Рия Райд
Лиделиум. Пламя Десяти
Сплюнув кровь, Андрей заставил себя приподнять голову и посмотреть на Нейка Брея. Сквозь размытые черные круги он с трудом различал очертания его лица. Силы стремительно покидали его тело, он уже не ощущал своих онемевших ног. Боль в груди сжигала легкие. Тем не менее он даже попытался улыбнуться. Слабо, криво, но со всей скрытой ранее болью и ненавистью. Андрей не мог произнести ни слова, но его ядовитая, полная презрения улыбка говорила сама за себя.
Она кричала: «Я победил».
Побледнев, Нейк Брей достал из кармана шприц и приподнял руку. Полупрозрачная жидкость блеснула на слабом солнце, что тут же скрылось за облачной завесой.
– Умно, мой мальчик, умно, – не то с омерзением, не то с горечью сказал он. – Признаться, даже я не ожидал, что ты зайдешь так далеко. Тебе ведь хорошо известно, сколько стоит одна эта дрянь? – Нейк слегка потряс шприц в руке. – Твоя мать отдала за нее последние деньги. Неделя твоей жизни по цене среднемесячного дохода целой семьи. Меня ты заставил заплатить на порядок больше.
– Для вас это не деньги, – презрительно сплюнул Андрей. Ему становилось все хуже. Ног он уже не чувствовал, зрение почти полностью исчезло, а звук собственного дыхания казался ему громче, чем шум океана.
– А как насчет других?
– Других?
– Да, других. Как насчет миллионов детей по всему миру, мечтающих о каждом миллилитре, что ты заставлял Лею насильно впрыскивать себе в вены? Каждый чертов день в мире умирает несколько сотен, может, даже несколько тысяч детей, чьи семьи, как и твоя когда-то, не могут позволить себе купить лекарства. После всего, что ты прошел, после всего, что пришлось пережить твоей матери, ты намеренно гробишь себя инъекциями, что могли бы облегчить им боль?
Андрей не раз слышал, как Нейк Брей кричал. Но сейчас, когда он, сжимая зубы, едва сдерживал подступающую ярость, все казалось куда страшнее. Его голос дрожал от напряжения, гнева и нескрываемого омерзения.
– Эти дети все равно бы умерли, – ожесточенно прошептал Андрей, – даже если бы вы не скупили все эти лекарства, у них бы все равно не появились на них деньги. Все они умерли бы так же, как и я.
Руки Андрея предательски подогнулись, и он обессиленно завалился набок. Его трясло в конвульсиях, судороги пробирались все дальше, и у него уже не осталось сил им сопротивляться. Тело больше не было в его власти. Сдавшись, Андрей изнеможенно положил голову на холодную землю и прикрыл глаза. Боль, подобно штормящему океану, накрывала его волнами, но он не издал ни звука. Она больше не пугала его. Он ждал ее слишком долго, слишком давно и, будь на то его воля, сдался бы ей гораздо раньше. Все это время Андрей продолжал противиться смерти лишь из-за мамы и брата, а теперь в этом больше не было нужды. Он наконец-то был свободен, наконец-то мог умереть.
– Вы бы все равно не смогли спасти меня, – почти беззвучно прошептал он, чувствуя, как разум все больше заволакивает бесцветный туман. А в следующий момент его словно обдало огнем и в последний раз тряхнуло так сильно и резко, что сознание мгновенно прояснилось.
Нейк Брей отстранился, извлек тонкую иглу из его локтевого сгиба и небрежно отшвырнул опустевший шприц. Он тяжело дышал. Очевидно, он подоспел в самую последнюю минуту, когда Андрей уже успел на несколько секунд потерять связь с реальностью. И тут герцог вдруг склонился над ним и, больше не сдерживая ярости, схватил его за шиворот и приподнял над землей как куклу.
– Если вздумаешь еще хоть раз выкинуть подобное, я больше не попытаюсь тебе помешать. Но имей в виду, не успеет остыть твое тело, как твоя мать и твой брат тут же окажутся без гроша. Мне будет плевать, как и почему ты отправился на тот свет – по собственной воле или по воле случая. Я вышвырну их на улицу сразу, как ты умрешь, уж будь в этом уверен!
