Олег Механик
Караоке а-ля русс
33
Глухой удар. Граната подпрыгивает на паркете, делает пару оборотов, гулко гремя стальными рёбрами, и замирает у грязной подошвы кеда Геракла. Застыв в позе ловца бабочек с вытянутыми руками и распахнутыми ладонями, остекленевшим взглядом, я пялюсь в ноги Гераклу. Удар будто привёл его в чувства. Он выпрямляется, смотрит на свои вывернутые руки, затем, будто спохватываясь, бросает взгляд на пол.
– Я чё…того? – Лепечет он, будто алкаш, проспавший Новогоднюю ночь, тяжело вздыхает, расслабляет скрюченные запястья. Он с видом ведущего игры в «Замри отомри» разглядывает наши застывшие фигуры, затем чему-то грустно улыбается.
– Ну чё уставился, дядя? – рычит он на выпучившего глаза Карлика. – кина не будет…
Наверное каждый из нас в этот момент сделал микроскопические движения и посмотрел вокруг, соображая здесь ли он ещё, или уже там на небесах.
– Это муляж…учебная граната. – Он пинает цилиндр, который бодро отскакивая от шлифованных досок подлетает к блестящему мыску ботинка Карлика. – Единственный добытый в армии трофей. Вы знаете, полезная штука оказалась, правда использовал я её всего три раза…
Сейчас взгляды всех присутствующих сосредоточенны не на рассказчике. Все мы, включая самого Геракла, смотрим на этот круглый кусочек металла, будто слушаем рассказ о любимом домашнем питомце.
– Первый раз я с помощью неё добыл две бутылки в ларьке. Это было ещё в нулевых. Выпить сильно хотелось, а денег не было, вот и пришлось заставить продавщицу подпрыгнуть. Второй раз я с ней зарулил в контору микро займов, опять же, не от хорошей жизни. Поживился, вы не поверите, десятью косарями. Больше у них не было. Третий вот здесь. – Он присаживается на корточки поднимает гранату, нежно поглаживает ладошкой. – Она меня ни разу не подводила, а вот я…
Дверь распахиваются и в комнату ураганом влетают здоровые, похожие на огромных орангутангов люди в чёрном. Сколько их я не успеваю заметить, так как меня тут же сбивают с ног.
«Лежать с-суки! Всем лежать! На пол! На пол падла!»
***
Чья то непреодолимая сила скручивает мою руку до хруста, заставляя упираться носом в паркет. Удары ботинок разбрасывают ноги в стороны. Один удар настолько болезненный, что я начинаю скулить. «А-а сука бо-ольно». Где то над моей головой слышатся хруст суставов, стоны, возня.
«А тебе особое приглашение нужно?» – визжит чужой голос.
«Иди в пи…ду!» – отвечает ему бодрый голос Светки».
«Ща с-сучка…я и до тебя доберусь»
«Ай хорошо – слышится рядом родной баритон. – Отличный массаж…давно мне такой не делали. Слышь, браток, ты можешь повыше, там, где лопатка…»
«Скоро я тебе кое-что засуну под левую лопатку, так что чесаться больше не будет…нигде. Н-на».
Слышится глухой стук.
«Ян Викторович, ну что, пакуем их и на утилизацию?» – По утробному голосу, сразу понятно, что говорит великан. Великан, состоящий на службе у лилипутов.
«Не надо» – отвечает звенящий комариный голос.
«А куда? В ментовку их что ли сдавать? Дело то вроде деликатное…»
«Ничего не надо…ни утилизации, ни ментовки…отпустите их…»
«Что?!»
«Ты стал плохо слышать, Паша? Я сказал отпустите!» – писк становится толще, превратившись в гудение пчелы.
Захват заломленной руки освобождается, упирающееся в спину колено исчезает. Я чувствую невероятное облегчение, но не сразу могу вернуть закрученную руку на место и встать. Только через минуту, распутав завязанные узлом конечности и собрав разбросанные ноги, я сажусь на полу. Первое, что я вижу, сидящего рядом Геракла, который рукавом рубахи вытирает стекающие по усам и бороде струйки крови. Где то я это уже видел. Оглядывая зал, быстро ищу глазами Светку. Она, как ни в чём не бывало, сидит на своём месте. Широко распахнутые глаза не моргают. Наверное, она, так же как и я на грани безумия. Сколько раз за эту длинную ночь всё переворачивалось с ног на голову. Каждого из нас несколько раз подводили к краю пропасти, а потом оттаскивали назад. Что сейчас?
