Рия Райд
Лиделиум. Пламя Десяти
Глава 8. Дело Крамеров
Кристанская империя. Тальяс, четвертая планета Барлейской звездной системы, юрисдикция Хейзеров, 4866 год по ЕГС* (7091 год по земному летоисчислению)
Спустя 3 месяца после трагедии на Мельнисе
Слушания по делу Крамеров начались около полудня. Они транслировались по всем экранам, и, несмотря на то что база Тальяса продолжала жить своей обычной жизнью, все вокруг вдруг перестали казаться мне людьми. Взгляды всех без исключения повстанцев были прикованы к экранам. Своими чуть сдержанными и как будто механическими движениями они напоминали мне бездушных операционок. Среди них не нашлось ни одного, чье внимание не было полностью поглощено Конгрессом.
Происходившее на экранах без преувеличения можно было назвать зрелищем столетия. Заседания Галактического Конгресса никогда не проводились на глазах у всего мира. Публичные слушания по делу Крамеров были таким же исключением, как и сам суд над членами лиделиума. Последним, кто оказывался на скамье подсудимых из знати, был Константин Диспенсер, развязавший Вселенскую войну и на долгие годы потопивший Галактику в крови. На фоне него Крамеры казались олицетворением милосердия.
Галактический Конгресс представлял из себя бесконечно уходящую в глубину трибуну из пары тысяч капсул, каждую из которых занимала одна из семей лиделиума. Когда представители какой-либо династии брали слово, их капсула выдвигалась в центр трибуны и на экраны транслировалось изображение. Капсула Крамеров висела в воздухе недалеко от центра. Марк стоял рядом с Леонидом и даже не поднимал головы все время, что члены лиделиума высказывались перед судом. Полагаю, ему было стыдно, страшно и невыносимо больно. Он выглядел чудовищно бледным и бесконечно подавленным, особенно на фоне Леонида, что, задрав подбородок, оглядывал трибуну как ястреб и, кажется, был готов убить каждого, кто бросал ему вызов.
Верховный суд в Галактическом Конгрессе проходил в несколько этапов. Вначале были слушания, где члены лиделиума могли выступить в защиту или, наоборот, осуждение обвиняемого. Потом – голосование. Один голос – на одну династию лиделиума. И наконец, совет членов Верховного суда – семи представителей аристократии, что отреклись от наследия своих семей и посвятили себя служению закону. Суммарно их голоса приравнивались к голосам всего Галактического Конгресса.
Последние полчаса я, как и пара десятков других беженцев, ожидала посадку на корабль в Киотскую систему. Он прибыл на Тальяс около часа назад, и за время ожидания у меня начали знатно подмерзать ноги. Я перекатывалась с носков на пятки, лучше кутаясь в утепленный мехом плащ, что в последний момент раздобыла для меня Мэкки, и поглядывала на время на браслете. Если все пойдет по плану, меньше чем через час я навсегда покину четвертую планету Барлейской звездной системы.
Мои мысли крутились далеко отсюда. Мне нужно было спланировать все до мелочей – где я остановлюсь на Радизе в Киотской системе, как попаду на корабль до Отокской системы Адлербергов, как пересеку границу Кристанской империи и доберусь оттуда до юрисдикции Нозерфилдов. За происходящим на экране я следила сквозь пальцы. Тем более Мэкки убеждала меня, что вопреки серьезным обвинениям в конечном итоге Крамерам все сойдет с рук.
– Все это спектакль, устроенный лиделиумом нам на потеху, – твердила она. – Устроят публичную порку, чтобы утихомирить волнения, доказать миру, что своих судят не менее строго, чем нас, потом якобы сошлют Леонида с племянничком в ссылку на Тэрос, а через пару месяцев все обо всем забудут.
Мэкки далеко не единственная, кто так думал, и мне уже следовало принять ее правоту. Членов Конгресса, что высказывались с осуждением действий Леонида, оказалось немало. Но тех, кто требовал для него и племянника самого сурового наказания, не было совсем. До тех пор, пока слово не взял виконт Хелим Ланис. Насколько я знала, его юрисдикции примкнули к повстанцам несколько месяцев назад.