Это подействовало на Андрея сильнее, чем болевой шок приступа.
– Но вы обещали… – прохрипел он.
– Да, обещал. Но ты наплевал на это и решил меня надурить. Неужели ты и вправду думал, что, узнав о твоей выходке, я выполню наш уговор? Больше никакой сделки! Отныне я забочусь о твоих родных, лишь пока ты дышишь. Умрешь – и им конец. Рано или поздно Диспенсеры найдут и убьют твою мать и брата, если, конечно, до этого они сами не загнутся от голода и нищеты…
Нейк Брей выпустил лацканы его рубашки, и Андрей отшатнулся. Тело медленно приходило в норму, кровь пульсировала в жилах, а сердце по-прежнему в отчаянии и боли колотилось где-то в легких. Вряд ли Андрей был способен на еще большую ненависть и презрение, что испытывал в тот момент по отношению к Нейку Брею.
– Я больше не хочу так жить, – сказал он, глядя на свои истощенные, костлявые руки, обтянутые посеревшей кожей. Паутина синих вен на них и алеющий след от укола были чересчур яркими и слишком сильно бросались в глаза. Если бы Андрей мог, он бы разрыдался. Взвыл от ярости и собственного бессилия, но у него не осталось сил даже на это. – Я не хочу больше гадать, сколько дней мне осталось, сколько еще все это продлится. Врачи изначально говорили маме, что шансов мало. Даже при должном лечении выживают единицы, и я точно не в их числе. Я все равно умру. – Андрей нашел в себе силы посмотреть на Нейка Брея. – Так позвольте мне сделать это сейчас, пока не стало еще хуже. В конце концов, это моя жизнь и только мне решать, что с ней делать.
– Твоя жизнь?! – взревел Нейк. Его челюсть дрожала, и впервые Андрею казалось, что говорить ему стоило невероятных, титанических усилий. – Ты вправду считаешь, что это твоя жизнь? Не ты будешь оплакивать себя после смерти! Не ты – справляться с последствиями! Не твое сердце будет уничтожено, выжжено в прах, а тех, кого ты оставишь здесь! Не ты, а они будут страдать. Твоя мать будет дрожать над твоим телом, укладывая его в гроб! Твоя мать, ты слышишь?! И ты хочешь добровольно обречь ее на это?! Боги… Да ты хоть знаешь, хоть можешь себе представить, каково это – пережить смерть собственного ребенка?! – Резко втянув воздух, Нейк грубо провел ладонью по лицу. Его плечи сотрясались в беззвучных рыданиях. – Молю Десять, чтобы ты, мой мальчик, даже в мыслях никогда с этим не столкнулся. Молю Десять, чтобы ты никогда этого не узнал…
Андрей сидел, по-прежнему упираясь дрожащими руками в холодную землю, и не мог выдавить ни слова. Перед его глазами одна за другой пролетали десятки картин собственной кончины. Он вновь представлял маму, то, как ей сообщают о его смерти, то, как она прибывает к Нейку, чтобы забрать его тело. Он представил ее безжизненное, опухшее после нескольких бессонных ночей лицо и пустые глаза, в которых окончательно померк весь свет, вся неуемная любовь и жажда к жизни, благодаря которой Люсия держалась все эти годы даже после того, как их покинул отец. Андрей всегда боялся ее пустых глаз. Он видел, как в них тухла частичка света каждый раз, когда врачи рушили очередную надежду на его ремиссию.
Глядя на Нейка Брея, Андрей все равно видел свою мать. В боли, что сквозила в его бледно-голубых, полных слез глазах, в тяжелом дыхании, в том, как часто поднимались и вновь, словно под неподъемной тяжестью, сутулились его плечи. Он вспомнил, как Лея однажды упомянула, что пару лет назад Нейк Брей потерял свою единственную дочь.
– Наши жизни принадлежат не только нам, но и тем, кто нас любит, – словно в ответ на его мысли, сказал Нейк. – Тем, кто отдал нам часть своего сердца. И если мы не готовы бороться ради себя, мы обязаны делать это ради них. Ты прав, с твоим заболеванием выживают единицы, поэтому я предоставляю тебе исключительные условия, я даю тебе все шансы, которых лишены остальные!
