Питер Страуб
Коко
– Да ехал на джипе и сорвал у одного с головы. Бедолага…
И тут Майкл понял, что на самом деле хотел спросить у Пирса.
– Как в такой толпе вам удается отыскать нужные имена?
– С одного и другого конца Мемориала стоят морпехи, – ответил Пирс. – У них книги со всеми именами и номерами плит, на которых те выбиты. А еще можно спросить у одного из ребят в кепках с желтыми козырьками. Они здесь только сегодня, из-за большого наплыва народу, – Пирс глянул на миссис Маджески.
– В такой вот книге они и нашли нам Тома, – подтвердила она.
– Глядите, вон там один из «козырьков», – Пирс показал направо от Майкла. – Он найдет вам, кого надо.
Посреди небольшой группки людей высокий бородатый белый молодой человек в желтой «кепке-утконосе», справляясь с записями на листах планшета, находил спрашиваемые имена и затем жестами указывал на конкретные гранитные панели.
– Да хранит тебя Бог, сынок, – проговорила миссис Маджески. – Если случится тебе когда-нибудь побывать в Айронтоне, штат Пенсильвания, непременно загляни навестить нас.
– Удачи! – напутствовал Пирс.
– И вам обоим того же, – с улыбкой пожелал Майкл и повернулся уходить.
– Нет, я на полном серьезе! – крикнула ему вслед миссис Маджески. – Непременно приезжай к нам!
Майкл помахал ей и направился к волонтеру в желтой кепке. По меньшей мере две дюжины человек окружили парня, и все они, казалось, тянулись к нему.
– Я не могу заниматься всеми сразу, пожалуйста, по одному, – монотонно просил волонтер голосом жителя Среднего Запада. – Прошу вас, наберитесь терпения.
«А мои, должно быть, уже в отеле, – подумал Пул. – То, что я делаю сейчас, довольно нелепо».
Юноша в желтой кепке очередной раз сверился со своими записями, указал на гранитные панели, вытер пот со лба. Подошла очередь Майкла. На волонтере были голубые джинсы и расстегнутая наполовину джинсовая рубашка поверх взмокшей серой футболки. Его борода блестела от пота.
– Имя, – спросил он.
– М. О. Денглер, – назвал Пул.
Парень зашуршал страницами с именами на «Д», затем повел пальцем по столбцу.
– Вот. Единственный Денглер – Денглер, Мануэль Ороско из Висконсина. Кстати, я сам родом оттуда. Западная четырнадцатая панель, строка пятьдесят два. Вон там, – он показал направо. Яркие крохотные маки, словно маячки-ориентиры, алели по краям панели, перед которой замерла неподвижно большая толпа. «БОЛЬШЕ НИКАКИХ ВЬЕТНАМОВ», – провозглашал ярко-голубой баннер.
Мануэль Ороско Денглер? Какая неожиданность – испанские имена. Внезапная мысль остановила Майкла, когда он пробирался сквозь толпу к синему баннеру: волонтер назвал ему не того Денглера. Следом он вспомнил слова парня, что в его списках это единственный Денглер. И ведь инициалы совпадали. Значит, Мануэль Ороско и есть его Денглер.
Пул вновь очутился прямо перед Мемориалом. Его плечо касалось плеча лохматого плачущего ветерана с длинными, подкрученными вверх усами. Рядом с ним стояла женщина с платиновыми волосами до пояса своих синих джинсов – она держала за руку такую же светленькую девочку. Ребенок без отца – почти как и Майкл теперь навсегда останется отцом без ребенка. По другую сторону перепаханной тысячами ног полоски дерна, усаженной флажками и скрепленными деревянными палочками венками и фотографиями молодых солдат, перед ним высилась западная четырнадцатая панель. Майкл принялся отсчитывать строки, пока не дошел до пятьдесят второй. Высеченное на черном граните имя «Мануэль Ороско Денглер» бросилось ему в глаза. Пул невольно залюбовался почти хирургической точностью и неприукрашенным достоинством гравировки букв. Он знал, что у него никогда не было иного выбора, кроме как стоять перед именем Денглера на плите.
