Олег Механик
Караоке а-ля русс
24
Карлик берёт со стола револьвер и нажимает на какой-то рычажок, после чего барабан с щелчком отходит в бок, обнажая пять забитых гильзами камор. Он не спеша достаёт гильзы одну за одной и небрежно бросает их на стол. Цилиндры из жёлтого металла звенят и весело пританцовывают среди закусок, после чего безжизненно замирают на стеклянной столешнице. Ян бодро встаёт с кресла ; держа на весу револьвер со свороченным набок барабаном, направляется к шкафу и открывает дверцу.
– Слава богу, патронов у меня полно, – он роется в шкафу. – Когда серьёзные игроки садятся играть в карты, они достают новую колоду. Чтобы у вас не было сомнений, я тоже возьму запечатанную колоду. Он демонстрирует небольшую синюю коробку, после чего большим пальцем сковыривает с неё картонную крышку. – Из неё достану первую попавшуюся карту, – он вынимает из коробки патрон, демонстрируя его на камеры, после чего вставляет его в одну из камор барабана. – Вуаля! – он ловко дёргает рукой с револьвером, после чего барабан с щелчком становится на своё место. – Теперь мы сыграем по серьёзному!
Хищный взгляд Карлика скользит по всем присутствующим в комнате, его рот кривится в садистской улыбке. Он снова оценивает произведённый на публику эффект. Ему нужно видеть, как эти глаза наполняются отчаяньем, он хочет чувствовать заполняющий комнату запах адреналина. Ледяные волны, исходящие из серых глаз добираются даже до меня, заставляя стучать зубами в ознобе. Этот взгляд уверяет, что мы не отделаемся лёгким испугом, что этот клещ не отцепится от нас, пока не отведает живой крови. Ему нужна жертва, и он её получит.
Нет ничего страшнее, чем просто сидеть и ждать, когда нарастающее напряжение разрешится громким хлопком и стены комнаты окропятся красным цветом. Но он не оставляет нам выбора. В этой казни будем участвовать все мы, и каждый из нас вне зависимости от исхода игры будет казнён, только кто-то умрёт сразу, остальные же, будут умирать постепенно, но будут это делать каждый оставшийся день своей жизни.
– Ян! – сиплю я в трубку. (В экстренных ситуациях мой голос всегда первым даёт дёру). – Я тоже хочу играть. Позволь…позвольте мне играть вместо девушки.
– Это исключено! – Карлик берёт со стола оливку, подбрасывает её над головой, ловит открытым ртом. – Дама является украшением этой игры. – он чуть мямлит, держа оливку под нёбом словно леденец. – Вы можете себе представить накрытый праздничный стол без бутылки? Нет нет и нет. Она будет играть. – Язык перемещает оливку, под острый клык, который тут же протыкает её, разбрызгивая бесцветную солоноватую жидкость.
– Хорошо…я просто хочу играть, – голос неожиданно вернулся.– Хочу играть с вами.
– Я тоже! – раздаётся над моим плечом громовой рёв Геракла.
Карлик, криво морщась, чешет стволом револьвера за ухом.
– Слишком много желающих. Ещё одного я бы взял, так будет даже интересней. Только кто будет этим счастливчиком, я хотел бы сам выбрать. Герман покажи мне их. – Он наклоняется к ноутбуку, щурясь смотрит в экран. – Ну, кто эти два смельчака.
Мы с Гераклом, наверное, в первый раз со школы поднимаем вверх правые руки.
– Ага, вы, по-видимому, тот молодой человек, который изволил со мной общаться. Ну что же, вы мне нравитесь, пожалуй, вас я и возьму. – Бурчит Карлик, будто подбирая себе галстук на выход.
– А меня, чё? Возьми и меня! – обиженно хрипит Геракл.
– А вам, юноша, придётся остаться в зрительном зале. Кстати, что это у вас рядом со стулом. Гитара?
– Ну да…
– А кто играет? – Настороженно спрашивает Карлик.
– Я и играю…– Геракл пожимает, плечами не понимая, к чему эти вопросы.
– А вы можете спеть что-нибудь, прямо сейчас?