Андрей молчал. Сотни раз, пытаясь заснуть по ночам, он до покраснения глаз изучал потолок и размышлял о том, что отняла у него болезнь. О том, что приобрел, он не задумывался никогда.
– Есть один юноша, – продолжил Нейк, – старше тебя примерно лет на пятнадцать. Зовут Рейнир Триведди. Ни о каких его тяжелых болезнях в прошлом мне не известно, но едва ли его детство было лучше твоего. Сейчас он тщательно это скрывает, но его семья родом из серой зоны. – Мужчина коротко оглянулся, словно желая убедиться, что Андрей действительно в состоянии его слушать. – Рейнир потерял родителей, едва ему исполнилось пять. Его определили в приют на одной из дальних планет в Калиотской системе, там он и вырос.
Андрея передернуло, Калиотская система, насколько ему было известно, никогда не слыла оплотом благополучия.
– Его так и не усыновили? – проявил слабый интерес Андрей.
– Нет. Но это не помешало ему найти новую семью.
– Какую?
– Науку, – отозвался Нейк. – Рейнир рано увлекся физикой, а потом космической геологией. В двенадцать лет он выиграл грант на обучение в одной из кристанских геологических школ, а в девятнадцать, сразу после совершеннолетия, возглавил геологическое подразделение Галисийской системы. За десять с небольшим лет он поднялся из побреса до элиты.
– Зачем вы мне это рассказываете? – ощетинился Андрей.
Глаза Нейка Брея опасно блеснули.
– Ты считаешь свою жизнь пыткой, но миллиарды людей по всему миру не могут и мечтать о возможностях и поддержке, что есть у тебя. Они, подобно Рейниру Триведди, выгрызают дорогу сами, вопреки обстоятельствам, одиночеству, нищете, сословным предрассудкам. Им не на кого полагаться, некому доверять. Если они умрут, об их родных никто не позаботится. И это в лучшем случае. В худшем – у них, подобно Рейниру, в этом мире нет никого, ни одной живой души. И тем не менее даже они находят, ради чего жить. И некоторые, самые сильные, добиваются невероятных успехов. Однажды таким, как Рейнир Триведди, будет принадлежать мир. Медленно, вопреки всему, они проскребут себе дорогу на вершину. – Нейк Брей выжидающе посмотрел на Андрея. – Тебе же я предлагаю трамплин, даю возможность войти в их число, не прилагая особых усилий.
Андрей поднял на герцога взгляд, полный невысказанной боли. Сам не осознавая почему, он уже ненавидел этого Рейнира Триведди.
– Я вырос в полеусе. В лиделиуме мне никогда не стать своим.
Прибрежный ветер, приносящий холодные соленые брызги, приятно обдувал его покрасневшее лицо. Лекарство облегчало боль, и алый румянец расползался по щекам, прогоняя последние следы недавнего приступа. Нейк Брей смотрел на Андрея без какого-либо выражения.
– Ты можешь все, что угодно, – без толики иронии сказал он, протянув руку и помогая ему встать. – До того, как оставить семью, ты заставил меня заключить с тобой сделку. Тебе было важно защитить родных, и ты нашел способ сделать это. Ты нашел способ заставить меня в тебя поверить. Если ты справился с этим, уверен, что со временем ты сможешь убедить сделать то же самое и лиделиум.
Когда Андрей вновь поднялся на ноги, Нейк Брей устало вздохнул, развернулся и медленно побрел в сторону резиденции.
До самого дома он больше не проронил ни слова.
Глава 4. Правда незнакомки напротив
Кристанская империя. Тальяс, четвертая планета Барлейской звездной системы, юрисдикция Хейзеров, 4866 год по ЕГС* (7091 год по земному летоисчислению)
Спустя 3 месяца после трагедии на Мельнисе
Привыкнуть к жизни на Тальясе оказалось проще, чем я предполагала, а все потому, что дружелюбие Мэкки Ломидзе не знало границ. Как успел мне между делом намекнуть Филипп, кураторство прибывших с Иранты повесили на нее без согласования, и потому новые обязанности она приняла с особенным воодушевлением. В день моего прибытия, сразу после обеда, Мэкки, как и обещала, показала мне базу и рассказала обо всем, что, по ее мнению, могло мне пригодиться. Это была самая короткая экскурсия в моей жизни.
