Павел Данилов
Меценаты зла
Там, где обычно располагается барная стойка, возвышались громады десяти синтезаторов пищи. Сбоку от них, в углах, с раскрытой пастью стояли универсальные утилизаторы.
– У вас пока нет доступа, чтобы самим придумывать блюда, потому выбирайте из стандартных. Есть набор питательных желе, если торопитесь, а есть полноценная еда, – сказал Матвей по пути к синтезаторам.
– Мы давно нормально не ели, – сказал Кирилл. – Нам бы супчик какой-нибудь.
– Запоминайте.
Матвей выбрал на сенсорном экране категорию «супы». У Жака и Кирилла от одних картинок и названий рот наполнился слюной. Разнообразию стандартного меню мог позавидовать даже приличный ресторан. Одних только супов Кирилл насчитал три десятка.
Спутники взяли по порции овощного супа на курином бульоне, по ржаной булочке, и по стакану горячего травяного чая. Матвей ограничился яблочным соком.
Кирилл попробовал суп и едва не заурчал от удовольствия. Если бы он не знал, что готовил синтезатор, в жизни бы не заподозрил в еде синтетику.
Через несколько минут Жак подобрал кусочком булки последнюю каплю со дна пластиковой тарелки и с наслаждением его прожевал. Травяной чай немного остыл, но кишечник и желудок приняли его с не меньшей благодарностью, чем суп. Француз осоловел и начал зевать. Громов же, наоборот, взбодрился.
Утилизатор проглотил грязную посуду с жадностью голодного аллигатора.
В столовую зашла худощавая женщина с острым, словно наконечник стрелы, подбородком. С виду Кирилл признал в ней ровесницу Жака. За руку женщина держала пятилетнюю девочку-альбиноса. Белые волосы до плеч, белесая, как пузо лягушки, кожа и светло-голубые, почти прозрачные глаза.
Кирилл, видевший из альбиносов только светло-серого льва с белой гривой, с любопытством рассматривал девочку. Вошедшие остановились и широко раскрытыми глазами уставились на пришельцев. Даже рот обе открыли.
– Это Мария и ее дочка Лиза, – прервал немой спектакль Матвей. – А это Жак и Кирилл, гости из Внешнего мира.
– Здравствуйте, – кивнула женщина и широко улыбнулась. – Мы рады новым людям. Особенно женщины. – С этими словами она продолжила путь к синтезаторам.
– Здлавствуйте, – сказала Лиза, освободившись от опеки матери. Девочка страдала ротацизмом.
Громов присел на корточки и улыбнулся, когда девочка подошла к нему, близоруко щурясь. Все альбиносы рождаются со слабым зрением. Она протянула маленькую ладошку и важно произнесла:
– Лиза.
– Кирилл, – представился звездолетчик, осторожно беря тремя пальцами почти прозрачную ручку девочки.
– Килилл, – картаво повторила Лиза и повернулась к французу.
– Жак, – с усилием растянув губы в улыбке, сказал он.
Лиза несколько секунд щурилась на экс-водителя, а затем перевела взгляд на проводника гостей.
– Здласте, дядя Матвей, – расплывшись в щербатой улыбке, сказала девочка.
– Привет, привет. Маша, когда ребенку линзы поставишь?
– Вот семь стукнет, сделаем операцию, – вытащив две исходивших паром тарелки, ответила женщина.
– Ну, как знаешь, – сухо сказал Матвей. Затем посмотрел на гостей: – Пойдемте.
Матвей показал им кинотеатр с фильмотекой в десятки тысяч единиц – от арт-хауса и короткометражек до многосезонных сериалов. Следующим был спортзал с полсотней тренажеров. Двое мужчин работали со штангой, молодая девушка, шумно дыша, мчалась по беговой дорожке. Рядом располагался бассейн, массажные ванны и две сауны.
– Санаторий, – хмыкнул Кирилл.
– Вечный отдых. С рождения и до смерти, – тоже улыбнулся Матвей. Но в голосе не слышалось ни единой нотки радости.
Они зашли в библиотеку с парой тысяч настоящих бумажных книг. На одном из столиков лежало десять планшетов. Громов догадался, что в них – сотни тысяч книг.
