Николай Иванович Хрипков
Каникулы
28. И КАМНИ НЕ ПРИВЯЗАЛИ
Любое утро начинается с рассвета. Он может быть самого разного свойства: ярким и солнечным, холодным и туманным, серо-буро-малиновым. Но за ночью непременно наступит рассвет. В сентябре рассвет в наших широтах начинает уже припоздняться, потихоньку, помаленьку, по минутке. И вот уже и в восемь часов темновато. Но с другой стороны, если не нужно отправляться на работу, мы можем позволить себе лишние полчаса еще понежиться в темноте или полумгле, на которую наш организм настраивается как на продолжение сна. А потом зима с еще долгим темным утром!
Проснулся Пахом позже всех. Серега уже священнодействовал у плиты под байки неунывающего Ильи. Как известно, тяготы жизни делают характер людей еще более жизнерадостным. Позвенев уличным рукомойником и побрызгав на лицо и шею холодную утреннюю воду, Пахом кое-как вытерся и зашел в домик, шумно зевнув, чем, вероятно, распугал последних мышей. Говорили только Серега и Илья. Мололи всякую чушь.
– Ну, что, братцы кролики, за работу! Труба, как говорится, зовет!
Серега потер ладони. Улыбнулся и подмигнул Пахому.
– А где праздник на лице, полностью лишенном всякого интеллекта? – воскликнул Серега. – С чем день начнешь, с тем и закончишь!
Все присутствующие поняли, что он имеет в виду не свое лицо. И были очень этим довольны.
– Тяжелый ты человек, Пахом, если не умеешь радоваться каждому новому дню. Нет в тебе оптимизма и такого легкого радостного дембилизма, который придает вкус жизни. За стол, господа! И затем, как говорит наш командир, работать, работать и работать, поскольку, если бы живые существа не работали, то Земля была бы не планетой людей, а планетой лошадей. И к тому же с завтрешнего… нет! Скорей с послезавтрешнего дня нам предстоит учиться, учиться и учиться, за исключением некоторых лиц, которые, даже учась, ничему не учатся. Я имею в виду…
– Я своё отучился, – с полным ртом пробормотал Илья. – Учеба мозги сушит.
За окном было тихо, ясно и солнечно. Листья еще не начинали желтеть, то есть лето вроде бы продолжалось. И мухи летали по-летнему.
– Теперь я сам могу хоть кого учить,– чавкал Илья.– – Могу организовать мастер-класс.
– Ну, да! Открой курсы молодого бомжа! – хотхотнул Серега. – Мы с Пахомом обязательно запишемся. Может быть, пригодится.
– Как там эти? – спросил Пахом у вышедшей из-за занавеси Риты, которая вынесла бинты.
Она посмотрела поверх его головы в окно, там шелестел темно-зелеными листьями высокий куст ирги. Он был выше дачки.
– Идут на поправку. К вечеру к ним вернется осознание реальности. Это будет сопровождаться дискомфортными ощущениями в области паха,– сухо докладывала Рита. – Такая тянущая боль.
– Конструкцию надо довести до блеска! – проговорил Серега. – Вот с нее сейчас и начнем! Переходим в распоряжение Кулибина!
– Ага! – кивнул Пахом, без всякого аппетита жуя сардельку.
– А конкретно, что нам делать, генеральный конструктор? Расставь точки над и!
– Разбираем конструкцию и всё раскладываем по коробкам, – вяло проговорил Пахом.
– Зачем? – удивился Серега. – Всё увезем за два рейса. А разберем, потом долбайся на месте, теряй время, почем зря. А там у нас времени будет в обрез. Всё надо сделать мухой! Там некогда будет!
– Не будет двух рейсов! Будет только один. Загрузим всё сразу!
– Ну, один так один! С профессионалами спорить, себе дороже. Нужно только безропотно подчиняться их приказам. Что мы и делаем!
Втроем они демонтировали конструкцию, разобрав ее до последнего винтика и сложив всё по коробкам. Серега постоянно ворчал, что они занимаются ерундой, но свою работу делал. Работал он в перчатках.