– Ну, в столовой ты была, – бросала она почти на бегу, – там мы едим. Дальше по коридору четыре крытых тренировочных отсека, там мы тренируемся. – Это было очевидно. Так же как и то, что Мэкки, видимо, считала, что у меня проблемы с развитием. – Еще есть уличный полигон, его ты тоже уже видела, – продолжала она, – а вон там склад. Если заглянешь потом к ним, выдадут все необходимое – одежду, предметы гигиены и прочую бытовую мелочь. Возможно, даже пару мазей для твоего побитого личика.
Инструктаж Мэкки длился от силы двадцать минут. Между бесконечными залами, корпусами, бункерами и отделами она проносилась со скоростью света. В таком темпе, с трудом поспевая за ее шагом, больше напоминающим бег трусцой, я даже не успевала как следует оглядываться по сторонам. Я старалась не думать о том, как буду потом часами бродить по этим подземным лабиринтам в поисках нужных помещений. По крайней мере, это казалось мне меньшим из зол. Лучше покорно помалкивать и позже разобраться во всем самой, чем лишний раз спрашивать о чем-то Мэкки.
Когда мы опустились еще на несколько ярусов вниз и добрались до жилых отсеков, я уже даже не пыталась расслышать, что она говорила, – ее приглушенный голос окончательно потерялся в окружающем гуле. О том, что Мэкки ждет моего ответа, я поняла лишь когда она внезапно оглянулась и выжидающе приподняла брови.
– Ты что-то спросила?
Мэкки устало вздохнула, всем видом демонстрируя, каких сил ей стоило возиться с такой бестолочью, как я.
– Чем ты занималась на Иранте? Что ты… умеешь?
Завуалированная попытка узнать о моем образовании, чтобы понять, на что я могу быть годна.
– Я неплохо стреляю.
Мэкки посмотрела на меня с явным недоверием.
– А еще? Или на Иранте ты только и делала, что переводила патроны?
– У моего отца было небольшое собственное дело, связанное с поставкой оружия, – я предпочла пропустить ее колкость мимо ушей. – Он меня многому научил. В том числе и неплохо стрелять.
– Контрабанда оружия – вот, как я понимаю, называлось небольшое дело твоего отца, – заключила Мэкки, и я невольно поежилась. Чего-чего, а проницательности ей было не занимать. Пытаться оправдаться или придумать другую историю даже не было смысла. Добыть достойные деньги на Иранте можно разве что нелегально, и Мэкки это было прекрасно известно. – И где сейчас твой отец?
– Он мертв.
Что с ним случилось, Мэкки предпочла не уточнять. Впрочем, как и высказывать соболезнований. Через пару минут она распахнула дверь одного из жилых блоков, что уходили далеко в глубь слабоосвещенного коридора, и повернулась ко мне, приглашая войти.
Узкая белоснежная комнатка с двумя кроватями, одним-единственным комодом и давящим, низким потолком напоминала гроб, рассчитанный на двоих. На одной из кроватей я с удивлением обнаружила Калисту. Она сидела на ней с ногами и копалась в голограммах, что выходили из ее браслета. Заметив нас, она тут же выпрямилась, свернула все данные и заговорчески подмигнула. Ее распущенные цветные волосы тут же рассыпались по плечам, а на лице появилась довольная улыбка.
– Кали?
– Тебе было нужно койко-место, а мне – новая адекватная соседка, – с ходу ответила девушка и кивнула в сторону кровати напротив. – Располагайся.
Это был щедрый жест, хотя уже тогда мне следовало догадаться, что Калиста ничего не делала просто так. В отличие от Мэкки, она вела себя куда приветливее, но всегда строго блюла свои интересы. С того самого дня между нами возникло негласное соглашение: Кали не расспрашивает меня о прошлом на Иранте, я позволяю занять одну из моих полок ее цветастыми вязаными свитерами, учтиво выслушиваю ежедневную болтовню о последних сплетнях базы и не донимаю вопросами о том, о чем она, наоборот, предпочитает не говорить. Например, не уточняю, что случилось с ее предыдущей соседкой.