Капсула виконта вылетела в центр, и впервые за долгое время Марк Крамер приподнял голову. Он украдкой посмотрел на мужчину, а потом изображение на экране вновь сменилось на Хелима, и тот заговорил.
– Право крови превыше всего – это идея, на которой построена система лиделиума. Кровь действительно важна. Кровь – наша генетическая связь с теми, кто в прошлом проложил путь в наше настоящее. И наша связь с теми, кому мы завещаем будущее. Мы чтим предков, что однажды сделали именно нашу кровь достойной отвечать за кровь миллиардов других людей, – на несколько секунд Хелим Ланис оторвал глаза от планшета, с которого зачитывал свою речь, оглядел трибуны, быстро стер со лба пот и продолжил: – Но есть кое-что превыше даже крови. Закон. На каждого из нас возложена огромная ответственность. Именно поэтому законы Десяти, оставленные тысячелетия назад, столь суровы. Они – постоянное напоминание домам лиделиума, что за исключительным правом стоит исключительная ответственность. И если наши действия опорочили нашу кровь – значит, ей больше нет места среди равных.
Марк вздернул голову, и его глаза округлились от страха. Подбородок Леонида чуть дернулся, когда он положил руки на перила перед собой и сжал их до побеления пальцев. Он, как и племянник, смотрел на Ланиса не отрываясь.
– Введя свои корабли в систему Каас и уничтожив повстанческую базу во главе с Лехардами, Крамеры опорочили не только свою кровь. Они оставили страшный след на всем наследии лиделиума, и, закрыв на это глаза, мы обесчестим себя. Мы дадим наглядный пример друг другу и всему миру, что подобные зверства могут оставаться без ответа. Что кровавые распри между домами лиделиума не остались в прошлом, что жадность, жажда власти и первобытная жестокость могут быть выше закона. Именно поэтому дом Ланисов требует, чтобы Леонид и Марк Крамеры понесли полную меру наказания в соответствии с уставом Десяти. – Трибуны взревели еще до того, как Хелим Ланис произнес последнюю фразу. – Я требую, чтобы дом Крамеров был с позором вычеркнут из истории лиделиума, а все его члены расплатились за содеянное жизнью.
Хелим Ланис был первым, кто за три часа слушаний высказался за применение казни. Но если в рядах повстанцев тут же послышались радостные возгласы, в Галактическом Конгрессе это мгновенно посеяло смуту.
– Никто не отрицает виновность дома Крамеров и то, что их наказание должно регулироваться в рамках закона. – Быстро сменившееся изображение на экране и краткая подпись известили о том, что слово перешло графине Лиане Багговут. – Но законы лиделиума предусматривают и десятки других мер ответственности: от востребования контрибуции до пожизненного заключения и ссылки.
– Ни одна из этих мер не соответствует тяжести преступления Крамеров. Они не просто нарушили договор Красного реестра. Леонид отдал приказ подорвать базу на Мельнисе, зная, что там находится семья Лехард. На его руках смерть еще одной династии лиделиума, а также гибель двух миллионов невинных людей, – вмешался Мартин Бернатти, и меня невольно перекосило от отвращения. Я запомнила его лицо еще с тех времен, когда, заняв сторону Диспенсеров в конфликте с повстанцами, Мартин, не стесняясь в выражениях, поносил вторых. Кажется, он был в числе тех, кто считал всех нас террористами.
– Отрадно слышать, что вы так высоко цените жизни людей, которых буквально вчера призывали истребить как паразитов, – донесся с голограммы знакомый голос. Впервые за время слушаний Андрей Деванширский вступил в полемику. Его зеленые глаза пылали ненавистью. – Разве не так, Мартин? Разве не вы говорили, что повстанческие базы – это язвы империи, которые бесполезно «лечить»? Что всех их следует немедленно предать огню?
– Я говорил метафорически, – побагровел Мартин Бернатти, – я имел в виду вовсе не это. Трагедия на Мельнисе выходит за рамки внутриполитического конфликта Кристании. Это локальные распри. Один дом лиделиума счел себя вправе зверски уничтожить второй.
