Николай Вагнер
Сказки Кота-Мурлыки (сборник)
Курилка
Жил-был Курилка. Тот самый Курилка, про которого песенка поется:
Как у нашего Курилки
Ножки тоненьки,
Душа коротенька!
Курилка был из чистой сосновой лучинки с черной головкой.
Раз собралось в большую залу на святки много нарядных детей: девочек в белых и розовых платьицах и мальчиков в хорошеньких курточках и рубашечках. Сели все в кружок, зажгли Курилку, и пошел он переходить из рук в руки. Каждый поскорее передавал Курилку соседу, и все весело пели:
Жив, жив, Курилка,
Жив, жив, не умер.
– Видишь, как все боятся, чтоб я не умер! – думал Курилка, – значит, я хороший человек.
И он от удовольствия пускал всем дым в глаза. Но у одного мальчика с большой белой головой он погас.
– Ах, дрянной Курилка, – сказал мальчик, – не мог ты погаснуть у соседа.
Курилка обиделся и как только снова попал к этому мальчику, он опять нарочно уже погас.
– Ну! – сказал мальчик, – гадкий Курилка надоел, будем играть в фанты.
И он бросил Курилку, да так ловко, что тот из залы полетел в гостиную, из гостиной в диванную и там упал в уголок с игрушками.
– Здорово живете, как поживаете! – закричал Курилка, – а я приехал с экстренным поездом прямо из большой залы. Там очень много теперь народу, славное большое освещение, и все это для меня. Там каждый старался подержать меня в руках, потому что, согласитесь, ведь это большая честь. Все радовались, что я еще не умер, и пели: «жив, жив Курилка». Я очень люблю такое внимание. Меня потчевали яблоками, конфетами, вареньем, но я ничего этого не ел, потому что не хотел, я только курил дорогие, хорошие сигары, – пуф, пуф, пуфф, и все восхищались моим курением.
– Какой там болтун мне спать не дает? – сказала глиняная уточка. – Я целый день свищу, хоть бы вечером мне дали уснуть немного. Какая-то дрянная лучинка прилетела и шумит, как не знаю что.
– Сударыня! Позвольте вам заметить, что я вовсе не лучинка. Так как вы простая глиняная утка, то и не можете меня оценить. Я никогда не был лучинкою. У меня дедушка был Курилка, бабушка Курилка и сам я настоящий Курилка, граф Курилка. Вот как!
– Послушайте, граф Курилка, – сказала кукла, у ног которой на полу лежал Курилка. – Вы всех нас крепко обязали бы, если б немножко помолчали.
– Ах! мадемуазель! Прошу тысячу извинений, что не заметил вас тотчас же. Но вы просто меня ослепили! Такой прекрасной дамы я еще не видывал. Вы вероятно были в большой зале; там все барышни носили меня на руках, но ни у одной нет такой прекрасной лайковой ручки, как у вас. Я лежу у ваших ног, неужели вы не тронетесь этим и не отдадите мне вашей руки? Вы не смотрите, что на мне нет ботинок. Я обут по моде: ведь у меня ножки тоненьки, душа коротенька. Раз я пошел купить себе ваксы для лайковых сапожек в самый лучший магазин. – «Почем, говорю, стоит банка лучшей ваксы-стираксы, просите дороже, потому что я сам богач». – «Две копейки с гривной». – «Это дешево.
Отрежьте мне на полтинку одну половинку». – «С большим бы удовольствием, говорят, но у нас теперь нет отрезалок, все вышли»…
Но никто уже не слушал Курилку. Все зажали уши и, кто как мог, крепко спали, а он говорил, говорил, бормотал, бормотал и, наконец, сам заснул.
В полночь все игрушки проснулись, потому что они играют в самих себя только тогда, когда все в доме спят.
– Кукуреку! – закричал картонный петух.