Калиста Чавес оказала мне еще одну услугу. На базе она работала в отделе информационной безопасности, и каким-то невероятным образом ей удалось протащить меня на одну из низших ассистентских позиций. Тем самым Калиста за каких-то пару дней решила вопрос моего иждивенчества и избавила от необходимости корячиться на кухне. До этого из-за нехватки рабочих рук меня собирались распределить именно туда. В общем, дружба с Калистой оказалась крайне полезной. Во имя прочих благ я даже была готова часами выслушивать поток сплетен, что она «по секрету» вываливала на меня в конце каждого рабочего дня.
С Мэкки и Филиппом мы пересекались гораздо реже. Как правило, раз в пару дней, когда у нас совпадало время обеда. Вместе с Кали, вчетвером, мы занимали стол желательно где-нибудь в более-менее тихом углу, подальше от галдящей толпы. В среднем у нас было по сорок минут, чтобы перекусить и коротко обменяться последними новостями. Правда, большую часть этого времени мы либо слушали очередные сплетни от Кали, либо смотрели новости, что иногда мелькали в обеденном зале на огромной голограмме. Сегодня был второй случай.
Когда я приблизилась к столу, Мэкки даже не оглянулась, не спуская глаз с голограммы. Кали же тут же выпрямилась и, смотря куда-то мне за спину, резко хлопнула сидящего рядом Филиппа по ладони.
– Ставлю десять кредитов! Сейчас! – выпалила она так, что инвалидное кресло парня слегка покачнулось в воздухе. Кали тыкала пальцем в сторону входа.
Расправив худощавые плечи, Филипп приподнял голову и задумчиво провел ладонью по бритой голове.
– Принято! – лениво протянул он.
Я оглянулась. Кали указывала в сторону служебного входа, что был буквально в паре столов за моей спиной. К нему вел длинный коридор из соседнего бункера. К стеклянным автоматическим дверям приближались два стражника-атлета, один из которых показался мне особенно привлекательным. Он шел уверенно и быстро, активно жестикулируя и что-то с энтузиазмом втолковывая спутнику. Его короткие светлые волосы были слегка взмокшими и растрепанными, но это только придавало ему очарования. Когда оба стражника подошли к стеклянным дверям, только одна из них автоматически отъехала в сторону. Вторая же осталась на месте, и в следующую секунду красавец-стражник почти что с разбегу впечатался в нее лицом.
– Опять?! – в замешательстве подскочила Кали. – В четвертый раз?!
– С тебя десять кредитов, – довольно напомнил Филипп, наблюдая, как Кали возмущенно отсчитывает монеты.
– В этом мире нет ничего стабильнее Кайла Адонго, – пробормотала Мэкки, даже не оглянувшись.
– Адонго? – я перевела растерянный взгляд с красавца-блондина на худого, налысо выбритого Филиппа. – Вы родственники?
– Мы с братом кое-чем отличаемся, – отозвался Филипп, с удовлетворением пересчитывая монеты. – Он умный, а я – симпатичный.
Он лукаво прищурился, когда я с кислой ухмылкой упала на сиденье напротив.
– Ты единственный ребенок в семье. Мать умерла рано, скорее всего, от какой-нибудь болезни, и тебя был вынужден растить отец. Не то чтобы он сильно этого хотел, скорее у него просто не оставалось выбора. Я прав?
Филипп замер, выжидая ответа и исподлобья смотря на меня в упор. Я же намеренно тянула время. Пару дней назад меня, как и всех прибывших с Иранты, подключали к хертону, и по крайне огорчительному для Филиппа Адонго стечению обстоятельств мой допрос пришелся не на его смену. Теперь же, не в силах совладать с собственным любопытством, при каждой нашей встрече он пытался вытащить из меня крупицу правды о моей прошлой жизни. Я же эту правду предоставляла в точности как мне ранее рекомендовала Кали – порционно и за хорошую плату.
– Я прав? – настойчиво переспросил Филипп.