Когда Кирилл зашел в следующее здание, он застыл. В нос ударил букет свежих, приторно-сладких, дурманящих запахов. Они были в оранжерее. Карликовые деревья, огромные пальмы, бело-черные, фиолетово-красные, желто-голубые цветы. Некоторые были размером с бутылочную крышку, другие – с большую тарелку. Среди зарослей стояли обвитые виноградом лавки. Жак опустился на первую же из них и вытянул ноги. Громов пошел дальше, стараясь глубоко не вдыхать пьянящие природные духи.
В дальнем конце оранжереи на одном из четырех кресел-качалок сидел парень с шевелюрой пшеничных волос. Казалось, что на его голове кто-то оставил стог сена или начал вить гнездо. Парень склонился над тетрадкой, между пальцев он крутил перьевую ручку. Кирилл сделал еще несколько шагов и остановился, думая, как вести себя с незнакомцем.
– Здравствуй, видевший много солнц, – оторвав взгляд от исписанной страницы, сказал парень. – Я завидую твоему счастью. Тосковать по тому, что ты видел собственными глазами.
Громов потерялся от такого потока пафоса со стороны незнакомца. Парень был его ровесником, или даже на несколько лет помладше.
– Зови меня Поэт, – представился тот. – А ты, как полагаю, Кирилл. А трехпалый соратник – Жак.
– Сидит круглые сутки среди цветочков, а, черт возьми, всегда все знает, – проворчал подошедший Матвей.
– Бог, в своей милости, многое мне рассказывает.
– Аккуратней, не заболтайся с ним, а то станешь как Псих, – предупредил сын старейшины.
– Псих, Псих… Мы, вообще-то, с ним братья, – надул губы Поэт.
– Тогда и зовись нормальным именем, как мать нарекла, – сказал Матвей. Потом повернулся к Громову и буркнул, словно сообщал кличку неряшливой дворняги: – Иван он.
– Приятно познакомиться, – чтобы хоть что-то сказать, кивнул звездолетчик.
– Иван? Что такое Иван?! – с силой оттолкнувшись от пола, спросил золотоволосый парень. Кресло закачалось быстро и напряженно. – Набор букв, почему-то означающий «помилованный Богом». Да здесь весь бункер помилованных!
От дурмана цветов, беспокойного гипнотизирующего качания кресла и мелькания блестящих глаз Ивана, Кирилл на миг выпал из реальности. Происходящее показалось фантасмагорией, возможной только во сне. Сейчас он проснется в своей тесной каюте, потом поболтает с капитаном, и они совершат посадку, чтобы продать ресурсы со Spes.
– А Поэт – призвание, состояние души, истинное имя, в конце концов, – вдохновлено продолжал Иван.
– И как отличить одного поэта от другого? – откровенно забавляясь, спросил Матвей. – Вот станут Кирилл и Жак среди цветочков слова писать, и что, всех троих Поэтами звать?
– Не всякий рифмовщик поэт, – завелся Иван. – Но летающий меж звездами – Звездолетчик, Космический Странник.
– А кто тогда я? – с легким интересом продолжил расспросы сын старейшины.
– Ха! – довольный вопросом воскликнул Поэт. – Вот ты как раз – просто Матвей. Большинство людей хоть в бункере, хоть во всей галактике до самой смерти так никем и не становятся.
– Бред, – поморщился Матвей. – Общество рухнет, если пропадут кирпичики обычных людей.
– Конечно, – сразу успокоился Иван. – Потому я – Поэт, он – Звездолетчик, твой отец – Старейшина, а ты – Матвей.
Кирилл ждал, что на это ответит их гид по подземному городку.
– Надо сказать, чтобы тебя отправили на плантации недельку поработать, – прищурившись, сказал Матвей. – Может спустишься с небес на землю.
– Мы и так под землей. Ниже уже некуда, – легко ответил Поэт и, словно его собеседник испарился, уткнулся в тетрадь и застрочил что-то мелким торопливым почерком.
– Таких здесь мало, – словно оправдываясь, сказал Матвей Громову. Сын старейшины явно был не рад, что зацепил едкого в своем пафосе парнишку.
– Да нормально, – пожал плечами Кирилл.
Жак задремал, свесив голову на грудь. Громов пнул его по растрепанному кроссовку. Француз проснулся и вытер пущенную на подбородок слюну. Хлопая затуманенными со сна глазами, он поднялся с лавки.