– Хм…да пожалуйста. – Геракл берёт гитару за гриф, кладёт её на колено, начинает пощипывать струны, соображая, чего бы такого спеть. Пару секунд потренькав струнами, он довольно кивает сам себе, вспомнив что-то подходящее. Правая рука хлёстко долбит по струнам, высекая мелодию, которую я узнаю с первого аккорда, и удручённый тишиной зал, взрывается весёлой песней, безупречно исполняемой хриплым голосом маэстро.
«А хуй тебе-е…не принимай ты за баранов на-а-ас,
Ведь все мы знаем, что ты пидара-а-ас.
А у нашей мамы голосо-о-ок,
тоньше чем на жопе волосо-ок…»
Эту, некогда любимую в нашей конторе песенку, мы называли «Сказочкой про семерых козлят». Эта похабная, подслушанная Гераклом у отца, частушка, является как бы диалогом козлят и пытающегося забраться в их дом, волка. В первом куплете, самый наглый из семерых козлят в недвусмысленных выражениях, объясняет волку, который подделал голос матери, что тот разоблачён. Во втором куплете, уже сам волк плачется, рассказывая о своей нелёгкой судьбе.
«Положил хуй на диплома-а-атию,
Всех послал к ебё-ёной ма-а-атери-и,
Отворите двери мне-е сынки-и,
Я принёс блатные пе-сенки…»
Конец песни в точности совпадает с финалом сказки. Доверчивые козлята всё-таки открывают двери хищнику. На то они и козлята.
«Тут ворвался в се-ени во-о-олк хитрее-ец,
И козлятушкам пришёл пиздец!»
Геракл, отбивает финальную дробь.
– Браво! – восторженно кричит карлик. – Здорово…очень здорово. Песенка хоть и матерная, но с большим смыслом. Прямо про нас с вами, козлятушки вы мои. Голос и исполнение, просто превосходны.
– Ну так чё, берёшь? – в голосе Геракла слышится затаённая надежда, будто он находится на кастинге конкурса «Евровидение».
– Беру! – Карлик машет рукой, с зажатым в ней револьвером. – Только гитару с собой захвати.
– Обязательно! – обрадованный исполнитель вскакивает со стула, потрясая гитарой, будто выигранным кубком.
«Поздравляю, дружище! Мы с тобой прошли кастинг на очень увлекательную игру, которая называется «Вышиби себе мозги!»» – думаю я, обводя всё это сумасшествие безумным взором.
– Герман, Напиши Диме, чтобы поставили замки на предыдущую программу…это буквально на пять минут. – распоряжается Карлик, затем тут же обращается к нам. – Я ведь не ошибусь, если предположу, что у вас есть все дубликаты ключей?
– Есть! – решительно киваю я.
– В таком случае, у вас есть пять минут, чтобы оказаться в нашей компании. Надеюсь, дорогу найдёте?
– Найдём! А как же они? – я указываю на оставшихся друзей, растерянный вид которых показывает, что они не знают, что им то делать.
– А эти два юноши, останутся. Нас уже итак слишком много, для такого маленького помещения, а я не переношу тесноты. А вашим друзьям остаётся только ждать и бояться. Почему бояться? Просто ждать неинтересно и скучно. Ждать чего-то страшного гораздо интересней. Итак…ваше время пошло.
25
Я наспех обнимаю Уксуса, тычу в бок Поночку, на секунду прижимаясь лбом к его лбу. Стараюсь сделать наши объятия обыденными.
– Не переживайте пацаны, мы всё решим! – Поднимаю сжатую в кулак руку.
– Мы не сомневаемся, брат! До встречи! – говорит Уксус и глаза его блестят.
– Ну всё, Вова пошли, время!
Я окликаю застрявшего в объятьях Поночки, Геракла, и подхожу к двери. Все карточки Буратина предусмотрительно пронумеровал маркером, согласно порядка прохождения дверей. Я прикладываю карточку с криво намалеванной чёрным цифрой «один» к пластиковой панели возле двери. Маленькая лампочка меняет цвет с красного на зелёный, и в замке раздаётся характерное жужжание.