Барабан пробил зорю. Уточка начала пищать. Труба затрубила, и фарфоровый попугай сказал: «Bonjour, papa!» Кошка сказала: «Давайте петь, меня никто не продувал уже третий день и у меня животик засорился»; она начала прыгать и кричать: мя, мя, мя!..
– Ах, это отлично, – вскричал Курилка и вскочил на ноги, – давайте петь! Когда я был в большой зале, там все пели и я лучше всех; я удивительный музыкант и сочинил отличную песню, которую везде поют на святках! – И он завизжал самым тонким голосом:
Жив, жив, Курилка,
Жив, жив, не умер.
Все зажали уши.
– Будемте лучше танцевать, – сказала кукла, – мой кавалер будет попугай, кошка будет танцевать с петухом, труба с барабаном, а деревянный солдатик с уточкой.
– Танцевать, танцевать! – закричал Курилка, – становитесь скорей, живо, живо! Я сейчас покажу вам удивительный танец. Я танцевал его на кухне перед самим королем, вместе с казачком. Смотрите, нужно только стараться прыгать выше себя, вот как: фить так, вот как, фить так, вот как, вишь ты, ишь ты, – и Курилка до того распрыгался, что сбил с ног сперва волчка, потом уточку, лошадку, трубу и куклу:
– Эй, пан! – закричал тут деревянный солдатик, схватил Курилку за шиворот и так его встряхнул, что из Курилки все занозы выскочили.
– Ой, ой, послушайте, – захныкал Курилка, – господин солдат, ваше благородие, я ведь ничего, я так только, я очень смирный.
– В бурак его, в пустой бурак! – закричали все, – пускай сидит там до утра.
И отвели Курилку в бурак, посадили и крышкой закрыли. Он там стучал, стучал, стучал, наконец где-то щелку нашел, высунул сквозь нее голову и закричал:
– Эй, вы, вот я, храбрый Курилка! А вы все там господа меледа, чушь, глушь, огородники, сковородники, дрянь, шваль, гниль, плесень, толокно, чепуха, телятина, колбаса, труха, носки, колпаки, пешки!
Но все танцевали, и никто не слушал Курилку, а он бормотал, бормотал, бормотал, вплоть до белого утра.
Когда утром дети подошли к игрушкам, то все они были на своих местах, и даже Курилка лежал у ног куклы, как будто ни в чем не бывало.
– Посмотрите-ка, – сказали дети, – ведь это наш вчерашний Курилка сюда забрался: скажите, пожалуйста, разве здесь твое место! Ах, ты! вон его! – и его выбросили за окно.
– Вот я теперь страдаю за правду и прямо в Сибирь, – закричал Курилка. – Ух, как быстро! и хлоп! —
Курилка упал на каменную плиту.
– Ах! – говорил он каменной плите. – Если б вы знали, откуда я приехал, с какой высоты спустился. Я был там, там, в большой зале. У меня было много игрушек: барабан, труба, флейта, уточка, курочка, хорошенькая мадемуазель, которая непременно хотела за меня выйти замуж, глупый попугай, которого я звал: «попка дурак», и дрянной деревянный солдатик: он был страшный буян, но я его укротил, схватил за шиворот, тряхнул, трах, и посадил в бурак!
– Послушайте, – сказала плита, – как бы я желала теперь треснуть и провалиться сквозь землю, чтобы только не лежать под вами…
Но тут Курилку подхватила метла, которою мел дворник тротуар, и он слетел с плиты.
– Мети, мети! – закричал он, – я люблю чистоту. Долой весь сор, всякую дрянь, вот как, вот как!
И он прыгал по тротуару вместе с сором до тех пор, пока не завяз в метле.
– Ну! я теперь поеду верхом на метле, – кричал он, – прощайте! Я поеду прямо в Китай к китайскому императору. Он меня сделает наследником престола.
Но дворник отнес его вместе с метлой в кухню и поставил в углу подле печки.
– Ах! – сказали лучинки, лежавшие на шестке, – посмотрите, ведь это та лучинка, которую взяли от нас вчера наверх. Ах! какая она стала гадкая, обгорелая, грязная, но все-таки она наша родная. Здравствуй, милая сестрица!
– Какая я вам сестрица! – закричал Курилка, – вы кухонная сволочь, дровяное дубье, а я князь, граф, барон Фиш фон Курилкирр. – И Курилка выскочил из метлы и упал на пол подле печки.
– Все здесь так хорошо. Я вернулся в свои владения. Здравствуйте, господин кот Васька. Я вас сделаю своим интендантом, я знаю, у вас глаза так хорошо блестят. Я тоже умею блестеть. Когда я был в большой зале, у меня на голове блестела звезда в туманных облаках…
– Послушайте, – сказал кот, – вы самое бесполезное существо в целом свете. Как бы хорошо было, если бы вас бросили в печку. По крайней мере, вы дали бы хоть немножко тепла.
И желанье кота исполнилось. Кухарка подняла Курилку и бросила в печку.
– Смотрите все! – закричал он, – смотрите!
– Ну! живей за дело! Вы все, глупые дрова! берите с меня пример, вот как надо гореть: трах, пышь, тук, тшик!..
И Курилка сгорел. От него осталась только щепотка золы.
А знаешь ли? Курилки все-таки полезны. Они удобряют землю своим прахом. И если тебе случится когда-нибудь в твоей жизни встретить Курилку, который всем надоедает, постоянно болтает и ничего не делает, то знай, что это не что иное, как ходячая машина для удобрения твоей родной земли. Вот и все.
Фея Фантаста
(Вместо предисловия ко второму изданию)
Я помню ее с тех пор, как стал помнить себя, но кто может сказать: когда и где в первый раз явилась на свет она – фея Фантаста?
Она везде и нигде! Она является из воды, из леса, из воздуха, из маленькой искорки, которая блеснет на мгновенье, в темных потьмах осеннего вечера, из большого пожара, от которого зарево высоко стоит в небесах; из холодной струйки, бойкого, студеного ключика, из бурной волны широкого могучего моря.
Она является вдруг, незваная, негаданная, и исчезает, как тень. Она является, как вечерний туман над уснувшей рекой, и улетает при первом свете дневной работы.
Она все увеличивает и все уменьшает, но у ней самой нет границ. В ней все, что когда-либо существовало, и все, что никогда не будет существовать. В ней целый, громадный, беспредельный мир, и весь этот мир обращается в ничто при первом слове, при первом движении холодного рассудка. Но без нее рассудок ничего не может создать, без нее мир пуст и холоден, без нее нет жизни и красоты, той жизни, неуловимой, неосязаемой, которая хранится только в ее дыхании. Поэт, художник, музыкант, ученый приходят к ней, к ее ключу живой воды, который живит и движет весь мир.
В тихий, ясный, теплый вечер, когда вы лежите на лугу и кругом вас встают бесконечной сетью луговые травы и былинки – с головками, колосиками и шапками цветов, всмотритесь в их бесконечную игру, и вы почувствуете их жизнь и тайны. Они встают толпой фантастических образов, они уходят в беспредельную темнеющую даль тихого вечера, – и из этой туманной дали смотрят на вас, кивают вам своими головками, манят своими листочками; а вечерний туман, тихо крадучись, накрывает их своими неопределенными очерками. Всмотритесь – они растут в этом таинственном тумане. Это уже не травы, не цветы, нет, это странные деревья уродливых, невиданных форм. Они встают перед вами, как громадные великаны, и смотрят на вас таинственные, страшные, грозные, смотрят в вашу совесть, в вашу душу, как повелительные силы всей летней тихой ночи, всей величавой, могучей природы. Вы делаете легкое движение головой и… весь таинственный мир улетел, фея Фантаста унеслась, и вы снова среди тихого, ясного летнего вечера…
В осенний день взгляните на бледное, зеленоватое небо. Кудрявые облака целой стаей несутся перед вами – словно бесконечные толпы немого народа. Вот один седой великан ползет выше, выше – в темную лазурь неба; его мантия раскинулась широко и тянется за ним; один клочок его оторвался, растаял, потонул в зеленоватом море. Вот целое воинство, словно волны морские, на которые упал ослепительно яркий луч солнца. Оно движется, плывет, вырастает перед вами в громадные массы; а там, словно стада серебристых барашков. Они тихо приближаются к вам, растут, как тени волшебного фонаря, темнеют, надвигаются. Нет, это не барашки, это темные великаны: вы видите их безобразные лица. Они смотрят на вас, плывут ближе, ближе… Легкое движение головы – и все исчезло, фея Фантаста унеслась. Перед вами только темные тучи и бледно-зеленоватое небо.
В сумрачный день, когда волны моря разбиваются у ваших ног, присядьте на берегу на камень и вслушайтесь в музыку моря. Над вами несутся небесные волны – громады облаков, а у ног ваших встают одна за другой бесконечные горы с белоснежными вершинами. Вот вдали поднимается одна. Но что же в ней, в этой прихотливой, изменчивой волне, не образ ли, милый вам? Она встает, она закипает. Вот она взмахнула белоснежной рукой и исчезла. Вы это видели так ясно в тот момент, когда волна встала во всю вышину ее. Но вот встает другая – она летит прямо к вам: прозрачная, глубокая, она полна неги, бурной силы. Смотрите в ее глубину, смотрите в эту таинственную светло-зеленую, аквамариновую бездну! Что в ней мелькает? Целое воинство темных образов. Они быстро подплывают к вам ближе и ближе, они вертятся, прыгают, как языки пламени в адском огне. Они растут, – встают перед вами целой горой, закрывают свет… Жутко и холодно становится на сердце… Но миг, один миг – и с страшным шумом все обрушилось, все разбилось в пену, в брызги, у ваших ног… Фея Фантаста исчезла… Перед вами снова необозримое море и вечные волны.
В светлое, ясное утро вы тихо плывете в лодке по спокойному морю. Так приветно опрокинулось над вами безоблачное, темно-синее небо. Теплый, ароматный воздух с такой лаской и негой вливается в вашу грудь, а вся даль тонет в серебристом тумане. Всмотритесь в темную глубь воды, туда, где в таинственной мгле чуть-чуть скользнул слабый солнечный луч. Какие странные, роскошные картины тихо плывут перед вами! Фантастические луга, с невиданными растениями, – луга, голубые, зеленые, красные. Среди чудовищных корней тихо движутся чудовищные цветы. Их лепестки шевелятся или стоят неподвижно. Вы останавливаете лодочника. Вы усиленно, с страстным любопытством, вглядываетесь в зеленые бездны. Вас поглотил таинственный мир – раздражающий своею таинственностью… Перед вами встают уже не растения, не луга, а целые рощи всевозможных гигантских деревьев. Вы видите, как среди них тускло сверкают какие-то чудные здания – прозрачные, фантастические. Это чертоги морской царицы. Вы чуть-чуть видите ее, окруженную, как туманом, целым роем таинственных красавиц… Картина становится яснее, яснее… Она выплывает из таинственной бездны к вам выше, выше…
– Эччеленца! – кричит лодочник, – эччеленца! вы можете получить солнечный удар, вы упадете, перевернете лодку, и мы очутимся в гостях у морской царицы.
Вы просыпаетесь, оглядываетесь. Фея Фантаста улетела… Над вами опрокинулось темно-синее небо, и чудная даль вся тонет в серебристом тумане.
