Нина Стожкова
Танго со смертью
Киллер по имени Крыса
Леха Крыса являлся одной из тех невзрачных криминальных личностей, с которыми Корецкий общался лишь в крайних случаях, а именно, если надо было кого-то найти для исполнения самых деликатных поручений. От Лехи исходил еле уловимый запах крови и смерти. Он был молчалив, как любой уважающий себя киллер, неприметно, но опрятно одет, словом, похож на среднего обитателя городских окраин. Леха никогда не смотрел в глаза собеседнику, взгляд его был устремлен куда-то вглубь его темной души, отягощенной уже не одним десятком смертных грехов.
Корецкий вспомнил о Лехе вскоре после того, как Бармин лег в клинику на операцию. Антиквар был в ярости. Он терпеть не мог, когда рушились его тщательно продуманные планы. К тому же Кеша, так подло и неожиданно спрятавшийся в клинике, внушал Корецкому этой своей старомодной интеллигентностью смутную тревогу. Неизвестно, что еще придет в голову никчемному и амбициозному типу, который никогда, даже в детстве, не ставил себя на одну с ним доску. А вдруг у однокашника после длительного наркоза развяжется язык, и он разболтает всем подряд про их «проект»? Говорят, такое в больницах случается нередко, и неизвестно, что за человек окажется в тот момент рядом с Барминым. А если Кеша струсит и решит сдать «друга Андрюху» ментам?
Корецкий потерял покой и сон. Он позвонил Лехе и потребовал, чтобы тот выкрал Иннокентия вскоре после операции, «живым или мертвым». Когда попытка вытащить Бармина из реанимации провалилась, Корецкий пришел в ярость и выместил всю досаду на облажавшемся Лехе. Шеф пообещал, что Леха Крыса никогда впредь не получит от него ни рубля, что он ославит его среди всей братвы как слабака и труса. Крыса рассвирепел. Еще не хватало огрести неприятностей из-за какого-то полуживого старого хрыча, который по-прежнему валяется в больнице. И еще один должок за Лехой остался… Задохлик в белом халате его явно запомнил. Хорошо, что кроме него Леху никто не видел. В общем, надо, чтобы этот визгливый щенок заткнулся навеки. Леха Крыса никогда не оставлял свидетелей и не собирался изменять себе и на этот раз…
Доктор Константин Могильный любил те редкие минуты, когда оставался один в реанимации. Он с детства предпочитал тишину. Напарница Мухина, эта накрашенная рыжая фифа, слишком много болтала, и ее пустая болтовня и глупые вопросы каждый раз отвлекали Могильного от пациентов и от собственных мыслей. Правда, на днях Муха неожиданно взяла отпуск и исчезла. С ней было тяжко, а без нее – тошно. Столько работы свалилось, в туалет не выйдешь. Однако с утра Константину стало полегче. Прооперированных пациентов забрали из реанимации в другие отделения, новых пока не привезли, и на Могильного остались лишь двое самых тяжелых больных, которых пока рано было отключать от аппаратов принудительной вентиляции легких. Одним словом, в тот день Константин наслаждался тишиной и небольшой передышкой в работе.
Доктор Могильный встал из-за компьютера, в который заносил показания приборов, регистрировавших состояние тяжелых больных, с удовольствием потянулся и повернулся к окну. Он окинул взглядом большой полукруглый двор клиники с высокой елкой в новогодних игрушках и лампочках, и это было последним, что Константин Могильный увидел в своей жизни. Кто-то сзади крепко схватил его за горло, Константин, задыхаясь, открыл рот, и в этот миг человек-невидимка влил в него какую-то обжигающую жидкость. Константин сглотнул ее, пошатнулся и рухнул на пол…
Леха Крыса был доволен собой, что случалось с ним нечасто. Чистая работа. Докторишка, этот тощий задохлик в белом халате, теперь никогда не сможет настучать на него, а никто другой Леху вообще не видел. Ну, а что касается старого хрыча, с которым у Корецкого какие-то терки, то с ним Леха еще посчитается… Крыса свое слово держит, будьте покойнички…
Свидание в полиции
– Элеонора Владимировна, вы родились в рубашке., – торжественно объявил Березкиной капитан Васильев. – В 99 процентах из 100 истории, подобные той, в которую вы вляпались, заканчиваются очень и очень плачевно.