Я открываю дверь, выходя стучу по косяку (дурацкая примета), и ещё раз машу пацанам напоследок. Квест стартовал. Мы оказываемся в узком коридоре, с глянцевым как зеркало полом, который быстро заканчивается упираясь в лестничный пролёт. Свистя резиновыми подошвами, уныло шагаю по ступенькам, чувствуя позади тяжёлое дыхание Геракла.
– Чё, Славка, страшно? – Он нарушает молчание, видимо думая подбодрить меня этим неуместным вопросом. Страшно ли мне?
– Нет, Вова!
Да, Вова! Мне страшно…ещё как страшно. Моя сжимающая карточки ладошка, мокрая от пота, а в горле пересохло, будто я глотнул вязкого клея. Я трус, Вова, но никогда тебе в этом не признаюсь. Почему? Потому что я иду в авангарде, а ты за мной наблюдаешь. Точно так же было, когда мы шли на разборки с зареченскими. Мне было страшно, потому что я знал, что они сильнее, и мы крепко получим по щам. Но я шёл, потому что сам был инициатором стрелки, и сливаться было поздно. Я шёл на ватных ногах, которые порывались унести меня прочь. Но сзади шли вы, и мне приходилось уверенно шагать, стискивая стучащие зубы. Даже когда мы на спор снимали девчонок, за своей напускной бравадой, я прятал страх. Меня трясло от мысли, что я могу потерпеть публичное унижение (что чаще всего и случалось), но всё равно приходилось с глупой улыбкой подкатывать к расфуфыренной красотке, которой такой оборванец и малолетка и в подмётки не годится. Я был вынужден казаться храбрым, из-за того, что вы за мной наблюдали. Но ты, Вова не такой. Я знаю, что ты храбрый по-настоящему. Ты настоящий, но я никогда тебе этого не скажу, так же как и того, что я трус.
Перед нами очередная дверь, я нахожу карточку с номером «два» и открываю замок. Скрипя подошвами, пересекаем большой холл.
– У тебя есть план? – спрашивает Геракл.
– Весь мой план, сделать всё, чтобы до неё не дошёл ход.
– Хм-м…да-а…план так себе. Неконкретный и туповатый. – Я чувствую спиной его кривую улыбку.
– У тебя есть что-то умнее?
Очередная дверь. Карточка номер три. Мы оказываемся в переходе, соединяющем крылья здания.
– Пока нет…просто это как-то тупо, плясать под дудочку этого недомерка.
– Под дудочку этого недомерка, Вова, пляшет весь город, криминал, банкиры, бизнесмены, депутаты и даже сам мэр. Почему ты думаешь, что он не заставит плясать нас, тем более нам есть за что. Ты уж меня прости. Я должен был остановить Буратину, или по крайней мере поставить в известность вас, – говорю я, продолжая скрипеть подошвами по глянцевому полу.
– Сейчас-то чего…дело прошлое. Нужно думать, как выкарабкаться из этой жопы, а извиняться будете потом.
– Давай решать по обстановке, дружище!
По мере продвижения по коридору, ватные ноги замедляют ход. Чем ближе мы приближаемся к этой проклятой двери, тем больше нарастает тревога, а инстинкт самосохранения, парализует разум, но какая-то его частичка ещё жива, и только она мобилизует меня прибавить шаг и поднять голову. Я знаю, для чего туда иду. Моя задача сделать всё, чтобы в Светкины руки не попал атрибут этой дьявольской рулетки.
За спиной неожиданно раздаётся весёлое бренчание гитары.
«Вместе ве-есело шага-ать по просто-орам,
По просто-орам, по просто-орам…»
Бодрый баритон Геракла разливается по коридору, отражаясь от мрачных синих стен.
«…и конечно при-ипевать лучше хо-ором,
Лучше хо-ором…лучше хо-ором…».
На моем лице непроизвольно возникает широкая улыбка. Тревогу снимает как рукой, и я переношусь в безоблачное детство.