– Пахом! Я не пойму две вещи,– сказал он, – Почему ты такой угрюмый? Может, ты считаешь, что план наш сорвется. Но уже всё готово! Всё получится от и до! Не надо сомневаться! Сегодня у нас будет праздник. И потом. Почему мы все разбираем до винтика? Зачем мы делаем лишнюю ненужную работу? А потом всё заново собирать? Увезли бы за два рейса на двух машинах. Меньше долботни на месте. А потом всё опять закручивай, закрепляй, проверяй! Пахом, ну что ты такой неуёмный! Фигней не майся! Чего ты навыдумывал?
Подошла Рита. Лицо у нее какое-то было серое. И очень скучное.
– Что-то с Максимовым пошло не так! Надо бы «скорую». Я боюсь, ребята! Осложнение! Я поставила укол, но…
– Я не узнаю тебя, Рита! – воскликнул Серега. – Ты думаешь, о чем ты говоришь? Какая тебе «скорая»?
Он постучал себя по голове. Сегодня его все огорчали, кроме Ильи, который был немногословен. Сереге он явно отдавал предпочтение.
– Вызвать «скорую»! Ты что совсем?
Серега истерично рассмеялся. Развел руками и наклонил голову.
– Да давайте сразу пойдемте в полицию с чистосердечным признанием! А? У меня там друг и коллега Филиппов-старший. Может быть, по блату хоть почки не отобьет. Отделаемся легкими телесными повреждениями. Здорово же? Так же?
– Он несколько часов может потерпеть? – спросил Пахом. – Ну, хотя бы пару часиков?
На Риту он упорно не смотрел. И спрашивая, разглядывал свои ладони, как будто там была заноза. Руки были в масле.
– Может и потерпеть. Поставлю ему укол.
– Тогда загружаем их! – скомандовал Пахом голосом, не допускающим неповиновения.
Серега и Илья остолбенели. Переглянулись между собой.
– Что происходит? – спросил Серега. – Если план поменялся, почему меня не поставили в известность? Или я уже не при делах? Пахом! Почему ты молчишь? Рита! В чем дело? Да объясните же!
– Пойдемте выводить их! – сказал Пахом. Первым направился в дом.
– Чудны дела твои, Господи! – воскликнул Серега, сложив ладони у подбородка и задрав голову. Может, надеялся там увидеть облик.
– Не богохульствуй! – рявкнул Илья. Погрозил ему пальцем.
– Максимова нужно выносить,– сказала Рита. – И осторожно! Без рывков! И положите его.
– А почему бы его не пристрелить, чтобы не мучился? – усмехнулся Серега. – Думаю, он был бы нам благодарен. Зачем ему теперь жизнь!
Четверку распределили по машинам. Максимова положили на сидение.
– Ты не знаешь это место на озере, где они обычно собираются, бухают? – спросил Пахом у Риты. – Они еще говорили про него.
– Найду! Озеро-то не слишком большое.
– Ну, тогда ты за рулем. Едешь первой! Погнали, мужики! Хотя постойте! Еще не всё. Серега! У нас что-нибудь осталось в кассе? Ну, чего затих?
Сергей ведал финансами по совместительству. И поэтому называл себя министром финансов. Считал он великолепно.
– А как же! Я бережливый и экономный. Кстати, в коррупции не замечен.
– Не были ли вы столь любезны, господин министр финансов, предоставить отчет по бюджету? Если вас не затруднит.
Сергей достал деньги. Пахом отсчитал несколько купюр. Это была месячная пенсия.
– Это хозяйке. За ее гостеприимство.
– Но у нас же полный расчет вперед! Пахом – ты плохой финансист.
Пахом положил деньги на кухонный стол. А сверху поставил банку. Мало ли что? В окно могли заглянуть бродяги или пацаны. Если они увидят деньги, обязательно заберутся. А хозяйка обязательно будет убирать со стола.
Остальные он протянул Илье. Илья посмотрел на деньги.
– Спасибо тебе! Не хворай! И не теряй чувство оптимизма! А может быть, вернешься к нормальной жизни? Могу оставить телефон.
Илья выдернул три сотенки, сунул их в карман, а остальные бросил на стол. Даже не пересчитывая.
– Запьюсь! Зачем мне столько? Мне столько нельзя.
– Купи пожрать! Ну, чего ты?
– Ты что? Тратить деньги на еду? Меня же не поймут.
Илья засмеялся. Смех у него был грубоватым.