Эля пришла на допрос по повестке, подписанной капитаном Васильевым, в новом светлом платье, слегка открывавшем колени. Теперь она исподволь изучала кабинет оперативника, который тот делил с двумя сослуживцами. Письменный стол у Николая был девственно чистым, и Березкина почему-то с удовлетворением отметила тот факт, что на столе нет фотографий жены и детей. Этот симпатичный мужчина нравился ей все больше, и ей не хотелось думать о том, что у него есть своя, счастливая и отдельная от нее жизнь. Впрочем, отсутствие обручального кольца на руке Николая Васильева Элеонора отметила еще в прошлый раз.
– Главное, что вы появились в той избушке с золотыми погремушками в нужный момент, – улыбнулась Элеонора. – Без вас и тех двух бравых омоновцев мое везение быстро закончилось бы, – уточнила она и с восхищением посмотрела на своего спасителя.
Николай приосанился, однако предупредил, что у полиции остались к гражданке Березкиной еще кое-какие вопросы.
– Мы могли бы обсудить их в менее формальной обстановке, – пошел в наступление капитан.
– С удовольствием. Вот сдам завтра очередной отчет, и я готова выпить с вами чашечку капучино, – ответила Березкина.
– С вкусным десертиком, – уточнил Николай.
Элеонора кивнула и обворожительно улыбнулась.
Дипломат идет ва-банк
Игра в прятки в последнее время все больше раздражала Иннокентия Бармина.
«Допустим, сейчас я надежно укрыт от глаз этого мерзавца Корецкого, – рассуждал он наедине с собой. – Спасибо дивной девушке Марианне и тебе, Господи, что послал мне этого ангела-хранителя. А что дальше? Нельзя же прятаться вечно, а потом в один миг взять и отказаться от прошлой жизни, попросту исчезнуть. Иннокентий Бармин не шпион под прикрытием, в конце концов, а дипломат в отставке. Человек с достойным прошлым. Мдааа, а еще Иннокентий Бармин – аферист, соучастник мошенничества в особо крупных размерах… Звучит вообще-то не слишком утешительно. А что дальше? Сколько мне, черт побери, скрываться по чужим углам? Не делать же пластическую операцию на старости лет… Есть ли шанс, что эта липкая сволочь Андрюха Корецкий в конце концов махнет на меня рукой и отвяжется? Время бежит стремительно. Марианне придется рано или поздно выходить на работу в клинику, а мне – возвращаться в мою квартиру на Большой Бронной. Самое паршивое, что я сейчас не могу позвонить ни дочери, ни соседям, ни даже новой знакомой с красивым именем Ангелина. Скорее всего, мой звонок засекут, и Корецкий со своими гориллами-костоломами легко выйдет на меня. Ясное дело, он прибудет не для того, чтобы провести светскую беседу о памятниках династии Цинь. Хорошо, что Марианна, эта умница-красавица, уже купила билеты в Черногорию. Там можно будет хотя бы на время укрыться от посторонних глаз. Во всяком случае, про эту свою курортную квартирку на Средиземном море я Корецкому точно не рассказывал. А что потом? Все равно ведь придется возвращаться на родину, не доживать же остаток лет в маленькой бедной стране на задворках Европы… Самый простой вариант – пойти в полицию и обо всем рассказать. Правда, вероятность того, что мне поверят, крайне мала. Как ни крути, получается, что я сообщник крупного мошенника, и сидеть за аферу в особо крупных размерах нам вместе придется. Возможно, до конца моих дней. А Верочка? Позор отца станет серьезным испытанием для нее … Нет, уж лучше пусть дочь считает меня похотливым старикашкой, удравшим с молодой любовницей в Черногорию и ругает беса, так некстати вселившегося мне в ребро, чем стыдится отца-мошенника и преступника…»
Признание Арнольда Капустина
