Николай Иванович Хрипков
От сессии до сессии
Женя стал объяснять, размахивая руками. Машина пахла кожей и парфюмом. Мужским.
– Едете сейчас прямо. Второй поворот направо.
Он показал.
– Проезжаете прямо. Не помню, какой поворот, и опять направо. И выезжаете на улицу…
Тут же его подхватили под белы ручки и аккуратно усадили на заднее сидение.
Портфель забрали. Он сидел между двумя молодцами в одинаковых серых плащах. Машина резко рванула с места. Его плотно сжимали и держали за руки. Всё произошло слишком стремительно. «Может быть, это агенты Пиночета?» – подумал он. Но как они смогли так быстро вычислить и добраться до него?
Он хотел хлопнуть себя ладонью по лбу. Но не то, что ладонью, даже мизинцем не смог пошевелить, так его плотно зажимали два товарища, удивительно похожие друг на друга. «Это что же получается? Что они проникли даже в райком комсомола? А может, и выше?» Женя решил, что как только он вырвется из цепких лап охранки, так сразу же выведет всех их на чистую воду. Вот только удастся ли ему вырваться? Скорее всего, никого он вывести не сможет. Только бы не пытали. Сразу бы чпокнули. Женя представил мрачный интерьер пиночетовского застенка где-нибудь в окрестном лесочке.
Никто не узнает, где могилка твоя. Скупая слеза побежала по его гладкой юношеской щеке. Сколько было великих планов, какое светлое будущее маячило впереди!
Застенок оказался светлым и просторным. А палач вежливым и убедительным. Говорил он на чистом русском языке. Без всякого акцента. Жене он сразу понравился. Несколько раз по-отечески улыбнулся как самому близкому, почти родному человеку. Назвал его порыв искренним и благородным, достойным всяческого уважения. Сказал, что он прекрасно понимает Женю, что, если бы он был в его возрасте, то, может быть, поступил так же. Юности свойственно такое отношение к жизни. Что касается хунты Пиночета и ее американских хозяев, то время всё расставит по своим местам. Народ не будет мириться с антинародным фашистским режимом. Палачей чилийского народа настигнет справедливый меч возмездия. Он нисколько в этом не сомневается. Но не тот меч, что лежал в Женином портфеле.
Спокойный уравновешенный мужчина. Он ни разу не повысил голос, не сказал ни единого грубого слова.
– Что же… до свидания! Успехов вам на учебном поприще! Не смею больше задерживать.
Женя поднялся и хотел раскланяться. Но решил, что это будет не совсем уместно в таком учреждении.
– Буду стараться! – заверил Женя. – Я никогда не забываю ленинский завет «учиться, учиться и учиться».
– А знаете, что… Стараться, конечно, само собой. А если вы услышите где-нибудь предосудительные разговоры, будьте столь любезны рассказать нам о них.
Женя застыл.
– Ведь разговаривают? В аудитории, в общежитии. Кто-то слушает вражеские голоса. Как нас найти, вы уже знаете. Это ваш гражданский и комсомольский долг. Согласны?
Женя кивнул. Вышел из кабинета и беззвучно закрыл за собой дверь, оббитую черной кожей.
К общежитию он летел, как будто у него за спиной выросли крылья. Большие белые крылья. Как у ангела, который защищает наши души от темных сил и не дает упасть в бездну порока. Глаза его светились, он улыбался. Прохожие удивленно глядели на него. Он никому не скажет, почему он улыбается. Это его тайна. А тайны он умеет хранить.
12
В МОДНЫХ ДЖИНСАХ «ЛЕВИ-СТРАУСС» ПРИХОДИ КО МНЕ НАХ ХАУС
Джинсы – Джинсы брюки из плотной хлопчатобумажной ткани, с проклёпанными стыками швов на карманах. Впервые изготовлены в 1873 году Леви Страуссом в качестве рабочей одежды для фермеров, так называемых реднековэ
Жилка предпринимателя пробудилась в Кирилле рано. Еще в школьные года. Когда еще и слова «предприниматель» никто не выговаривал. Мысль о реставрации капитализма в стране даже сумасшедшему не могла прийти в голову. «Капитализм» было слово, которым пугали. Но убить тягу к обогащению не мог даже кодекс строителя коммунизма. Как говорится, курица и та гребет под себя. Такова человеческая природа.