***
Я марширую в центре раскачивающейся и горланящей кучки, одетой преимущественно в синие и коричневые цвета. Это наш класс, который участвует в смотре строя и песни. Мы с Вовиком, как всегда плечом к плечу, вышагиваем в середине строя. В отличие от класса, где нашим излюбленным местом является задняя парта, в строю мы предпочитаем находиться посередине. Передние, задние и боковые ряды всегда на виду, и это обязывает неистово маршировать и горланить песню на разрыв глотки. Посерёдке же, можно чутка расслабиться, шагать не в ногу и не петь. Передо мной кудрявая шевелюра Лысого, который распевая писклявым голоском, так трясёт башкой, что с волос, подобно снегопаду сыпется перхоть, накрывая белой позёмкой синюю ткань. Кличка «Лысый» образована от фамилии и несколько диссонирует с образом патлатого паренька.
Вовик, как обычно криво ухмыляется и держит руки в карманах. На нём синий костюм с затёртой эмблемой на рукаве пиджака и лоснящиеся вытертые штаны. Галстук на тонкой шее повязан криво, а по центру красного узла темнеет пятно, образованное упавшей на него кашей, либо соплями, так как Вова обычно пользуется этим аксессуаром как носовым платком. Перед его носом хаотично болтается огромная, толстая в кулак, коса Надьки Евграфовой.
«Спой нам песню перепёлка перепёлочка-а…»
На последнем протяжном звуке, Геракл дёргает за косичку, будто за верёвку на унитазном бачке, от чего рот у Надьки открывается шире и протяжная «а-а-а» в конце фразы звучит очень убедительно.
«Раз иголка два иголка будет ё-ёлочка-а-а…»
И снова ручонка Геракла дёргает заветную верёвочку, после чего тут же прячется в карман.
Надька не оборачивается, и лишь по малиновому цвету мочек ушей видно, насколько она зла. Но она знает, кто это делает, а главное за что, поэтому по окончанию смотра не отхлещет негодяя по морде мешком со сменной обувью. Сама виновата.
Надька сдала нас пионервожатой, что явилось следствием жуткого скандала с вызовом родителей и угрозами завуча поставить маленьких мерзавцев на учёт в комнату милиции. А дело то было дрянь. Просто Вовик, уже с детства имевший тягу к музыке и всяческим музыкальным инструментам, вздумал создать рок-группу. Вдохновившись примером таких восходящих звёзд отечественного рока, как «Кино», «Наутилус Помпилиус», «ДДТ» и «Аквариум», Вова однажды произнёс: «Они могут, а мы , что рыжие?». Репертуар можно было пока заимствовать у известных групп, благо, главный солист тоже имеется и поёт ничем не хуже.
Остальные члены группы подбирались не по музыкальным навыкам, а по единственному принципу. Все они, то есть мы, были друзьями Вовика. Дело оставалось за малым, за инструментами. В наличии была гитара отца Вовика и домбра, стянутая Уксусом с кружка, который он посетил всего один раз. Хоть все мы и были начинающими музыкантами, но подозревали, что этих инструментов недостаточно для полноценного звучания. Нужны были как минимум барабаны. Где же их взять? Ну, разумеется, в пионерской комнате. Там их столько, что можно смастерить из них целую барабанную установку не хуже, чем у «Наутилусов». Ещё там есть горн, который тоже пригодится, хотя пока не понятно как. Оставалось только придумать, как всё это позаимствовать. Собственно, там и думать было нечего. Замочек, на который запиралась комната, с ценным инвентарём, был простейшим. Такие замки вешали на почтовые ящики и открывались они, любым попавшимся под руку острым предметом. Наша пионервожатая Тамарка, либо не знала об этом факте, либо не могла предположить, что кто-то может позариться на пионерский инвентарь, но на любое плохо лежащее имущество в то время всегда находились охотники.
Всё шло, как по маслу. После уроков мы с Вовиком зашкерились в предбаннике, находящегося в подвале тира, где часа два сидели на ступеньках, дожидаясь вечера. Под покровом сумерек, стараясь быть незамеченными техничкой, мы выбрались из подвала и порскнули на запасную лестницу, которая находилась рядом. Запасной выход не закрывался, и в дневное время там просто ставили двух дежурных, до сих пор не понимаю зачем. Мы беспрепятственно зашли в дверь, от которой было буквально два шага до заветного кабинета. Дежурное освещение ещё не включили, поэтому всё вокруг было окутано голубыми сумерками. В этих сумерках мы и наткнулись на Надьку, которая как раз направлялась из коридора к лестнице. Непонятно, что она там делала, а мы и не интересовались, лишь обменялись при встрече глупыми улыбками. Мы и предположить не могли, какую опасность таит за собой это случайное столкновение, и продолжили путь.