Когда у санитара Арнольда Капустина горели трубы, он был готов продать мать с отцом, не то что какого-то там Леху Крысу. Как только Омар Омарыч дал санитару пару сотен на опохмел, Арнольд объявил, что готов рассказать кое-что интересное. Мол, давно мечтал облегчить душу и сообщить куда надо про одного скользкого типа, но до сих пор не решился. Хотя в сущности, кто ему этот Леха? Так, случайный собутыльник, не сват и не брат. Подкатил к нему, когда Арнольд стоял и курил у входа в морг. Сразу же предложил выпить, у него и бумажные стаканчики нашлись, и даже пара бутербродов с колбасой, хотя Арнольд обычно поправляет здоровье без закуски. Новый знакомец спросил, не требуются ли в морг еще санитары, сколько там платят, много ли работы, то да се. В общем, обычный треп едва знакомых собутыльников. Правда, сам Леха почти не пил, зато щедрой рукой постоянно подливал водку Арнольду. Санитар, хоть и был при исполнении, не растерялся и все допил, кто ж отказывается от халявной выпивки. Слово за слово – и Леха попросил у Капустина достать ему халат. Понятное дело, не навсегда, примерно на полчаса. Потом налил еще и шепотом попросил помочь ему попасть в реанимацию. Мол, там любимый дедушка концы отдает, проститься надо, а по дурацким правилам клиники родню в реанимацию не пускают. Типа он уже там был, надеялся, что старик поправится, да куда там.... Теперь настало время с дедом конкретно прощаться. Санитару морга попасть в реанимацию – проще простого. Там ведь чаще всего и мрут неудачливые пациенты после операции. Арнольд, разомлевший от водки, поманил Леху Крысу пальцем, накинул ему на плечи чей-то не слишком свежий халат, нашел в коридоре каталку, молча мигнул новому приятелю, и они покатили свой печальный «транспорт» в самое закрытое отделение клиники.
– Слушай, коллега, не тяни резину, быстрее переходи к сути, – потребовал Омар Омарыч, – я же сказал, что меня в отделении ждут, оттуда уже не раз звонили. Почему ты решил, что этот Леха-пройдоха имеет отношение к смерти доктора Могильного?
– Да потому, что он, блин, выскочил из реанимации, как ошпаренный. Так с умирающим дедулей не прощаются. Я-то принял грамм двести для опохмела, расслабился, но даже покемарить не успел. А ведь как удачно пристроился для тихого часа! Завис в темном уголке коридорчика, чтобы докторам на глаза не попасться. В общем, я прямо офигел от его прыти. Леха, кстати сказать, просил его в реанимацию не сопровождать, дескать, сам с врачом вопрос уладит. Ну, я только буркалы прикрыл, как он уже тут как тут. Взгляд колючий такой, ни слезинки. Я спросил: «Чего так быстро?», а Крыса буркнул в ответ что-то типа: «А че топтаться, он все равно без сознания. Руку пожал – и хватит, типа простился». Короче, мы с ним почти сразу покатили эту чертову каталку обратно. Хорошо хоть пустую в этот раз. Леха так бежал, как будто на поезд опаздывал, я все время его одергивал, потому как с бодуна тяжко было поспевать за ним. Ну, а потом он сунул мне в руки халат – и все, растворился, я даже попрощаться с ним не успел.
– А что было потом? – прервал Омар Омарыч разболтавшегося санитара. – Почему ты никому не рассказал об этом?
– В тот же день Автандил Тимофеевич сообщил нашему коллективу плохую новость. Дескать, молодой врач, дежуривший в реанимации, скоропостижно умер на рабочем месте. Как раз примерно в то время, когда мы с Лехой Крысой там были. Представляете, доктор? Еще Автандил Тимофеевич предположил, что тело Могильного в наше отделение патанатомии не отдадут, поскольку в клинике работают следователи. Скорее всего, заключение о причинах смерти доктора Могильного будут давать судебные медики. Я тогда подумал: хрен они чего узнают, если судебный патанатом напишет, что этот Могильный от сердечного приступа умер. Разные ведь способы есть этот «сердечный приступ» вызвать.