«Предприниматель», «бизнес» – это были слова из чуждого для советского человека лексикона. За ними виделось звериное мурло зажравшегося капитализма. Наши люди, если и произносили эти слова, то с гримасой отвращения.
Кирилл был четвероклассником, когда совершил свою первую сделку. Хотя этого слова он даже не знал. В гостях у него был Сережа. И захлебываясь, он рассказал, что в доме у них завелись крысы. И папа даже спит с кочергой. Как и положено хозяину.
Появился кот. Большой, рыжий и пушистый. Он не шел, а шефствовал, презирая всё окружающее. В этой неторопливости чувствовалось достоинство и самоуважение. Он был уверен, что он самое мудрое существо на свете. По крайней мере, по сравнению с людьми. Он не обратил никакого внимания на друзей. Они для него были меньше, чем нули.
Друзья переглянулись. Может быть, их вообще нет. Есть только иллюзия их существования.
Кот подошел к миске. Смотрел на нее долго и внимательно. Так рассматривают шедевры в музеях. Осторожно опустил лапу, поднес ее к морде и облизал кончиком языка. Проделал это трижды. После чего отвернулся и пошел прочь из кухни, никак не выразив своего отношения.
Зад его двигался влево-вправо в такт хвосту. Выходит, что хвост у котов – это самое главное.
Сережа смотрел, как завороженный. Он потерял ощущение реальности. Как будто попал в сказку Гофмана. Это было что-то!
– Ты чего? – спросил Кирилл. – Оглох что ли? Я тебе говорю, а ты молчишь. Серега!
– Кот!
– Ну, да.
– А он у вас ловит мышей? Мне почему-то показалось, что он всех презирает. Даже мышей.
Кирилл утаил правду. Всё-таки какой-никакой, а кот был членом семьи. И себя он считал в семье главным.
– Как ловит! Если бы ты знал!
– А крыс?
– И крыс запросто. Но не ест их. Задавит и бросит. Чисто охотничий инстинкт. Колбаса ему нравится больше.
В общем-то доля правды здесь была. По молодости, когда кот был наивным и непоседливым, он ловил мышей и разгонял крыс. Мог сидеть возле мышиной норки часами. Но молодость проходит. С ней иногда проходит и глупость. Теперь это был мудрый кот. Он потучнел, заматерел и набрался жизненного опыта. Но ни с кем им не делился. Понял, что бессмысленно гоняться за юркими грызунами, когда тебе и так всегда накормят. И дадут больше и вкуснее. Теперь, если он и был страшен мышам, так только усами и глубоким презрением. Он гонялся теперь только за кошками, до которых был большой охотник. И кажется, пользовался взаимностью и популярностью.
– Такого бы нам! – мечтательно произнес Серега. – Мыши пешком по комнатам ходят. Сейчас и крысы завелись. Как только потушат свет, они топают, как слоны, и визжат. Волосы дыбом становятся. Знаешь, как страшно! А если они прыгнут на тебя? Папа хватает кочергу, стучит ею по полу и матерится. На время притихнут. А потом опять.
– Чего же кота не заведете?
– Да как-то не получается. Предлагают только кошечек. Мама их не берет. Говорит, что она котят топить не будет.
– Знаешь…
У Кирилла складывались плохие отношения с Филоном. Для кота он был пустым местом. Филон его не признавал и открыто выражал неприязнь. А чаще предпочитал вообще не замечать. Прозвали его Филоном за то, что вся его жизненные ценности сводились к трем вещам: пожрать, поспать и прогуляться на счет того, кого бы на этот раз. Как известно, простые правила делают нашу жизнь полноценной.
Как-то он уснул на краю кровати, шевельнулся и упал на пол. Разумеется, на лапы.
Долго стоял, не понимая, что с ним случилось.
После этого его стали называть Филоном. Про Мурзиков и Васек даже не вспоминали. Васек и мурзиков полным-полно кругом. А Филон один единственный и неповторимый. На кличку он не откликнулся. Он же не собака.
Так вот. Филон не признавал Кирилла вполне заслуженно, руководствуясь кошачьей мудрости. Уважать можно того, от кого можно что-то поучить. Не всякий человек может дойти до этого.