Денглеру нравились даже армейские сухпайки, которые проклинали все остальные бойцы. Он утверждал, что отдающая собачьей едой индюшатина из банки, законсервированная в 1945-м, вкуснее, чем любая снедь, приготовленная когда-либо его мамашей. Денглер любил ходить в дозор. («Парни, да я все детство провел в дозоре»). Жара ли, холод или сырость – все это мало занимало его. Денглер вещал, будто во время ледяных дождей в Милуоки радуги вмерзали в землю, и детишки, выбегая из домов, отламывали каждый по кусочку своего любимого цвета и лизали их, пока те не становились белыми. Ежели разговор заходил о насилии или страхе смерти, то Денглер говорил, мол, во вьетнамских перестрелках столько же насилия и жестокости, сколько перед любым кабаком в Милуоки, а если сунуться внутрь – увидишь кое-что и покруче.
В Драконовой долине Денглер под огнем вытащил с поля боя Тротмана, дотянул его до санинструктора Питерса, не умолкая при этом, – спокойной, юморной своей болтовней поддерживая раненого. Денглер был уверен: его не убьют во Вьетнаме.
Пул сделал шаг вперед, стараясь не наступить на фотографию или венок, и пробежался пальцами по острым граням букв имени Денглера, высеченных в холодном камне.
Перед глазами вдруг мелькнула до жути знакомая картина: Спитальны и Денглер бегут вместе сквозь густые клубы дыма ко входу в пещеру в Я-Туке.
Пул отвернулся от Стены. Ему стало настолько тяжко, что он боялся разрыдаться снова. Блондинка с девочкой подарила ему сочувственную, осторожную полуулыбку и притянула дочурку к себе, давая Майклу пройти.
В огромной толпе Пул чувствовал себя совсем одиноким. Ему остро захотелось увидеться со своими боевыми товарищами.
2. Записка
1
Майкл был настолько уверен, будто в отеле его уже ждет сообщение от друзей, что, вернувшись и миновав вращающуюся дверь, он прямиком зашагал к стойке регистрации. Гарри Биверс заверил его, что вместе с остальными прибудет «во второй половине дня». Часы показывали без десяти пять.
Пул еще на ходу стал искать глазами записку в ячейках на стене за спиной портье, едва различая цифры номеров под ними. Когда он миновал почти три четверти вестибюля и подошел к стойке, то увидел один из белых фирменных бланков сообщений отеля, лежавший по диагонали в ячейке его номера. Усталость как рукой сняло. Биверс и двое других прибыли.
Майкл подошел к конторке и поймал взгляд клерка.
– Для меня оставили записку. Пул, номер двести четыре, – сообщил он и, достав из кармана пиджака громадных размеров ключ, предъявил его клерку. Тот принялся рассматривать стену за своей спиной с неторопливостью, едва не взбесившей Майкла. Наконец нужная ячейка отыскалась, и клерк, вытянув из нее записку и передавая Майклу, попутно взглянул на нее, затем улыбнулся.
– Сэр.
Майкл взял бланк, взглянул сначала на имя и, повернувшись спиной к клерку, прочитал. «Пыталась перезвонить тебе. Ты правда бросил трубку, не дав мне договорить? Джуди» Время 3:55 было проставлено на бланке фиолетовыми чернилами – Джуди перезвонила тотчас после того, как он вышел из номера.
Майкл развернулся и встретился с безучастным взглядом клерка.
– Мне хотелось бы знать, заселился ли уже кое-кто из гостей, которые должны были прибыть к этому времени?
Пул проговорил имена друзей по буквам.
Клерк неторопливо поклацал клавишами компьютерного терминала, нахмурился, опустил голову, снова нахмурился и, ничуть не изменив позы, глянул искоса на Майкла и сообщил:
– Мистер Биверс и мистер Пумо еще не прибыли. Мистер Линклейтер номер не бронировал.
Конор, по-видимому, решил сэкономить, устроившись ночевать в номере Пумо.