Темным вечером вы входите в дремучий лес. Вы делаете несколько шагов, и вас останавливает невольно смутное чувство чего-то пугающего. Вы говорите: «Пустяки, ребячество!» – и бодро идете вперед… С боков вместе с вами идут большие деревья. Они плывут незаметно в ночном сумраке… Вон впереди лежит что-то чудное, безобразное. Вы всматриваетесь – это какое-то чудовище, растрепанное, горбатое. Но оно не движется, и еще страшнее его мертвая неподвижность. Вы подходите ближе – мертвое чудовище просто связка хворосту. Но так странно разбросались сучья и этот пень, кривой, корявый, на котором лежит оно. Вы отступаете несколько шагов назад, и чудовище снова явилось… Вот его голова, вот его руки, – длинные руки. Они растянулись по земле, ползут к вам, хватают за ноги. С ужасом вы отскакиваете назад; а чудовище по-прежнему лежит неподвижно. Вы бодро и гордо проходите мимо него, вы с презрением толкаете его ногой и спускаетесь в ложбинку к болоту. Беловатый пар клубится над ним. Вы всматриваетесь в игру этого пара. Вон на окраине он поднялся выше и быстро проскользнул в лесную чащу, но, уходя, он оглянулся на вас, сверкнул глазами и исчез… Вы видели это так ясно, отчетливо, что не можете решить, действительно ли это был лесной царь – «в белой короне, с седой бородой», или просто туман над болотом. Вы долго пристально вглядываетесь в него – может быть, он снова промелькнет. Но клубы постепенно плывут, уходят… Лесной царь не является. Фея Фантаста улетела…
Я помню, давным-давно, когда еще я был очень молодым котом и голова моя работала так энергично, как будто бы в ней был паровик в сто лошадиных сил, фея Фантаста часто являлась ко мне, являлась в бессонные ночи и летала со мной по всему миру. Я помню, раз, в темный зимний вечер, когда вьюга злилась и завывала в печных трубах, – я лежал на теплой лежанке. В комнату внесли самовар и поставили на пол. Пар от него валил густыми клубами и белел, освещенный сальным огарком. Он чадил и догорал. Пламя порывисто, ярко вспыхивало и снова затухало. Мне представились облака, быстро несшиеся над волнами темного, колыхавшегося моря. Я слышал шум этого моря, и тяжелое чувство сдавило мою грудь. Мне казалось, что все погибло в этом мраке, в этом море, в сильных волнах разрушения, и мы остались одни, – одни с феей Фантастой. Мы плавали по этим волнам громадного моря. Фея Фантаста скользила, неслась по ним на могучих крыльях творчества. Огонь вдохновенья гордо горел над ее прекрасной головой. Цветы поэзии дождем сыпались с ее колен, сыпались в холодное шумящее море и тонули в нем бесследно. Она вся была гений увлечения, и я плыл у ее ног, – плыл в маленькой уютной корзинке, которая была колыбелью. В корзинке, кроме меня, было еще двое детей, двое мальчиков, и в них было все, что осталось от всего человечества. В них был конец прошлого и начало новых, будущих великих сил.
Один мальчик, сонный и вялый, спал безмятежно. Его не занимали ни цветы поэзии, ни движения холодного моря. Другой – сухощавый, с маленькой кудрявой головкой, был весь движение. В нем было столько энергии, столько дорогого, милого, что я ласкался к нему невольно и шептал ему мои лучшие, дорогие сказки…
Кругом нас была ночь. Темные тучи бурно неслись по небу и отражались в волнующемся море.
– Смотри, – сказала фея Фантаста, указывая рукою вдаль, – смотри, – там, там, на горизонте, где собрались темные образы, там будущий свет и жизнь!..
Я зорко всматривался и ничего не видал. Но мой маленький мальчик уже увидал, различил и, может быть, больше, чем сама фея Фантаста.
– Я вижу свет, – говорил он, – свет неясный… Заря это или зарево пожара? Но как хорош этот свет! О! как он дивно прекрасен!..
И я сам увидал этот свет. Да! Он был дивно прекрасен. И я начал будить другого спящего мальчугана. Он проснулся, посмотрел, мигая сонными глазами, ничего не видя, посмотрел на свет, на море, на небо, – повернулся и снова свалился и заснул.