Я хитро улыбнулась, давая понять, что не поведусь на его дешевую попытку узнать хоть что-то бесплатно.
– Сколько? – сдавшись, в конечном итоге вздохнул Филипп.
– Это будет стоить тебе, допустим, десять кредитов.
– Недурно! – воодушевленно одобрила Кали.
Мэкки присвистнула. Сведенные к переносице густые брови Филиппа были первым признаком его крайнего возмущения.
– Раньше было пять!
– Раньше вопрос был один, – заметила я. – К тому же, если очень попросишь, в этот раз я даже оставлю тебе кое-что на десерт. Как насчет сведений о Майе Феррас? На днях нам с ней удалось мило поболтать. Не знаю, будет ли тебе это интересно…
Моя уловка сработала как нельзя лучше. От услышанного, казалось, даже Мэкки была под впечатлением. Замерев с ложкой в руке, она посмотрела на меня со странной смесью недоверия и крайнего удивления.
– Тебе удалось разговорить Майю Феррас? – когда Кали подалась вперед, ее глаза едва не вылезли из орбит. – Как?!
– Оказалось, она может быть весьма сговорчива, если найти подход.
Минутная тишина за столом говорила сама за себя. Кали, улыбаясь во весь рот, нетерпеливо теребила цветной локон и то и дело стреляла глазами в Филиппа, и даже Мэкки на время забыла о своем супе, недоверчиво щурясь в мою сторону.
– Боги, да кто ты такая, Лаура Гааль? – в изумлении Филиппа считывалось нескрываемое восхищение. Он высыпал передо мной полную горсть кредитов, что несколько минут назад передала ему Кали. – Выкладывай! Срочно выкладывай все, что тебе известно о Майе Феррас!
Я потянула время совсем немного, ровно настолько, чтобы нетерпеливое предвкушение и интерес Филиппа разгорелись еще больше. В том, что ему понравятся сведения, что мне удалось раздобыть о Майе, у меня не было никаких сомнений.
– Она долгое время жила на Кериоте, – начала я, – как вам всем уже известно. После этого ты сам сказал, что она долгое время моталась по разным планетам. – Я коротко посмотрела на Филиппа, и он тут же кивнул. – Она упоминала, по каким именно?
– Нет, – он покачал головой.
– Но ты узнала и это, – предположила Мэкки.
– Мельнис, – я положила руки на стол перед собой. – Что, если я скажу вам, что она успела побывать на Мельнисе? Майя, конечно, не говорила об этом напрямую, скорее упомянула, проговорилась…
С тех пор как история с подрывом Мельниса прогремела на всю галактику, одно его упоминание вызывало у людей неподдельный страх, если не сказать ужас. Мельнис был на устах у всех, а те, кто когда-либо имел к нему хоть какое-то отношение, автоматически становились объектом особого интереса. Само собой, Майя Феррас не являлась исключением.
– Майя Феррас была на Мельнисе? – изумленно переспросила Кали. – Но когда?
– Не знаю, этого она, разумеется, не сказала. Может, задолго до восстания, а может, полгода назад.
– А я говорил! – почти что вскричал Филипп, с победоносным видом обведя взглядом Калисту и Мэкки. – Я говорил, что Майя Феррас куда интереснее, чем пытается казаться!
Кали скептически отмахнулась.
– Это еще ни о чем не говорит. Майя могла соврать, а Лаура, при всем уважении, – она слегка кивнула в мою сторону, – ошибиться.
– Не отрицаю, – обезоруженно согласилась я.
– Как тебе удалось ее разговорить? – спросила Мэкки. – И какой тебе с этого прок?
Филипп был проницательным. Мэкки же еще и умной.
– Скажем так, у меня был свой интерес.
– Это и так понятно, – хмуро отозвалась Мэкки. – Я спросила какой.
– Я никогда не была на Кериоте, но пару лет назад потеряла там близкого человека, – призналась я. – Пыталась выйти на него несколько лет, еще до подрыва местной базы. После ее уничтожения я лишилась последних ниточек, единственных зацепок, что мне удалось нарыть о нем за несколько лет. Я даже не знаю наверняка, был ли он на Кериоте во время взрыва. У меня есть только догадки и предположения. Поэтому когда вы упомянули о том, что Майя Феррас жила на Кериоте, я поняла, что, возможно, это мой шанс узнать что-то и о нем.
