– …Копыта-то подбери с прохода! Ни пройти, ни проехать аааа!
– Чего это тебе мои ноги помешали! Идёшь и иди!
– Ты повыступай ещё! Щас как двину аааа!
– Говорят, иди и иди!
– Ах, ты аааа ббббб ааааа аааа, что ли?! Аааа! Ааааа захотел?! Аааа ааааа!..
– …Ругательства?!
– Ну да. Из песни слов не выкинешь. Это же тоже часть культуры в широком смысле. Я-то, пожалуй, и не помню, как он ругался спьяну, зато помню, как их сын, брат мой двоюродный, воспроизводил подобное народное творчество иногда. Очень сочно! Он же чистокровный финн! – опять же это по моему мнению: для финнов из Финляндии мы, если и финны, то второсортные. Усы торчком и… самое что ни есть народное творчество по-фински! Оч-чень! Мои двоюродные, которые там под Ленинградом выросли, они значительно больше финны, чем я. И в смысле языка, и причастности к финской общности, церкви, к Ингерманландии вообще. Для них это всё было гораздо ощутимее… А помните, я говорил, как их отца заставили стать эстонцем в армии?!
– Да-да, помню!
– Так мои двоюродные теперь – не все, а те, которые по отцу национальность брали, – так они теперь эстонцы по документам! Вот так! Матом по-фински, по национальности эстонцы, а гражданство российское!
– Да, непростая судьба. А они не захотели в Финляндию, как Вы, поехать?
– А зачем? Они же дома. Их мама после войны, пусть и невообразимой ценой, но смогла остаться на родине. А в девяностые их никто уже и не выгонял – тогда люди сами разбегались, да помирали… И правильно, что не поехали… И слава богу… Дома всегда лучше… Мне в Россию? А куда? А что там делать? А работа? Я в советское время рос. Тогда всё было просто: учёба-практика-работа-пенсия. Я к другому не приучен. Да и вообще не все люди бизнесменами и пройдохами рождаются.
– Пройдохами?
– Ну я же говорю, я из другого мира! У меня другое мировоззрение! Для меня, если бизнесмен – значит украл. Если не он, то его предки. Я ведь, если сумею подешевле купить и подороже продать, то это значит, что я обманул кого-то! Если я дерьмо бесполезное сумею завернуть красиво, отрекламировать и продать – значит, я вор!
– Существуют ведь вполне легальные и достойные способы вести бизнес…
– Да причем тут легальные или нелегальные! Как может быть справедливым то, что человек, какой бы умный он не был и что бы он не изобрёл, становится миллиардером, и на него, как муравьи или как рабы, трудятся миллионы людей?
– Это трудная дилемма. Мир так устроен.
– Неправда! Мир так не устроен. Так устроено человеческое общество, да и то не всегда и не везде. А где вы в природе вне человеческого общества подобные примеры найдёте? Представьте, соловей что-нибудь споёт сейчас такое классное, что остальные ему червяков до смерти будут носить за бесценный вклад в искусство соловьиного пения. И его птенцам! И птенцам его птенцов! И так до бесконечности. Какой в этом смысл? Хотел классно спеть? Ну и спел! Ну и молодец! Спел, и иди червяков копать!.. Да бог с ними!.. Ну хорошо, не с пройдохами, а с людьми, имеющими выдающиеся организаторские способности в области промышленности и торговли!..
– Ха-ха-ха!
– Но ведь эти способности не у всех людей имеются! Помню, когда в девяностые всякая всячина наружу повылезала, так кришнаиты в свою – как бы это… поделикатней… не знаю, как поделикатней! – короче, соблазняли в свою веру. Они тогда на своих ознакомительных молебнах – я ведь любопытный, нужно было мне нос туда сунуть – так вот, там рассказывали про древнеиндийское учение Веды, которому уже тысячи лет. Или Веда?.. Так там уже тысячи лет назад понимали, что люди рождаются с разными способностями, и не может кто угодно стать кем угодно. Наверное, кастовая система в Индии – это такое извращённое следствие этой вполне логичной мысли. Конечно, я не знаю, насколько там на этих молебнах правдиво – совсем такое слово не подходит – ну не знаю, чего там было больше: пропаганды или истории? Наверное, всего в меру, раз некоторые клевали на это. Правда, после звенящей пустоты девяностых многие клевали хоть на голый крючок…
– Вы думаете, это была пустота девяностых, пустота после развала Союза? Не пустота, образовавшаяся в умах в советское время?