– Так, может быть, все дело в том, что на месте агрессора оказался не тот дом? – уточнил Андрей Деванширский. – Если бы вместо Крамеров приказ об уничтожении Мельниса отдали, к примеру, Диспенсеры, ваше мнение было бы столь же твердым? Или те действия, которые, с одной стороны, воспринимаются актом чудовищной агрессии, в другом случае можно назвать правосудием?
– Честь дома Диспенсеров неоспорима! Последние годы они демонстрируют невероятное терпение и милосердие, позволяя вам стоять здесь и бросать подобные оскорбления. Стоит ли говорить, что в данном случае ваше сравнение крайне унизительно и неуместно?!
– Как я понимаю, единственное, что уместно, на ваш взгляд, мистер Бернатти, это поворачивать закон в свою пользу!
Конгресс взревел. До этого в глазах Марка Крамера сквозило лишь отчаяние, но теперь, впервые за все время, в них зажглось что-то еще. Его взгляд был прикован к Андрею, словно тот был единственным человеком на трибунах.
– Но ведь причастность к трагедии на Мельнисе – не единственное, что можно предъявить Крамерам, – подала голос Изабель Кортнер. Когда изображение на экране переключилось на нее, я невольно задержала дыхание. Ее капсула, что находилась в отдалении, тут же подалась вперед. – Разве не они отдали приказ подорвать корабль, на котором вы позже отправились на Мельнис?
Это был удар ниже пояса. Изабель Кортнер с мрачным торжеством смотрела на Андрея Деванширского, у которого из лица мигом ушла вся краска.
– Как видите, я стою здесь перед вами, мисс Кортнер, живой и невредимый, – сглотнув, сказал он. – Если бы я хотел призвать Крамеров к ответу за покушение на мою жизнь, я бы уже сделал это.
– То, что вы не хотите призвать их к ответу, не говорит об их невиновности. Тем более, насколько мне известно, тогда с вами на корабле была и Мария Понтешен. Дом Крамеров в ответе за покушение на жизни представителей целых трех династий лиделиума меньше чем за два месяца. И это уже не говоря о том, что они сделали с двумя миллионами повстанцев.
На Марке Крамере не было лица, когда Изабель Кортнер посмотрела сначала на него, а потом на Леонида.
– К огромному сожалению, герцогини Понтешен нет сегодня среди нас, – неожиданно подал голос Питер Адлерберг. – Очевидно, она не спешит предъявить свои обвинения дому Крамеров.
– А как насчет вас, мистер Адлерберг? – тут же обратился к Питеру Мартин Бернатти. – Разве не вашу семью по ошибке изначально обвинили в уничтожении Мельниса? Или Адлерберги больше не желают отстаивать честь своего дома…
Роберт Адлерберг, что до этого момента воздерживался от комментариев, тут же подорвался на месте.
– Вовсе нет, Мартин. Мы не намерены терпеть нанесенных нам оскорблений. Я полностью солидарен с вами. Дом Крамеров должен ответить за содеянное по всей строгости закона. Наша семья требует применения самой тяжелой меры наказания. Мы требуем смертной казни для всех Крамеров!
– Твое оскорбление настолько глубокое, Роберт, что ты требуешь ответа не только с Леонида, но и с его племянника-сироты? – подал голос Карл Багговут. – Смерть двадцатилетнего мальчишки будет для тебя достаточной компенсацией?
– Да как ты смеешь… – процедил граф. Питер Адлерберг бросился к отцу, но тот остановил его, даже не обернувшись и грубо перехватив за руку.
– Это мелочно, Роберт, – продолжал Багговут. – Я всегда с большим уважением относился к дому Адлербергов. А теперь оказывается, его достоинству может нанести оскорбление одна глупая ошибка?
– Это не ошибка, Карл, – почти кричал Роберт, трясясь от ярости, – Крамеры не просто скрывали свою причастность к подрыву Мельниса, но и были готовы смотреть, как мы входим вместо них на плаху! Пока моего сына как скот держали в треклятой камере в Диких лесах, никто из них и не подумал за него вступиться. Все это время Марк Крамер был там. Он приходил к моему сыну и смотрел ему в глаза. Он был готов, что тот умрет за него, и ничего не сделал. Так с какой стати Адлерберги должны проявить к нему милосердие?!