– Хорошо здесь, – оценил Жак. – Правда в сон клонит.
– У нас почти все спят по десять-двенадцать часов, – пожал плечами Матвей, открывая дверь оранжереи.
– А что за плантация? – вспомнил Кирилл. – Тоже внутри здания?
Матвей покачал головой и ответил:
– Всему свое время.
Далее в известной только сыну старейшины экскурсионной программе была мастерская. Здесь стояло три стола, утилизатор, универсальный станок причудливой формы, и синтезатор, в несколько раз больше пищевого. Одна из стен полностью была закрыта рядом стеллажей с сотнями разных инструментов: от крошечных отверток, до массивных отбойных молотков и перфораторов.
– Синтезатор дает несколько десятков основных материалов, – начал расхваливать мастерскую Матвей, – кожзаменитель, пластик, керамику, дерево, бумагу, резину, краску… всего не перечислишь.
– А станок умеет со всем этим работать, – договорил за гида Кирилл.
– Не в каждом поселении все это есть, – восхитился Жак.
Матвей кивнул. Было видно, что он не испытывает за бункер никакой гордости.
Маленький домик оказался, Кирилл едва поверил, музеем Земли. Половину помещения занимали репродукции реальных экспонатов, в другой части зала виднелись десятки голографических проекторов. Они позволяли выбрать любую выставку, начиная с животного мира Земли и заканчивая костями австралопитеков и питекантропов.
Громов пошел вдоль экспонатов, но Матвей нетерпеливо произнес:
– У вас еще будет время все рассмотреть. Больше, чем вы думаете.
«Не будет, – мысленно огрызнулся Кирилл, – не собираюсь я тут торчать до самой смерти».
По соседству располагался медицинский центр. Спутники узнали его по огромному красному кресту на двери. Века и миллионы километров отделяют эту эмблему от прародителя на старушке Земле, однако, даже ребенок в глубоком бункере знает, что она значит.
Внутри все было либо белым, либо прозрачным. Даже доктор. В белом халате, с седыми волосами и гладко выбритой бледной кожей он отлично вписывался в интерьер.
– Свеженькие люди, – улыбнулся он. – Прекрасно.
Кириллу почудилась в его словах какая-то извращенная радость, словно они представляли для него гастрономический интерес.
– Надеюсь, вы будете здесь редкими гостями, – продолжал доктор, – есть жалобы?
Жак поздоровался и показал обрубки мизинца и безымянного пальцев. Доктор зацокал и поднялся на ноги.
– Сейчас что-нибудь придумаем, – сказал он.
– А мы пойдем дальше, – сказал Кирилл, – я тебе Жак потом все расскажу.
Француз кивнул. Он давно устал от экскурсии. Жак теперь хотел наесться более основательно и завалиться спать на чем-нибудь помягче голого камня.
– Тебе это не понадобится, – хмыкнул Матвей, – но для полноты картины…
Они зашли в детскую игровую комнату.
– Дядя Матвей! – одновременно заорали девочка и мальчик лет шести, спрыгнули с небольшого батута и побежали к взрослым.
Кирилл смотрел на других детей и от каждого взгляда на душу падал камень печали. Почти половина детей были альбиносами, у некоторых была нарушена моторика и координация движений, а у одного ребенка в глазах не читалось и тени мысли.
В комнате горели специальные лампы, копирующие полезный спектр солнечного излучения. Системы кондиционирования непрерывно подавали свежий воздух, а очистительные приборы уничтожали вирусы и вредные бактерии.
«Инкубатор, – с ужасом охарактеризовал увиденное Кирилл. – Здесь есть все, чтобы тело человека росло, развивалось и жило, как положено. Все, кроме простора и естественности. Люди – не курицы. Искусственность убивает разум. Нет Цели – нет жизни. Прав Ванька-Поэт, здесь нельзя просто жить. Иначе мутации будут прогрессировать, пока бункер не опустеет».
Матвей запустил руку в карман на куртке и извлек две большие конфеты. Дети выхватили их, даже не спросив разрешения. «Наглецы», – подумал Громов.
– Дети моего брата. Гордость бункера, единственные близнецы, да еще и без отклонений, – сказал Матвей, когда ребята наперегонки метнулись к турникам.