– Может быть, можно и так сказать. Но мне кажется, что в советское время в головах была всё-таки не пустота, в головах была построена достаточно стройная система…
– Построена?
– Извините за циничность. Как угодно. Я вовсе не пытаюсь оценивать сейчас: хорошо это или плохо. В голове была просто другая информация, и мы не знали ничего, ну, например, о кришнаитах. А когда эта наша советская система была резко устранена кучкой очередных революционеров, тогда пустота и образовалась…
– Кучкой революционеров?
– Ну а как ещё? Помнится, даже какие-то выборы… или опросы проводились перед развалом Союза – народ был за сохранение государства. Народ любит стабильность!.. Так вот, старая система просто исчезла, и только тогда возник вакуум в умах! Вот тогда туда и потекла вседозволенность, анархия и веры всякие экзотические!
– А разве это не позитивный сдвиг, когда у людей появляется выбор, когда люди узнают о том, о чём им не позволяли знать раньше?
– Выбор между кришнаитством и буддизмом – это позитивный сдвиг? Допустим. А выбор между смертью от наркоты или от водки палёной – это выбор? А выбор между голодной смертью и смертью от удара кирпичом от того, кому водки или травки не хватило – это выбор? А выбор между эмиграцией туда и прозябанием тут – это выбор? Это ведь следствие того резкого и, как Вы говорите, позитивного сдвига! Да! Доступность знаний – это прекрасно! Но произошла и масса других, негативных сдвигов! Что-то делали не так! Один микроскопический плюс и столько сопутствующих ему минусов!
– Почему микроскопический!
– Да на кой мне леший это кришнаитство!!! По их вере можно есть одни бананы, а чеснок нельзя! А мы в России чеснок любим! А от бананов аллергия на заднем месте и мухи заморские – у нас и своих мух хватает!.. Да! Извините! Я утрирую!.. Но почему Вы думаете, что того уровня, который Россия имеет сейчас – во всех смыслах – нельзя было достичь поступательно и без революций?.. Ещё раз хочется сказать, слава богу, что не было гражданской войны в девяностые! Да, народ умирал, но всё-таки не убивал друг друга целенаправленно… А как же кришнаиты бананы-то едят? Им же нельзя живность никакую! Как же они этих мух из бананов выковыривают? Вот вопрос!..
– Мне кажется, что Вы каким-то парадоксальным образом… в Вас совмещается и любовь ко всем людям и какое-то… неприятие. Вы постоянно выковыриваете вот этих самых мух банановых!
– Ну почему парадоксальным? Я люблю людей. Но только не тех, которые кормить бананами меня насильно пытаются – ни с мухами, ни без. Вам нравятся бананы? Ну и ешьте! А мне оставьте, к чему я с детства привык. Люди действительно любят стабильность. Я яблоки люблю, да и чеснок тоже… со свиным хрящиком… Слава богу!.. Вы знаете, когда всё это начиналось в Эстонии – в советское время ещё – я тогда переписывался с товарищами по армии…
– Вы служили в советское время?