– О ком ты говоришь? – спросила Мэкки.
– О брате, – я посмотрела на Филиппа, давая понять, что отвечаю и на его вопрос. – Я была не единственным ребенком, и моя мать вовсе не погибла. Она была замужем за другим человеком, и у нее рос сын, старше меня на двенадцать лет. Все, что мне о ней известно, – это то, что она работала экологом. Когда на Иранте резко вырос уровень радиации из-за проблем на местной АЭС, ее отправили туда в длительную командировку, там она и познакомилась с моим отцом. Свой роман, как и мое рождение, она, само собой, скрывала и от мужа, и от сына. В общей сложности моя мать провела на Иранте около двух лет, после чего вернулась на свою родную планету, а меня оставила отцу.
– Вернулась на Кериот? – уточнила Кали.
– Нет. Кажется, она была родом из Калиотской системы. Выйти на ее след у меня не вышло, Калиотская система еще большая дыра, чем Иранта, но после нескольких лет поисков мне удалось разыскать брата. Он, насколько мне известно, как раз и обосновался на Кериоте.
– Интересно, – протянул Филипп. Кажется, данные, что я продала за десять кредитов, его вполне удовлетворили.
– И что ты еще вытащила из Майи? – уточнила Мэкки.
– Больше ничего, она едва раскололась на несколько предложений, но как только просекла, что мои вопросы связаны не только с моим братом, но и с ее прошлым, тут же постаралась поскорее от меня избавиться. Ты был прав, – я вновь обратилась к Филиппу, – Майя Феррас точно интереснее, чем пытается казаться. И она определенно что-то скрывает.
Филипп удовлетворенно потер ладони.
– Что и требовалось доказать!
– Не удивлюсь, если ее секреты как-то связаны с Мельнисом. Когда она поняла, что проговорилась о том, как была там какое-то время назад, то несколько раз постаралась перевести тему. Она явно не хотела об этом говорить.
– Если бы я была на Мельнисе, то тоже не хотела бы об этом говорить, – приглушенно отметила Кали, ковыряясь ложкой в своей тарелке. – Особенно после всего случившегося. Особенно наблюдая за последствиями…
Выпрямившись, она отвела глаза и слабо кивнула в сторону огромной новостной голограммы. Последствия и правда были пугающими. Вот уже два месяца все новости были о Мельнисе. Мир знал о нем все. Сколько раз Лангборды пытались связаться с повстанцами, умоляя о помощи, когда Леонид Крамер отдал приказ открыть огонь и во сколько, в точности до минуты, разорвался первый снаряд, унеся сотни тысяч жизней. Суд над Крамерами должен был состояться ровно через неделю. Сейчас, когда их вина была неоспорима, не осталось никого, кто пытался их оправдать.
– Надеюсь, этот ублюдок и его семья сгинут в пытках похлеще тех, что они устроили на Мельнисе, – пробормотала Кали, с нескрываемым презрением следя за удаляющейся поникшей фигурой Леонида Крамера на голограмме. От изумления я едва не поперхнулась едой. Калиста Чавес бывала разной – беззаботной и инфантильной, неутомимо энергичной, болтливой и категоричной. Но жестокой она не казалась мне никогда.
В случае, если суд признает вину Леонида Крамера, не только он, но и вся его семья должна будет отправиться на эшафот. Смертные казни являлись редкостью и уже в течение сотен лет оставались запрещены практически во всех государствах галактики, но в лиделиуме работали свои законы. И они, как оказалось, зачастую были куда страшнее.