– И внуки старейшины, – в тон ему добавил Кирилл. – Где гордость, там и зависть.
– Маленькое общество, из которого некуда уйти, становится одной семьей, – покачал головой Матвей.
– Часто родственники – самые первые предатели.
– Только не здесь.
– Я помолюсь Черной Невесте, чтобы ты оказался прав.
– Не стоит. Она тебе, как вижу, не особо помогла. Вот и мы без нее справимся.
Кирилл поморщился. «Кто знает, помогла или нет? – подумал он. – Может, если б не она, меня взорвали вместе с кораблем еще на орбите».
– И за счет чего этот подземный рай работает?
Матвей загадочно улыбнулся. Кириллу он напомнил хозяина, который после обильной трапезы из десятка блюд хочет окончательно удивить гостя каким-то экзотическим десертом.
Они дошли до конца улицы, встретив всего одного прохожего. Кирилл с ним познакомился и почти сразу имя еще одного «члена большой семьи» выветрилось у него из головы.
Матвей открыл замок магнитным ключом и толкнул толстую дверь. Моторчики подхватили человеческий импульс, продолжая поворачивать петли. Их ждал десятиметровый коридор с двумя дверьми в конце. Кирилл на ходу несколько раз ударил по стене – сплошной высокопрочный бетон.
Матвей подошел к двери слева. Громов кивнул на другую и спросил:
– Выход из бункера?
Сын старейшины кивнул и приглашающе махнул рукой. У Кирилла на миг захватило дух. Казалось, он снова в родном техническом отсеке космического корабля. Разноцветные индикаторы, столбцы диаграмм, светящиеся экраны измерительных приборов.
– Термоядерная электростанция, – пораженно выговорил он.
– Полностью автономная, – кивнул Матвей, – ее ресурса хватит еще лет на сто полноценной жизни.
– А потом что?
– Механические генераторы и натуральное хозяйство. Мы уже пятнадцать лет занимаемся расширением плантаций.
– И что там растет? – не удержавшись от смешка, спросил Кирилл.
– Пока только грибы.
– Покажешь?
– Не сегодня. Для выхода за пределы городка нужен специальный пропуск.
Громов еще несколько минут рассматривал показания приборов. Цифры были шокирующие. Бункер, словно ненасытный коллапсар, потреблял энергию тысячами гигаджоулей.
– Миллионы золотых королей ушло на постройку этого бункера.
Матвей покачал головой и сказал с улыбкой:
– Миллиарды земных рублей утекли в эту подземную реку. Но, как видишь, не зря. Здесь живут люди.
– Синтезаторы жрут столько энергии, что дешевле привозить вам еду с Земли. Такая станция могла бы обеспечивать электричеством крупный город. И еще осталось бы на экспорт.
– Предлагаешь выйти на поверхность? – сжав губы, Матвей ждал ответа.
«Что это? Зачет по пройденному материалу? Насколько здесь хорошо?»
– Просто выйти нельзя. Рекс третий еще безумней и жестче своего деда, – Кирилл тщательно подбирал слова, чтобы не обидеть Матвея и при этом не отказаться от своей истинной позиции. – От безграничной власти мозги протухают. На Тайле с подозрением относятся к каждому первому, что уж говорить о вас, родственниках представителей власти.
– Может, стоит выходить маленькими группами? – Матвей продолжал сверлить Громова взглядом.
«Крючок наживкой он закинул давно. Теперь подали прикормку пожирнее».
– Вам нужен наверху влиятельный друг, который смог бы решить проблему с документами. На Тайле человек без паспорта – бесправное животное.
«И с паспортом тоже, – тут же подумал про себя Кирилл. – И с торговым соглашением, и со справкой о неприкосновенности и еще с чертовой кучей бесполезных бюрократических писулек».
– Такого друга у нас нет, – подвел итог Матвей. И добавил с улыбкой: – Значит, будем жить здесь.
Кирилл ничего не ответил и пошел за сыном старейшины. Они снова ступили на паркет, и Матвей сказал, глянув на часы:
– Через два часа подойди к администрации вместе с Жаком. Будем вас заселять.
– Хорошо, – кивнул Кирилл, – спасибо за экскурсию.
– Не за что, – искренне улыбнулся Матвей и быстрым шагом пошел к обители отца.
«Люди как люди, – с иронией подумал звездолетчик, – только квартирный вопрос их не испортил».
Экскурсия была знаком доверия. Намеком, что нужно принять это наполненное удобствами место, как собственный дом.
Но как он, с детства стремившийся ввысь, сможет жить под землей? Тот, кто хоть раз выходил в космос и видел звезды, никогда уже не освободится от тоски по полетам. Многие старики, заслужившие почет и пенсию десятки лет назад, продолжали работать на орбите, только чтобы чувствовать вокруг себя бесконечность и мощь космоса.
Вывод напрашивался сам собой – надо искать выход. Даже если им выделят особняк.
Глава восьмая
Кирилл нашел француза там, где и ожидал – в столовой. Жак сидел в обществе четырех женщин и хвалился двумя новыми пальцами. Металлические протезы блестели вороненой сталью, отражая искусственный свет солнца. Жак поднял руку вверх и сказал:
– Еще кожу подберем, как новенькие станут. – Жак дотронулся до плеча девушки, лет на пятнадцать моложе него и подмигнул. – Будет чем девок щупать.
Женщины дружно засмеялись, словно француз отпустил невероятную остроту.
«Черт, когда он успел?» – подумал Кирилл, направляясь к Жаку.
В столовой было человек двадцать, в основном женщины. Когда Громов проходил мимо одного из столиков, его крепко схватили за руку. Он удивленно воззрился на одну из трех сидящих девушек. Все они были едва ли совершеннолетние.
– Садитесь к нам, не мешайте другу, – держа звездолетчика за руку, ласково потребовала светло-рыжая девушка.
Другая встала и спросила:
– Что вам принести? Креветок с лимонным соком? Бифштекс? Или вы вегетарианец?
Громов, растерявшись, уселся на свободный стул. Девушка продолжала стоять и улыбаться, словно верная любящая жена.
Кирилл никогда не страдал отсутствием женского внимания, но и на шею ему никто не бросался. «Что им от меня нужно? Неужели простой интерес?» – подумал Громов. Сдавшись, он произнес:
– Салат и рыбы какой-нибудь морской. Чтоб без костей.
Все трое заливисто засмеялись, вторя подружкам Жака.
– Они здесь все без костей, – сквозь смех сказала рыжая. – А может синтезатор ее живую ловит?
Шутка, озвученная не Кириллом, успех не имела.
Вопросы посыпались на звездолетчика, словно капли крупного дождя. Постепенно ливень превратился в болезненный град.
– Где вы родились? – спросила доселе молчавшая, самая молодая на вид девушка. – Меня зовут Софья.
– А меня Ангелина, – вставила рыжая. – Как вы к нам попали? Кто ваши родители?
– А кто вам Жак? – не дожидаясь ответов на предыдущие вопросы, снова спросила Софья. – Вы тоже бежали сюда? Или случайно нас нашли?
– Случайно, – только и сказал Громов.
Спасением оказалась принесенная еда. Кирилл начал медленно жевать. Под взглядом Светлячка Теодора он чувствовал себя и то уютней. По вкусу рыба напоминала земного карася, обильно разводимого и на Spes. А салат под названием «Безумное ассорти» вобрал в себя соль и сахар, фрукты и овощи, сырный и майонезный соусы.
Вскоре за столик Кирилла подсели еще две женщины: Мария и ее старшая сестра. Можно было подумать, что Жак и Кирилл по ошибке забрели на чей-то девичник. В столовой не осталось ни одного мужчины.
Громов доел и хотел встать, но Мария выхватила у него посуду и сказала:
– Я отнесу. Может, что-нибудь еще?
– Нет, спасибо, – едва сдерживаясь, ответил Громов. Весь этот спектакль с гипертрофированной заботой начинал его нервировать.
Он резко отодвинул стул и, под непонимающими взглядами женщин, направился к болтающему без умолку французу.
– Жак, надо поговорить.
– А попозже нельзя? Куда здесь торопиться?
– Начальство зовет, – скривив губы, соврал Громов – до встречи с Матвеем было еще почти полтора часа.
– Потом дорасскажу, – сказал Жак женщинам и залпом допил остатки сока.
Пока они шли через столовую к выходу, Кирилл чувствовал на спине сверла множества пар глаз. Пройдя быстрым шагом по паркетной улице, Громов зашел в оранжерею, увлекая за собой француза.
Поэт по-прежнему творил среди цветов. Он лежал на скамье в дальнем углу оранжереи, на время предав кресло-качалку.
– Что, бабы замучали? – подняв голову, громко спросил Иван.
– Меня – нет, – самодовольно оскалился Жак.
– Откуда знаешь? – удивился Кирилл. – Экстрасенс?
– Это ты еще с моим братом не знаком, – засмеялся Поэт. – В здешних женщинах нет романтики. У них забрали индивидуальность, домашние заботы, веру в невероятное будущее и вместе с этим еще и все души прекрасные порывы. Единственное, чего они хотят – здоровых детей.
– Это, по-твоему, начальство? – сдвинув брови, недовольно поинтересовался Жак.
– Я догадывался о чем-то подобном, – игнорируя спутника, сказал Громов. – Хотя поверить и нелегко…
– По-моему, здесь неплохо, – снова заговорил Жак.
– Что ты намерен делать дальше? – резко повернувшись к нему, поинтересовался звездолетчик.
– Для начала набрать потерянный пуд веса. И недельку поспать по двенадцать часов в сутки.
– Здесь все так спят, – поморщился Поэт. – Слабаки.
– Может быть, – поморщился Жак. Поэт явно ему не нравился. – Они же не лазили дни напролет без еды и воды по катакомбам.
– Да, – кивнул Иван. – Они в них живут всю жизнь.
– Если это катакомбы, то я Рекс четвертый, – сквозь смех произнес крамолу француз.
– Эйфория пройдет, настанут страдания, – проговорил Поэт. – Захочешь свободы глоток, а вокруг – материи рай.
Кирилл сел в кресло-качалку и надолго задумался. Француз, не находя себе место от возбуждения, начал мерить оранжерею шагами. Совсем недавно он мог стать вечным рабом в подвалах правительственного здания Гротенбурга, или, что даже лучше, умереть. Теперь у него есть все, о чем он не мог и мечтать. Все развлечения, любая еда и главное – внимание противоположного пола. От молодых девушек до зрелых женщин – все его хотели. По крайней мере, он так чувствовал.
Громов снова оттолкнулся от пола двумя ногами и медленно произнес:
– Нам нужно уважение здешних мужчин. А заработать его можно только одним способом – не трогать их жен.
Жак при этих словах снова поморщился.
– Поэт, у вас есть тюрьма? – спросил Громов.
– Нет, – ответил золотоволосый, – самое большое наказание – работа на плантации. Хотя многие сами туда рвутся.
– А храм есть?
– Космический Странник, тебе показали все, кроме плантаций.
– Ты хочешь бежать? – наконец усевшись на лавку, спросил Жак.
– Нет, – покачал головой Кирилл, не зная, можно ли доверять пафосному юноше.
– Я с вами, – сказал Поэт, словно Громов ответил «да».
– Поживем – увидим. Думаю, Жак, ты успеешь осуществить свое желание. Только брюшко не наешь.
– Я буду ходить в тренажерный зал и бассейн, – оскалился француз. За последние несколько часов он улыбался больше, чем за предыдущие две недели.
– Только женщин не тронь, – строго сказал Громов.
– Я не мальчик, – окрысился Жак, – сам разберусь.
– Чувствую, скоро тюрьма появится, – со вздохом сказал звездолетчик и посмотрел на часы: – Пойдем, нас Матвей ждет.
Они встали и пошли к выходу. Возле двери Кирилл оглянулся – Иван смотрел ему в глаза. «Я с вами» – прочитал по губам Поэта Громов и, коротко кивнув, вышел из оранжереи.
***
Им выделили крайний дом. Кириллу казалось, что даже сквозь десятиметровую стенку он чувствует вибрации термоядерной электростанции.
Внутри помещение делилось на две двухместных комнаты, санузел и крохотную кухню, где кроме чайника, чашек, четырех стульев и стола ничего не было.
– Обживайтесь, привыкайте, – пожелал Матвей, – сами в гости заходите.
– Спасибо, – хором ответили Жак и Кирилл.
Под их вежливые улыбки Матвей покинул дом. Жак открыл гардероб и начал примерять многоразмерные брюки и рубашки. Кирилл же и не подумал менять родную форму на что-то другое. Остановившись на серых джинсах и клетчатой рубашке, француз довольно хмыкнул.