– Так почему же ты, шайтан, сразу же не рассказал Автандилу об этом Лехе и о вашей экскурсии в реанимационное отделение? – возмутился Омар Омарыч.
– Да потому, что тогда вышло бы, что я соучастник. Кто привел Крысу в реанимацию? Арнольд Капустин. Кто вывел Леху из клиники? Он же. Вот то-то же… Доктор, поверь, чем дальше – тем труднее молчать. Рожа этого Крысы с его острыми глазками мне чуть ли не каждую ночь снится.
– Не боишься, что он и тебя, как свидетеля…
– Так я потому и рассказываю вам все это, что мне по-любому хана. Или от нервов и водки сам скоро сдохну, или Крыса пришьет. Еще раз прошу Вас запомнить: я в реанимации не был и ничего там не видел, а виноват лишь в том, что провел эту поганую Крысу в реанимацию.
Мобильник Омар Омарыча снова зазвонил. Доктор мельком взглянул на экран и взглядом дал понять санитару, что время откровений истекло. Однако Арнольд не собирался уступать ему дорогу, потому что еле стоял на ногах и лишь каталка, на которую он опирался, не давала ему упасть.
– Ладно, все понял, сообщу, кому надо, там разберутся, – успокоил Омар Омарыч окончательно раскисшего санитара и, брезгливо отодвинув его рукой в сторону, поспешил к лифту.
Непростая медсестра
У пациента, из-за которого Омара Омарыча срочно вызвали в отделение, к счастью, состояние оказалось не критическим. Мужчина, как это часто бывает, переволновался из-за предстоящей операции, у него поднялось давление, усилилось сердцебиение – в общем, все в таком же духе. Сняв ЭКГ и сделав все назначения, Омар Омарыч отправился на сестринский пост.
– Соедини меня, пожалуйста, с начальником службы безопасности, – попросил он новую медсестру.
– Омар Омарович, может быть, лучше сразу соединить вас с полицией? – предложила девушка.
Омар Омарыч взглянул ей в глаза и вдруг понял, что медсестра не шутит. Она шепотом спросила:
– Вас не удивило, как быстро и легко Татьяна согласилась с тем, что ее уволили?
– Начальство же ясно сказало, что ее уволили за длинный язык. Татьяна и впрямь слишком много болтала и частенько рассказывала пациентам то, что им знать не следует. Хотя бы затем, чтобы не волновать их лишний раз. Нашим больным любые сильные эмоции противопоказаны.
– Ох, Омар Омарович, вы, конечно. отличный врач, но других вопросах, извините меня за откровенность, слишком легковерный. Вы же прекрасно знаете, как нелегко найти квалифицированную медсестру для работы в нашем отделении. Тут у нас ни присесть лишний раз на дежурстве, ни книжку почитать, одна сплошная беготня. В общем, длинный язык тут ни при чем. Татьяну временно перевели медсестрой в нашу поликлинику при больнице по другой причине. Ее место срочно потребовалось для меня.
– Так ты, Лидия, чья-то протеже? – уточнил Омар Омарыч. – Блатная, значит. Тогда это по отношению к Татьяне не очень красиво получается, ну вроде как ты ее подсидела…
– Нет, вы все неправильно поняли. Меня временно взяли в отделение на место Татьяны, чтобы ни у кого не возникло по поводу меня ни одного ненужного вопроса. Оказавшись внутри коллектива, я могла проще и быстрее выяснить то, на что у обычного полицейского ушло бы намного больше времени. Короче говоря, Омар Омарович, пожалуйста, никому пока не рассказывайте, что я не только медсестра, но и полицейский, работаю под прикрытием.
Омар Омарыч с изумлением взглянул на девушку. У него впервые, наверное, не нашлось указаний для медсестры.
– Да-да, меня направили к вам, потому что начальству надоели «висяки» в конце прошлого года. На Петровке сразу заподозрили, что с кончиной молодого доктора все не так просто. По ходу дела обнаружилось одно обстоятельство…
– Какое? – с нетерпением спросил Омар Омарович.