Пул развернулся, сложил послание Джуди, убрал в карман пиджака и только сейчас обратил внимание, насколько изменился вестибюль отеля за то время, пока он гулял. Банкетки и столики теперь занимали мужчины в темных костюмах и галстуках в полоску. У большинства растительность на лице отсутствовала, на груди белели бейджики с крупно напечатанными именами. Они негромко переговаривались, справлялись с данными в блокнотах с линованной бумагой и заносили цифры в карманные компьютеры. В период восемнадцати фантастических месяцев после возвращения из Вьетнама Майкл Пул мог почти наверняка определить, побывал ли человек во Вьетнаме, по одной лишь осанке и движениям. С тех пор это его умение отличать ветеранов от гражданских почти угасло, однако сейчас он знал: насчет этой группы посетителей отеля не ошибся.
– Добрый день, сэр! – звонко прозвучало откуда-то рядом с его локтем.
Пул опустил взгляд на лучезарно улыбающуюся молодую женщину с фанатичным лицом в облаке взбитых светлых волос. Она держала поднос со стаканами, наполненными темной жидкостью.
– Позвольте поинтересоваться, сэр, являетесь ли вы ветераном Вьетнамского вооруженного конфликта?
– Я был во Вьетнаме, – ответил Пул.
– Компания «Кока-кола» вместе со всей Америкой благодарит вас лично за усилия, проявленные во время Вьетнамского конфликта. С радостью пользуясь возможностью выразить нашу благодарность, мы хотели бы представить вам наш новый продукт «Диет-колу» с надеждой, что напиток доставит вам удовольствие, которым вы поделитесь со своими друзьями и соратниками-ветеранами.
Пул поднял глаза и увидел, что высоко на стене над вестибюлем подвешен ослепительно-красный баннер из материала, напоминающего парашютный шелк. Белая надпись на нем гласила: «Корпорация „Кока-кола“ и ее „Диет-кола“ приветствуют ветеранов Вьетнама!» Он вновь опустил взгляд на девушку.
– Пожалуй, я пас.
Девушка включила обаяние улыбки на полную мощность и сделалась вдруг удивительно похожей на всех стюардесс рейса из Сан-Франциско, которым Пул летел во Вьетнам. Затем она отвела взгляд и отошла прочь.
Портье сообщил:
– Сэр, помещение для встреч ветеранов внизу. Вы можете спуститься – возможно, ваши друзья уже ждут вас там.
2
Управленцы в синих костюмах потягивали напитки, притворяясь, что не наблюдают за девушками, лавирующими между столиков с холодными улыбками на лицах и подносами с «Диет-колой» в руках. Майкл коснулся кармана пиджака, в котором лежала записка Джуди. Либо листок бумаги, либо кончики его пальцев были горячими. Хорошо бы сесть в баре вестибюля лицом к входной двери, чтобы понаблюдать за прибывающими, но если он так сделает, через пару минут его наверняка опять спросят, не воевал ли он во Вьетнаме.
Пул подошел к лифтам и дождался, пока странная компания нескольких ветеранов вперемешку с управленцами «Кока-колы» не покинула кабину, при этом каждая группа делала вид, что другой не существует. В лифт вместе с ним шагнул только один человек – гороподобное пьяное существо в тигровом камуфляже. Ветеран вгляделся в панель с кнопками этажей и нажал «16» четыре или пять раз, после чего привалился спиной к поручню задней стенки лифта и громко рыгнул, наполнив кабину густым духом бурбона. В этот момент Пул узнал в нем водителя микроавтобуса, смявшего на стоянке «камаро».
– Ты же знаешь ее, а? – спросил его человек-гора и, выпрямившись, начал горланить песню, которую Пул, как и все ветераны до единого, знали наизусть. – «Дорога домой, как бы я хотел вернуться домой!..»[14]
Пул подхватил его песню со второй строки, тихонько и фальшиво подпевая, но тут лифт остановился и двери раскрылись. Гигант, прикрыв глаза, продолжал петь, пока Пул делал шаг с коричневого ковролина лифта на зеленый палас холла. Двери сомкнулись. Лифт пошел вверх: из шахты, затихая, неслась песня.