В картине его мироощущения Кирилл был совершенно ненужным существом. И более того, вредным.
Кирилл не кормил кота, не чистил рыбу и не бросал ее кишки, головы и хвосты в кошачью миску. Зато пробовал дернуть его за хвост. За что тут же получил когтистой лапой. После чего на руке Кирилла остались три кровоточащих линии. И сначала было даже больно.
Обоюдная нелюбовь. А поэтому следующее предложение далось ему легко. Он даже обрадовался, что такое пришло ему в голову.
– Хочешь, купите у нас кота?
– Я даже не знаю, – замялся Сережа. – Как мама. Если разрешит. Вообще это здоровецки, если он крыс ловит.
– Конечно!
– Только мамка на деньги скуповата. Папка у нее на бутылку по полдня выпрашивает. Все ему нервы измотает, пока даст. Он весь испсихуется. Болеет всё-таки.
– Всё-таки женщина, – кивнул Кирилл. – А у тебя что есть? Можно поменяться, если покупать не хотите.
– Не знаю даже.
– Ты как-то говорил, что тебе папка противогаз откуда-то принес. Ну, помнишь, в школе при пацанах? Давай баш на баш! Я тебе кота, а ты мне противогаз. Выгодная для тебя сделка.
– Если папка узнает…
– А ты не говори ему. Он уже забыл про него. Вот ничего и не узнает. Ну, как, Серега? Он, противогаз, ему не нужен. Зато кочергой не придется стучать по полу. Спать будете спокойно. А не визжать от каждого писка. Они, крысы, наглые, еще и под одеяло залезут.
Убийственный аргумент. Тут же Сережа сбегал домой за противогазом. Коробки не было. Получил кота. Филон сначала не мог понять, куда его несут. Озирался по сторонам. Крутил усатой мудрой головой. Потом понял, что его хотят разлучить с родиной. Для него это было неприемлемо. Так Кирилл понял, что патриотизм выдумали не люди.
Филон мяукнул умоляюще. Думал, что этим сможет разжалобить человеческие сердца.
Родители Кирилла пришли с работы. Мама долго не могла понять, кого же в доме не хватает. Вроде бы все на месте, но кого-то всё равно не хватает. Это ее мучило. Уже за ужином спохватилась:
– А где котик?
За стол всегда садились всей семьей. Филон, разумеется, не садился, а присаживался рядом.
Мало ли где? Гуляет на улице. Ночевать домой не пришел. Он тоже имеет право на личную жизнь. Утром мама была расстроена. Мамы очень прозорливы. Они сердцем чувствуют правду. Что-то здесь не так. Кирилл раскололся после допроса. Искренне раскаялся.
Взбучка не состоялась. Мама улыбнулась. Кирилл любил ее улыбку. Она была мягкой.
– Котов не меняют.
Филон вернулся на третий день вечером. Он был грязный и неухоженный. В нескольких местах шерсть висела клочками. Домочадцы радовались. Кот воспринял это совершенно равнодушно, как положенное по его статусу. Долго лакал молоко. На этот раз даже не попробовав его лапой. Мама бросилась к холодильнику. Подогрела еще молока. Налила в миску. Теперь Филон лакал медленно. Оставив немного на донышке, отошел. Некоторое время стоял, прислушивался к организму. Бока его сокращались. Как будто живот сжимали и опускали спазмы. Чихнул, тихо и вежливо. Филон был подозрителен, как английские короли, которых травили все, кому не лень. Пищу он принимал только из маминых рук. Остальных он считал потенциальными отравителями.
Все смотрели на него с умилением, как будто в дом пришел долгожданный Дедушка Мороз.
Сергей в школе сказал Кириллу, что кот убежал. Было обидно. Его для начала даже колбасой покормили. После появления кота в доме крысы совсем ошалели. Они уже разгуливали по квартире среди бела дня. Жрали за обе щеки отраву и резвились еще сильнее. Отец орет, что или сожжет дом, или переселится в психбольницу, если там, конечно, тоже нет этих тварей. Он стал выпивать и задерживаться после работы. Не это было обидно. И кота нет, и противогаза нет. Получается двойная потеря. Одноклассник сильно переживал. Это было самое сильное переживание за всю его жизнь.
– Я-то тут причем? – сказал Кирилл и отвернулся. – Твои проблемы, сам их решай!
Всё стало ясно.
– Отдай противогаз?
– Какой противогаз? – удивился Кирилл. – Ты чего совсем сбрендил? Или прихворнул?
– Ты за кота взял у меня противогаз.
– Нет у меня никакого противогаза, – отмахнулся Кирилл. – Заладил: противогаз, противогаз. У Антона поменял на спиннинг. Хочешь вернуть противогаз, спрашивай у Антона. Тебе же спиннинг не нужен? Я так понимаю? А противогаза у меня нет. Так что!
Дело безнадежное. Сережа махнул рукой. И больше не заикался за противогаз. Тем более, что их дом вскоре сгорел. Пожарные сказали: от неисправной проводки.
В Кирилле проснулся бизнесмен. Следующим его шагом на этом пути была фотография. Он ей увлекся сразу и полностью. Но учебу не забросил. Он всегда понимал, что это главное.
Был летний день. Они гуляли по набережной втроем, то есть всем семейством. К ним привязался фотограф.
– Ах, какая семейная идиллия! Надо непременно сфотографироваться на память. Нельзя упускать таких моментов. Именно из таких кусочков и состоит наша жизнь. Фотография – это двери в вечность.
Мама сразу согласилась. Она была уверена, что выглядит очень красиво. В общем-то, так оно и было.
Фотограф записал адрес. Нет! Нет! Он не обманет. В ближайшие дни они получат фотографии.
Пришли фотографии. Но вот что удивило мальчишку. Цена, которую пришлось маме выложить за них. За три цветных прямоугольника, на которых они улыбаются, как дураки, наивно веря, что вот сейчас к ним вылетит птичка, мама выложила тридцать рублей. Это чуть ли не месячный аванс! Сколько можно было купить всякого! А люди так легко расстаются с деньгами! За эти деньги можно было купить велосипед или подростковое демисезонное пальто, или каждый день обжираться конфетами, или съездить в гости в Барнаул. Тут нажал на кнопочку, поколдовал у себя в темной клетушке – и тридцать рублей, как с куста. Оказывается, деньги можно заработать, не только махая кувалдой. Стал просить фотоаппарат. Мама сопротивлялась недолго. Это же здорово иметь под рукой своего домашнего фотографа. И соседей, и знакомых можно фоткать. Да все же обзавидуются. Всё-таки фотокамера была еще редкостью.
Фотоаппарат «Смена» стоил почти столько же, как три фотографии. Мама считала, что этого вполне достаточно. Она наивно полагала, что фотографировать – это «встаньте, дети! Встаньте в круг!» и только успевать щелкать. И фотки тут же вылетают.
Еще нужны фотопленка, фотобумага, закрепители, проявители, а самое главное – вот эта дорогостоящая бандура – фотоувеличитель. А еще бачки, лотки, фотофонарь. Всё это стоит несколько фотоаппаратов. Как говорили в те времена: «Хочешь разорить друга, подари ему фотоаппарат». Мама совершила ошибку, но отступать было поздно. К тому же это означало ее неправоту. Это было неприемлемо.
Фотографии не получились. Кирилл засветил несколько пленок, испортил не один пакет бумаги. Фотографии получались бледные. Годились на выставку абстракционистов. Показывать их Кирилл стыдился. С месяц ходил на фотокружок в школе.
Кирилл – способный мальчик. Уже скоро он делал качественные фотографии, ничуть не хуже профессионального фотографа.
Сфотографировал соседей. Когда принес фотографии, тетя Валя, восхищенно поцокав языком, спросила:
– Ой, Кирилл! Что я тебе должна за фотографии? Сейчас, подожди, достану кошелек.
– Ничего.
– Ты не ничевокай! Пленку покупал, фотобумагу, всякие реактивы. Они ж тебе не бесплатно достались.
Она открыла кошелек и протянула ему десятку.
– Будешь всех бесплатно щелкать, мамку с папкой разоришь. Они пожалеют, что купили тебе фотоаппарат.
– Это же много!
– Ничего не много. У фотографа в два раза дороже. А твои фотографии ничуть не хуже.
Это было целое богатство. Кирилл хотел похвастаться родителям. Но понял, что этого не стоит делать. Обычно с соседей деньги не брали. Да и могли забрать десяточку себе. Порой в доме бывало безденежно. И тогда обязательно попросят у него. И вопрос: отдадут ли. Скорее нет. Ему же дают на карманные расходы, когда попросит.
Он фотографировал одноклассников, потом ребят из других классов, жителей соседних домов, их гостей. Потом к нему стали приходить незнакомые люди и просили сфотографировать их. Брал он меньше, чем профессиональный фотограф. Качество было не хуже. Людям этого и надо. Известность его росла.
Кирилл возвращался из школы. Его окрикнули:
– Пацан! Постой!
Краснорожий мужик. Кирилл подошел. Мужик взял верхнюю пуговицу его пиджака.
– Здрасьте!
– Угу! – кивнул мужик, продолжая накручивать пуговицу, как будто хотел оторвать ее.
И тут боль, которая делает нас беспомощными и жалкими. Мужик ухватил его за нос. Сжимал все сильнее. Боль разлилась по всему лицу. Потом по голове. Кирилл не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
– Чего же ты делаешь, паршивец? В ментовку тебя сдать? Я, значит, налоги плачу, то сё! Он, тварь, партизанит. Хлеб у меня отнимает. Фотографируй для себя, никто слова не скажет. Альбом собирай! А на продажу нельзя. Это же, тварюга, преступление. Ты хоть это понимаешь? Что ты закон нарушил? Что тебя за это в тюрягу можно? Еще узнаю, кости сначала переломаю, а потом сдам ментам. И пойдешь аля-улю!
Рубашка Кирилла была мокрой от слез. Пытка казалась бесконечной. Прохожие не обращали на них внимания. Кирилл ничего не мог поделать: не толкнуть мужика, не убежать, не позвать на помощь. Он только слабо кивал головой, послушно соглашаясь.
– Ну, смотри!
Его отпустили. Боль еще не покинула его. Какое-то время он стоял на месте, ждал, когда уйдет боль. Лицо горело, а нос, казалось, превратился в горящий уголек. Прикоснись и обожжешь руку. Даже, когда по морде били, было не так больно. А вот это настоящий садизм.
Перед самым домом он унял слезы, чтобы мама не пристала с расспросами. Прошел незаметно, отворачивая голову и сел на краешек дивана, достал книгу. Держал ее перед самым лицом.
С продажей фотографий пришлось завязать. Дядька не шутил. На его руке Кирилл видел наколки. Кирилл был не маленький и понимал, что он занимается тем, чем не должен заниматься советский пионер. Хорошо, что в школе не знали про это. Понятия «незаконное предпринимательство» в те времена еще не было. Зато было другое! Спекуляция. Или незаконное обогащение. Вот это как раз подходило под него. Денег ему хватило, чтобы купить новый велосипед. Еще осталось и на футбольный мячик. Это утешило его. Все затраты на фото принадлежности были окуплены с лихвой.
Фотографировать ему сразу стало неинтересно. Ну, если, когда просили свои, знакомые. Камера пылилась в шкафу, а все прибамбасы вместе с фотоувеличителем переместились в кладовку. Мама сначала сетовала, а потом махнула рукой. Сказала только, что непостоянство – это плохо. Больше по ночам он не колдовал над фотографиями. Хотя, кто знает, мог бы стать профессиональным фотографом. Говорят, хлебная профессия.
Если ты предприниматель, то никуда от этого не денешься. Пусть хоть какие стоят времена во дворе.
На одном курсе с ним учился Женя Лавров, высокий блондин с веселыми глазами, красавчик, которого никто не видел опечаленным. И кажется, он никогда не сердился. На него засматривались девчонки. А когда у него появились американские джинсы «Леви Страусс», они бегали целыми толпами, чтобы посмотреть на него. Но чаще всего Женя приходил на занятия в костюме. Таком сером с просинью.
Джинсы были настоящие! Американские! Класс! Отец Жени был замом по хозчасти в одном из НИИ и порой ездил за границу за оборудованием. Жили они в отдельном коттедже на окраине городка.