Вова за секунду вскрыл замок, дверь со скрипом отворилась и мы оказались внутри. В маленьком кабинете было уже темно, так как узкое слепое окно находилось под самым потолком. Мы примерно знали обстановку пионерской комнаты, поэтому двигались почти на ощупь. Нашей задачей было захватить трофеи в виде трёх барабанов и горна. Одолженное без спросу имущество планировалось протащить через узкий коридор, который заканчивался холлом. Затем оставалось открыть окно, шпингалеты и рамы которого, были предусмотрительно очищены от краски, и выбросить всю музыку на улицу, где должны находиться Уксус и Поночка. Вот и вся недолга.
Первым делом мы обнаружили барабаны. Они стояли двумя небольшими стопками, возле письменного стола, заваленного рулонами ватмана. Вовик с видом знатока, перетасовал обе стопки, выбирая подходящие барабаны. Он подымал каждый на уровень уха и постукивал пальцем по белой пластиковой перепонке, походя в этот момент, то ли на шамана, то ли на азиата, выбирающего подходящий арбуз. Отобранные инструменты Вовик укладывал на заботливо подставленные мной руки. Отобрав три штуки и выровняв, стопки, чтобы не было заметно пропажи, Вовик на секунду остановился в замешательстве.
– Чё? – шепнул я.
– Я хотел ещё горн, а чё то не вижу. – прошипел он в ответ.
– Трубы там, наверху. – я ткнул пальцем в направлении деревянной антресоли, располагавшейся вдоль стены. Мерцающие в темноте горны стояли вертикально на высоте двух метров от пола. Вовик попытался дотянуться до одного, но не достал в виду мелкого росточка. Окинув взглядом заваленное рулонами стенгазет и подшивок с журналами, помещение, Вова не нашёл лучшей подставки, чем используемый для игры на пианино, стул с регулируемой стойкой. Он подтащил тяжёлый стул к антресолям и взобрался ногами на круглую сидушку. Всё бы было прекрасно, если бы он решил взять ближайший к нему горн, но наш музыкальный эстет зачем-то потянулся за самым дальним. Нетвёрдая нога крутанула сидушку, которая, сделав оборот вокруг своей оси, сбросила с себя ненужный груз. Вовик жалобно пискнув, плашмя полетел вниз, зацепив вожделенную трубу, которая в свою очередь увлекла за собой остальные. Грохот падающего тельца ознаменовался фанфарами осыпающихся на пол труб. И это было ещё не всё. Пытаясь встать на ноги, оглушённый Вовик схватился за первый попавшийся под руку рычаг, коим оказалось древко Знамени пионерской дружины. Древко поползло вниз и Вову, как одеялом накрыло красным кумачом. Он издал страшный визг, и силуэт его бьющегося в истерике тельца ярко вырисовывался на фоне накрывшего его красного савана. Только в этот момент я отошёл от шока, выпустил из рук барабаны и, бросившись на помощь другу, сорвал с него кумачовое полотно. Он лежал, сбившись в комочек, как упавший с дерева майский жук и не сразу смог распрямить сведённые судорогой конечности. Теперь ни о какой краже не могло быть и речи, так как шум падающих труб, наверняка поднял на уши техничек и сторожа. Нужно было срочно рвать когти, и мы, не сговариваясь, вылетели из кабинета, оставив дверь открытой нараспашку. Не смотря на то, что путей отхода было несколько, покинуть школу можно было только через центральный вход, который наверняка был заблокирован. Оставался экстренный вариант – выйти тем путём, которым мы собирались отправить инструменты – через окно. Сигануть со второго этажа для такой мелочи, как мы было сродни прыжку с небоскрёба – результат был бы тем же, а именно мокрой лепёшкой на асфальте. Но сбоку от окна была крыша кирпичной пристройки, и эта конструкция могла поделить один большой полёт на два маленьких.