– Вот об этом я пока не могу вам ничего сообщить, – улыбнулась медсестра, – скажу только, что это связано с довольно редким в ниши дни способом убийства. Лучше вы, Омар Омарыч, расскажите мне о назначениях новым пациентам из ваших палат. Мне ведь еще две смены тут вкалывать…
Море уже близко
Марианна Мухина с каждым днем нравилась Бармину все больше. Девушка оказалась не только легкой в общении, но и очень толковой в житейских вопросах. Она быстро купила все необходимое для поездки, затем так же стремительно сложила вещи Бармина в маленький чемоданчик на колесах. Для себя Марианна выбрала небольшую спортивную сумку, куда тоже запихнула все самое необходимое. Бармин с удовольствием про себя отметил, что девушка не стала набивать багаж нарядами и косметикой, а довольствовалась спортивной одеждой.
– А сарафаны и купальники для Адриатики? – лукаво спросил старик.
– Если что-то понадобится, купим потом на месте, – беззаботно махнула девушка рукой. – Надеюсь, на банковской карте у вас еще остались денежки?
– Даже не сомневайся, моя милая! – успокоил ее Иннокентий Михайлович. – У меня открыт в банке валютный счет. Денег на нем должно хватить и на летние платья и босоножки для тебя, а также на курортные радости типа ужина в ресторанчике у моря.
«Эх, все равно помирать, – с внезапной бесшабашностью, не свойственной ему прежде, подумал Бармин. – Причем довольно скоро. Либо этот мерзавец Андрюха со своими головорезами достанет меня где угодно, либо мое заштопанное сердце не выдержит стрессов и остановится. Так почему бы не прожить оставшиеся месяцы весело и приятно? В конце концов, второй жизни никто, даже доктор Омаров мне не обещал» …
– Ой, как это все волшебно звучит! Я никогда не ужинала в ресторане у моря, – кокетливо взглянула девушка на подопечного. – Прежде я даже мечтать не смела о чем-то подобном, с моей-то зарплатой молодого врача.
– Ну, если в такие места попадаешь в первый раз, то, наверное, это и вправду приятно, – покровительственно усмехнулся бывший дипломат. – А потом… потом ко всему привыкаешь. Мне по работе приходилось постоянно бывать на званых обедах и ужинах в посольствах и в самых дорогих ресторанах. Знаете, Марианна, через какое-то время все это стало наводить на меня страшную тоску. К сожалению, от пребывания в самом роскошном месте наши проблемы не исчезают. Наоборот, вид веселых и беззаботных людей заставляет еще острее чувствовать собственные потери, беды и одиночество, даже ошибки, в конце концов. Впрочем, что это я все о себе? Типично стариковский эгоизм. Вы –то совсем молоденькая и, естественно, пока воспринимаете жизнь с чистого листа, без черновиков и чернильных пятен… В общем, не буду утомлять вас своим стариковским брюзжанием. Это я, старый перец, должен гордиться, что окажусь на Средиземном море в компании молодой и красивой девушки, к тому же доктора.
– Какой же вы старик? Респектабельный и элегантный мужчина. Вы еще молодым фору дадите! – вскричала Марианна и, подскочив к оторопевшему Иннокентию, пылко поцеловала его в губы.