Я сижу прямо в ногах у Карлика, но даже, в этом положении, наши головы находятся на одном уровне. Он снова дымит и криво улыбается, водя колючими глазками.
– Ян Викторович, я не совсем понимаю, что нам с ними делать?
Хозяин голоса оправдал мои ожидания. Это действительно двухметровый великан с раскосой азиатской физиономией.
– Ничего! – Карлик, улыбаясь, пожимает плечами…– Вечеринка закончена, и мои гости могут отправляться домой.
– Вы уж извините, Ян Викторович, но я вас не понимаю! – обиженно басит громила, глядя куда-то в сторону. – Мы уже сутки торчим здесь, ожидая, когда вы передадите нам этих отморозков. Когда этот вытащил гранату, я вообще был в панике. Мы же никак не могли повлиять на исход событий? А если бы она была настоящей?
– Ну вот, Паша, будет тебе урок. Сейчас ты подумаешь и в следующий раз будешь знать, что делать, чтобы не сидеть всю ночь возле запертой клетки, а предотвращать попадание туда диких зверей. Сейчас просто делай, что я говорю. Там в караоке ещё двое. Их тоже отпустите.
Паша, скривив недовольную гримасу, машет кому-то, стоящему за моей спиной. «Сходите за ними».
– Ну что, молодые люди? Вы так и будете сидеть на полу? Это не совсем этично, здесь нет постеленного ковра и казана с пловом, так что лучше бы вам сесть за стол. – глупо шутит Карлик.
Я поднимаюсь, чувствуя дикую боль в колене правой ноги. Вижу, как из под стола показывается голова Буратины. Он, скрючившись, как восьмидесятилетний старик, заползает на кресло.
Карлик тем временем выудил откуда-то целую бутылку вискаря, и разливает его по стаканам. – Герман, давай с нами! – машет он рукой братцу.
– Ну что, господа, предлагаю выпить посошок. – он поднимает свой стакан. – Хочу поблагодарить вас за игру. Это было потрясающе, особенно финал с гранатой. Сказать, что я получил удовольствие, это ничего не сказать. А то, что ставки не сыграли, может быть это и хорошо. Предлагаю сойтись на ничьей!
Я выпиваю вместе со всеми, чувствуя, как спирт обжигает саднящие губы.
– М-может мы пойдём? – робко спрашивает Буратина.
– Ах да…конечно…не смею вас задерживать. – Карлик указывает на дверь дымящимся бычком. – Дорогу найдёте, или я могу попросить Пашу, чтобы вас подвёз?
«Не-е! Нет!» – произносим мы дружным хором.
– Паша не спал ночь, да ещё массаж делал, устал наверное. Не будем его напрягать…– говорит Геракл. – Может вы нам тачку вызовите?
– А лучше две, а то нас много. – поддерживает Буратина.
– Паша, сделай, – машет рукой раздобревший Карлик.
– Ну ладно, мы, пожалуй, на улице подождём! – Буратина, раскланиваясь, приподнимается с кресла, и мы, как по команде встаём за ним. Геракл отыскивает глазами гитару, поднимает её с пола. Сейчас инструмент походит на лебедя со свёрнутой шеей, но хозяина это не расстраивает, он знает, как одним движением вправить ему кости.
Когда наш уставший измученный отряд вслед за Пашей направляется к двери, Карлик нас окликает.
– Да…молодые люди! То, что делать с этим вашим фильмом, вы сами знаете. Или попросить Пашу помочь?
«Нет! Нет!» – бодро отвечает наш дружный хор.
– Вот и прекрасно! Кстати, если будет желание сыграть, заходите. Где меня найти вы знаете.
Как по команде мы разворачиваемся и, толкаясь плечами, спешим покинуть страшную комнату.
ЭПИЛОГ
Солнце обнимает меня ещё на пороге, ворвавшись в тамбур, через распахнутую дверь. Я улыбаюсь и делаю несколько пьяных шагов на улицу, как пробывший полгода на рейде матрос. Лёгкие вбирают в себя сладкий тёплый воздух, живой, не выхолощенный кондиционером, не воняющий кальяном и сигаретным дымом. Он невесомый и ароматный, без запаха адреналина, не отягощённый взвесью безысходности. Он пахнет свежестью, дождём. А дождь собственно и идёт, накрапывает мелко-мелко, покрывает мою голову росой, будто закрывшийся от жары бутон. Первое, что притягивает моё внимание это, колышущиеся на ветру, влажные листья тополя и проглядывающее через них красное солнце. Интересно, что сейчас, утро, или вечер? Куда я смотрю, на восток или на запад? Где я?
