена знаменитая икона А. Рублёва «Троица», с которой я неоднократно делала списки в своём иконописном прошлом. В год моего посещения от древнего могучего дуба оставался еще сухой ствол, и пробивались зелёные побеги.
Как-то Миша пригласил нас съездить с ним и его подругой в Акко, и там случилось небольшое приключение. Мы до вечера задержались в старой части города и оказались единственными туристами на почти темных узких улицах, которые неизвестно где начинаются, как называются, куда идут и чем заканчиваются. Ориентироваться в переулках, дворах и тупиках старого города совершенно невозможно и мы окончательно заблудились. На улицах сидели одни мужчины, покуривающие кальяны и поглядывающие на нас со скрытым интересом. Самое смешное, что мы не знали что спрашивать, так как не знали как называется место, где Миша оставил машину. Я, наслушавшись страстей про арабов, была немного напугана, но, в конце концов, всё закончилось хорошо, какой-то старик указал нужное направление.
1.8. Иконописание
В Великий пост 1998 года, на первой неделе Торжества Православия и иконопочитания я узнала, что среди наших прихожанок есть женщина из Москвы пишущая иконы. В то же мгновение я решила, что стоит попроситься к ней в ученицы. Но моя землячка Шеля к тому времени уже перестала этим заниматься и отказалась взять меня в свои ученицы по причине своего малого умения. Однако пообещала поговорить с монахиней
Параскевой из Назарета, у которой училась сама. Не ожидая результатов её переговоров, я начала подготовку. Собирала образцы, покупала книги, Миша по моей просьбе распечатал целую гору литературы по этой теме.
Монахиня Параскева живёт в монастыре Благовещения, принадлежащем Французской Греко-Католической церкви. Монастырь расположен в южной стороне Назарета на большом живописном гористом участке, где имеется храм, дом для насельниц, гостиница для паломников и хозяйственные постройки. Монахинь в то время было восемь, теперь осталось только четверо и все преклонного возраста. Две из них занимались иконописанием, остальные шили одежды для священников. Семья сестры Параскевы оказалась после революции в Финляндии, но сохраняли язык и русскую культуру в надежде, что ситуация скоро изменится. Она получила хорошее образование, знает несколько языков и многие десятки лет пишет иконы, которые ей заказывают и местные храмы, и монастыри, и люди со всего света. Пишет она в стиле традиционной русской иконописи с соблюдением древних технологий.
Монахиня Параскева
Сестра Параскева разрешила мне приехать со своими рисунками, чтобы понять можно ли меня брать в ученицы. Посмотрев мои смелые эскизы икон, она сказала, что это не иконописная техника, но взять меня согласилась. Собственно, я не была у неё настоящей ученицей, поскольку не начинала с азов и упражнений (хотя стоило бы!), а сразу начала писать иконы. Приезжала я к сестре Параскеве довольно часто, получала наставления и продолжала усердно рисовать дома.
Мне нравилось туда ездить по дороге с красивыми видами, нравилась атмосфера монастыря и просторная, прохладная иконописная студия. По её стенам развешивались готовые иконы, ждущие, когда их заберут заказчики или купят посетители монастыря. В студии был идеальный порядок: все необходимые материалы для иконописи хранились в закрытых шкафах, на полках размещалась большая библиотека книг на разных языках и иллюстративные материалы. Я тоже немного принимала участие в их упорядочении.Кроме сестры Параскевы, в студии работала ещё одна монахиня, симпатичная и приветливая сестра Теодора. Писала она в другом стиле, но тоже очень профессионально. У каждой из них были свои заказчики и ученики, но несмотря на то, что места было достаточно, они почти никогда не пересекались во времени. Оценивать работы было не принято, но добрая Теодора говорила мне иногда на английском (она из Америки):
– «Очень хорошо».
Сестра Параскева не только не брала с меня денег за обучение, но и снабжала необходимыми материалами, которых в Израиле нет или их трудно достать. Доски красного дерева поставлялись из Африки, лаки – из Франции, пигменты и золото из Германии. Обычно я приезжала в монастырь утром и оставалась там почти на весь день. Сестра Параскева покидала меня на обед и отдых, я в это время тоже пила чай и гуляла по саду. Для освоения техники наложения листового золота на левкас (клеево-меловая основа иконы) я оставалась ночевать в гостинице монастыря. Ночью, чтобы не пропустить время наклейки золота, часто вставала и пробовала лак «на отлип». Утром ходила в храм на службу, поливала цветы и помогала в садовых работах.
С сестрой Параскевой мы быстро подружились, рассказывали друг другу о своей жизни, она бывала у нас в гостях. Я делала первичную редакцию её романа, который был основан на биографических данных автора и издан в Финляндии. Мне также довелось быть одной из её учителей, когда у неё появился компьютер. Виталий тоже учил её и русскоговорящую монахиню Ирину работать на компьютере, и они с большим старанием осваивали новую для них область. Он купил для монастыря всё нужное оборудование, установил и загрузил необходимые программы.
Однажды мы с Виталием поучаствовали и в другой работе – собирали урожай маслин в монастырском саду. С целью сохранения деревьев здесь их не трясли, как это принято, а собирали маслины руками. Дело оказалось не таким лёгким, приходилось стоять высоко на лестнице, руки постоянно подняты вверх и царапаются окружающими ветками, а в глаза сыпется какая-то труха. Но всё равно мы поработали с удовольствием. Потом с.Параскева вручила нам в подарок оливковое масло, конечно не из собранных нами маслин, но от здешних производителей. А Виталий обычно передавал со мной монахиням солёную лососину.
Однажды мы ездили туда с Мишей, ему было интересно посмотреть на монастырь и иконописную студию. Мише понравилась написанная сестрой Параскевой икона «Вседержитель» ещё и тем, что доска была с закруглёнными углами. Он очень внимателен к таким мелким деталям. Как-то я делала эскизы лика для иконы Святого. Иоанна Кронштадского и никак не могла добиться сходства с оригиналом, что было пожеланием заказчика. Миша мгновенно сделал карандашный набросок, который и лёг в основу иконы. Моему увлечению иконописанием способствовал и Виталий. Он выполнял предшествующие рисованию трудоёмкие работы: нанесение шилом сетки на доски, шлифовка левкаса и доводка его до зеркального блеска на местах, где накладывается золото. Для икон, которые я передала в наш храм Ильи Пророка, Виталий сделал несколько неплохих окладов.
Эскиз к иконе Св.Иоанна Кронштадского
Первое время я работала с необычайным рвением часов по пять ежедневно. Ночью просыпалась и не могла дождаться утра чтобы продолжать. После приобретения некоторых навыков немного успокоилась, но продолжала работать в большом темпе. Я писала иконы не только для нашего храма, но и для других церквей и монастырей в Израиле и за рубежом, для родных и знакомых, по заказам частных лиц из разных стран. Большинство заказов я получала через сестру Параскеву, она же их и продавала. Иконы я писала активно в общей сложности примерно 17 лет. К 2015 г. мной написано около 140 икон, которые находятся в нескольких десятках городов в 14-ти странах мира, том числе во многих странах Европы, Америки, Австралии. Большой честью для меня является то, что мои иконы есть у главы Греческого Епископата в Назарете и у Патриарха Мармонитов в Ливане.