Лина недовольна собой
Валерий Башмачков работал над последними главами своего готического романа, однако совсем не чувствовал облегчения от того, что конец работы близок. Проблема была в ускользающей развязке. Сюжетные линии не хотели сходиться в один узел, и от этого писатель постоянно пребывал в раздраженном состоянии духа. Он решил на время съехать от Лины в свое «логово одинокого волка», пока не закончит работу. Лина тоже постоянно психовала. Ее бесило то, что они с Башмачковым до сих пор не смогли распутать эту странную историю с похищением дипломата и то, что она по-прежнему ничего не знала о смерти доктора Могильного. Верочка постоянно всхлипывала в телефонную трубку, что тоже не прибавляло Лине оптимизма. Лишь Элеонора Березкина пребывала в отличном расположении духа, несмотря на то, что едва не стала жертвой рыночных гангстеров. Когда ее освободили, Башмачков строго-настрого запретил Лине лезть в историю с поддельными монетами, потому что, по словам следователя Васильева бухгалтер Березкина могла быть в этом деле не единственной пострадавшей. Впрочем, пострадавшей Элеонора теперь не выглядела, скорее, наоборот. Лина не узнавала своего главбуха. Элеонора перекрасилась в яркую блондинку, укоротила юбку и свои роскошные волосы, полюбила в одежде яркие цвета, что было ей прежде не свойственно. Для Лины главным признаком того, что с Березкиной что-то не так, стал квартальный отчет. Элеонора отвезла его на сутки позже в налоговую, что прежде невозможно было даже себе представить. В общем, Лине стало очевидно: Березкина влюбилась. Оставалось узнать – в кого… Так же сильно Лине не терпелось узнать, где скрываются Марианна и Иннокентий, а еще – кто подставил пожилого дипломата. Лине давно поняла, что за аферой с поддельными монетами стоят не жуликоватые таджики, косившие под строителей, и не простоватые барыги, облапошивавшие доверчивых дамочек на рынках, а кто-то намного более серьезный.
Провенансы поют романсы
«Допустим, Иннокентий Бармин скрывался в клинике от крестного отца монетной мафии, – размышляла Лина. – Значит, бывший дипломат знал что-то такое, за что его могли убить. Похоже, мафиози решил подло подставить Бармина и в случае малейшего срыва криминальных планов все на него свалить. Недаром же этот мерзавец размножил фотографии Иннокентия и раздал их своим шестеркам на рынках, а потом парочку из них увидела Элеонора. Неплохо придумал, гад! Впрочем, если этот криминальный тип имеет отношение к антикварному рынку, то его непременно должен знать кто-то из столичных антикваров. В общем, придется еще раз наведаться в антикварный салон, хотя мне там вряд ли обрадуются».
Консультант антикварного салона Ольга взглянула на Лину с подчеркнутым равнодушием. Наверное, вспомнила, как та заявилась к ним с фальшивыми монетами. Лина постаралась задобрить эксперта и улыбнулась Ольге как можно лучезарнее:
– Ольга, я пришла к вам за советом. Вы опытный консультант, наверняка всех в вашем закрытом антикварном сообществе знаете…
Дама была явно польщена, однако поспешила уточнить, что Москва большая и всех антикваров мегаполиса знать просто невозможно.
– И все-таки… Вы не помните, кто в последнее время особенно интересовался старинными монетам?
– Погодите, дайте-ка подумать… Ну да, несколько раз заходил элегантный господин. Интеллигентный такой дядечка, пожилой. Купил у нас пару монет и несколько медалей. У него еще имя было такое… в общем, редкое.
– Иннокентий? – подсказала Лина.
– Да-да, кажется Иннокентий.
– А он не говорил, для кого покупает эти «цацки»?
Ольга взглянула на Лину с легким превосходством:
– Видите ли, милая дама, в мире антикваров заказчик обычно предпочитает остаться неизвестным.
– Ну, а все-таки… Есть же салоны, которые специализируются на медалях и монетах?
Терпение у Ольги иссякло. Она дала понять, что беседа окончена, под тем предлогом, что в салоне появились новые посетители. На прощание продавец-консультант заметила:
– В кризис у нас торгуют всем, что удается взять на комиссию, разница между салонами почти стерлась. В общем, если дома отыщете какую-нибудь действительно цен ную вещь – милости просим к нам, а пока я вынуждена с вами проститься.
Лина брела по улице и размышляла:
«Надо поискать в интернете адреса антикварных магазинов. Иннокентий Бармин – мужчина немолодой, вряд ли он согласился ездить на работу через весь город. Вероятно, его работодатель живет и работает где-то неподалеку от его дома».
Прибежав домой, Лина включила интернет и набрала в поисковике: «Антикварные магазины в районе Бронных улиц, Патриарших прудов и Пушкинской площади». Высветилось несколько адресов и телефонов. На одном из сайтов висел баннер: «Принимаем на комиссию старинные медали и монеты».