– Да, два года. Ну и в одном письме я написал товарищу о происходящем в Эстонии, а он на Урале жил, то есть ему всё, что в Прибалтике и в столицах происходило, было вообще, как на Луне. И я написал, дескать, хорошо, что пока на улицах не стреляют. Ну я – Вы заметили – говорю иногда вслух то, о чём другой, может, и промолчал бы. Не знаю, безрассудство это или глупость… или излишняя доверчивость, вера в людей, в добро? Так вот, я написал, а потом, послав, подумал, что не стоило бы так… малодушно, трусливо – товарищ на Урале! он ведь не поймёт! И он действительно мне тогда не ответил, и не писал больше – ну и бог с ним! я не обижаюсь – а сейчас я опять говорю, слава богу, что не стреляли, что не дошло до гражданской войны! Пусть я тут и распаляюсь о каких-то своих мелких проблемах, но смогли же тогда разбежаться без крови! И у меня дети растут, и у них дети… Жаль, конечно, что всякие идиоты заморские палкой в наш муравейник тыкают. И знаете, я думаю, они действительно верят в то, что они избранные и имеют право этой самой палкой тыкать. Мы даже тогда в девяностые к крови не скатились, а они теперь в шестидесяти километрах от российской границы в моём когда-то родном городе Кохтла-Ярве окопов понарыли и палкой оттуда в нас тыкают. Я хоть и знаю, что какие-то страны всегда умели нажиться на чужой крови, но так трудно принять это сердцем… Скорее, я даже и не могу… Ну нельзя же, в самом деле, защищать какой-нибудь там Техас находясь в десяти минутах полёта от Питера. Финны тоже в двадцатые годы пытались себя защитить, добившись границы в двадцати километрах от Питера. Чем это закончилось? Жаль, но они начинают это забывать, вернее, они этого и не признают… Как же можно не понимать, что в двадцати километрах от Питера или в десяти минутах полёта от него ты не защищаешься, а нападаешь? Вам так не кажется? Или я какой-то ненормальный?
– Вы поднимаете тяжёлые темы. Мне, как журналисту, нужно пытаться… зафиксировать факт, а не давать ему оценку. Я стараюсь. Не всегда получается, но стараюсь… Конечно, и у меня есть своя точка зрения, и иногда хотелось бы её высказать, но человеку публичному это делать трудно: нужно постоянно следить за своими словами – последствия от одной неосторожной или необдуманной фразы могут быть непредсказуемыми… Так как же с переездом? Может быть, Вы могли бы в России как писатель и дальше продолжать?
– Звучит заманчиво, но… Вы сказали «писателем».
– А Вы себя писателем не считаете?
– А Вы писателем называете того, кто пишет, или того, кто за это ещё и деньги получает?
– А что для Вас является мерилом успеха?
– Журналист спрашивает, а не отвечает, не так ли?
– Ха-ха-ха!
– Если говорить о какой-то попытке измерить успех, то для меня успехом было бы уже то, что книгу напечатали бы, и текст можно было бы не только увидеть, но и пощупать. Но ведь ещё и жить на что-то надо. Конечно, то, что является достижением для одного, другой и не заметит – всё ведь относительно. И наоборот: желают многие того, что я имею, я же, глупец, о том жалею!
– У Вас высокие запросы?
– Бросьте, какие запросы? Чтобы жить достойно в сегодняшней России, нужны деньги. Мне кажется, что теперь для всего и везде требуется только жилка торгаша. Я ведь не в замочную скважину особняка на Рублёвке подглядываю и не для девочек-подростков тысяча первую пустышку творю. И не детективы: ни женские, ни мужские, ни исторические, ни современные. Да и пишу я медленно. Ни жилья, ни зарплаты, ни связей, ни бизнес-хватки. Это в Советском Союзе в кочегарке по ночам подрабатывали и стихи писали. Сейчас деньги нужны, чтобы жить. Теперь и кочегарок-то, наверное, нет, в которых писатель мог бы без высшего кочегарного образования подрабатывать. Меня в России даже в шахту уже не возьмут. Да если бы я в Россию в своё время переехал и в шахте продолжал бы работать, я бы уже, наверное, на пенсии там был. А в Финляндии мне ещё бог знает сколько лет заменители кочегарок искать, пока от меня не отстанут.
– В каком смысле отстанут? Там тоже есть закон о тунеядстве, как у нас в советское время?
– Там всё к деньгам привязано. Не знаю насчёт закона о тунеядстве – не слышал. Но если пошлют на работу или на курсы какие-нибудь, не очень-то откажешься: денег платить не будут, а жить-то надо на что-то. Кто-то умеет отвертеться. Ну алкаши всякие, беженцы многодетные, цыгане финские. Наши тоже умельцы-пройдохи есть. Я не говорю, конечно, об инвалидах или стариках – тут всё понятно.
