Николай Иванович Хрипков
Каникулы
24. У НИХ НОВЫЙ КОМПАНЬОН
– Рота, подъем! Хватит дрыхнуть!
Что такое? Пахом продрал глаза. Что еще за генерал объявился? Соображение пришло не сразу. Конечно, Серега! Вон как жизнерадостно улыбается, помахивая перед самым носом бутылкой пива. Да не пил он вчера! Литр пива для него, что для слона дробинка. Разве можно две бутылки пива называть словом «пил»?
– Видишь, но не получишь, пока не приведешь себя в порядок. Поскольку мы не одни, у нас дама в гостях. Для одевания штанов можно подняться, необязательно это делать под одеялом. Надеюсь, трусы ты не стал снимать?
Из-за Сереги не было видно, кто стоял на пороге, поэтому Пахому пришлось наклониться влево. Он увидел девушку. И первая мысль, которая пришла ему в голову: дружбан решил поразвлечься. Хотя раньше он такого за ним не замечал. Может быть, Серега и встречался с кем-то, но никогда об этом не рассказывал. И вообще не любил разговоров на подобную тему. Но мало ли что! То было раньше, а сейчас, может быть, всё по-другому. Он за себя не может ручаться, а что же говорить о другом человеке. Рассмотрев чуть повнимательней девицу, Пахом отказался от своего предположения. Нет! На такое позариться можно только в полной темноте, зная только одно, что перед тобой красна девица. При свете дня с ЭТИМ трахаться не потянет!
Именно такую Серега не мог снять. Он любил всё красивое. Фильмы, музыку, женщин. Любое безобразное и отвратное отталкивало его. Хотя он не всегда был прав. Дома у них стояли книги только в твердом переплете. «Мягкая обложка- фу! Какая пошлость!» Многие с золотым тиснением и шмуцтитулами. Шмутц – по-немецки «грязь». То есть бумага, защищавшая книги от грязи. В зале висело несколько малых голландцев. Не подлинников, конечно. Но Пахом знал, что и копии стоят недешево. Вкус чувствовался. Никаких постеров он не признавал. У себя в комнате он держал на стене только художественный календарь и портрет Че Гевары. Хотел еще достать великого кормчего Мао. Слушал классическую музыку. У него был дорогой стереопроигрыватель. Одевался недорого, но со вкусом и никогда не мог себе позволить мятой рубашки. Это же была пигалица, невысокая, с длинной, как у лошади мордой, большим носом, маленьким ротиком, который можно было кормить только из чайной ложки и с резко выступающими ключицами, как у голодающего подростка. Зубы же были у него большие и неровные. Правда, глаза выразительные, умные, грустные глаза. Пожалуй, это было единственное, что привлекало в ее внешности. Но дешевые очки с толстыми линзами и большой черной оправой и это достоинство сводили на нет. Такие особы могли быть кем угодно, даже киллершами и тайными маньячками, но никак не барышнями легкого поведения, потому что даже последний бомж не позарился бы на них. Кто на нее мог клюнуть при такой внешности, угловатой фигуре, еще и короткими и кривоватыми ногами? Бывают же особы патологически некрасивые! Дальше Пахом не стал развивать свои соображения, разумно решив, что вскоре всё разъяснится само собой. Ведь для чего-то привез ее Серега сюда? Значит, так надо. Что же он задумал? Но и об этом Пахому не хотелось размышлять. Он прыгнул в джинсы и надел футболку с дурацкими английскими надписями. Кажется, не вполне пристойными.
– Я выйду носик подпудрю,– сказала девица. – А вы тут можете пошептаться, обсудить мои женские достоинства. Это постоянно делают за моей спиной.
Однако, она не лишена чувства здравого смысла. Юморит над своей внешностью.
– Зря ты воротишь нос, дружище! – сказал Серега, когда девица вышла. – Это необычайный человек! Титан!
– И зачем нам этот необычайный человек? Тем более титан?
– Знаешь, я боюсь, что напортачу. Я ничего подобного не делал. Так, только теоретическое знакомство. А Рита… ее Ритой зовут… уже делает сложные операции на уровне доктора медицинских наук. Это феноменальный феномен, прости за тавтологию. Это уже гордость нашей медицины! Уже!