Лина сделала глубокий выдох и набрала нужный номер.
– Слушаю вас! – раздался в телефонной трубке вальяжный мужской голос.
– Вас могла бы заинтересовать памятная медаль с профилем Екатерины Второй? – Лина старалась говорить так, чтобы ее голос звучал как можно тверже.
– Извините, но у нас уже два экземпляра недавно сдали на комиссию, покупатели на них пока не объявились, так что вряд ли, – сухо ответил мужчина.
Лина испугалась, что он сейчас повесит трубку и брякнула первое, что пришло в голову:
– А можно вам показать картину, доставшуюся мне по наследству от бабушки? В семье всегда говорили, что это подлинник Натальи Гончаровой. Русский авангард.
– Что, и провенанс имеется? – ехидно поинтересовался мужчина.
– Разумеется, – заверила антиквара Лина, хотя это слово слышала впервые. Ну ничего, сейчас она «погуглит» незнакомый термин и будет в теме.
– Что ж, приносите ваш, с позволения сказать, «шедевр», – неохотно согласился мужчина. – Послезавтра я буду целый день в салоне. – Мужчина продиктовал адрес и сразу же отключил мобильник.
Лина опустилась на стул и тихонько заскулила. Что она натворила! Во-первых, никакой картины Натальи Гончаровой у нее, конечно, не было. На стене в прихожей висела уменьшенная копия одного из натюрмортов художницы. Эту копию когда-то ей подарил студент театрально-художественного училища Митяй, который был в то время в нее безнадежно влюблен. Во-вторых, никакого такого «провенанса», что бы ни означало это слово – у нее тем более не наблюдается.
Лина набрала в поисковике:
«Что такое провенанс?».
Через секунду интернет сообщил:
«Провенанс – история владения художественным произведением или антиквариатом, а также его происхождение».
«Час от часу не легче, – расстроилась Лина, – История о том, как Митяй, краснея, двадцать лет назад вручил мне сей «шедевр», антиквара вряд ли устроит. За этот ученический этюд преподаватель влепил Митяю четверку с минусом. А как объяснить антиквару происхождение картины? В ночь перед экзаменом Митяй сделал копию со старой репродукции, используя главным образом те краски, которые смог тогда купить на стипендию. Черт побери, что же делать? Мне по-любому надо заглянуть в глаза этому господину, чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения».
Внезапно Лину осенило, и она набрала телефон Даши. Даша была дочкой Лининой подруги Люси. Девушка недавно окончила Высшее Строгановское художественно-промышленное училище по специальности «искусствоведение». Только Даша могла помочь Лине провернуть ее сомнительный план.
– Даш, привет, очень нужен твой совет, – сходу обрушилась Лина на девушку и вкратце обрисовала ей проблему.
– Вы бы лучше со мной посоветовались перед тем, как фальшивые монеты в антикварный тащить, – проворчала Даша. – По крайней мере, вас бы там не подняли на смех. Не говоря уже о том, что сбыт фальшака – вообще-то пахнет криминалом.
– Да ладно, Даш, проехали. Давай к делу. Можешь сбацать для меня небольшой провенансик? Помнишь, у меня картинка в прихожей висит? Вот к ней нужна бумага, которая называется этим заковыристым словечком.
– Что значит «сбацать»? Вы вообще понимаете, о чем говорите? – возмутилась Даша. – Это, между прочим, подсудное дело – выдавать копию за подлинник. А точнее – мошенничество в особо крупных размерах, учитывая цену на русский авангард.
– А если написать и оформить эту бумагу так, чтобы сразу видно было, что это туфта? – настаивала Лина. С претензией на оригинал. Ну что-то типа «Оскара», врученного в детском лагере отдыха на фестивале юных талантов…
– На фига такая клоунада? – удивилась девушка.