– Теперь они точно все мои, – подмигнул он Громову.
– А в морду? – угрюмо спросил звездолетчик. – Может, сломанный нос и губы-оладушки остудят твой пыл?
– Они че тебе? Сестры?
– Я думал, ты умнее, – садясь на кровать, заметил Громов. – Или инстинкт размножения отключил мозг?
– Ты не поймешь, – серьезно сказал Жак. – Я никогда не рвался к звездам, не хотел званий и наград. Мне достаточно вкусной еды, хорошего общества и полдесятка незатейливых развлечений.
– Вот иди и плескайся в бассейне, смотри фильмы, читай книги, жри в три горла, а баб не трогай! Хочешь остаться здесь – ищи жену.
– У тебя синдром няньки, дружище, – сказал, словно плюнул, Жак. – Поспи, подумай, что не так уж все плохо.
– А мать, отец, друзья?! – вскинулся Громов. – Они-то ничего про меня не знают!
– Поплачут, погорюют, пересмотрят свою жизнь и… забудут, – пожал плечами Жак.
– Как ты можешь так говорить?
– У меня нет родных, – кисло улыбнулся француз и вышел на паркетную улицу.
***
Кирилл четвертый час лежал на кровати, пытаясь найти зацепку для побега. По сути, путей было только три, а вот нюансов – тысяча.
Отсидеться, запастись едой, веревкой, оружием и возвратиться обратно – самый простой. Но результатом снова будет ветка метро, патрули и оживленный город. Второй путь – выход со стороны плантаций. Хотя вначале надо узнать, есть ли там проход. По словам Ростислава Генриховича, они все туннели завалили камнями и забетонировали. И третий путь – лифт. Все сломанное обычно можно подчинить. А избавиться от стометровой шахты лифта снизу и вовсе невозможно. Хотя дистанционную взрывчатку еще никто не отменял.
«Мы живы, – думал Кирилл. – Да, у нас забрали оружие, но мы сыты, одеты и можем не опасаться гончих Рекса. Это лучше, чем стать другом скелета возле выдолбленной в камне лунки».
Скелет так близко от бункера! Что с ним произошло? Не сделал последних шагов, боясь потерять источник воды? Старейшина не пустил его внутрь? Или… его казнили, отправив скитаться по бесконечному каменному лабиринту?
Кирилл сжал разболевшуюся голову. Заострившиеся скулы буквально впивались в исхудавшие ладони.
А что за кучи костей попадались по дороге? В подземелье живет не только бывшее правительство, но и кто-то покровожадней? По крайней мере, жили.
«Может, мы еще встретимся», – вставая, мрачно закончил размышления Громов.
Свет на улице потускнел наполовину, обозначая вечернее время. Через пару часов две трети ламп и фонарей погаснут вовсе. Кирилл шел по краю улицы, стараясь не привлекать внимания. Глядя себе под ноги, он дошел до столовой. Организм, почувствовавший изобилие, постоянно требовал пищи.
Видимо, жители Бункер-сити, как прозвал про себя поселение Громов, уже поужинали. В дальнем углу, под выключенной лампой, сидели двое. Лишь присмотревшись, в одном из них Кирилл узнал Поэта.
Окна сменили пейзаж. В одних виднелась земная Луна, в других – спутник Тайлы – Филиус. Луна убывала, словно кто-то отрезал кусочек от небесного круга сыра. Филиус же, блестя лиловым серебром, не давал себе поблажек и светил в полную силу.
Громов взял с полки поднос и вставил в прямоугольное жерло синтезатора. Перегородка закрылась, пряча поднос и все таинство предстоящего действия. Кирилл выбрал картошку фри, майонезный соус, четыре оленьих котлеты, хлеб и два стакана вишневого сока.
Синтезатор зажужжал, послушно выполняя прихоть человека. Пикоманипуляторы разрывали молекулярные связи, тасовали атомы, словно опытный фокусник карты, чтобы создать новые вещества. Синтезатор продолжал довольно урчать, поглощая гигаджоули энергии. Он и термоядерная станция усердно работали, чтобы пришелец мог хорошенько отужинать. Наконец перегородка открылась, открывая взору четыре разнокалиберных тарелки и два стакана. Посуда была из твердого, молочно-белого пластика.
Кирилл застыл с подносом, размышляя, занять столик одному или подсесть к Ивану с очередным незнакомцем.
– Раздели с нами трапезу, коль не тошно наше общество, – громко попросил его Поэт.
– Благодарю, – кивнул Громов, занимая свободный стул.
– Это мой брат, – сказал Иван. – Провидец.
Брат Поэта выглядел необычно. Белая роба до пола, больше напоминающая простыню, широко раскрытые, выкатывающиеся из орбит глаза, всклокоченные разноцветные волосы и длинные желтые ногти. Псих – так называл его Матвей.
– Не так ты страшен, как небесный звук твоей фамилии, – глухим голосом проговорил Провидец, – много дум и дел пройдет, прежде чем ты снова увидишь небо. А смалодушничаешь, так и закончишь путь среди крови и иллюзий материи.
– Это что, пророчество? – разрезая котлету на кусочки, спросил Громов.
Псих молчал и смотрел в сторону, словно вокруг никого не было, а он ничего не говорил. Поэт с усмешкой кивнул.
– Ты прислушивайся к нему, – сказал он. – Говорит он редко, но только по делу. Просто мы не всегда можем понять глобальность мысли Бога, переданной через несовершенный язык Провидца.
«Я понимаю, что мне нужно вернуть оружие, набить рюкзак жратвой и бежать отсюда не оглядываясь. Старейшина озабочен секретностью и страдает паранойей. Почти век прошел, а призрак Рекса до сих пор его преследует. Или, может, все-таки отпустит подобру-поздорову?» – подумал Громов.
– Мы первые, кто пришел сверху? – спросил Кирилл, вспомнив про скелет.
– Вы первые, кто сюда вошел, – задумчиво ответил Поэт. – Точнее сказать не могу.
– А уходил кто-нибудь?
– Был один бедолага, – кивнул Поэт. – Через три дня вернулся, умоляя пустить его обратно.
– И что? – предчувствуя трагичный финал, спросил Громов.
– Карантин его не пропустил. Так и сгинул неподалеку.
– Что?! Даже не пытались вылечить? Кормили-то хоть?
– Дверь со стороны карантинных камер открывается только по приказу старейшины и его сыновей, – устало ответил Поэт. Разговор не о прекрасном явно его утомлял.
– А как же он… вышел?
Поэт и Псих молчали и смотрели в одну точку, словно Кирилл исчез, распавшись на атомы. Через полминуты, когда звездолетчик начал терять терпение, Иван кивнул и сказал:
– Был сыном. Самый смелый здесь, потому и зовется Предателем. Он не желал жить в клетке, даже в большой и без прутьев. Матвей – его противоположность. Он считает, что мы избранники судьбы. Если б не больные дети – так бы думали все.
– Почему он вернулся? – прожевав, спросил Громов.
– Он видел мир лишь в книгах и фильмах, а за первым же поворотом ждал холод, страх и одиночество.
Из еды остался только соус. Кирилл поднялся и сказал:
– Спасибо тебе, Поэт. И тебе… Провидец.
Псих стремительно выбросил руку вперед и схватил с подноса тарелочку с соусом. Обмакнув туда сразу два пальца, он с наслаждением их облизал. Брови Громова поползли вверх, Поэт засмеялся.
– Не с кем будет поговорить – приходи в оранжерею, – на прощание сказал Иван. – Я частенько там и ночую.
Кирилл кивнул, сбросил тарелки с остатками пищи в утилизатор, а поднос – в посудомойку.
На выходе встретился Матвей.
– Поел? – спросил он, словно заботливая мамочка.
– Очень вкусно, – растянул губы в вежливой улыбке Громов. – Только из чего это все делается?
Вопрос Матвею понравился, и он с широкой улыбкой ответил:
– Из камня, дерьма, трупов, воды, пыли – из всего, что попадает в жерла утилизаторов и в руки автоматических роботов-добытчиков.
– Зря я спросил, – сморщив нос, произнес звездолетчик.
– Какая разница? – пожал плечами сын старейшины. – Растения делают тоже самое. Синтезаторы могут превратить почти что угодно в полезные для людей вещества. Будь то куриный суп или крем для лица.