3. Воссоединение
1
Северовьетнамский солдат, выглядевший как двенадцатилетний мальчик, стоял над Пулом, тыча ему в шею стволом контрабандного шведского пулемета, который он, должно быть, заполучил, убив кого-то. Пул притворился мертвым, чтобы боец ВНА[15] не застрелил его: глаза Майкла были закрыты, но он отчетливо видел лицо солдата. Жесткие черные волосы падали на высокий, без единой морщинки лоб. Черные глаза и резко очерченный, почти безгубый рот – ничего не выражающее бесстрастное лицо казалось почти безмятежным. Когда ствол пулемета больно вдавливался в шею, Пул, расслабив мышцы, позволял своей голове безвольно скользить по жидкой грязи, в реалистичной, как он надеялся, имитации смерти. Ему нельзя было умирать – он был отцом и просто обязан жить. Огромные жуки кружили в воздухе над его лицом, ему казалось, будто их радужные крылья клацают, словно ножницы.
Ствол перестал давить ему шею. Огромная капля пота выползла из-под правой брови Пула и сползла в маленькую впадину между переносицей и уголком глаза; одно из мерзко скрежещущих насекомых на лету врезалось ему в губы. Когда боец ВНА не перешел от него ни к одному из валявшихся рядом «настоящих» трупов, Пул понял, что умрет. Жизни его конец, и он никогда не узнает своего сына Роберта. Он остро почувствовал любовь к своему мальчику, которого никогда не видел, и следом – так же остро, – что прямо сейчас, здесь, на узеньком, заваленном мертвецами поле, вьетнамец разнесет ему голову.
Однако выстрела не последовало. Еще один из рыжих жуков шлепнулся ему на лоснящуюся от пота щеку, как пуля на излете, и прошло безумно долгое время, прежде чем насекомое, повозившись, стало на лапы и свалилось на землю. Затем Пул услышал негромкий щелчок и шорох, будто некий металлический предмет доставали из кожуха. Ноги вьетнамца чуть сдвинулись, когда он перенес вес своего тела: Майкл понял, что тот опускается на колени подле него. Действуя уверенно и безразлично, вьетнамец тоненькой, как у девушки, рукой вдавил его голову в жидкую грязь, а затем резко потянул за правое ухо. Видимо, Майкл так удачно сымитировал смерть, что боец ВНА решил заполучить его ухо в качестве трофея. Глаза Пула распахнулись как бы сами по себе и там, по ту сторону длинного серого лезвия ножа – где должны были увидеть небо, – уткнулись в застывшие черные глаза солдата врага. Северовьетнамец потрясенно ахнул. На полсекунды воздух между ними наполнился тошнотворным запахом рыбного соуса.
Резко согнувшись пополам, Пул слетел с кровати, и боец ВНА растаял. В номере звонил телефон. Первое, что Пул ясно осознал, было то, что его сына больше нет. Не стало также и трупов, и ковыляющих жуков. Пул нащупал рукой телефон.
– Майк? – звонко прозвучало из трубки.
Оглянувшись через плечо, он увидел безвкусные выцветшие обои, картину с туманным китайским ландшафтом над кроватью. Следом отметил, что может свободно дышать.
– Да, это Майкл Пул, – проговорил он в трубку.
– Майки! Привет! Что-то голос у тебя какой-то стремный, дружище, – Пул наконец узнал голос Конора Линклейтера; отвернувшись от микрофона, тот проговорил кому-то: – Эй, я дозвонился до него, он у себя в номере. Я же говорил, помнишь, Майкл будет в своем номере. – Затем снова в трубку: – Старик, а ты что, не получил нашу записку?
Майкл вспомнил, что разговоры с Линклейтером, как правило, носили более эмоциональный характер, чем с большинством других людей.
– Выходит – нет… А вы когда приехали? – он взглянул на часы и понял, что проспал полчаса.
– Примерно в полпятого, старик, и сразу же тебе позвонили, а нам сначала сказали, что здесь таких нет, а Тина заставил их проверить еще разок, и тогда они сказали, что да, здесь, но телефон у тебя в номере не отвечал. А что это ты не ответил на наше послание?
– Я ходил к Мемориалу, – ответил Пул. – Вернулся почти в пять, заснул, и вы вытащили меня из жуткого кошмара.
Конор не попрощался и не повесил трубку. Более мягким тоном он сказал:
– Старик, ты говоришь так, будто этот кошмар здорово тебя напугал.