– Длинная история, потом объясню. – Лина вошла в раж и не собиралась отступать. – Надо, чтобы из этой бумаги сразу можно было сделать вывод: мол, Ангелина Томашевская, она такая…ну такая придурочная домохозяйка, слишком доверчивая и очень дремучая. Типа она хотела, как лучше, а ее облапошили нечистые на руку люди. Взяли с нее деньги, кстати, совсем немного, учитывая цену русского авангарда на рынке, а всучили дешевую поделку. Должно быть сразу видно, что этот, с позволения сказать, «провенанс», состряпан младшим учеником начинающего дизайнера. В общем, необходимо, чтобы у одного скользкого типа, антиквара, поначалу не возникло сомнения в моем слабоумии.
Через час Даша прислала Лине по е-мэйлу файл с «провенансом». Документ оказался полноцветным, с витиеватым шрифтом и в довершение всего был заключен в рамочку с завитушками. Одним словом, «провенанс» был оформлен наподобие Почетного диплома, какие выдают в начальной школе за отличную успеваемость.
Лина понаставила в разных местах заковыристые подписи и сразу же начала названивать Башмачкову.
– Привет, писатель! Не хочешь прогуляться в район Патриков?
– Ну наконец-то ты взялась за ум! – обрадовался Башмачков. – Забросила свои глупые фантазии и начала заботиться о здоровье. Омар Омарыч, помниться, настаивал, что тебе необходимы ежедневные длительные прогулки.
– Вот именно! Кстати сказать, если тебя волнует мое здоровье и, возможно, моя жизнь, ты должен составить мне компанию.
Башмачков хмыкнул в трубку что-то невразумительное. Он понял, что Лина, как обычно, не оставила ему выбора.
Иннокентий Бармин и Марианна Мухина явились в Домодедово за несколько минут до окончания регистрации на чартерный рейс. Иннокентий постарался одеться как можно незаметнее, но все равно их пара бросалась в глаза. С первого взгляда было понятно, что это не отец с дочерью, а пожилой папик с молодой любовницей. Иннокентий краем глаза ловил неободрительные взгляды немолодых тетушек, стоявших в очереди на регистрацию вместе с детьми и внуками. Пожилой джентльмен, на котором коричневая кожаная куртка и обычные джинсы смотрелись так, словно он был английским лордом, и эффектная девушка с рыжими волосами, одетая в куртку изумрудного цвета и бежевые брюки поневоле привлекали внимание праздно ждущих своей очереди людей. У пары был минимум багажа, словно они собрались не в курортный город на неопределенное время, а в Питер на два дня. Старик отвечал за чемоданчик на колесах, на спине его спутницы был небольшой рюкзачок, а в руке она держала целлофановый пакет с лекарствами в дорогу, надувной подушкой под голову и с другими полезными в полете вещами.
– Уважаемые пассажиры, пожалуйста, поторопитесь! Через десять минут регистрация на Тиват заканчивается, – строго предупредила очередь девушка за стойкой. Перед Барминым оставалось всего два пассажира. Марианна достала прозрачную косметичку с документами и извлекла оттуда паспорта и билеты. Неожиданно кто-то тронул ее за локоть. Мухина недовольно обернулась. Перед ней стояло трое. Красивая девушка, одетая в светлое кашемировое пальто, и двое мужчин лет тридцати пяти в обычных куртках и джинсах.
– Гражданка Мухина и гражданин Бармин, вы задержаны для дачи показаний, – один из мужчин предъявил паре красные корочки. Марианна подняла глаза на полицейского, и ее лицо, молочно-белое, как у всех рыжих, стало еще бледнее.
Тем временем внимание Бармина привлекли отнюдь не полицейские в штатском, а элегантно одетая молодая дама.
– Верочка! – голос Иннокентия дрогнул.
– Папа! – воскликнула девушка и бросилась к Бармину на шею. Затем она ревниво оглядела Марианну и брезгливо поморщилась. Лицо Верочки недвусмысленно выражало презрение и одновременно любопытство.
Иннокентий тем временем осторожно разомкнул руки дочери, приблизился к Марианне и слегка приобнял ее, дав понять, что они пара и путешествуют вместе. Затем Бармин принял суровый вид, перевел взгляд на полицейских и строго спросил:
