Ольга Сарник
Карьера Югенда
Гремела фанфарная музыка. Я огляделся. В зале было полно народу, спиртное лились рекой. Сновали официанты в смокингах и белых перчатках, балансируя подносами.
В воздухе плавали клубы дыма и обрывки смеха. Пахло весельем и свежим перегаром. На столиках горели под стеклянными колпаками свечи.
Да мы оказались на самом шикарном месте! Вот что творят погоны! Определённо, есть от них толк… И мы не преминули этим воспользоваться. На столике перед нами, как грибы, выросли два высоких бокала с ледяным пивом. Отменное было пиво! Номер кабаре уже закончился, и на сцену, крадучись, вышел некто в лиловом шёлковом обличье. Фокусник.
И вдруг… вот тут я действительно удивился. У Дитриха – у того давно уже глаза вылезли на лоб, да там и заночевали.
Как из воздуха, соткалась за нашим столиком та самая красотка со сцены. Она не удосужилась снять свой сценический наряд – немыслимый, сверкающий блёстками корсет и точно такие же шортики. Такие фокусы мне по вкусу! Про лилового на сцене я сразу позабыл.
Вблизи она оказалась ещё лучше: нежный овал лица, высокие скулы, прелестный вздёрнутый носик, пухлые губки, – о, Валькирия! Она молча забралась ко мне на колени и обвила руками мою шею. Я близко-близко увидел её глаза – большие, карие, прикрытые длинными изогнутыми ресницами и чуть подёрнутые поволокой.
Посетители тотчас начали оборачиваться, перешёптываться. Но нам было наплевать на них. Наконец она заговорила. И голос у неё оказался восхитительным, низким, чуть с хрипотцой:
– Привет… скучал?
И тёплая сухая ладонь скользнула по моей щеке.
– Такая валькирия никому не даст заскучать!
Я бесцеремонно притянул её к себе за плечи и впился губами в её губы. Она ничуть не сопротивлялась, напротив, ей всё это было по душе. Однако вечер удался… С трудом оторвавшись от её губ, я сделал хороший глоток пива. Спохватившись, обратился к ней:
– Шампанского?
– Пожалуй. За знакомство. Я Хельга.
– Буду звать тебя Валькирией. Ты моя Валькирия.
Хельга взяла со стола мой пустой бокал и задумчиво на меня сквозь него поглядела. Неожиданно вздохнула:
– Легко, должно быть, живётся таким красавчикам…
А я вспомнил о друге. Бедняга Дитрих, белый как мел, не спускал глаз с роскошной Хельги. Я кивнул в его сторону:
– Раздобудь подружку Дитриху. У него сегодня праздник. Нельзя, чтобы он заскучал!
– Найдётся, – заговорщически подмигнула Хельга. Отличная девчонка!
Подобно сверкающей фантастической рыбе, она соскользнула с меня. Небрежно, как мелочь на стол, бросила на ходу:
– Закажи свежей клубники к шампанскому.
Хельга мгновенно растворилась в душной ресторанной темноте. Дитрих ошеломлённо смотрел на меня. Очевидно, он не слышал ни слова из нашего разговора и давно потерял нить происходящего. На сцену тем временем вышла целая рота красоток, и я отвлёкся. Тут не до Дитриха.
Да разве дадут вам в центре Дрездена спокойно посидеть? Большой, казалось бы, город. Столица Саксонии и так далее… Как гром среди ясного неба, грянула Марта.
Мы выросли в одном дворе, и я знал её ещё совсем крохой. Она младше меня на три года. Да, пожалуй, на три. Во дворе её прозвали Железной Мартой за упрямый и жёсткий характер. Как давно это было… Я пригляделся к ней повнимательнее. Ба! Она, оказывается, превратилась в настоящую красавицу! Эффектная брюнетка. Хороший рост, всё при ней. Ого, да она не хуже Хельги! А может, и получше… Немного пьяна. Большие голубые глаза, как морская вода в стакане, такие же холодные и безразличные.
Марта действовала не менее решительно, чем Хельга. Она с потрясающей самоуверенностью утвердилась на стуле напротив меня и спросила, словно мы расстались вчера:
– Привет, Ганс! Ты один?
Дитриха она не замечала. Или не хотела замечать.
Не желаю давать ей фору. С какой стати? Пусть сражается на равных с Хельгой! Интересно, которая победит? Я выразительно кивнул на Дитриха:
– Признайся, где растут твои глаза?
Но Марта не обратила никакого внимания на мою колкость и прочно заняла позиции за нашим столиком. Откинувшись на спинку стула, она продемонстрировала своё глубокое декольте (вот хулиганка!), прикурила сигарету и вызывающе меня оглядела. Так крестьянин на рынке осматривает лошадь. То есть коня. Что за!.. Наконец Марта снизошла до Дитриха. Сообщила ему успокаивающе, как медсестра:
– Сейчас подойдёт Лола.
Та рыжая? Ей палец в рот не клади. До Хельги и Марты, ей, конечно, далековато. Ноги коротковаты… Но дерзкая и умная. Модница, – ухоженная. И не курит. Определённо в ней что-то есть… То, чего не достаёт Хельге. Да и Марте. Что это? Не могу понять. То, что называется изюминкой. Я даже робел перед ней немного. Совсем чуть-чуть… Без внимания эта Лола точно не останется. Вслух я произнёс:
– Та рыжая? Прискорбный факт. И я терпеть не могу курящих дам.
Нагнувшись, я спокойно вынул сигарету из Мартиных губ и затушил её в пустой пепельнице. Марта от изумления раскрыла свой красный, как вишня, ротик. Она явно не привыкла к такому обхождению. Здесь играют по моим правилам, голубушка. Невозмутимо потягивая пиво, я уставился на сцену, глядя мимо неё.
Всё, началось. Битва при Ватерлоо. Бинокль мне, швейцар!
Вернулась Хельга в сопровождении высокой стройной, но блёклой девицы. Обе уселись за наш столик, не обратив на Марту никакого внимания.
– Милый, вот и мы! Что за синяя курица? – спокойно спросила Хельга. – Это блюдо с шампанским не сочетается! Не припомню, чтобы я заказывала дичь!
Блёклая одобрительно засмеялась, но на лице Марты не дрогнул ни один мускул. Она не удостоила взглядом ни Хельгу, ни блёклую. Подошёл официант с подносом. Не спеша, в предвкушении поединка, принялся расставлять на столе посуду. Мысленно он делал ставку.
– Маркус, дорогуша, принеси ещё один бокал под шампанское! – фамильярно обратилась Хельга к официанту.
– Верно, для Лолы, – как будто мирно заметила Марта.
– Меня Бертой зовут! – возмутилась блёклая.
Тогда Марта пошла ва-банк. Она поднялась со стула и подбоченилась. Она стала высоченная! Дорогуша Маркус принял стойку, как хорошая охотничья собака. Его глаза заискрились.
– Я его жена! – возвысила голос Марта. – И мне плевать, как тебя зовут! Убирайтесь вон, шлюхи, не то позову полицию!
Сильное контральто Марты перекрыло оркестровые фанфары.
Теперь с моралью строго. На наш столик снова стали оборачиваться. Хельга и Берта пришли в полное замешательство и обе, как по команде, уставились на меня. Что ж, проигрывает тот, у кого первого сдают нервы. Отдам пальму первенства Марте.
– Жена – так жена, – раскинул я руки в объятиях. – Ступай сюда, жёнушка!
Повернувшись к звёздам кабаре, я как можно учтивей произнёс:
– Девочки, вы у меня как раз следующие по списку!
– Чёртов идиот! – звонко крикнула Хельга. Она замахнулась, намереваясь отвесить мне оплеуху, но, наткнувшись на мой взгляд, съёжилась и опустила руку.
– Попадись мне ещё… Урод! – процедила она с ненавистью. Поразительно, как быстро меняется у женщин настроение!
– А всего пять минут назад я был красавчиком,– скорбно заметил я.
Лицо блёклой так забавно вытянулось, что я расхохотался.
Марта тем временем проворно пересела на тот стул, что ближе ко мне.
Хельга, уходя, в бешенстве пнула освободившийся стул, и он с треском великим полетел прямо на сцену, в танцовщиц. Те завизжали.
Хельга и Берта наконец ушли. Марта забралась ко мне на колени, обвила руками мою шею и нежно меня поцеловала – будто и впрямь жена мне!
Приплёлся унылый официант. Не на ту поставил. Он поставил на стол второй бокал для шампанского и бесшумно, как тень, удалился. Марта оторвалась от моих губ и, едва переведя дыхание, с улыбкой заметила:
– А вот и Лола!
За нашим столиком действительно воплотилась огненно-рыжая Лола, одноклассница Марты. Тонкая талия, мячики под кофточкой, шикарная стрижка и умелый, незаметный макияж. Лола критически оглядела нас с Дитрихом. А мы, в свою очередь, ошеломлённо уставились на неё. Марта едва заметно занервничала, заёрзала.
Лола вызывала фурор одним своим появлением. Но почему-то всегда была одна. Загадка. Лола брезгливо, одним пальчиком, отодвинула пепельницу с единственным окурком подальше от себя и негромко, но отчётливо произнесла:
– Добрый вечер. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.
Мгновенно оценив обстановку, Лола деловито повернулась к Дитриху, застывшему с бокалом в руках:
– Чего ты замер? Разливай шампанское. Что за вселенский праздник сегодня?
Дитрих возбуждённо ухватился за бутылку, как за пистолет, и радостно затараторил, как мальчишка:
–У меня, у меня праздник! Я теперь обер-ефрейтор! А скоро мы поедем в Россию, в военный поход! Мы с победой вернёмся к Рождеству! Вы только ждите нас!
Этот недотёпа так тряс бутылкой, что едва не окатил шампанским всех нас. Лола слегка отстранилась.
– Без патетики, не разлей вино! А кто у вас там следующий, за обер-ефрейтором?
IV
…Что было дальше, мне помнится с трудом.
Я очнулся в своей квартире, в своей постели. Уже неплохо. Один? Кажется, один. Голова раскалывалась (мне живо представился грецкий орех, беспощадно расколотый молотком). Во рту пересохло. Я заворочался на постели. Тогда из-под одеяла выглянула Марта, чарующе улыбнулась и протянула:
–Доброе утро, милый!
Поражённый, несколько мгновений я тупо смотрел на неё, словно не узнавая. Затем осторожно выбрался из постели, подошёл к столу, со стуком налил из графина воду в стакан и жадно, одним глотком, осушил. Марта, лёжа в постели, с нежностью за мной наблюдала. Я и не знал, что она бывает… такой. Растерявшись окончательно, я налил ещё воды и ответил:
– Привет.
Марта, как кошка, потянулась в моей постели и промурлыкала:
– Милый, я тут подумала… Конечно, я не сильна в географии, но уверена, что наши родители предпочтут Дрезден. Ведь этот Петергоф у чёрта на куличках!
У меня вырвалось:
–Петергоф?!
Что она несёт?! Марта ужаснулась в ответ:
– Ты забыл?! На Рождество в Петергофе состоится наша свадьба, в твоём замке. Вчера ты велел мне готовиться. Дитрих и Лола уже приглашены.
Я заметно вздрогнул, предательски расплескав воду. Допился! Взяв себя в руки, я поставил стакан на стол твёрдою рукою.
–Свадьба… У вас, женщин, одно на уме.
Марта встала с постели, эффектно откинула волосы с высокого лба и принялась неторопливо одеваться.
– Почему нет? Не вижу никаких препятствий, – невнятно парировала она, ибо держала губами шпильки. – И перед замком обязательно будет пруд с лебедями. Я их обожаю!
Она их обожает! Прекрасно! Тем временем за дверью отчётливо застучали женские каблучки. Этого ещё не хватало! Неумолимо зазвенел звонок. Предатель. Мог бы сломаться хоть раз в жизни! Мы притихли, как нашкодившие дети.
Я знаю, кто это. Она же обещала зайти, да я позабыл. Это Магда – девушка, в которой мои родители видят будущую сноху. Магда прелестна. У неё золотые волосы, небесно-голубые глаза и точёная фигурка. Она – активистка «Союза немецких девушек», в отличие от Марты – бездельницы. Одним словом, я даже не пытался… Потому что Магда – образцовая немецкая жена. И по форме, и по содержанию.
Марта вскинула на меня глаза, полные ярости. Точно, дикая кошка… Что мне оставалось делать? Я склонился к ней и горячо зашептал прямо в ушко:
– Это моя мать. Она жутко старомодна. Если не хочешь сорвать нашу свадьбу, беги скорее через чёрный ход.
Но Марта продолжала молча смотреть на меня, не двигаясь с места. Не верит! Не сдавайся, Ганс!
– Давай, давай, шевелись! – страстно шептал я, как молитву. – Она старинных правил. Нипочём не даст нам благословения. Там чёрный ход. Беги, Марта, беги! Не то не видать нам свадьбы, как своих ушей! Ни в Петергофе, ни в Дрездене! Нигде!
Во время этой тирады я ненавязчиво подвёл Марту к низенькой деревянной двери чёрного хода. Он вёл прямо на пожарную лестницу. Поспешно натянув через голову платье, Марта схватила со стула сумочку, на ходу влезла в туфли и скрылась за низенькой волшебной дверкой. Боже, храни проектировщика!
Тихо чертыхаясь, одеваясь на ходу, я бросился в прихожую.
Вскоре мою тесную прихожую озарила прелестная Магда. Это вам не Марта! Надёжна, как «БМВ». Добродетельна, как Папа Римский. На меня снизу вверх с благоговением смотрели синие глаза, чистые и глубокие, как саксонские озёра. Я почувствовал лёгкое головокружение.
– Доброе утро, Ганс! Ты только проснулся? – зазвенел её хрустальный голосок. – Не знала, что ты такой лежебока! Твои родители просили передать, они ждут тебя сегодня на ужин к шести вечера. Я тоже приглашена. А это… это тебе.
Я осторожно взял с доверчиво протянутой ко мне ладошки маленький аккуратный свёрточек. Развернув его, я обнаружил роскошное золотое шитьё на чёрном шёлке – края вышиты свастикой, а в центре гордо красовались имена: «Ганс Гравер + Магдалена Оффенбах».
Платок. Детский сад. Я небрежно свернул его и положил на стол, не забыв очаровательно, как мне кажется, улыбнуться.
– Спасибо, милая… – произнёс я светским тоном я. Не дом, а Бугингемский дворец. Сплошные приёмы с утра пораньше. – А по какому поводу такой подарок?
– Все настоящие мужчины едут в поход, спасать великую Германию и весь цивилизованный мир от большевиков,– без запинки звонко отчеканила Магда. – Этот платок означает, что я буду ждать тебя, сколько потребуется.
Ещё одна! А впрочем, плевать. Пусть. Я медленно приблизился к Магде и стал вплотную, прижав её спиной к дверям. Магда стояла передо мной, беспомощная, как овечка. Она с обожанием смотрела на меня, снизу вверх. Как опытный охотник, я, затаившись, ждал. В засаде. Магда, наконец, поднялась на цыпочки, быстро и неумело поцеловала меня в губы и опрометью выбежала. Моя нетронутая прелесть!
V
Я бросился было в постель, но не тут-то было! Снова раздалась трель звонка. Чертыхнувшись, я потащился к двери. Дитрих. Ему явно нездоровилось.
– Ты цел? – спросил Дитрих, сбрасывая куртку в прихожей, осенённой тонким ароматом женских духов.
– Относительно. Проходи. Ты, я вижу, не очень-то?
Дитрих устроился в кресле, а я бросился на постель. Дитрих не спускал с меня глаз. Таращился так, точно впервые видел.
– Чего ты уставился? – не выдержал я. – Розы на мне расцвели, что ли?
– Я рад за тебя, – искренне сообщил Дитрих.
– Что такое? – насторожился я.
– Забыл, что ли? – нетерпеливо заёрзал Дитрих. – Совсем скоро мы с тобой поедем на фронт! А к Рождеству всё будет готово!
– Ой, нет, поезжайте без меня! Голова буквально разламывается…– простонал я, в этот раз – безо всякого притворства.
– Лично я поеду воевать за великую Германию, – с презрением отчеканил Дитрих. И добавил укоризненно: – Нехорошо бросать друзей и Отчизну.
– Вот и оставайся.
– Ты же вчера обещал…
–Мало ли что я мог пообещать в пьяном виде! – живо возразил я и сел на постели. – Я вчера Марте пообещал жениться – вот эта штука пострашнее войны! Что теперь делать, не знаю. Ей-Богу, хоть на фронт поезжай!
Дитрих заметно оживился. Аж подскочил с кресла. И едва не пустился в пляс.
– Поехали, поехали! – воодушевлённо закричал он, и его радостный голос гулко отдавался в моей бедной голове, как в металлической бочке. – Мне там без тебя будет скучно!
– Русские развлекут! – жестоко парировал я.
Я нетвёрдо подошёл к столу, налил воды, снова проглотил целый стакан одним глотком. Как будто полегчало… я упал на постель и почти уснул. Принимать вертикальное положение моё тело сегодня решительно отказывалось.
– Ты их боишься, – разочарованно протянул Дитрих и завозился в кресле. Оно жалобно заскрипело. – Вот уж от кого не ожидал, так это от тебя. Как тебе не стыдно!
– Да никого я не боюсь! – взорвался я. – Вы все свихнулись, что ли? Одна мне с утра дарит какой-то многозначительный платочек, другой заставляет воевать с теми, кого сам считает недочеловеками. Раз они недочеловеки, значит, сразу сдадутся. Без боя. Как датчане. Датчане-то нормальные, или тоже «недо»?
Дитрих сделал в мою сторону протестующий жест. Тихо и внушительно он произнёс:
– Ты же понимаешь, что за такие разговоры можно… – и тут же осёкся. Я приподнялся на локте и веско спросил:
– А как они узнают?
Дитрих тяжело вздохнул, поняв, что и этот диалектический спор, как он сам изволил выражаться, им проигран. Дитрих поднялся и скорбно оглядел на меня. Так доктор на утреннем обходе смотрит на безнадёжного больного.
–Ты хоть при других-то не болтай таких глупостей. Вообще-то я зашёл тебя предупредить. Двадцать первого в шесть утра отходит наш поезд. Ты проводишь меня?
Я лежал на постели, закинув руки за голову, и невозмутимо разглядывал этого феодала, будущего обладателя мраморного замка.
– Разве что взглядом, – хладнокровно ответил я. – Я буду жарить рождественского гуся к твоему приезду.
Неожиданно глаза Дитриха странно заблестели и увлажнились. Вот тогда я вправду перепугался, соскочил с постели и обнял его.
– Конечно же, я приду! – закричал я возмущённо. – Хоть я и в отпуске.
Дитрих двинулся к выходу. Уже в дверях он обернулся и снова скорбно посмотрел на меня. Я ждал каких– то тёплых слов, но услышал безнадёжное:
– Ты хоть инструкцию прочитай.
Я по-молодецки отдал ему честь и гаркнул что есть мочи, на манер прусского солдата:
– Слушаюсь, ваше благородие!!!
Дитрих вздрогнул. Родная беспомощная улыбка озарила его лицо. И тут же погасла. Малыш снова что-то вспомнил.
– Дубина! – Дитрих с размаху швырнул в меня моими брюками, подвернувшимися ему под руку. – Посмотри на часы! Какой ты разгильдяй, Ганс!
– На сегодня аудиенция окончена. Я не в силах… – начал было я.
– Что?! – возмущённо взвизгнул Дитрих. – Так ты соврал мне вчера?
Я окончательно перестал что-либо понимать.
– Соврал? – переспросил я. – О Господи!
Я вспомнил о брюнете, истинном немце, который не пускает меня на войну. Дитрих смотрел на меня так, что я не посмел признаться, что… Может, он забудет в дороге? Я с трудом поднялся и принялся одеваться. Почему я такое трепло?! Боже, уже почти восемь!
…В гараже войсковой части было, как всегда тихо, темно и уютно. Это мои владения. Рабочий инструмент поблёскивал, всё на своих местах. Красота!
– Где он? – Дитрих вертел головой, как птенец, силясь разглядеть хоть что-то во мраке гаража после щедрого июньского солнца.
В углу под брезентовым чехлом, смирно, как конь на привязи, стоял Отто. Я подошёл к нему и торжественно сдёрнул чехол. Отто сдержанно засверкал в полумраке вороной сталью.
– Отто – это мотоцикл! – ловко копируя манеру фюрера, объявил я. – Он -чистокровный немец и настоящий аристократ! В нём нет ни единой грязной, не породистой гайки! Вот он – истинный ариец!
–Чёртов идиот! – заорал Дитрих. – Что ты вечно дурачишь меня, солдата вермахта?! Бездельник! Дубина!
– Склочность не к лицу солдату вермахта. Не горячись, детка, – с достоинством заметил я.
– Не называй меня так! – звонко крикнул Дитрих.
Я погладил Отто по прохладному металлическому боку и спокойно заметил:
– Не так уж и плох этот Версальский договор.
– Что? Что ты несёшь?! – изумился Дитрих, и тут же воровато оглянулся. – Замолчи! – прошипел он.
Но я знал, что в гараже никого, кроме нас, нет.
– Если бы не он, «Баварские моторы» не перешли бы с самолётов на мотоциклы.
– Ничего, мы и на мотоциклах покорим Европу, – неожиданно спокойно ответил Дитрих. Я-то знал, что он быстро успокоится. – А потом мы избавим весь цивилизованный мир от этой красной чумы. Всё по порядку. Сначала – Париж, потом – Москва. Ладно, я пошёл. Мне пора.
И Дитрих вышел, по-военному чётко печатая шаг.
VI
Родительская гостиная вся была залита уютным тёплым светом. Сотней фанфар гремел народный приёмник. Он висел на стене, на самом видном месте. Стоит всего тридцать пять марок – самый дешёвый в мире! Отгремел оркестр, и начались сводки с фронтов Верховного главного командования. Вот это всегда интересно послушать! Мы побеждаем, – везде и всех! Аж дух захватывало, какая у нас армия, а техника какая! Воинская доблесть – немецкая национальная черта. И мы это доказываем. Всему миру. Ежедневно!
Как солнце, светила нам лампа под огромным жёлтым абажуром. Она с умилением смотрела на тщательно сервированный стол, уставленный домашними яствами, умело приготовленными мамой.
Мы чинно расселись – родители, я и Магда. Я почти пришёл в себя после вчерашней попойки. Хотя немного подташнивало. Не то после вчерашнего, не то от разговоров про грядущий военный поход. Отец неторопливо разлил – нам шнапс, дамам – вино.
Радиоприёмник ужинал вместе с нами. Эффектные позывные предваряли долгожданную победоносную фронтовую сводку. Каждую сводку венчал бравурный военный марш. Но с особым трепетом мы ждали радиорепортажей с места событий – их передавали прямо с самолёта, с авианосца, из танка! Свист, вой, стрёкот – но всё под полным контролем наших солдат, и нашего фюрера! Немецкий лётчик может одной рукой вести воздушный бой, а другой – репортаж. Я и сам знаю, что это – правда!
Бывали даже прямые телерепортажи, непосредственно с места событий. Мы собирались дружно, человек по пятьдесят, с соседями, под открытым небом и видели своими глазами, как высоко мастерство наших воинов. Действительно, выше небес! Главное, это было чистой правдой, ничуточки не преувеличено! Фронтовые сводки германского командования были надёжны, даже наши враги это признавали, скрипя зубами.
Мы отложили вилки и превратились в слух. Вся Германия в эти моменты превращалась в одно огромное ухо – шутка ли, семьдесят миллионов человек одновременно слушали радио!
Немецкие ВМС затопили английский авианосец «Арк Ройял»! Потоплен торпедой, сообщил бархатный голос после бравурно-фанфарного вступления.
– Теперь у англичашек на один авианосец меньше, – злорадно подытожил мой отец.
–Погодите! Я читала про этот «Арк Ройял» 2 сегодня в утренней газете. Его же потопили авиабомбой? – с удивлением переспросила Магда, распахнув свои огромные синие глаза.
– Какая разница – бомбой, торпедой! – нетерпеливо отмахнулся отец. – Утопили – и точка. Главное – Германия проснулась! Ура!
И, словно в подтверждение, загремел из репродуктора оркестр из ста фанфаристов. Это было великолепно. Все замерли в восхищении.
– Предлагаю тост: за скорую победу германского оружия, – очнувшись, радостно загрохотал отец. – И за скорейшее возвращение из победоносного похода наших доблестных воинов! Мы спасём мир от красной чумы! Если не мы – то никто! А отпускникам должно быть стыдно!
Отец выпил, крякнув, и укоризненно посмотрел на меня. Я сделал вид, что не заметил его красноречивого взгляда. Но отец впился в меня глазами:
– Сынок! Если не мы, то нас. Большевистскую заразу надо истреблять. Вся Европа в опасности! И будет же у нас когда-нибудь прибавление! Надо расширяться! Лично я – за!
Отец хитро подмигнул Магде, Магда смущённо улыбнулась, и её ушки слегка порозовели. Все выпили. Но я заметил, что мама сильно помрачнела и отставила свой бокал, едва пригубив.
– Ты покидаешь нас, сынок? – с тревогой спросила мама, не замечая буравящих глаз отца.
– Никуда я не еду! Я в отпуске. С чего ты взяла? – несколько нервно ответил я.
– Не сидеть же тебе вечно под юбкой матери! – загремел отец. – Давно бы стал боевым офицером, а ты всё мотоциклу гайки крутишь!
– Из-под юбки матери я давно вылез, – резко ответил я и бросил, скомкав, салфетку на стол. Мама со страхом на неё покосилась. – И без меня… хватает. Вон как воюют! Сами только что слышали.