– Оставь его, – сказала фея Фантаста. – Это – балласт!.. Но если бы не было этого тяжелого балласта, то не было бы и движения, и люди не могли бы отличить легкого от тяжелого, света от тьмы…
– Как же, – сказал я, – там, там, на горизонте виден свет, и мы его ясно различаем?
– Да! потому что он окружен тьмою. И здесь, где мы плывем, был для нас прежде свет и все уродливое казалось прекрасным.
Я обернулся крутом, я долго всматривался в тьму и действительно увидал бледный, чуть брезжущий свет. Я взглянул в глубь моря и увидал, что оно все наполнено образами прошлого, неуклюжими, уродливыми, но милыми, дорогими сердцу, как все прошлое и родное.
– Это все, – сказала фея Фантаста, – что совершило свой круг и отошло в глубину, в пучины морские. Но если бы не было балласта, то не было бы и источника, из которого возникает и вертится неизмеримый, бесконечный круг того, что идет постоянно вперед, не было бы и этого мальчика, – и она указала на хорошенькую головку.
Мальчик слышал наш разговор, но его, очевидно, занимал и вдохновлял тот свет, который блестел впереди. Он так боялся, чтобы этот свет не закрыли темные, грозные тучи. В его глазах было столько блеска, столько веры в собственные силы и в силы всего человечества…
«Обманется или нет?» – подумал я.
Вдруг страшный удар. Я вздрогнул и привскочил в испуге. Фея Фантаста исчезла… Кругом меня темная комната. Я сидел на теплой лежанке. Самовар давно уже унесли, а на полу валялась пустая бутылка, которую я нечаянно столкнул лапой.
Много, много лет прошло с тех пор. Я поседел. Фея Фантаста реже является ко мне. Но до сих пор жива и ярка в моей памяти картина молодого, юного, давно улетевшего сна.
Много балласта лежит кругом меня, но я знаю, что без него не было бы движения, и много движения перегорает в огне пылких, чудно-прекрасных снов феи Фантасты.
Они манят вдаль, к лучшему, святому, великому. Они дают свет и тепло нашей бедной жизни и, сгорая блестящими бенгальскими огнями, оставляют после себя не холодный пепел, а твердый, торный путь для развития мысли и чувства.
Нашим детям
(Предисловие к третьему изданию)
Сыро, серо, холодно. Со всех сторон серые, зловещие тучи. Когда же настанет ясный день, когда проглянет свет сознания и взойдет теплое солнце мира и любви?
Тучи бегут, бегут без ответа. Из них тихо, самоуверенно сеется мелкий дождь.
Повсюду бесплодная земля, повсюду мертвые травы, погибшие в неравной борьбе за воздух, за свет… Мир вам! Труженики бесплодного времени!..
Но мира нет на земле. Кипит ожесточенная битва, и тьма кругом, гнетущая, убийственная тьма! В ней человек не узнает человека и становится зверем… Когда же проглянет теплое солнце сознания, мира, любви?
И под этим теплым светом вырастет новая волна, которая поднимется высоко над нашими могилами.
Бедные!.. Вы, которых не согревает этот свет, вам, которым приходится на первых шагах вашей молодой, чуткой жизни пить ту горькую чашу озлобления, недовольства, которую пьем теперь мы – ваши отцы, вы будете свидетелями нашей звериной, бесчеловечной борьбы, борьбы Каина, убивающего своего брата Авеля.
Но настанет иной день, проглянет иное солнце и очнется бедный, связанный «человек».
И мы, мы из нашего темного настоящего, шлем теперь привет вам, будущим поколениям, тем, которые будут пожинать плоды наших семян, нашей борьбы, наших лишений, нашей тяжелой, безотрадной жизни.
Наши силы, труды, все наше существо пойдет на ваше счастие, на постройку ваших жилищ и ваших семейных очагов.
Не забудьте же помянуть нас добрым словом, помянуть с той высоты, на которую поднимет вас ваше время и с которой откроются перед вами иные, широкие горизонты, иная, лучшая жизнь, иное солнце сознания, мира и любви…
Кот-Мурлыка