Грязная рука тянет его за ухо, силясь оторвать; напитанная кровью земля… В памяти Пула всплыла картина: поле в голубоватой дымке раннего утра, смертельно уставшие люди несут тела убитых к нетерпеливо поджидающим вертолетам. На головах некоторых трупов чернели кровавые дыры в тех местах, где прежде были уши.
– Похоже, я снова побывал в Драконовой долине, – проговорил Майкл, вдруг поняв, что ему снилось.
– Ладно, не дрейфь, – сказал Конор Линклейтер. – Мы уже идем.
В ванной Пул плеснул в лицо водой, наспех вытерся полотенцем и всмотрелся в свое отражение в зеркале. Несмотря на краткий сон, выглядел он бледным и усталым. Рядом с его зубной щеткой на полочке лежал прозрачный блистер с поливитаминами. Он выдавил одну таблетку и проглотил.
Прежде чем прогуляться по коридору к льдогенератору, он набрал номер для прослушивания сообщений.
Мужской голос доложил, что для него оставлены два сообщения.
– Первое зарегистрировано в три пятьдесят пять, и в нем говорится: «Пыталась тебе перезвонить…».
– Это сообщение я забрал на ресепшн, – не дал договорить Пул.
– Второе – время регистрации четыре пятьдесят, его текст: «Мы только что прибыли. Ты где? Когда вернешься, набери 1315. Подпись: Гарри».
Они позвонили ему в тот момент, когда он был еще внизу, в вестибюле.
2
Майкл Пул расхаживал между окном, выходившим на парковку отеля, и дверью. Всякий раз подходя к двери, он останавливался и прислушивался. В шахтах, гудя, трудились лифты, по коридору персонал проворно возил тележки, повизгивающие колесиками. Вскоре на его этаже коротко дзинькнул остановившийся лифт, и Майкл, распахнув дверь номера, выглянул в коридор. К нему спешил подтянутый седовласый мужчина в белой рубашке и голубом костюме с именным бейджем на лацкане, на несколько шагов опережая высокую блондинку в сером фланелевом костюме и узорчатом платке, повязанном на шее замысловатым бантом. Пул втянул голову назад и закрыл дверь. Он слышал, как в коридоре мужчина возится с ключом у своего номера. Пул вернулся к окну и взглянул на автостоянку. С полдюжины мужчин, одетых в несочетаемые элементы военной формы, расселись на капотах и багажниках припаркованных автомобилей с банками пива в руках. Отсюда создавалось впечатление, будто они поют. Пул вернулся к двери и стал ждать. Едва заслышав, что лифт снова остановился на его этаже, он открыл дверь и высунулся в коридор.
Высокий возбужденный Гарри Биверс вместе с Конором Линклейтером шагнули из лифта в коридор, а через секунду за ними следом появился Тина Пумо – у последнего был какой-то опустошенный, задерганный вид. Конор заметил Майкла первым и, подняв сжатый кулак, расплылся в улыбке и крикнул:
– Майки, детка!
В отличие от того Конора Линклейтера, которого Майкл видел последний раз, этот был гладко выбрит, рыжеватые волосы были подстрижены коротко, почти как у панка. Как правило, Конор носил мешковатые синие джинсы и рубашки в клетку, однако нынче на удивление тщательно позаботился о своем гардеробе. Раздобыл где-то черную футболку с трафаретной надписью большими желтыми пляшущими буквами «Эйджент оранж» и поверх нее напялил свободный, с множеством карманов, черный джинсовый жилет с экстравагантной, отчетливо различимой белой прострочкой. Наряд довершали черные брюки с отлично заутюженными стрелками.
– Конор, я не сплю? Ты классно выглядишь! – Пулвышел в коридор, придерживая вытянутой левой рукой открытую дверь номера. Линклейтер, ростом на полфута ниже Майкла, подошел к нему и крепко обнял.
– Дружище, – проговорил он куда-то в подбородок Майклу и игриво поцеловал его. – Услада глаз моих печальных!
Ухмыляясь проявлению «зрелого линклейтеризма», к ним подкрался Гарри Биверс, окутанный облачком мускусного одеколона, и тоже неловко обнял Майкла, больно ударив уголком портфеля бедро.
– Майкл, мои «печальные глаза» тоже рады видеть тебя, – шепнул ему в ухо Биверс.
Пул деликатно отстранился, и его глазам предстал в увеличенном масштабе детальный вид крупных, перекрывающих друг друга желтоватых зубов Гарри Биверса.
А в это время Тина Пумо шагал перед ними по коридору взад-вперед, пряча свирепую ухмылку под густыми усами.
– Так ты спал, – спросил Пумо, – и не получал нашего сообщения?
– Виноват, можете меня расстрелять, – ответил Пул, улыбаясь Пумо.
Конор и Биверс отлепились от него и направились по отдельности к двери его номера. Пумо наклонил голову – в точности как Том Сойер, только не ковыряя носком ботинка ковер, – и проговорил:
– Черт, Майки, я бы тоже не прочь обнять тебя… – и обнял Пула. – Рад снова видеть тебя, дружище.
– Я тоже, – сказал Майкл.
– Давайте лучше зайдем внутрь, а то арестуют за организацию оргии, – предложил Гарри Биверс, стоя уже на пороге номера Майкла.
– Фу, противный, – схохмил Конор Линклейтер, тем не менее двинулся к дверному проему, глянув искоса на двух друзей. Пумо засмеялся, похлопал Майкла по спине, после чего выпустил из объятий.
– И что вы, ребята, поделывали с тех пор, как попали сюда? – спросил Майкл. – Помимо того что кляли меня на чем свет стоит?
Расхаживая по номеру, Конор ответил:
– Крошка Тина все парился о своем ресторане.
«Крошка Тина» было отсылкой к происхождению прозвища Пумо, которое поначалу было Тайни[16], когда он был маленьким ребенком в маленьком городке на севере штата Нью-Йорк, позднее поменялось на Тини и в конце концов – на Тина. Десяток лет проработав в различных ресторанах, Пумо сейчас имел свой собственный в Сохо: ресторан вьетнамской кухни. Несколько месяцев назад его заведение щедро расхвалили в журнале «Нью-Йорк».
– Представляешь, он уже два раза звонил куда-то. Он и Департамент здравоохранения, похоже, готовят мне бессонную ночку, – продолжил Конор.
– Да там на самом деле ничего серьезного, – заверил Тина. – Просто я выбрал неподходящее время, чтобы уехать. В ресторане оставались кое-какие дела, и я хочу убедиться, что все сделано как надо.
– Департамент здравоохранения? – переспросил Майкл.
– В самом деле, ничего серьезного. – Пумо растянул рот в бодрой улыбке, усы у него топорщились, радостные складочки в уголках глаз словно удлинились и сделались резче. – Дела у нас идут отлично. Почти каждый вечер аншлаг. – Он присел на краешек кровати. – Вон Гарри не даст соврать.
– Не дам, – сказал Гарри. – Ты воплощение истории успеха.
– Как вам отель, освоились? – спросил Пул.
– Сходили, взглянули на помещение для встреч ветеранов, побродили по отелю, осмотрелись, – рассказал Пумо. – Солидное намечается мероприятие. – Если есть желание, можем вечерком собраться посидеть.
– Тоже мне, солидное мероприятие! – сказал Биверс. – Куча мужиков собрались груши околачивать. – Он повел плечами, скинув пиджак на спинку стула, на котором сидел, и явив свету красные с белыми херувимчиками подтяжки. – Организации никакой, nada, rien[17]. Единственные, у кого здесь все более-менее организовано, – это Первая воздушная кавалерия[18]. У них есть свой выставочный стенд, они помогают ребятам своего подразделения найти друг друга. Да, мы осмотрелись здесь, но не уверен, что видели хоть кого-то из всей нашей чертовой дивизии. Мало того, нам отвели этот вонючий захламленный холл, который больше смахивает на школьный спортзал. Там, правда, тоже есть выставочный стенд – с «Диет-колой», если это кому интересно.
– Хм, школьный спортзал… – пробормотал Конор. Остановившимся взглядом он смотрел на прикроватный светильник.
Пул улыбнулся Тине – тот ответил улыбкой. Линклейтер поднял лампу и осмотрел внутреннюю часть абажура, затем поставил на место, провел пальцами по шнуру и, наткнувшись на выключатель, включил, а затем выключил ее.
– Да сядь ты уже, Конор, – попросил Биверс. – Ты меня нервируешь, когда вот так начинаешь возиться со всякой ерундой. Нам предстоит серьезный разговор, надеюсь, ты помнишь.
– Да помню, помню, – возмутился Конор, отворачиваясь от лампы. – А сесть, кстати, некуда: Тина занял кровать, а вы с Майклом – оба стула.
Гарри Биверс встал, сдернул со спинки стула свой пиджак и театральным жестом предложил Конору присаживаться.
– Если это поможет вам успокоиться, я с удовольствием уступлю свой стул. Это тебе, Конор, садись, – захватив свой стакан, он уселся на кровать рядом с Пумо. – Надеешься, что сможешь уснуть в одной комнате с этим типом? Он ведь наверняка до сих пор по ночам разговаривает сам с собой.
– Это наследственное, лейтенант, у меня в семье все разговаривают сами с собой, – сказал Конор. Он подвинулся вместе со стулом поближе к столу и принялся барабанить по столешнице пальцами, будто по воображаемым клавишам фортепьяно. – В Гарварде, полагаю, ведут себя несколько иначе…
– Я не учился в Гарварде, – вяло парировал Биверс.
– Майки! – с сияющей улыбкой Конор обратился к Пулу, будто только что заметил его. – Как же я рад видеть тебя! – Он хлопнул Пула по спине.
– О да! – подхватил Тина Пумо. – Как дела, Майкл? Давненько не виделись…
Сейчас Пумо жил с красавицей-китаянкой лет двадцати с небольшим по имени Мэгги. Ее брат работал барменом в «Сайгоне». До Мэгги у Тины была целая серия девушек, каждую из которых он, по его заверениям, беззаветно любил.
– Есть на уме кое-какие изменения, – ответил Майкл. – Забот полон рот, за день, бывает, так накрутишься, что ночью с трудом помнишь, чем занимался днем.
В дверь громко постучали.
– Обслуживание номеров, – пояснил Майкл и встал.
Официант вкатил тележку и расставил на столе бутылки и стаканы. Атмосфера в номере сделалась более праздничной, когда Конор открыл «Будвайзер», а Гарри Биверс налил в пустой стакан водку. Майклу не удалось поделиться с друзьями своим наполовину сформировавшимся планом продать практику в Вестерхольме и попробовать себя в каком-нибудь «суровом» районе – Южном Бронксе, например, – где детям действительно не хватает врачей. Всякий раз, когда дома он заводил разговор об этом, Джуди выходила из комнаты.
Когда официант ушел, Конор растянулся на кровати, перекатился на бок и спросил:
– Так, значит, видел имя Денглера? Там, на плите?
– Видел. Хотя кое-что стало для меня сюрпризом. Знаете, как его полное имя?
– М. О. Денглер, – ответил Конор.
– Не валяй дурака, – попросил Биверс. – Марк, если не ошибаюсь, – он взглянул на Тину, словно прося подсказки, но тот лишь нахмурился и пожал плечами.
– Мануэль Ороско Денглер, – объявил Майкл. – Сам себе удивляюсь, что не знал этого раньше.
– Мануэль? – поразился Конор. – Денглер был мексиканцем?
– Майкл, ты нашел не того Денглера, – со смешком проговорил Пумо.
– Черта с два, – отмел Майкл. – Там не просто один М. О. Денглер, там всего один-единственный с фамилией Денглер. И это наш.
– Мексиканец, значит, – задумчиво проговорил Конор.
– Кто-нибудь когда-нибудь слышал о мексиканцах с фамилией Денглер? Может, родители просто дали ему испанское имя. Кто знает? И кого это вообще волнует? Он был первоклассным солдатом, вот и все, что я знаю. Хотел бы я…
Не договорив, Пумо поднес к губам стакан, и все словно по команде умолкли, несколько секунд храня упругую тишину.
Линклейтер пробормотал под нос что-то невнятное, пересек комнату и уселся на полу.
Майкл встал, чтобы добавить в свой стакан свежих кубиков льда, и обратил внимание, что Линклейтер сидит, зажав меж коленей коричневую бутылку пива, привалившись спиной к стене, весь в черном – похожий на чертенка. Оранжевая надпись на его футболке была того же оттенка, что и его волосы. Конор смотрел на него с ответной загадочной полуулыбкой.
3
«Может, Боб Биверс и не учился в Гарварде или Йеле, – размышлял Конор. – Но несомненно побывал в таком заведении, где окружающие просто принимали все как должное». Конор полагал, что в Соединенных Штатах процентов девяносто пять людей всерьез озабочены лишь тем, где и как раздобыть денег, – их нехватка сводит американцев с ума. Они завязывали с выпивкой, пускались во все тяжкие и совершали грабежи: забвение, конфликт, забвение. Остальные пять процентов населения скользили над этой суматохой, как пена на гребне волны. Они ходили в школы, которые посещали их отцы, они вступали в брак и разводились, как Гарри женился и развелся с Пэт Колдуэлл. У них была работа, на которой они перекладывали с места на место бумажки и трещали по телефону. Сидя в кабинетах за рабочими столами, они наблюдали, как деньги текут в открытую дверь, возвращаясь домой. Даже работу свою они передавали друг другу: Гарри Биверс, который проводил за барной стойкой ресторана Пумо столько же времени, сколько и за рабочим столом, трудился в юридической фирме, которой руководил брат Пэт Колдуэлл.
Когда Конор был мальчишкой в Южном Норуолке, своего рода удивление и возмущенное любопытство заставляли его крутить педали своего старенького «швинна» по шоссе 136 до Маунт-авеню в Хэмпстеде. Жители Маунт-авеню были настолько богаты, что почти невидимы, как и их скрытые от посторонних взглядов дома: с дороги можно было рассмотреть лишь отдельные кусочки кирпичных или оштукатуренных стен. Могло показаться, что большинство этих стоявших на побережье особняков пустует и населяют их одни лишь слуги, хотя время от времени взгляд юного Конора подмечал очевидного жильца-владельца. Из своих кратких наблюдений Конор узнал, что хотя владельцы обычно носили такие же серые костюмы и синие рубашки, как большинство обитателей Хэмпстэда, иногда они красовались в рубашках разгульно-розового и кислотно-зеленого оттенков, уморительных галстуках-бабочках и тусклых двубортных костюмах. Происходящее напоминало сказку «Новое платье короля»: никому не хватало смелости сказать миллионерам-протестантам, насколько нелепо они выглядят. (Отчего-то Конор был уверен, что ни один из этих людей не может быть католиком.) Это ж надо, галстук-бабочка! Красные подтяжки с ангелочками!
Конор не мог не улыбнуться про себя: вот он я, почти без гроша в кармане, однако считаю преуспевающего адвоката достойным моей жалости. На следующей неделе у него работа – обшивка кухни гипсокартоном, за которую он может получить пару сотен долларов. Хотя Гарри Биверс, пожалуй, в состоянии заработать вдвое больше, просто сидя на барном стуле и болтая с Джимми Ла. Конор поднял глаза и встретился взглядом с Майклом Пулом – тот глядел на него с таким выражением, будто думал о том же.
Биверс как всегда припас в рукаве какую-нибудь ахинею, подумал Конор, но Майклу хватало ума не попасться на удочку.
Конор вновь улыбнулся про себя, вспомнив, как Денглер называл людей, которые никогда не испытывали страха и принимали все как должное, – мультяшными. Теперь мультяшные заправляли всем, они карабкались вверх, сшибая все на своем пути. В наши дни казалось, что половина посетителей «У Донована», любимого бара Конора в Южном Норуолке, имели дипломы MBA[19], пользовались муссом для волос и пили исключительно коктейли. У Конора было ощущение, что эти кардинальные изменения произошли все разом, что все эти новые люди только что выпрыгнули из экранов собственных телевизоров. И Конор почти жалел этих людей – настолько убогими и извращенными оказались их нравственные ценности.
Мысли о «мультяшках» удручили Конора. Ему захотелось как следует добавить, хотя он знал, что по количеству выпитого он уже близок к своей предельной норме. У них же встреча боевых друзей, разве нет? Тоже мне – сидят в гостиничном номере, как кучка старикашек. Он допил остатки своего пива.
– Майки, а налей-ка мне водки, – попросил он и ловко бросил пустую пивную бутылку в корзину для мусора.