Каково же было удивление наших друзей, когда вместо барабанов, из окна вылетели мы с Вовиком. Он десантировался первым, сделав два последовательных техничных прыжка, которые неотрывно следовали один за другим, будто часть натренированной физкультурной дисциплины. Я же застрял на пристройке и мой второй прыжок на асфальт получился неуклюжим и корявым. Результатом неудачного трюка явилась подвёрнутая нога и ушибленные колени. Эта жертва была напрасной, так как уже на следующее утро, благодаря Надьке, сначала пионервожатая, а потом уже и завуч узнали, что за мрачные тени вскрыли пионерскую комнату и устроили там переполох. На первом же допросе в присутствии завуча, директора и Маргуши, мы клятвенно заявили, что это проникновение было не больше, чем хулиганская выходка. Мы, мол, просто залезли в пионерскую комнату, чтобы там побеситься и перевернуть всё вверх дном. Они конечно же поверили и всё поняли. Да и что там понимать: дебилы, они и есть дебилы. Понять поняли, но простить. На всё можно закрыть глаза, но не на надругательство над знаменем, которое было повержено на пол. Мало того на святой алой материи были обнаружены следы от кед, а это уже не хулиганство а самое что ни на есть вопиющее святотатство. Нашим вызванным в школу матерям тоже пришлось нелегко. Они узнали, что их дети встали на скользкую дорожку, ведущую к предательству. Да да, их отпрыски не смотря на то, что носят на груди пионерские галстуки, глумились над самым дорогим, что может быть у пионера – над знаменем дружины. Что дальше? Доносы? Измена? Шпионаж? Как так получается, что в таких приличных семьях растут дети с червоточиной. Теперь дело за родителями. Только они могут с корнем вырвать эту червоточину, и для этого есть один проверенный способ. Отходить жопы своих чад ремнём так, чтобы кожа с них слезла. Такой кровавый вердикт вынесла в конце своей речи директриса. Она, кстати, начинала свой карьерный путь воспитателем в колонии для несовершеннолетних, и большинство педагогических методов вынесла именно оттуда.
Пороть нас, конечно, не пороли, но запрет на совместные прогулки и встречи вне стен школы действовал достаточно долго, аж три дня.
Во всей произошедшей истории мне оставалась непонятной лишь одна деталь. Какого чёрта Вовик так перебздел, когда на него упало знамя. В первую же встречу без свидетелей он развеял моё любопытство, которое тут же сменилось жутким, долгим и изнурительным до тошноты хохотом.
Всё дело было в том, что наш Вовик с некоторых пор стал жутко бояться темноты. Это не было врождённым фактором, или следствием ночных кошмаров. Да, кошмары присутствовали, но они были вычитаны нашим Гераклом из книжек, которые ему в этом возрасте ещё не следовало бы читать. Один корявый пересказ новелл Эдгара По уже наводил на меня ужас, а о том, чтобы читать эту жуть во всех подробностях, я в то время не мог и помыслить. А Вова читал. Он прочитал все зловещие истории этого писателя, но одна из них больше всех засела в этой мелкой голове. Рассказ назывался «Заживо погребённые». В нём во всех мельчайших подробностях приводились муки людей однажды проснувшихся и с ужасом обнаруживших себя в гробу под толщей земли. С момента прочтения рассказа Вову стали посещать кошмары и с некоторых пор он предпочитал спать с включённым ночником. И надо же было этой истории случиться в столь сложный для психики маленького Геракла период. Когда его накрыло кумачом, он остро ощутил все прелести описанные По в его страшилке. Ты в кромешной темноте, которая начинает постепенно надвигаться, облипая всё твоё тельце и спирая дыхание. И ладно бы это была просто тьма. Там было ещё что-то. Лицо! Огромное жёлтое лицо лысого бородатого человека. Смятая физиономия Ленина ощерилась в гневной улыбке и уже норовила вцепиться зубами в глотку маленького контрреволюционера, но я вовремя подоспел.
Тогда же испускающему от смеха дух, мне, Геракл сделал ещё одно шокирующее и самое сокровенное признание. «Я даже сыкнул в штаны и если бы ты не сдёрнул этот флаг, вообще бы мог обоссаться». Получается, что тогда я спас моего друга от самого неприятного ощущения, которое только может испытать пацан. Да, и ещё, после этого случая, ночные кошмары больше не доставали Вовика.