– Она учится? Или практикует?
– Учится. Но в основном практикует, работает, делает операции, много пишет. Ее настойчиво звали в Штаты, Германию…
– А она, естественно, отказалась? Хотя можно и не спрашивать об этом.
– Представь себе! Отказалась!
– Не могу представить! Но дело не в этом, Серега. Даже, если ты напортачишь и кто-то сдохнет, даже все сдохнут, туда им и дорога. Но зачем нам лишний участник? Да еще и баба! Да еще такая!
– Извините, что стала невольным свидетелем вашего нелицеприятного разговора обо мне. Да нет, не смущайтесь!
Рита стояла на пороге, кротко улыбаясь. Через плечо у нее была перекинута сумочка.
– Позвольте, Сергей, я вмешаюсь в вашу беседу и сама попытаюсь объяснить, почему я здесь и кто я такая. Может, у меня получится доходчивей!
– Да, Риточка! Ты это сделаешь лучше, чем я! В твоих способностях я никогда не сомневался. Приступай к делу!
– Я понимаю тебя, Пахом. Каждая мужская особь предпочитает видеть красивую самку. Это биологическое, заложенное природой. Увы! Я не доставляю такого удовольствия. И поэтому сочувствую тебе.
Рита села возле стола. Сумочку положила на стол.
– Не надо только этой демагогии! – буркнул Пахом.
– Когда я была маленькой, я, как и все дети, конечно, играла. Играла в больницу. То есть была врачом.
Рита глядела на Пахома, не улыбаясь, но глаза ее смеялись. Свойство очень сдержанных натур. И самокритичных.
– Другие дети тоже играли в больницу, в магазин, в папу-маму, в пожарников. Ты, наверно, играл в военного.
Пахом отвернулся к окну, покачивая головой в такт ее словам. Мол, мели, Емеля! Нам это очень интересно. Сейчас я расплачусь.
– Я была только врачом. Больше никем! Дома я ставила куклам градусники, накладывала компрессы. А когда кто-то из семьи заболевал, это был настоящий праздник для меня. Я не отходила от больного.
– Всё понял! – пробурчал Пахом. – Родилась в белом халате.
– Человеку настоящее наслаждение могут доставлять не только сексуальные ощущения, но и работа мысли, те открытия, которые он делает, успехи на работе и в учении. Психомоциональный тонус этих наслаждений может быть не менее ярок, чем наслаждение от полового акта. А порой он более высок, продолжительней и гораздо тонче! Правда, у меня это теоретические знания.
Пахом поднял глаза к потолку и что-то прошептал, похожее на заклинание. А может быть, это было ругательство, и ему пришлось проявить сдержанность, чтобы не высказать его вслух. Но Рита не обращала никакого внимания на его манипуляции.
– Если я захочу, я могу завести ребенка. И могу позволить себе секс, если захочу. Способов предостаточно, даже для такой уродины, как я.
– Ага! – согласился Пахом, быстро оглядел Риту и отвел взгляд к окну, за которым качался высокий кустарник ирги. На ветках сидела стая воробьев.
– За деньги можно купить всё. Пусть не любовь, но физиологический акт. Может быть, захочу со временем. Но пока не хотелось! Это честно! Впрочем, можешь не верить ни одному моему слову.
Пахом попытался представить, как выглядит голая Рита. Представление никак не получалось.
– И насколько мне еще запастить терпением, – спросил Пахом,– чтобы выслушивать эти бредни? Зачем всё это выкладывать.
А когда всё-таки представил, то голая Рита показалась ему еще непривлекательней, чем в одежде. «А ты бы стал за деньги?» – спросил он себя.
– Мне Сергей всё рассказал. Про тебя, Пахом.
Серега кивнул головой. На лице никаких эмоций.
– Операция несложная. Но лучше бы вначале попрактиваться на животных. Мне уже приходилось это делать на людях. По медицинским показаниям.
– Животных не жалко? Если это, конечно, не крысы. С людми-то всё понятно.
– Мы совершаем преступление. Это называется членовредительством. Да еще в сговоре. Срок может выйти приличный.
– Какое точное выражение! Как говорится, не в бровь, а в глаз! Членовредительство! Но как раз члены-то у них останутся.
Пахом засмеялся. Это был нервный смех.
– Какой мне смысл идти в тюрьму? – спросила Рита. – Вы подумали об этом?
– Кто тут собрался идти в тюрьму? – спросил Серега, жаривший шпекачки. Из запах, должно быть, был слышен даже на улице. Пахом открыл форточку.
– Есть такое выражение «третий лишний». В данном случае вы, Рита, лишняя,– сказал Пахом. – Приношу свои извинения.
Рита впервые улыбнулась. Из сумочки, которая лежала возле нее, достала плоскую пачку, вынула тонкую дамскую сигаретку и закурила. Держала сигаретку она по-дамски, то есть двумя прямыми пальцами.
– Вам нужна психологическая реабилитация, Пахом! Иначе вам может грозить какое-нибудь расстройство.
Пахом забыркал губами. Рита снова улыбнулась, сделала несколько затяжек и медленно затушила бычок о край стеклянной поллитровой банки, наполовину заполненной пеплом и окурками. Нагнулась над сумочкой, недолго задержала там руку, достала и протянула, держа за ствол, Пахому пистолет. Пахом машинально отодвинулся к стенке. Первая мысль была о том, что это муляж.
– Иди и убей их! Пистолет заряжен. Нужно снять только с предохранителя. Быстро и всерьез.
Рита показала, как это делать. Пахом еще дальше отодвинулся к стене. Серега забыл про обед. Смотрел на Риту с приоткрытым ртом.
– Я покажу, как это делается. Ведь ты никогда не держал оружия в руках. Вот так берешь…
Рита вытянула руку к окну. Зажмурила левый глаз. Пахом проглотил слюну и затаил дыхание. Однако, Рита не так-то проста.
– Да! Не держал! – сказал он. – В тире, правда, стрелял. Ни разу не попадал.
– Видишь, как всё просто! Прицелился и нажал на спусковой крючок. Всё! Враг твой – покойник. С двух шагов не промахнешься!
– Всё? Как это просто.
– Всё! Проще пареной репы.
– Действительно, как просто убить человека. Нажал и человека нет.
Рита опустила руку с пистолетом. Посмотрела на Пахома.
– Я не хочу их убивать. Я хочу, чтобы их жизнь превратилась в мучение, в пытку, чтобы они больше никому никогда не причинили зла. А убить – нет, это не для них. Героями они не будут.
– Кушать подано! Идите жрать, господа! – бодро скомандовал Серега. Он уже успокоился.
Стал резать хлеб. Потом расставил бокалы. Поставил на газплиту чайник. Зазвякал ложками. Расставил всё на столе.
– Поиграли и хватит! – сурово сказал Серега. – Кстати, Пахом, у Риты есть право на ношение табельного оружия. Вот так-то, дружище!
– Что? Она мент? Или Джеймс Бонд?
– Бери выше! Джеймс Бонд – это растереть и вытереть.
– Ё! неужели… не могу поверить.
– Еще выше! Выше бери планку!
– Неужели? Да быть того не может!
– Это тайная структура, о которой знает лишь несколько человек.
Пахом рассмеялся. Он уже успокоился.
– Зря смеешься, дружище! Менты сдают табельное оружие после дежурства. Ну, теперь до тебя доходит! Она не мент!
– Ладно! Доходит! Хорош прикалываться! А всё-таки носить оружие в сумочке – это как-то по-женски!
25. КОГДА КРОВАТНЫЙ СКРИП ПРИЯТЕН
Грохот был слышен на самой далекой окраине Чернореченска. А что вы хотели? Субботний вечер. Молодежная дискотека. Такое мероприятие не мог пропустить ни одни чернореченский инфантил. И жизнь у них в основном шла от дискотеки до дискотеки.
– Я их срисовала,– крикнула Рита. Здесь можно было только кричать, чтобы тебя услышали. – Надо подождать! Они еще только разогреваются. Да! Для психиатров здесь немеренно работы. Такой материалец для докторской диссертации!
После дерганий в потной ревущей толпе многие отправлялись в сторонку к кустам отлить, принять горячительного, потрахаться. Четверка, сначала кучковавшаяся, вскоре распалась. Это было не совсем хорошо.
Решили разделиться. Пахом наблюдает за Филиппом Филипповым, Серега за Максимовым, а Рита за Дрищенко и Стариковой. И постоянно держат друг друга в курсе. Через минут десять у Пахома пропел мобильник «Возьми меня!» Звонила Рита. Пахом отошел немного в сторону, чтобы можно было услышать. Одно ухо прикрыл ладонью. Раздался голос Риты.
– Дрищенко подцепил девчонку лет четырнадцати с распущенными волосами, в коротких спортивных трусах с широкими красными лампасами и белой маечке с драконом. На обеих руках много всяких фишечек. Девчонке лет четырнадцать – пятнадцать. Бухая. Повел ее к кустам. Наверно, займутся групповухой. Так что подтягивайтесь!
– Ясно. Не сонеты же Шекспира будут там ей читать. Скорей бы всё это закончить!
– Я попробую перехватить их. Попробую как-нибудь заболтать.
– Хорошо, Рита! Только осторожней! Не забывай, что перед тобой неадекватные уроды. От них можно ожидать самой непредсказуемой реакции.
Мимо Пахома двое парнишек провели в стельку пьяного паренька. Тот невнятно бормотал.
– Учишь ученого! Сам не засвветись!
– Я звоню Сереге, и мы с ним подтягиваемся. Будем на подстраховке. От них не знаешь, чего ожидать. В общем, Рита, осторожность!
Дрищенко с девчонкой направлялся к кустам, откуда неслись визги, хохот и вылетали пустые бутылки. Возле кустов то тут, то там сидели компании молодежи, курили и пили. При неярком освещении и на расстоянии были видны ярко накрашенные губы девчонки, сильно подсиненные глаза. На ногах у нее были кроссовки. Дрищенко положил руку на ее худенькие ягодицы. Между короткой майкой и трусами было обнаженное тело и чуть повыше на копчика красным фламастером нарисована роза и солнце. На земле эта «наколка» быстро сотрется.
– Куда же смотрят родители? – пробормотал Пахом. – В стаканы с бухлом. А дочь им до фонаря. Уверены, что она проститутка или станет ею, и махнули рукой. Зато и голова ни о чем не болит. Кого пороть вопрос: детей или родителей?
Дрищенко, кривя губы, что-то говорил девчонке. Она почти непрерывно смеялась. И, вероятно, думала, что у нее появился очередной поклонник, который будет носить за ней рюкзак в школу. Рита шла им навстречу, остановилась и закурила длинную сигаретку. Сигаретку она держала посередине длинными прямыми пальцами и выпускала дым, сделав губки буквой О. Такое не могло не привлечь внимания.
Пахом медленно брел по дорожке. Из-за спины парочки приближался Серега. Не дойдя десятка шагов, он остановился за фонарным столбом и облокотился на него спиной. Сложил руки на груди.
– Блин! Я балдею, какая уродина! – Дрищенко заржал, показывая пальцем на Риту.
Девчонка захихикала, неприязненно оглядывая Риту. Рита не обращала на них внимания, смотрела куда-то в сторону.
– Сюда-то на фиг приперлась? – фыркнула девчонка. – Людей пугать. Страшина!
Дрищенко хлопнул ее по ягодицам. Девчонка ажно подпрыгнула.
– Ну, больно же! Ну, чо ты!
Девчонка как будто кому-то жаловалась. Но обиды не было.
– Обработаем! – пообещал Дрищенко и шагнул навстречу Рите, скривив губы.
На лице его была написана наглая решимость, которая исчезала быстро, как только он чувствовал опасность. Но сейчас никакой опасности.
На ходу он громко проскандировал:
– Здорово, корова!
– Справку показать из вендиспансера? – спросила Рита. Тоненькой струей выпустила дым.
– Чо это такое? Не понял!
– Неважно. Одно заведение. Для обслуживания больных.
– Дорогие сигареты куришь!
Губы Дрищенко скривились еще больше.
– Я и стою дорого, дорогой ты мой!
– Не! Не верю! Если только на морду накинуть полотенце! Или в хлам напиться.
Дрищенко заржал. Иго-го!
– Ты ко мне клеишься? Я правильно поняла?
– Я чо его на помойке нашел? Тоже куда попало не пихаю.
Девчонка захихикала. Она почувствовала себя королевой.
– Чего надо, красавчик?
– Закурить надо! А чо?
– И этой тоже закурить?
Рита поглядела на девчонку. Та презрительно фыркнула.
– Я не эта,– сказала девчонка. – Это ты эта! Мымра! Обезьяна! Уродина! Страшина!
Дрищенко заржал. Иго-го!
– Вам повезло. Я не обидчивая,– сказала Рита и протянула пачку толщиной с книжный картонный переплет.
Дрищенко передал пачку девчонке, которая стала ее крутить с разных сторон и читать надписи. Акцент был еще тот!
– Бери!– сказал Дрищенко. – Я такие не курю. А ты, наверно, такие дорогие и не пробовала? Видишь, какой я добрый!
Девчонка кивнула. И влюбленно посмотрела на своего Ромео.
– Всякие вообще-то пробовала,– сказала она. – Подумаешь!
– А сяс попробуешь ваще такие толстые длинные гаванские сигары. Тебе они понравятся.
Дрищенко заржал. Иго-го-го!
Девчонка, не понявшая юмора, захихикала. Вытащила сигаретку из пачки и стала рассматривать ее.
– А ты крутой! – восхищенно сказала Рита. – Я балдею от тебя!
Дрищенко принял ее слова за чистую монету. Он был польщен. Даже слишком. Выпрямил спину и стал чуть повыше. Хоть уродина, но вроде ничего, с понятиями. Не то, что эта мокрощелка! Ну, сейчас ее гуртом отшпарим!
– Тут мы рулим! – сказал он. – Всех ставим по порядку! Нас тут уважают! Мы крутняк. Нас даже мусора боятся трогать.
– Кто бы сомневался, – сказала Рита. – Я сразу это усекла. Я хотела бы подружиться с вами.
Со стороны кустов к ним направилась троица: Филиппов, Максимов и Старикова. Шли они не торопясь. Они же не какие-то сявки, чтобы егозиться и прыгать, как блохи. Пахом отодвинулся в тень. Серега остался за фонарным столбом, только сменил позу. Изредка поглядывал на приближающуюся троицу.
– У меня колеса есть! – радостно воскликнула Рита. – Отпадные, блин, офигенно!
Дрищенко вздрогнул от неожиданности и вначале не смог понять, что она имела в виду. Когда до него дошло, он присвистнул, хлопнув опять девчонку по заднице:
– Офигеть! Я балдею!
Он увидел приближающуюся троицу и помахал им: идите сюда. Здесь заваривается крутняк.
– А ты мне начинаешь нравиться! Была бы ты покрасивей еще! Я бы тебя отшпандорил!
Девчонка фыркнула. Она была недовольна.
– Стараюсь! – сказала Рита. – Моя мечта тебе понравиться.
– А какие колеса? Крутые?
– Я имею в виду тачку. У меня есть тачка.
– Какая тачка? Иномарка?
– «Тойота». Черная. С аудиосистемой.
– Круто! – восхитился Дрищенко. – Никогда б не подумал!
– И для улета тоже есть колеса. Вмиг упорхнешь! Океан эмоций! Обалденные колеса! У меня есть хороший знакомый, он мне их подгоняет.
– Я тебя здесь раньше что-то не видел. Такое увидишь, на всю жизнь запомнишь.
– А мы недавно переехали. Квартирку тут купили. На улице… ой! блин! Забыла!
Подошла троица. Какое-то время рассматривали девиц. Глядя на Риту, морщились.
– Я эту обезьяну не буду! – сказал Максимов. – А вот эту буду! Попа у нее ничего!
Девчонка улыбнулась. Комплимент ей понравился.
Максимов схватил девчонку за маленькую грудку. Разрез на маечке опустился вниз, обнажив верхнюю половину грудки. Девчонка вытянула губки и прерывисто задышала. Щечки покрылись румянцем.
– Чо лапаешься? Я не твоя! Я вообще-то с ним! Он мой парень!
Она умоляюще поглядела на Дрищенко. Вся четверка заржала. Максимов убрал руку. Хлопнул ее по заднице.
Девчонка не понимая, что происходит, захихикала, бросая взгляды то на одного, то на другого. Во взгляде ее читалось, что перед ней удивительные яркие парни, дружба с которыми ей много даст. Она мечтала попасть в их компанию.
– Прикинь, Филипп! – сказал Дрищенко, когда ржанье прекратилось. – Приехала на дискач на точиле. «Тойота». И еще говорит, что у нее колеса есть клёвые, улетаешь быром! Знакомый один подгоняет.
Филипп приблизился к Рите. Остановился в полуметре.
– Если насвистела, знаешь, что мы с тобой сделаем? Порежем на кусочки!
Рита сделала испуганное лицо. Прикрыла ладонями рот.
– Я же не дура, чтобы врать тебе, Филипп! Зуб даю! Ништяшные колеса, офигенные!
Филиппу ответ понравился. Он похлопал ее по плечу.
– Была бы ты покрасивей, я бы тебя продрал! Что же ты такая страшная?
– Мы не успели сюда приехать, как повсюду только и слышно «Филипп! Филипп! Да он такой! Да он самый крутой!»
Филипп скривил губы в улыбке. Ему это понравилось.
– Я же тут всех ставлю. Я же зону топтал по хулиганке. Прикинь, лоха одного забомбашил!
Остальные заржали. Филипп грозно оглянулся. Все замолчали, сделали серьезными лица. Нельзя показывать, что Филипп врет.
– Я тебе наколки покажу. У меня даже есть здесь! Хошь покажу? А?
Филипп положил себе руку на промежность. И подергал руками.
– Офигеть! – восхитилась Рита. – Ништяк как круто!
Никто ржать не рискнул. Филии вытащил из кармана джинсов выкидной ножик. Несколько раз щелкнул кнопкой. Выскакивающее лезвие – это красиво!
– Ну, чо, пойдем глянем на твою точилу? – спросил-скомандовал Филипп. – Я вообще на всяких катался!
Девчонке явно не нравилось, что внимание с нее переключилось на эту страхолюдину. Она надула щеки.
– Пойдем! – кивнула Рита. И широко улыбнулась.
Но не успели они сделать несколько шагов, как со стороны танцпола раздались душераздирающие крики. Четверка, забыв обо всем, рванула туда. Девчонка остановилась в растерянности. Она не знала, куда ей бежать.
– Бежим! Там что-то случилось! Ну, чего стоишь?
Побежали. Следом за ними Пахом и Серега. Никто не танцевал, хотя музыка грохотала. И это было очень необычно.
Продрались сквозь толпу. На заплеванной земле лицом кверху лежал пацанчик лет пятнадцати в длинных шортах и кроссовках. На подошве кроссовок прилипла грязь и окурки. Глаза его были широко раскрыты и неподвижны, он прерывисто, со свистом дышал и каждый раз грудная клетка под футболкой с рейнджером вздымалась и опускалась. Руки и ноги были раскинуты в стороны и подергивались, как будто его тело то и дело пронзал ток. Из уголка губ текла густая белесоватая слюна. Возле него прямо под боком медленно росла темно-красная лужица. Кровь не впитывалась в хорошо утоптанную площадку, поверхность которой была твердой, как асфальт. С правой стороны ниже грудной клетки торчала цветная наборная плексиглазовая ручка ножа, которые сейчас редко встречаются. Подобные ножи делают умельцы. На зоне.
– Вызовите же «скорую помощь» наконец! – прозвенел девичий голос. – Кто-нибудь вызовите «скорую»!
Несколько человек судорожно тыкали в мобильники, кричали «алло! Скорая! Да где вы там? Приезжайте! Тут человека убили!»
– Больница рядом! Можно донести! Парни! Берите его! Чего вы стоите?
– Его нельзя трогать! Вы понимаете это? И полицию надо вызывать! Не трогайте его!
Но никто не решался приблизиться к раненому. Кто-то плакал навзрыд.
– Вытащите нож! – раздался истошный вопль.
– Нельзя нож вытаскивать! Он кровью изойдет! Чо совсем дураки!
– А где тот, который ударил? Где он? Который ударил?
Рита пробормотала (она была в растерянности):
– Доскакались! Этого и следовало ожидать! Господи! Что творится!
– Жалко парнишку! Ни за что!
Выбрались из толпы и направились к машине. Никто на них не обратил внимания. За их спинами по-прежнему кричали, кто-то из девчонок плакал, заходясь в истерике: «Убили!» Через несколько минут здесь будет вся чернореченская ментовка. Даже гаишники подтянутся для оцепления. Подобное, хотя и не часто, но периодически случалось. На кладбище даже была улица Молодежная.
– Черт! Что же так не везет! Ну, как на зло!
Они уже были на дачке. Пахом сидел за столом, стучал по нему кулаками и неподвижно смотрел в окно, как будто видел там кого-то, который крутил ему фиги.
– Что ты, вьюноша, не весел? Что ты голову повесил? Не всё и не всегда проходит по намеченному плану,– пытался успокоить его Серега. Он готовил быстрый ужин.
Пахом бросил на него сердитый взгляд. Сейчас Серега его раздражал.
– Второй раз срывается. Это плохая примета, Серега! Мне кажется, что ничего у нас не получится. Мы обречены на неудачу.
– Это плохой план,– спокойно проговорила Рита, которая решила помочь Сереге приготовить поздний ночной ужин. Но командовал кулинарными делами всё-таки Серега. – Изначально этот план мне был не по душе. Вы решили захомутать их на дискотеке, этом шумном многолюдном сборище всей окрестной молодежи, куда приезжают даже из деревень. И вот в этом содомском сборище нужно отыскать этих уродов, собрать их до кучи, уговорить оторваться от столь увлекательного для них мероприятия и увезти. Много сложностей. Кто-нибудь непременно увидит, как они будут садиться в машину. Да и они скорей всего скажут кому-нибудь, что их пригласили прокатиться в одно место. Слишком много риска.
– Риск есть,– кивнул Серега. – А ты что предлагаешь забрать их в будний день из школы прямо с уроков или на перемене, когда их окружает толпа не меньшая, чем на дискотеке? У тебя есть другое предложение?
– У них своя компания. Тусуются они вместе. Или вы считаете, что по вечерам они сидят дома и делают домашние задания? Ну, то-то же!
Пахом усмехнулся, представив себе эту картину. Наверно, нужно слушать Риту.
– Собираются вместе, куда-то идут, курят, бухают, может быть, нюхают что-нибудь, кого-нибудь трахают по очереди. Жизнь у них очень серая и однообразная. Полное отсутствие иных интересов. Это их времяпрепровождение. Достаточно проследить за одним из них, когда он выйдет из дома. В какой-то точке они все соберутся. После чего всю эту гоп-компанию можно взять голыми руками. Они поведутся на любую халяву: бесплатное пойло, наркотики, потрахаться, посмотреть порнушку. А вы зациклились на дискотеке, самом худшем варианте после школы. С дискотекой связано очень много рисков. И к тому же дискотека всего лишь раз в неделю. Значит, еще целую неделю ждать?
– Я тебе, Пахом, говорил, что Рита умница! – воскликнул Серега. – Действительно, как всё элементарно разложила по полочкам. Что же эта простая идея нам не могла прийти в голову? Или мы тупые?
– Ты прав,– согласился Пахом. – Дураки мы с тобой, Серега! Могли бы и сами до такого додуматься. Зациклились на этой дискотеке, будь она неладна. Если бы сегодня во время не слиняли…Я думаю, всё же нам придется подождать из-за этого убийства. Вся ментовка на ушах. Будут трясти чернореченскую молодежь. А там, кто его знает…Будем ждать!
Улыбнувшись, Рита устало проговорила:
– Да убийца уже в ментовке. Сопли по щекам размазывает. И через слово маму вспоминает. Его же столько людей видели. Начинаем завтра в воскресенье. До обеда они будут спать, как обычно. Потом очухиваться, чесаться, созваниваться, а затем сползаться вместе. Нужно опохмелиться. Да и что делать дома целый выходной? Завтра у нас всё получится. Вот увидите!
Пахом с удивлением глядел на нее. Он видел перед собой совершенно другого человека. «Она мне показалась симпатичной», – подумал он. Ее уверенность передалась им. У Сереги заблестели глаза и открылся чрезвычайный аппетит. Пахом уже не глядел в окно. Он вспомнил, что у него осталась отполовиненная бутылка водки. Он сунул руку за переднюю стойку кровати и с торжествующей улыбкой извлек бутылку. Конечно, Серега пить не стал. Он редко принимал такие крепкие напитки. А вот Рита выпила стопочку. Она взяла ее за верхний ободок, лицо ее стало серьезным. А когда она пила, пила не сразу, как Пахом, а несколькими глотками, то мизинчик отставила в сторону. Пахому даже показалось, что через бледную кожу он видит косточки. Она перекусила, и Пахом разлил по второй, Рите чуть поменьше, почему-то он посчитал, что так требует этикет. После второй стопки щечки Риты чуть заалели, а губы стали влажными. «Она, в общем-то, ничего!» – попытался убедить себя Пахом. И улыбнулся ей.
– Я почему-то был уверен, что ты не пьешь,– сказал он. – И снова ошибся. Не разбираюсь я в людях. Совсем не разбираюсь.
Рита кивнула, прожевывая поджаренную сардельку. Ела она мелкими кусочками.
– Знаешь, бывают такие трудные операции. Да, Сергей, наверно, говорил тебе, что я подрабатываю в поликлинике. По два-три часа на ногах. Не то, что физически устанешь, а напряжение адское. Отвлечься нельзя ни на одно мгновение. Каждая клеточка в напряжении. Чуть-чуть дрогнет рука, и отправится человек в мир иной. А для хирурга – это страшное дело. Каждый очень сильно переживает смерть своего пациента. Пот летит градом. Девочки-ассистенты не успевают промокать. Глаза застилает. Целая гора тампонов. В какой-то миг начинаешь чувствовать, что это никогда не закончится. И всё же заканчивается. Сначала самой не верится. Неужели всё? Я всё сделала? Постой! А может быть, я чего-то забыла? Прокручиваешь всю операцию. По телу разливается свинцовая тяжесть. Даже языком пошевелить не можешь. Отвечаешь на вопросы односложными словами: «Да! Угу! Ну! Вот! Ага!» Да головой киваешь. Потом достаются пробирочки, такие длинные узкие пробирочки. И как я поняла у хирургов и их помощников это стало традицией. По крайней мере, в той поликлинике, где я работала. Наливают неразведенный медицинский спирт. Пьют, всё выше закидывая голову. Спирт медленно вытекает из пробирки. Вот сначала язык обжигает. Потом гортань, потом желудок. Как будто вылила в себя огонь. И первая мысль – в первый раз это точно – зачем я это сделала, я сошла с ума. Помню, слезы фонтаном брызнули, как у клоуна на арене. Думала, задохнусь. Широко раскрыла рот и глотаю воздух и не могу его захватить. Сердце учащенно бьется. Тебе уже предусмотрительно протягивают стакан с водой. И взгляды всех присутствующих обращены к тебе, а на лицах играют улыбки. Неофитка! Глотаешь судорожно воду. Сначала какое-то оцепенение. Внутри тебя начинает разливаться теплота, такая приятная теплота. Она идет волнами снизу вверх до самой макушки. Вот становится легко и весело. Начинаешь болтать и смеяться. Хотя в первое время даже не понимаешь смысла того, что говорят. Но все смеются, и ты смеешься. Даже запоешь иногда. Смешно? Ведь правда?
– Да! – восхитился Пахом. – Лучшей рекламы алкоголя я не слышал. Плохо, что ее сейчас запретили. При такой рекламе все твои пациенты со временем станут закоренелыми алкоголиками. Браво! Рита! Ты чудо!
Бутылка была пуста. Рита кивнула. Они засмеялись. У Пахома была добрая улыбка.
– Так! Ребята! Спать! – скомандовала Рита. – Завтра у нас напряженный день. И силы нам – ой! как понадобятся. Я сказала баиньки!
Как-то незаметно она взяла на себя роль командира, хотя вроде никто ее на это не уполномачивал. Они беспрекословно подчинились ей и стали укладываться. Рите, как даме, отдали панцирную кровать, которая громко скрипела каждый раз, когда она переворачивалась. Пахом слушал скрип и улыбался.