– Я слышала, племянник Леонида, Марк Крамер, близок к Андрею Деванширскому, – между прочим обронила Мэкки, обратившись к Калисте, – не удивлюсь, если в конечном итоге его оправдают. Тебе известно хоть об одной казни в лиделиуме? Нейка Брея уже больше десятка лет обвиняют в смерти Александра Диспенсера, и что с того? У Галактического Конгресса кишка тонка даже посадить его за решетку. Ты уверена, что они всерьез кого-то казнят? – она усмехнулась. – Держу пари, максимум, что они сделают, – сошлют Леонида на Тэрос. И то для вида, на пару лет. Дождутся, пока все уляжется, и выпустят его и дальше охотиться на тех крылатых тварей, что сожрали его брата. Все это, – Мэкки тыкнула пальцем в сторону новостной голограммы, – не более чем спектакль, разыгранный для низкосортных идиотов вроде нас.
И без того мрачное лицо Калисты вдруг приобрело землистый оттенок.
– Крамеры виноваты в смерти двух миллионов повстанцев, – вклинилась я, – Андрей Деванширский не посмеет их защищать. Это отвернет от него своих же людей.
– Каких людей? – вяло поинтересовался Филипп. – Мэкки? Меня? Может, быть, Калисту? Людей, которые для него не больше чем цифра в статистике потенциальных войск? Биологическая масса? Хотя кто я такой, чтобы судить. Вероятно, услышь Деванширский мудрые изречения Лауры Гааль и узнай, что способен потерять ее неоценимую поддержку, он, безусловно, не раздумывая пришил бы лучшего друга.
– Андрею Деванширскому, Нейку Брею и прочим элитарным выродкам из лиделиума плевать на нас, – подхватила Мэкки, устало посмотрев на меня и на посеревшую Калисту. – Даже Хейзерам плевать. Миллионом больше, миллионом меньше. Присоединившись к повстанцам, они насильно ввязали всех нас в войну. Пока мы подставляемся под пули и строим для них базы, они отсиживаются в Диких лесах и хлебают игристое.
На Калисте не было лица. К своей тарелке она так и не притронулась и выглядела так, будто еще несколько секунд – и взорвется. Или расплачется. Или и то и другое одновременно.
Я поспешила перевести тему?
– Каким образом другие члены семьи Крамер могут избежать смертной казни?
– Мы говорим в теории? – уточнила Мэкки. – Если представить, что все законы и правда работают так, как и должны?
Я кивнула.
– Тогда никак, – ответил за нее Филипп. – Единственный вариант не нести ответственность за действия своего клана – отречься от семьи. Навсегда отказаться от титула, наследства и места в лиделиуме.
– Не такой уж и плохой вариант, когда альтернатива – смерть. – Я перевела взгляд на Мэкки. – То есть если Марк Крамер отречется от семьи, это спасет ему жизнь?
– А что ты смотришь на меня? – в недоумении отрезала она. – Это Филипп у нас знаток международного права.
– У меня много талантов, – подтвердил Филипп. – И нет, отречение от династии Крамеров не спасет. Теперь уже поздно. Но если бы он сделал это до того, как дело дошло до Конгресса и суда, и смог доказать свою невиновность – Леониду пришлось бы отвечать за свои зверства в одиночку. Сейчас Марку Крамеру рассчитывать не на что. Если, конечно, какое-нибудь внезапное чудо ему не поможет…
– Я надеюсь, ему ничего не поможет, – сказала Кали чужим голосом. – Я надеюсь, что отпрыска Крамеров и Леонида ждет самая страшная, самая чудовищная казнь из возможных. Я надеюсь, их смерть будет медленной и мучительной, что их пытки будут длиться часами и, не в силах их вынести, они оба сойдут с ума раньше, чем испустят последний вздох. – Калиста бледнела с каждым словом, но ее голос оставался твердым и острым как лезвие. – Я надеюсь, Верховный суд будет в точности следовать старым, зверским законам лиделиума тысячелетней давности и Леонида Крамера, как и его выродка, отдадут на растерзание толпе. Пусть отдадут их в руки тех, чьи близкие погибли на Мельнисе. Пусть начнут с них.
– Это довольно жестоко, Кали, – после недолгого молчания отметила Мэкки. – Справедливо, но жестоко.
– Тем более мы не знаем всей правды, – тихо добавила я.
– Какой именно правды? – переспросила Кали. – Что два миллиона сгинули на Мельнисе и никто ничего не сделал? Что проклятая Понтешен сломала их рассудок, а Крамеры разбомбили базу? Какую правду мы не знаем?