Отец удивлённо вскинул на меня глаза. Не ожидал такой прыти. А я сразу же смягчился.
– Чего ты так волнуешься? – примирительно спросил я отца и ухмыльнулся. – Они же вернутся к Рождеству.
Как ни пытался я смягчить сказанное, отец помрачнел, как туча. Он был невероятно упрям! Да и Магда как-то вдруг притихла. Потом встрепенулась, поднялась.
– Простите, мне пора, – прозвенел в нашей гостиной её хрустальный голосок.
– Как, Магда, ты не останешься на десерт? – всполошилась мама. Она так старалась!
– Заманчиво, фрау Гравер, ваша выпечка славится на весь Дрезден! Но бабушка совсем плоха. Я должна быть у неё сегодня не позже восьми, – твёрдо возразила Магда. – До свидания, благодарю вас за приятный вечер!
Хлопнула входная дверь. Родители тревожно переглянулись. Что ж, так даже лучше. Пусть катится к чёрту со своим чёрным платочком! Я с энтузиазмом налёг на салат. Божественно! Налил полный стакан смородинового морса, и с наслаждением выпил. Восхитительно! Женюсь только на той, которая докажет, что готовит не хуже моей матери. Совершенно невпопад я брякнул:
– А Дитрих о замке мечтает. Идиот.
–Замолчи! – внезапно крикнул отец, и глаза его под лохматыми бровями гневно сверкнули, – совсем как у Нильса. – Он идёт воевать за великую Германию! Не сметь оскорблять солдата вермахта!
Ну и дела! Я ошеломлённо смотрел на отца… и не узнавал его. Мама громко всхлипнула. Отец рассерженно стукнул кулаком по столу. Это привело меня в бешенство. Я вскочил, но отец уже неумело утешал маму. Ох, лучше бы он не пытался!
– Да что с тобой, Эрна? Перестань! – пророкотал он и постучал по маминому плечу. Так хлопают лошадь по крупу. – Дитрих, несомненно, вернётся к Рождеству! А этот оболтус, – кивнул на меня,– мог бы помочь! Глядишь, быстрее вернулись бы!
Я почувствовал себя побеждённым и нахмурился. Как будто кто-то поднял меня за плечи и толкнул к дверям.
– Пойду пройдусь, – бросил я через плечо уже в дверях.
– Крепкий тыл, тоже мне… – прошипел мне вслед отец.
Уходя, я расслышал глухие мамины рыдания, но, сжав кулаки вышел. Давно ли отец стал таким?! Он не считал Германию побеждённой, потому что конец Первой мировой войны он встретил на чужой, русской, территории. Он рассказывал мне, какие огромные у русских земли. И бездорожье. Не самое удачное сочетание, если собираешься нападать.
VII
Тем солнечным утром понурый Дитрих бочком протиснулся в стерильно чистый кабинет Нильса. Тот сидел за сверкающим письменным столом и неторопливо листал какую-то папку. На первой странице красовалось моё крупное фото. Увидев её, наверняка я почувствовал бы себя свиньёй. В мясном отделе на рынке.
Увидев её, и Дитрих почувствовал себя свиньёй. Он тихо опустился на краешек стула. Он чувствовал, что поступает не по-товарищески. Или наоборот – по-товарищески? Ганс – заблудшая бестолковая душа, его надо как можно скорее спасти, вернуть в безопасное лоно НСДАП.
Но всё же разговор у них никак не клеился. Дитрих понимал, что с крючка Нильса ему не соскочить. Из мягких лапок Нильса никому не вырваться. И Дитрих беспомощно, словно в поисках защиты, оглянулся на плотно затворённую белую дверь.
– Не хочет он ехать. Ни в какую, – глухо проговорил Дитрих. – Поговорите с ним. Я сделал всё, что мог.
Нильс даже глаз не поднял от папки. Не глядя на Дитриха, он сделал величественный жест рукой – дескать, свободен. И Дитрих поспешно вышел.
Следом за ним в кабинет зашёл наш командир взвода. Нильс жестом пригласил его садиться. Командир взвода молча уселся и тут же – без разрешения – закурил. А Нильс, словно в продолжение некого разговора, спросил:
– А какое происхождение у этого Гравера?
Командир взвода дымил так, точно в кабинете Нильса жгли целую вязанку хвороста.