Светка, которая идёт первой, чуть пошатывается на высоких каблуках. Шагнув на две ступеньки вниз, она садится на крыльцо, сжимается в калачик, обнимает руками колени. Я сажусь рядом, осторожно кладу ладонь на её открытую спину. Она сжимается ещё больше, ощетинивается, как ёж, на спине появляются крупные мурашки. Я пытаюсь прижать её к себе, но Светка будто вросла в эти ступени, стала такой же бетонной. Мы оба смотрим поверх глянцевой крыши Гелендвагена, туда, где между танцующих веток подмигивает красный глаз солнца.
Где-то совсем рядом прошаркали по ступеням итальянские штиблеты Буратины. Он стоит у подножья крыльца, ссутулившийся с наполовину выпотрошенной из штанов рубахой спиной к нам. Его взгляд направлен туда же, куда смотрим мы, на мигающий под веками листвы, красный глаз. Чуть поодаль стоит Паша и его могучий стан с широко расставленными ногами, монументально неподвижен. Лишь изредка огромная рука поднимается к голове и тогда на секунду другую, та окутывается белым дымом. Геракл появляется последним. Он смотрится единственным одушевлённым предметом во всей этой композиции. Растрёпанный и чернявый как цыган, в болтающейся на нём клочками разорванной рубахе, под которой рябит старый тельник, с гитарой в руке, он ходит вокруг нас, будто рассматривая каменный обелиск.
– Э-эй народ…отомрите. – машет он свободной лапой, но никто не реагирует.
Геракл медленно обходит вокруг Пашу, и задирает голову, пытаясь заглянуть ему в глаза.
– Уважаемый…сигаретой не угостишь?
Паша невозмутимо пускает паровозную струю поверх лохматой головы.
– Ты прямо, как памятник. Как его…ага вспомнил. На Тамерлана похож. Коня только не хватает.
Голова Паши оживает, шевелится на чугунной шее и он уже готов дать ответ своему визави, но его вовремя отвлекает, раздающийся на крыльце шум.
Из раскрытой двери вылетает Поночка, который, перескочив сразу три ступеньки, оказывается на парковке, рядом с Пашей. Увидев великана, он шарахается в сторону, выставляет вперёд кулаки, запинается, падает на задницу, вскакивает, злобно рыча: «хрен тебе, сука!»
Следом за Поночкой человек в чёрном выводит Уксуса. Он заломил ему руку, так что тот неестественно согнулся и стонет. Лицо Игорька уляпано бурыми пятнами. Подведя жертву к краю крыльца, горилла отпускает многострадальную руку и даёт Уксусу увесистого пинка.
– Пи…р! – навзрыд орёт тот, размазывая по лицу красные сопли.
– Миша, ты зачем его так? Ян Викторович велел не трогать…– гремит бас Паши.
– Это нам велел Ян Викторович! – истерично орёт инквизитор.– Этому уёбку он ничего не велел, так он меня бутылкой по башке околдошил. Его счастье, что я, когда на краповый берет сдавал, поддон кирпичей себе об башку разбил.
– Так это не моё счастье, а твоё! – орёт Уксус.
– Пшёл отсюда, чтоб я тебя не видел больше! – орёт инквизитор, не двигаясь с крыльца.
– Сам пошёл! – не унимается Уксус.
– Игорёк успокойся! Всё нормально. – Буратина улыбается, тянет руки, пытаясь обнять друга, но тот вдруг резко отстраняется, отпрыгивает в сторону, как от прокажённого.
– Успокойся? Это ты мне говоришь? Ты опять нас подставил. Опять всё в тихушку, всё молча. Что срубил бобла? – Уксус оскаливает розовые зубы, изо рта пузырит кровь.
– Игорь ты…
– Пошёл ты! Пошли вы все! – орёт в истерике Уксус, обращаясь уже к нам. – Вы все знали, а нас держали за дурачков. Пойте дураки, а мы пока на дело сходим. Знать вас больше не хочу. Всё расход! – Он машет рукой и направляется прочь. Ему навстречу на парковку одна за другой заезжают две пёстрые машины такси. Уксус деловито открывает дверь первой, рявкает в салон «до города довезёшь…». Оттуда что-то, отвечают, не понимая, что это был не вопрос, а приказ. Уксус мешком валится на сиденье, хлопает дверью так, что машина подпрыгивает.