– То есть многие люди получают какие-то пособия от государства? Наверное, поэтому у нас такую модель государства называют «скандинавским социализмом»?
– «Кто не работает, тот не ест» – это было при нашем социализме. Но у нас работу всем организовывали – «не умеешь – научим, не хочешь – заставим» – хоть много и не платили. А там капитализм, но тем, кому работы не хватает, с голоду всё-таки умереть не дают. И коробок под мостами там не найдёшь – хотя есть, конечно, оригиналы, которые общество сознательно отвергают, но это исключения.
– Это ведь недешёвое удовольствие для государства?
– Конечно. Это один из плюсов финских, которые Вы из меня как-то пытались выдавить, да я был не в том настроении. Я хоть и сказал пренебрежительно про цыган, алкоголиков да наших умельцев, но, если серьёзно – это ведь всё серьёзные проблемы, которые имеют объективные причины. Алкоголизм – это болезнь, с которой многие люди не в состоянии сами справиться. Так же и наркозависимость. Так что? На помойку их выкинуть? Все ведь люди! Цыгане? Они ведь не лентяи, которые не хотят в общество интегрироваться. Есть какие-то причины, почему так происходит. То же и с беженцами, и вообще с приезжими.
– А откуда берутся средства?
– Налоги высокие и прогрессивные: чем больше доход, тем больше налог.
– А бизнес в тень не уходит?
– Уходит, кто умеет, но их стараются контролировать. Ну и мораль… сознательность какая-то. Наверное, лютеранская церковь влияет, традиции. Как-то ведь старались помогать бедным людям и раньше. Я помню, в «Эмиле из Лённенберги» Астрид Линдгрен – очень добрая книжка – там есть момент, где бедняков описывают в доме престарелых того времени. Там Швеция, но те же лютеранские традиции.
– Помнится, там бедняки не очень себя хорошо чувствовали!
– Да, но сам факт, что о них хоть как-то старались заботиться! Сейчас просто другие возможности – идея ведь та же!
– Ну хорошо… Извините, но складывается впечатление, что Вы, вроде, и хотите переехать, и занятие нашлось бы, и я Вас уговариваю, а Вы упираетесь!
– Вы же мне не рабочее место предлагаете. Всё должно как-то созреть… Ну я же говорил: поступательно, естественным образом, без революций!.. Может быть… Всё может быть… Я просто свои мечты боюсь раньше времени пускать на лужок пастись – а вдруг моих пушистых нежных овечек какая-нибудь дрянь сожрёт бездушная… современная, наглая, напористая, образованная… красивая – как говорится, ничего личного, просто бизнес!
– Ха-ха-ха! Да-да-да!.. Понимаю!.. За пушистыми овечками глаз да глаз нужен!..