– Почище нашего, – флегматично отозвался командир, выпустил кольцо дыма и проводил его взглядом, как даму.
– Неужто сам Один был его предком?
–Практически.
Они разразились таким хохотом, что чуть не полопались оконные стёкла. Наконец Нильс смахнул слёзы, захлопнул папку и небрежно забросил её в верхний ящик стола.
– Ладно, – подытожил Нильс, – пусть пока остаётся тут. С вами пускай едет Лейбнехт. А Гравера ты получишь. Обещаю, он поедет следующим.
Командир взвода одобрительно кивнул.
VIII
Довелось и мне посетить тот кабинет, – буквально на следующий день. Удовольствие ниже среднего. Нильс точно так же сидел за своим сверкающим столом, просматривал какие-то бумаги. Распахнув дверь, я, как ветер, ворвался в его кабинет, и…
Однако обо всём по порядку.
…Следующим утром я, беспечно насвистывая, явился в гараж нашей части, чтобы проверить, как поживает мой Отто. Домой забирать его нельзя. Отто – военный мотоцикл, состоит на службе вермахта. Сунул ключ в замок гаражных ворот – не тот. Перепутал? Нет. В чём дело? Кто-то сменил замок?
Пока я раздумывал, из-под земли вырос Бруно и оттёр меня своей тушей.
Я только взглянул на него, а этого жирного воина уже отбросило назад шага на два. Ну и храбрец! Я обернулся. Вокруг – никого. Я глянул на Бруно; он испуганно жался к гаражным воротам, и в его глазах засветился ужас. Ну и вояка! Голос Бруно сорвался на визг:
– Отставить, Гравер! Охрана!
Тут же послышался топот сапог, будто табун лошадей бежит на выпас. Ясно, связываться бесполезно. Это проделки Нильса.
Так вот, ворвался я в кабинет этой обезьяны и довольно учтиво, как мне тогда показалось, спросил:
–Герр Хольстен, что это значит?! Почему меня не допускают в гараж? А скоро, между прочим, мотокросс!
Нильс гневно вскинул на меня свои поросячьи глазки, метнул молнии из-под белёсых ресниц:
– Не сметь повышать голос на офицера! Не уставное обращение! Пошёл вон! Кругом!
Опешив, не двигаясь с места, во все глаза я глядел на него.
– Почему мне не выдают ключи от гаража? – тихо спросил я.
Нильс как будто смягчился, что само по себе подозрительно.
– Потому что вы в отпуске, и вам тут делать нечего. Отдыхайте, Гравер, и ни о чём не беспокойтесь. Наслаждайтесь вашим отпуском. А ваш мотоцикл забрал Гремберг. А он, в отличие от вас, не боится русских.
Моё сердце бешено заколотилось и оборвалось, повиснув на тоненькой ниточке. Обозвать меня трусом – чёрт с ним. Но отдать Отто этому дуболому?! Отто – Грембергу?! Отто – на запчасти! Вот что это значит! Потому что эта скотина разорвёт его в клочки, тем более по бездорожью! Я медленно опустился на стул, физически ощутив душную волну отчаяния, накрывшую меня с головой.
– Я не разрешал вам садиться. Встать!
Я машинально поднялся на ватных ногах:
–Я согласен.
Нильс наслаждался победой. Ах ты, тыловая крыса!
– Он согласен. Скажите, пожалуйста! С чем же согласно ваше превосходительство?
– Согласен выйти из отпуска и принять участие в восточной кампании.
Нильс внимательно посмотрел на меня.
– Идите, к кому следует, мне-то вы зачем докладываете, – раздражённо буркнул Нильс.
И уткнулся в свои бумаги, всем видом давая понять, что мне тут больше делать нечего. Совершенно разбитый, я покинул его кабинет. В коридоре я вынул из кармана ключ зажигания. Его контуры расплылись, а потом и вовсе исчезли.
Не хватало ещё разреветься, как девчонке! Позор!
IX
Прекрасное летнее утро раскинуло над фамильным садом семейства Дерингер летнюю, звенящую шмелями тишину. Тёплый стоячий воздух до краёв был наполнен свежим ароматом липового цвета и сладким дурманом кокеток-роз. Вязы замерли, как юнкера на смотре. Солнце с удовольствием смотрелось в зеркало пруда, на самой середине которого замерла пара чёрных лебедей. Потом солнце, немного подумав, нежно поцеловало в макушку белую ажурную беседку на краю пруда.