– Эх, точно! Надо открывать курсы молодого бомжа! Не приспсобленные вы к жизни люди. А точнее, не видели еще.
За Чернореченском было Круглое озеро, на котором летом собирались горожане и жители окрестных деревень. Зимой здесь работала лыжная база с сауной и небольшой закусочной. Если бы летним жарким деньком с неба бы начали падать яблоки, то ни одно бы не упало на мелкий серый песок. Только с северной стороны стояли заросли камышей. Сейчас здесь было безлюдно. Они остановились возле деревянного моста, который соединял берега речушки, впадавшей в озеро. Говорят, что эта речка протекает через три района области. Всех четверых положили под мостом на песок. Дрищенко стонал. Максимов тяжело дышал, подсвистывая при каждом вздохе. Грудь его подымалась.
– Всё закончилось! – сказал Пахом. – Пора, братцы, домой!
– Может быть, хоть камни привяжем к ногам и оттащим в воду? – предложил Серега. – Я могу и один.
Рита проверила у лежащих пульс. Поехали дальше. В нескольких километрах от озера был овраг, который местные жители превратили в свалку. Туда выбросили коробки с разобранной конструкцией. Когда они отъезжали, неизвестно откуда возник бомж, который стал открывать коробки. Увидев в них цветной металл, весьма обрадовался. Стал вытаскивать по одной.
– Ты, Пахом, дурак! – проговорил Серега. – Самый настоящий идиот!
– Посигналь Рите, пусть она остановится. Ты слышишь меня?
– Ты что обиделся? Пересесть хочешь? Пожалуйста, я не возражаю.
– Сигналь, чтобы она остановилась.
Рита съехала к обочине. Вышла из машины.
– Подождите меня здесь! Я быстренько! Кое-что забыл. Не успеете докурить, я уже буду здесь.
– Никак в магазин за стрессоснимателем? – спросил Серега, ухмыльнувшись.
– Ага! Именно за ним.
– Так у Риты, знаешь, еще сколько этого добра осталось! Давай достану! Квась всю дорогу!
– Тыстро я! Быстро! Понимаете, кое-что забыл.
– Ну, давай! Только не гони! Какое-то у тебя состояньице!
Помахал Пахому. Но тот этого не видел. Помахивая ключами, шел к машине.
Рита с Серегой сидели в «тойоте». Пахом развернулся на «жигулях» и поехал в город. На железнодорожном переезде простоял минут пять.
29. ВОТ И ВСЁ
Капитан Филиппов, упершись ладонями в край стола, поднялся со стула. Молча оглядел вошедшего, потом с левой стороны уголок рта скривился, как будто он сжевал лимон.
– Это ты? Как живете-можете?
Пахом кивнул. Поглядел на стол.
– Я привез ваши вещи. Одежду, которую вы мне тогда дали.
Он поставил пакет, прислонив его к шкафу. Сверху лежала ветровка.
– Я благодарен вам, капитан. Это не ирония.
Филиппов оперся о подоконник. Потом сел на него.
– Ты убил их? Я сразу должен был догадаться. Куда ты их дел?
– Нет, они живы. Я никого не убивал. Скоро вам позвонят и скажут, где они. Но… впрочем, увидите сами. Они немного искалечены.
Филиппов поднял телефонную трубку. Подержал ее и положил на место. Сел за стол.
– Что ты с ними сделал? Не мог же ты их избить?
– Их кастрировали. Ну, кроме девчонки. Операцию делал хороший доктор, их жизни ничего не угрожает. Вы сами убедитесь. Только вот этого нет.
Филиппов засмеялся. Опустил голову и закачал ею из стороны в сторону.
– Блин! Какой я осел всё-таки! Дурак ты, капитан Филиппов!
Он поднялся и оттолкнул стул-кресло. Оно откатилось в угол.
– Это мне должна была прийти в голову эта простая идея. И всё бы давно закончилось. Не было бы ничего.
– Я арестован? Вы меня арестуете?
– За что? Я этого не говорил. У тебя были сообщники? Конечно. Были. И среди них медик.
Пахом посмотрел в сторону. Филиппов наклонился вперед и выдохнул на него перегар. Пахом посмотрел на один угол, потом на другой.