…Кому нравится крем-брюле – кому свиной хрящик. Илюхе нравился свиной хрящик, а что такое крем-брюле он и не знал (не знает и до сих пор). Когда дома готовили холодец, для него это был праздник (не говоря уже о том, что холодец к праздникам как раз и готовили). Он усаживался на своё любимое место между холодильником и кухонным столом… Нужно заметить, что на их кухне было два места, закреплённых негласными правилами за отцом и за Илюхой. С тех пор, как Илюха начал что-либо понимать или же, другими словами, с тех времён, до которых он мог дотянуться в своей памяти, стул между холодильником и столом был его местом. Кухня была небольшая… ну не такая уж и маленькая, если сравнивать с хрущёвкой, в которой жил его друг Генка. Илья жил в сталинском доме. Его, вроде как, строили ещё немецкие военнопленные после войны. Так вот, стул Илюхи был между холодильником и столом, а на стуле стояла скамеечка, и таким образом он оказывался на одном уровне с остальными членами семьи, а потом и выше, по мере роста Илюхи. Стол стоял у окна, и на противоположном от Илюхи конце стола было место отца. Остальные места не были закреплены ни за кем. Кто где сидел ранее, Илюха помнить не мог, но стул со скамеечкой перешёл к нему, видимо, по наследству от брата, который был на девять лет старше. Раньше с ними жила баба Паня, мама отца. Потом она получила одну комнату в двухкомнатной квартире в Йыхви напополам с другой старушкой. Это самый последний многоэтажный дом там в самом конце (или начале?) Йыхви, если ехать в Нарву. Там она жила до тех пор, пока не стала совсем старенькой и не переехала к тёте Вале, или к «коке Вале»72, как её звал Илюха, пока был маленький – тётя Валя была ещё и его крёстной… Ну это отдельная история, а вот было ли у бабы Пани своё место за столом, этого в памяти Илюхи не сохранилось. Так вот, холодец! Холодец варится долго, и поэтому разбирать его начинали довольно поздно вечером. Илюха взлетал на свою жёрдочку между холодильником и столом и ждал свиных хрящиков. Для холодца старались купить свиных копытцев, хотя, конечно, варили из того, что было в магазине, но копытца были самыми, по мнению Илюхи, вкусными! Мама или бабушка разбирали… Наверное, нужно объяснить, что такое разбирать холодец – это отделять мясо от шкурок, косточек и хрящиков… Опять же, это смотря что считать главным блюдом! – по мнению Илюхи, разбирать – это отделять косточки, хрящики и шкурки от мяса. Мясо и шкурки в холодец, а косточки, хрящики и… и шкурки на тарелку. Вот их-то и любил грызть Илюха. Конечно, это случилось не вдруг, а по примеру отца. Так что, мама или бабушка разбирали, а отец и Илюха – догрызали. А ещё отец любил селёдочку и килечку. Раньше селёдка продавалась в таких больших банках – килограмма три, наверное. Потом стали и поменьше банки выпускать… А ты видел, как кильку кушают, пряного посола? Нет? Ну, что ты! Это надо испытать каждому человеку хоть раз в жизни! Тебе должно быть стыдно! Вилочка в левой руке, ножичек в правой! Вилочку втыкаем в спинку, а ножичком надрезаем хребеток за глазками. Но не отрезаем до конца! Ни в коем случае! Далее ножичком вспарываем брюшко и выскабливаем потрошка! Вот так! Головка с кишочками на кладбище направо, тушку на склад налево! И следующую точно так же, и так все пятьдесят две штучки. Ну что же, что мелочь! Зато процесс! Процесс какой! На ржаной хлебушек маслица! И килечку сверху! М-м-м! Потом чайком упьёшься с толстым удовольствием!........ О чём это я??? Килечка?.. Хрящики… А-а-а! Илюха!.. Илюха…тётя Валя!..
– …Ой, извините, ради бога!
– Ничего, не беспокойтесь!
– Я не сильно Вас толкнула?! Очень уж что-то качнуло!
– Ничего-ничего! Это на стрелках…
– А можно спросить, Вы не на этой станции сели?
– Вообще нет, но я во время остановки на вокзал ходил. А почему Вы спрашиваете?
– Да у Вас ботинки жёлтые. Вы случайно…
…тётя Валя…тётя Валя… так вот, тётя Валя с дядей Мишей хоть и получили наконец нормальную квартиру с удобствами на Тридцать втором квартале73, но поскольку привыкли к Доку, да и к земле тянуло, то купили там себе участок садовый – ну не сидеть же дома перед телевизором всю жизнь! (Для поколения, выросшего в городе, необходимо пояснить, что «удобства» – это вода, текущая из крана в стене квартиры, поступающая неизвестно откуда и утекающая неизвестно куда.) Генка, сын их, как только пришёл с армии женился на внучке бабы Паниной подруги (они все жили на Доке рядом) и уехал к жене в Ленинград. Садовый участок за противотанковым рвом – там метров триста до их бывшей квартиры в коттедже. Дядя Миша был рукастый, да и столяр по образованию, хоть и проработал почти всю жизнь в шахте. Так что – всё сам! Построил на участке небольшую времяночку – это как водится – надо же где-то жить! Потом взялся за более масштабный проект – большой сарай, где впоследствии был гараж, баня с комнаткой и помещение для животных, которые были всегда, хоть и в разном ассортименте и количестве: свиньи, кролики, куры, нутрии – познания и опыт тёти Вали и дяди Миши в садовых делах были разнообразными и глубокими (про собак и кошек и говорить нечего! – они были всегда). Участок был большой, и часть его была отдана под огород тёти Валиному брату, то есть отцу Ильи. Так что Илья бывал там часто и после работы, благо шахта была рядом, и в выходные – полить, парник открыть, клубнички поесть – мало ли дел на огороде!