«Подожди!» – вяло машет рукой Поночка. Он медленно по-стариковски ковыляет к машине. Открыв дверь, останавливается, будто что-то вспомнив. Он достаёт из кармана умные часы Буратины, взвешивает их на ладони, мягко бросает хозяину. Буратина почти не шевелится, он просто раскрывает ладони, куда падают часы.
– В них батарейка села почти сразу. – грустно констатирует Поночка, глядя куда-то в сторону, тяжело вздыхает, и пропадает в салоне. Дверь медленно закрывается до характерного щелчка, после чего машина сразу же начинает движение к выезду.
– Это чё щас было?! – Геракл недоумённо крутит лохматой башкой. – А они не заметили, что нас шестеро, а машины всего две? Теперь придётся вчетвером в одну трамбоваться. И вообще, мы же вроде не договорились, куда поедем отмечать.
– Что отмечать? – спрашиваю я, поднимаясь со ступенек вслед за Светкой.
– Как чё?! Наше второе рождение!
– Я пас! – говорит Светка, выскальзывает из под моей руки и уверенно направляется к машине. На полпути она останавливается и поворачивается к Гераклу. – Вова, спасибо тебе…– Какое-то время стоит, будто хочет сказать ещё что-то, но, видимо передумав, продолжает путь.
– Ты уж извини Вова, но я тоже как-то не в настроении. – Искусственная улыбка на секунду появляется на измученном опухшем лице. – Спасибо, брат! – Буратина осторожно трогает плечо Геракла, разворачивается и идёт вслед за Светкой.
– Да чё с вами со всеми случилось? – Рык Геракла, на сей раз, адресован мне. – Хоть ты-то в порядке, дружище?
«Я? Я в порядке, дружище. Я в полном порядке, если учесть то, что почти сутки не спал и за несколько часов успел побывать в заложниках с начала у Карлика, а потом у тебя».
– Сейчас доберёмся до города и в первый попавшийся кабак. Я пивка хочу! – мохнатая рука треплет моё обмякшее безвольное плечо.
Я смотрю на это беззаботное весёлое лицо. Он всё тот же мальчик, не смотря на то, что оброс бородой и обзавёлся проплешиной. А ведь в этом возрасте многие уже внуков нянчат.
– Вова, а сколько сейчас времени? – спрашиваю я, глядя на замершее солнце.
– Откуда я знаю?
– Мне интересно…сейчас что, рассвет, или уже закат?
– Да какая разница…кабаки всё равно открыты.
– Нет дружище, есть разница. Есть!
Таксист несколько раз коротко сигналит, намекая на то, что время ограничено.
– Да подожди ты! – отмахивается Геракл. – Слушай, дружище, если ты хочешь пофилософствовать, то самое время это делать после кружечки пива. Я правда на мели, деньги на свадьбу мне так и не перечислили, так что придётся погулять за твой счёт. Ты не парься, я верну…
– Слушай, Вова, – мой взгляд так и прилип к этому красному шарику. – А если бы у тебя была настоящая граната, ты бы смог…
– Что смог?
– Ну…смог бы рвануть нас всех…– красный свет изнутри наполняет мою черепную коробку. – Просто мне показалось, что тебе даже хотелось, чтобы она была настоящей.
Тишина. Я перевожу взгляд на Геракла. Его чёрные зрачки медленно двигаются, оглядывая меня сверху до низу. Это похоже на движущуюся под стеклом лампу сканера. «Сканирование завершено!».
– Пошёл н-наХ! – Геракл разворачивается, закидывает гитару на плечо и шагает прочь. Он проходит мимо урчащей машины и направляется по грунтовой дорожке, ведущей через лес к трассе.
Я пожимаю плечами, и ковыляю к машине. Светка села рядом с водителем, и я сажусь назад, к уныло глядящему в окно Буратине.
– Чё это он? – равнодушно спрашивает Буратина, продолжая таращиться в стекло.
– Да так, минутная истерика, щас догоним. – отвечаю я тем же мёртвым тоном.
Машина трогается, медленно разворачивается на парковке. За серой тонировочной плёнкой, я вижу глянцевые спины джипов, стоящие рядом угрожающе чёрные силуэты Паши и всей его дружины, аккуратный кирпичный домик, приветливые окна которого, отражают солнечный свет. Голова Паши медленно, подобно башне танка поворачивается, провожая отъезжающую машину. Что-то его отвлекает. Плавность и степенность вмиг улетучиваются, Паша взлетает на крыльцо и вместе с троицей вассалов пропадает за дверью. Что-то произошло там, в небольшой комнате с овальным столом и перламутровыми стенами. Неужели Ян нашёл то, что искал? Ему что не хватило ощущений этой ночи, и он решил продолжить? А может быть он хотел убедиться, сыграла ли бы следующая ставка? А может он настолько уверовал в свою неуязвимость, что просто походя, не задумываясь, вместо того чтобы закурить в очередной раз поднёс ствол к виску и… Интересно было бы посмотреть на его лицо в этот последний момент. Ещё хотелось бы увидеть лицо Германа. Что оно выражало, испуг, ужас, тяжесть утраты, или торжество долгожданного приобретения? Ничего этого я уже не узнаю, да и не нужно.