– Выметывайся из города! Вас здесь не было. Понятно? – прошипел Филипов, опершись кулаками в стол..
Пахом вышел из полиции. Остановился за городом, где его поджидали Серега с Ритой. Серега потрогал Риту за плечо и пошел к нему.
Ппересел за руль «жигулей». Пахом махом выхлестал, к удивлению друга, треть бутылки водки. Был солнечный сентябрьский день. Колеса мягко шелестели об асфальт. Пахома разморило и стало клонить в сон. Голова моталась из стороны в сторону.
– Дамы и господа! Все, кому старше шестнадцати лет, спешим в привокзальный парк. Вас ожидает необычайное зрелище! Только сегодня, только сейчас вечером суперсовременная арт-инсталляция. Величайший художник Иван Гогов со своим гениальным творением!
В центре парка на полянке, окруженной зарослями кустарников, из полумрака начинают высвечиваться фигуры. Они извиваются, стонут. Но что это? Какой кошмар! Уберите детей! К первой фигуре сзади пристраивается вторая и начинает характерные ритмичные движения. Вторую сзади обрабытывает третий фигурант. За ним, низко наклонившись, стоит девчушка, и, чмокая, обрабатывает его анус. С языка у нее течет слюна.
– Да это же Филипп Филиппов! Это же он!
– А за ним Дрищенко! Они вместе учатся!
– Максимов! Старикова! Блин! Вот это да!
– Ну, как живые! Прямо натурально глядятся.
– Да живые мы, живые! Снимите нас отсюда! – кричат и стонут фигуранты. – Зачем нас сюда посадили?
И работают, работают, работают! Всё быстрее и громче! Зрители всё прибывают.
Капает кровь. У всех, кроме Стариковой.
– Вызовите, в конце концов, полицию! – истошный женский вопль.
– Офигеть! Классно! Сами себя трахают! Надо снять! Надо выложить в интернет! Сколько лайков наберем!
Появляется полиция, оттесняет зевак. Оцепляет поляну. Фигуранты продолжают работать друг над другом. В полиции тоже служат люди, и они наблюдают, смачно комментируя происходящее. Потом не спеша приступают к исполнению своего профессионального долга. Снимают одного за другим. Те валются на землю, тяжело дыша. Их поднимают. Они, как в дурмане. Озираются с удивлением. Постепенно возвращается сознание, и они видят наготу других и свою, между ног большие искусственные фаллосы. Филиппов берет его в руки.
– А гдн мои яйца? – раздается вопль Филиппа. – Куда подевались мои яйца? Посмотрите, их в жопе нет? Куда они подевались?
Филипп сгибается дугой и рассматривает междуножье. Их нет! Он распрямляется и беспомощно оглядывается. И чувствует на шее железную хватку. Начинает задыхаться. Выпученные глаза его становятся еще больше. Кажется, что сейчас они выпадут из глазниц. Широко открытым ртом он пытается втянуть воздух. Грудная клетка быстро поднимается и опускается. Он быстро переступает с ноги на ногу.
– Доигрался, сучонок! Допрыгался! Всё! Оттрахался! Сейчас только тебя будут трахать во все дыры! – шипит Филиппов-старший, обдавая братца запахом перегара и сала. – Если бы не мать, ее жалко, я бы тебя, тварюга, давным-давно собственными руками задушил. Я одного чеха так душил. Он ручками-ножками сучит, а я его душу. Пока не остановили! Лучше бы тебя прибили!
Он отпускает его, и Филиппов-младший мешком падает ему под ноги, руками держится за горло, хрипит, всасывая воздух. Старший Филиппов пинает его под ребра. Плюет на него.
– Жопу надо вытирать! – кричит Санька Максимову и бьется в истерике. – У меня весь язык в говне. Тварь ты поганная!
Она сидит на корточках и рыгает прямо себе на колени. Лицо у нее красное.
Гаснет иллюминация. И вдруг грохот, яркая вспышка. Никто ничего не может понять. Первая мысль: террорист-смертник взорвал себя. Вот и до их городка докатилось! Но недаром их столько учили по программе антитеррора!
Кто-то закрывает руками голову, кто-то падает лицом вниз, потому что им говорили, что так надо поступать в случае угрозы взрыва. На месте констуркции лишь искореженные трубки, дымятся провода. Никаких осколков. Саморазрушающаяся конструкция! Пост-постмодерн!