Для капитального сарая нужен фундамент. Если не по всему периметру, то хотя бы в несущих точках. Копать – было для дяди Миши делом привычным. Когда Илья пришёл на огород после работы, дядя Миша копал в определённых местах ямы для этого самого фундамента. Ну копает и копает! Илья своим делом занят, дядя Миша своим. Никого больше не было. Когда Илья подошёл, – может, домой уже собрался, да подошёл попрощаться, да собаке Найде живот почесать – то увидел, что дядя Миша как-то так осторожненько что-то в яме руками разгребает.
– Ты, Илья, отошёл бы подальше, – сказал дядя Миша спокойно, но с необычными нотками, которые Илюха тут же усёк.
Илья подошёл и глянул в яму. На дне в рядок лежало несколько боеприпасов для миномёта.
– Может, сообщить куда надо, пускай сапёры разбираются? – предложил Илья.
– Да они мне весь сад перероют. Буквально за забором ров противотанковый! Дьявол бы их побрал! – не повышая голоса выругался дядя Миша.
– Сам, что ли? – спокойно спросил Илья. Он не сильно испугался. Вернее, посчитал стыдным испугаться, потому и не испугался. Дядя Миша в яме этим минам пузо гладит, а он домой побежит? – Немецкие, наверное, – предположил Илья. Немцы заняли Эстонию быстро и успели тут основательно окопаться. Даже шахта, которая была отсюда в двадцати минутах ходьбы и на которой работали и Илья, и его мама, и его брат, и брата жена, и дядя Миша, основывалась немцами. Рядом с шахтой при немцах было три концлагеря для рабочей силы.
– Шут их знает! Может потихоньку отвезти и в озере утопить?.. Да боже ж ты мой, если сапёры приедут, … … мать! Вот тогда будет промблема!
Дядя Миша в грязной майке присел на край ямы и закурил.
– Может, ты пойдёшь? – ещё раз спокойно предложил он.
– Да если до сих пор не взорвались, то вряд ли теперь что будет, – успокоил его и себя Илья.
– Ну ты всё же близко не подходи, а то мамка твоя мне потом голову оторвёт, – попросил дядя Миша. Он осторожно достал и положил на мягкую свежую землю три мины. Потом постелил в багажнике своих «Жигулей» одеяло и уложил их туда. С собой он Илью не взял. Утопил в каком-то ближайшем озере – их в округе было множество. Раньше всё было так – всё сам – и швец и жнец… и сапёр. Похоже, дядя Миша никому об этом не рассказывал – Илья тоже.
Когда дядя Миша умер, тётя Валя выла, не переставая. Это Илья знал от своей мамы, которая была у них в гостях как раз тогда: в две тысячи первом году. После смерти мужа тётя Валя ударилась в огород, наверное, чтобы забыться… но не забыла. В марте умер дядя Миша, а в мае – тётя Валя. Их похоронили рядом с дедом Георгием, бабушкой Паней, бабушкой Пашей – старшей сестрой бабушки Пани – и двумя тёти Валиными девочками-близняшками, одна из которых родилась мёртвой, а вторая прожила неделю. Почему-то в те годы умерли многие родственники Ильи: умер отец, умерла тётя Аня – мамина сестра, умер крёстный Петя – двоюродный брат отца, умерла тётя Валя с дядей Мишей. Случайность?.. В годы после развала Союза умерло много людей. Видимо, люди умирали не только потому, что подошло их время – умерла их страна, и они не видели для себя уже никакого будущего – их будущее умерло…