Машина выезжает на лесную дорогу, и проклятый дом навсегда пропадает из виду.
На дороге мы настигаем Вову, который продолжает уверенно двигаться вперёд.
– Садись в машину! – кричу я, открыв окошко.
– Я пешком! – Геракл машет рукой и только прибавляет шаг.
Мы проплываем мимо. Таксист переключается на повышенную передачу, набирая скорость.
– Останови! – командую я.
– Слушай, браток, у меня куча вызовов и я не собираюсь терять время, останавливаясь по каждому…
– Останови, я пойду пешком…
Свистят тормоза. Я выпадаю из машины, захлопываю заднюю дверь, одновременно открывая переднюю.
– Света…– я беру её за тонкое запястье, пытаясь вложить больше теплоты и нежности в это прикосновение и в произносимые слова. – Я останусь с ним…ему нельзя сейчас одному…понимаешь?
– Славка, – она нежно улыбается…– ты не должен передо мной оправдываться. Мы с тобой не муж и жена и даже не любовники, так что ты волен делать всё, что захочешь.
– А может есть…– я бросаю гневный взгляд в сторону водителя, холёная будка которого, сильно портит этот интимный разговор. – Может есть надежда что мы ими станем?
– Нет, Слава! Это будет лишним. Быт, стирка, плита, походы в магазин, вечные ссоры из за мелочей и всё это после того, что мы пережили? Давай оставим всё так, как есть и поставим точку в этом романе. Хотя-я – она глубоко вздыхает, глядя в лобовое стекло…– как такового романа и не было. Так, повесть…
– А как же…– моё дыхание сбивается, слова комком застревают в горле. – А как же Америка, ты что, уже не хочешь?
– Не будет никакой Америки, Слава. Давай уже опустимся с небес на землю и будем жить реалиями. Я перебрала в эту ночь, ты уж меня прости. Может если б не этот кальян, ничего этого бы и не было. Но…что было то было. Обещаю, что ни на секунду не пожалею о наших совместных приключениях и буду вспоминать о тебе только с теплотой и улыбкой. Но это всё…всё, что я могу тебе пообещать.
На какое-то время я застываю, ошарашенный её словами, и отмираю только от бормотания водителя о том, что пора бы ехать.
– Ну тогда пока! – Моя ладонь разжимается, выпуская её запястье.
– Прощай, Слава!
Хлопает дверца, пришпоренный двигатель урчит, резина колёс шелестит по гравию. Машина плавно разгоняется, и, подмигнув на прощанье стоп сигналами, пропадает за извилиной поворота. Я смотрю на пустую, влажную от капающего дождя дорогу и тоненькие струйки стекают по небритым щекам. Нет, я не плачу, это просто дождь. Где-то позади шаркают по гравию кеды Геракла. Я дожидаюсь, пока шаги приблизятся и, не оборачиваясь, иду вперёд. Боль в колене правой ноги пытается сделать мои шаги неуверенными, но с каждым шагом я всё тверже впечатываю ногу в гравий и ускоряю ход. Я снова первый, и тот, кто идёт следом, не должен видеть стекающие по щекам струи и знать, что мне больно. Так было всегда. Первым вынужден идти тот, кому следовало бы плестись в хвосте. Я громко кряхчу, прочищая горло, и запускаю к вершинам сосен надрывный, прячущий боль, крик.
«Ко-огда умо-о-о-лкнут все пе-есни,
Кото-о-о-орых я-я не зна-а-аю,
В те-е-ерпком во-о-оздухе кри-и-икне-ет,
После-дний мо-ой бума-ажный парохо-о-од.
Раздающийся за спиной писк перебираемых струн, заставляет меня улыбнуться. Он приготовился и уже через секунду со всей мочи шарахнет по струнам. Раз-два-три:
«Гудба-ай Аме-ерика-а о-о-о,
Где я не бу-уду никогда-а,
Проща-а-ай навсегда-а-а,
Возьми банжо сыграй мне на прощанье…»
Олег Механик 22.03.2022