– Что это было? Что это было? – со всех сторон. Кто им объяснит?
– По телеку как-то показывали в «Вестях». Это такой вид искусства, – говорит мужчина в очках.
– Блиииин! Бл… Сволочи! Всякую фигню напридумывали!
– Кажется, я заснул! – Пахом трясет головой. Глядит на Серегу.
– Что тебе снится крейсер «Аврора» в час, когда утро встает над Невой? – мурлыкает Серега. За окном шуршание колес.
Вдалеке светились огни большого города. Там уже другая жизнь, там уже другая планета. А Чернореченск – это был лишь кошмарный сон, который надо забыть поскорее. Нет никакого Чернореченска!
Вечерний город как легкодоступная женщина. Ты можешь получить от него массу удовольствия. Но за всё надо платить. Поэтому бомжи к вечернему времени пропивают всю дневную выручку и спят на задворках, которые все, кроме бездомных собак и крыс, обходят стороной.
Парочка медленно идет в темноте по тропинке. Сквозь кроны деревьев пробивается лунный свет.
– Лёша! Держи меня крепко, чтобы я не оступилась! – говорит она, прижимая его локоть к своему телу. – Мне страшно! А вдруг из кустов что-нибудь выскочит? Какой-нибудь зверь? Вампир! Нападет на нас!
– Я у тебя для чего? Да я любого зверя раз и готово! Со мной не надо бояться!
Они вышли на поляну. Лунная дорожка перечеркнула тропинку и скамейку с бетонными краями. А дальше темнота.
– Лен! Я люблю тебя сильно-сильно! Я не могу без тебя!
Он привлек девушку к себе. Они слились в поцелуе. Его руки становились всё настойчивей. На спине нащупал лифчик.
– Лена! Милая! Я умру от счастья! Как это прекрасно! Это безумно! Божестввенно!
Целуя, он подвигал ее к скамейке и, придерживая, отпустил на скамейку и сам опустился. Тесно прижался к ней.
– Я тебя тоже люблю, милый мой! Ты самый лучший.
Он положил ее на скамейку и стал задирать ей юбку. Они, не переставая, целовались. Это был бесконечный поцелуй.
– Оба-на! Отодрали кабана! Вся деревня трабана!
Как гром, раздался голос над ними. Они попытались вскочить, но сверху его крепко прижали коленом. Рука держала за шею.
– Дальше мы уже сами управимся! Не кочегары мы, не плотники!
Максимов и Дрищенко схватили парня под руки и поволкли к клену, несколько раз по дороге ударив его под дых, чтобы не трепыхался. Старикова поставила ногу на лицо девушке, которая пыталась подняться. На подошве была грязь.
– Лежи, сука! Попробуй только дернись!
Филиппов приспустил джинсы. Сдернул цветные трусы.
– Сань! Там в пакете мой инструмент! Достань, пожалуйста! Чтобы мне не отвлекаться!
Он пристроил между ног полуметровый черный имитатор и стал рукою водить вперед-назад, как бы занимаясь мастурбацией. При этом постанывал.
– Ну, давай, хороший мой! Нравится, детка? Ну, тогда поперли! Обрабатываем первую дырочку! А потом другие!
Он резко загнал имитатор ей между ног, даже не сняв с нее трусиков. Девушки громко завизжала.
Дрищенко и Максимов, поставив парня на колени, привязали ему руки к клену, и вдвоем стали снимать с него брюки. Старикова шла к ним с пакетом. Достала их имитаторы.
Заржали. Иго-го-го!
Пахом повесился в последних числах сентября на пустыре, завязав на суке старого корявого клена ремешок от спортивной сумки, с которой он ходил в университет. По ночам даже отчаянные смельчаки не решались пройти через этот пустырь. Его нашли утром. Сумка с эмблемой сочинской олимпиады стояла возле его ног. В ней было несколько учебников и тетрадей с конспектами. Посмертной записки ни в сумке, ни в карманах не было. Ах да! В сумке еше был сложенный в несколько раз глянцевый плакат с объявлением выступления гениального художника Ивана Гогова в Чернореченске. На фотографии у мужика почему-то не было одного уха. Вещи отдали родителям. Дела заводить не стали.