Кроме шмуток, отец привозил диски западных групп. Женя порой угощал товарищей жвачкой или сигаретами. Это были или «Кэмел» или «Мальборо». Прежде чем закурить, долго осматривали сигарету, нюхали ее, курили медленно, чтобы почувствовать аромат табака. Чувствовали себя при этом ковбоями. Сравнивали с нашей «Примой» и болгарским «Ту».
Что отличает предпринимателя от обычного человека? Ни в коем случае ни внешность. Обыватель, увидев что-то заманчивое, давится слюной и нюнит «я такое же хочу». Предприниматель же сразу понимает, что это золотая жила и начинает обдумывать, как приступить к ее обработке. С какого боку лучше приступить.
Кирилл стал рассеянным. На лекциях часто только делал вид, что слушает. Мысли его были далеко от древних восточных деспотий и борьбы фракций в социал-демократической партии.
Лавров время от времени появлялся в общежитии. Вообще он был очень демократичным парнем.
ПРЕФЕРАНС – (фр., предпочтение, преимущество). Карточная игра в 32 карты, основанная на преимуществе одной масти перед другой; участвующих обыкновенно трое.
Вечерами «расписывали пульку», то есть играли в преферанс. Так это называлось. Игра считалась интеллектуальной, чуть ли не сродни шахматам. Для посвященных. Кирилл не представлял, что это такое. В его рабочем поселке играли в игры попроще.
Опытные игроки знают друг друга. Есть нечто вроде клуба в городке. Даже проводят соревнования. И не только в городке. Летом где-нибудь в Крыму или на черноморском побережье общесоюзные. Власти косятся подозрительно, но не запрещают. Имеются чемпионы и знаменитости. А то, что менты смотрят сквозь пальцы, так игра же не на деньги. Тут криминала нет. Ничего не пришьешь. Мается интеллигенция дурью.
Кирилл изучил игру. Сначала наблюдал за игроками. Расспрашивал, вникал в тонкости. Не только в пятерке расписывали пульку. Теперь вечерами, порой до глубокой ночи он торчал то в одном, то в другом месте, где собирались преферансисты. Были настоящие профессионалы, которые охотно делились с неофитом секретами.
Когда он появился в компании, куда ходил Лавров, это было неожиданностью, сенсацией местного масштаба, ибо кружок преферансистов давно сложился и пополнения вроде бы не ожидали. Сразу в нем почувствовали опытного игрока.
– А что же ты раньше не играл? – удивились товарищи. – Скрывал такой талант! Нехорошо!
Кирилл улыбался.
Как-то, когда уже хотели расходиться, он предложил сгонять еще партийку, но перед этим развеяться, дать разгрузку голове, сыграть во что-нибудь простенькое, рабоче-крестьянское. В дурака хотя бы. А что? Игра простая и забавная. Напрягаться не нужно. Картишки разбросали. Сыграли пару раз. Посмеялись. Детская игра, но забавная.
– В очко, может быть? – предложил Кирилл.
Поморщились. Игра полууголовная. Недаром и название такое. Очком называют унитаз. Они же не такие. «Интеллигентов из себя корчат», – подумал Кирилл. Со злостью.
– Да раскинем разок, чтобы навыки не терять! – уговаривал Кирилл. – Игра же быстрая. Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Мало ли что. Ой! Постучать по дереву!
Пожелали типун на язык. И нехотя согласились. Всё какое-то разнообразие. К тому же настоящий игрок должен уметь играть во все игры. Кто играл в «очко», то знает, что игра вроде простенькая. Раскинули карты и набираешь, что-нибудь поближе к очку. Но это далеко не так. А главное: она быстро захватывает, лишает воли к сопротивлению. Как болотная трясина затягивает. И здравомыслящий человек становится чем-то вроде наркомана, теряет над собой контроль, проигрывает все деньги. Квартиру, жен, детей, умоляет, чтобы ему поверили в долг. И непременно верит, что на этот раз он отыграется.
Уже через полчаса наши интеллектуалы забыли, что преферанс существует. Теперь перед их взорами стаяло только очко, такое желанное, которое непременно окажется у него. Играли бы и дальше. Но игра не только азартная, но и денежная. Хотя начали с копеек, мелочи, так, чтобы счет не терять. А вскоре посередине стола была уже горка денежного металла. Все их деньги, пусть и небольшие, перекочевали в карман Кирилла. Играл он легко, без всякого напряжения, постоянно шутил. Рабочая закваска! В рабочих предместьях научат самым необходимымЗадание навыкам, которые пригодятся в суровой реальности. В компании он был самым простонародным.
Собираются по домам. Как бы ненароком Кирилл спросил (он уже держал в руках пальто):
– Ну, что, может быть, раскинем еще на посошок?
– Да я же проигрался, – удивился Женя. – Ни копейки. Ловко ты нас обобрал. Чувствуется умелая рука.
– В долг.
Женя еще в армии усвоил (он служил в армии, хотя его отец был большой шишкой), что играть в долг никогда не стоит. Это может быть чревато печальными последствиям. А тут, как змий-искуситель ужалил. Постоял у порога. И шагнул вперед.
– Где наша не пропадала!
Сели за стол. Кинули на туза, кому банковать. Выпало Жене. От долго тусовал карты. Остальные не рискнули присоединиться. Но никто не ушел. Стали наблюдать за игрой. Везло Жене. Пусть понемножку, но он отыгрывался. Покрыл свой долг. Пошло на прибыль.
Банк растет стремительно. Просто мечта любого финансиста. Женя всё больше смелел. Вскоре на кону была сумма квартальной стипендии. Все позабыли, что уже очень поздно.
Бдительность Лаврова была усыплена. Он уже не сомневался, что у него пошла полоса везения. А раз так, то птицу удачи надо хватать за хвост. Он увеличивал ставки. Он пошел ва-банк, когда на кону образовалась внушительная сумма. Ему, действительно, повезло. У него на руках было двадцать одно очко. Глаза его сверкали. Выложил перед изумленными зрителями карты.
– Очко-с, господа! Как говорится, и ваша не пляшут. И Вася косой не чешись. Вот так надо играть!
Кирилл уныло кивнул. Женя протянул руки, чтобы кучу купюр и монет подтянуть к себе. Хотя, в отличии от других, он никогда не испытывал нужды в деньгах, ему было очень радостно.
– Господин поручик! Не торопитесь! – остановил его Кирилл. – Позвольте и мне вскрыться!
Все ухмыльнулись. Это называется «хорошая мина при плохой игре». Хочет оттянуть минуту краха. Ну-ну! Хотя его можно понять. Это для Лаврова деньги – пыль, мусор. Как в замедленной киносъемке, Кирилл вскрывал карты, раскладывая их веером на столе. Получалось что-то вроде павлиньего хвоста, такое же красивое и яркое.
Король – дама – король – валет – король = король… Это было невероятно! Фантастично!
Кирилл вышел за Женей на крыльцо общежития. Женя достал пачку «Мальборо» и протянул сигаретку Кириллу. Кирилл поднес ее к носу. Втянул запах. Простонал.
– Ты меня обул, – сказал Женя.
Выдохнул упругую струю.
– Хорошие сигареты, – сказал Кирилл. – Болгария отдыхает. Про наши и вспоминать не хочется.
– Империалисты, – сказал Женя.
– А сколько блоков можно провести через границу? Это я так, ради спортивного интереса.
– Не интересовался. Но нам хватает.
– Не пробовал толкнуть кому-нибудь? У нас такие только в «Березке» продаются. Ну, и для членов политбюро.
– Чего? Зачем? К тому же это спекуляция.
– Ну, да! У нас с этим строго. Попадешься, мало не покажется. Хотя все равно спекулируют. Это я так. А знаешь, Жека! Давай я прощу тебе долг! Надеюсь, ты не против?
Женя пристально посмотрел на него.
– Чего это такое благородство?
– Да как хочешь! Деньги-то не малые. А мы же так играли не в серьез. Что мы урки что ли?
– Да ты не ссы! Я рассчитаюсь.
– Да я не сомневаюсь, Женя. Это для других деньги, а для тебя это не деньги. Извини, без обид. Может… это… натурой?
– Чего?
Женины глаза стали злыми. Это было так необычно. Жени и злится. Значит, задело.
– Нет! Ты не то подумал. Мне бы такие джинсы, как у тебя. Америку. Давно мечтаю.
– Знаешь, сколько они стоят?
– Это у нас стоят. Вот эти американские сигареты у них копейки, а у нас почти аванс рабочего. И джинсы у них стоят гроши. Это же рабочая одежда. Сначала фермеры, потом молодежь стала носить.
– Да.
– Ну, ты подумай!
Кирилл пошел в общежитие, не оглядываясь. Вахтерша подозрительно покосилась на него. Женя пошел в семейный коттедж, где были американские сигареты, японский магнитофон, заграничные шмотки, диски, на конвертах которых патлатые юнцы.
Женя перед лекцией поманил его в коридор. Кирилл обрадовался. Понятно, что Лавров согласен.
Вышли на площадку. Поднялись на этаж выше. Там никого не было. Конспирация. Женя щелкнул замками светло-желтого портфеля. Тоже импортный. Наверно, крокодил. Вытащил газетный сверток.
– Кажется, твой размерчик. Ты чуть пониже меня. Будут немного длинноватые, но это мелочи.
Хотелось подпрыгнуть, завопить. Кирилл еле сдержался. Бросил сверток в свой портфель. Портфель он купил перед последним десятым классом, потому что мода на ранцы отошла.
– Всё! Мы в расчете.
– Ага!
Женя протянул ему сигаретку. Щелкнул красной широкой зажигалкой. Бензином не пахло.
– Какой-то есть секрет. Не поделишься?
– Ты чего, Жека? Какие секреты среди своих? Чистое везение! Честное пионерское. Случай!
– Ну-ну! Ладно! Я тебя понимаю. В таких делах нельзя откровенничать, это же не марксистко-ленинская теория.
Кирилл еле дождался субботы. В субботу занятия кончались раньше. Повезло с автобусами.
На выходные он уезжал домой в рабочий поселок. Здесь был судоремонтный завод. Пока держал пакет в портфеле. А портфель целыми днями не выпускал из рук. То и дело открывал его и проверял: на месте ли сверток. Делал он это незаметно. На ночь клал портфель под подушку. Утром болела шея и затылок был каменным. Соседи по комнате удивлялись.
– Да вот что-то шея побаливает, – врал Кирилл, как говорится, не краснея. – Врачи так советуют. Говорят, чтобы повыше была голова, когда спишь. А что еще, кроме портфеля, положишь?
Субботним вечером уже дома Кирилл ушел на кухню. После ужина сюда никто не заходил. Родители в это время ложились спать. Они всегда ложились рано. И рано вставали. Несколько раз он вытер стол. Расстелил джинсы. Долго гладил по ним ладонями.
Потом приступил к делу. Рисовал эскизы, замерял, перепроверял. Снова рисовал, снова проверял. Взял бритвочку, выдохнул, перекрестился и стал осторожно разрезать швы. Стежок за стежком, чтобы не задеть ткань. Работа требовала предельного внимания. Вот вместо соединенных американских штанов перед ним фрагменты, детали их. Его охватил ужас. А если не получится вернуть им первозданную форму? Стал переносить фрагменты на газеты, собрал клочки ниток и завернул их в бумажку. Рассветало, когда он закончил работу. Всё аккуратно свернул, завернул в газеты и убрал в портфель. Портфель отнес в комнату и поставил возле дивана, на котором спал. Спал крепко, но немного.
– Чего подскочил ни свет, ни заря? – удивилась мать. – Лежи! Чего делать-то? Устал же за неделю. Дрыхнешь же до обеда.
– Мам! Ты сегодня занята? Мне нужна твоя помощь. Только это надолго. Но очень нужно.
– Так я постирать хотела.
– Ладно! Стирка потерпит. Мам! Научи меня шить на машинке. Да! На швейной машинке.
– Чего ты, Кирилл? Зачем это тебе? Ты же не девчонка.
– Причем тут девчонка, ни девчонка. Я тебя говоря, это мне очень надо. Честное слово! Сама же говорила, что лучшие портные – мужчины.
– Давай я сама. Что-то зашить или сшить? Чего ты будешь? Я и сама сделаю. Зачем тебе учиться.
– Мам! Сейчас мода такая. Парни покупают рубашки там, брюки и перешивают их по моде. Сейчас же все делают, чтобы уже было, приталенное. А у нас, сама знаешь, что продается. У нас многие так делают. Выглядят классно. Вот и я решил. Что я хуже других? Машинка у нас есть.