– Спроси это у своего сына, Роберт. Быть может, у него на этот счет другое мнение.
На Питере Адлерберге не было лица. Он казался бледным, почти серым, когда смотрел на Карла Багговута, крепко сжав челюсти.
– У вас другое мнение, Питер? – уточнил один из судей. – Несмотря на то что ваш отец высказал позицию вашего дома, у вас также есть право слова.
– Мне хорошо известно о моих правах, – процедил Питер, избегая пристального взгляда отца. Его глаза были обращены к кому-то другому. Я могла только догадываться, что там, куда он смотрел, стоял Андрей Деванширский. – Раз уж Верховный суд так интересует мое мнение, я считаю, преступления Леонида Крамера весьма достойны смертного приговора.
– А Марк Крамер? Насколько нам известно, он один из ваших ближайших друзей.
Питера передернуло так, будто его облили кипятком.
– Ваша честь знает способ измерять глубину дружеской привязанности?
– Я бы попросил вас вспомнить, где вы находитесь, и воздержаться от сарказма, мистер Адлерберг. В данной ситуации это крайне неуместно.
Питер сжал челюсти. Казалось, каждое слово давалось ему с невероятным трудом, будто их насильно вырывали у него из груди.
– На данный момент я не имею претензий к Марку Крамеру. Я считаю, что его… невмешательство в дело моей семьи было обусловлено моральным давлением Леонида.
На лице Андрея Деванширского промелькнуло облегчение, и изображение на экране тут же переключилось на Лаима Хейзера. Он взял слово, дождавшись, когда представители Верховного суда успокоят толпу. Едва волнения на трибунах смолкли, его голос звоном пронесся над Конгрессом.
– Никто не умаляет вины Леонида Крамера в чудовищной расправе над Лехардами и жителями Мельниса, но призывая Верховный суд вынести смертный приговор не только ему, но и Марку, мы ведем себя как варвары, – суровый вид невысокого, но грузного Лаима компенсировался поразительно мягким взглядом. Произнося речь, он словно обращался к Марку Крамеру, что впервые за долгое время вновь поднял голову и посмотрел на него с невысказанным отчаянием. – Законы, оставленные со времен Десяти, крайне жестоки. Возможно, они были справедливы в прошлом, когда галактика задыхалась от междоусобных войн, но не сегодня. Дом Хейзеров выступает против применения смертной казни. Он также выступает против того, чтобы Марк Крамер отвечал за содеянное Леонидом. Дети не должны нести на себе грехи отцов, и я считаю крайне несправедливым то, что Марку Крамеру выдвигаются те же обвинения, что и Леониду. Я знаю этого мальчика всю жизнь, – когда взгляд Лаима вновь устремился к Марку, в его глазах отразилась бесконечная печаль. – Он мне как сын. Марк рос на моих глазах. Он лучший друг моих детей – Алика и Муны, он член моей семьи. И пусть это прозвучит неуместно, я готов поручиться за него перед всем Конгрессом. Он не способен на убийство, и тем более убийство своих друзей. Разве то, что все они сегодня здесь и занимают его сторону, не служит лучшим доказательством? Если не верите мне – послушайте моих детей, они были рядом с Марком последние десять лет. Они знают его, как никто другой.
Я заметила, как Андрей Деванширский убрал руки с перил, пытаясь скрыть дрожь в пальцах, и сдержанно кивнул Лаиму Хейзеру.
Речи Алика и Муны Хейзеров, что последовали за словом отца, были куда более длинными и не менее трепетными. Вначале Алик Хейзер рассказал о детстве Марка – о том, через что ему пришлось пройти после смерти родителей, и о его жизни с дядей. Муна Хейзер, которая выступала сразу после брата, рассказывала уже о юности Марка. О том, что зачастую он был безвольной пешкой Леонида, с которым тот общался исключительно языком шантажа и угроз. Так же как и отец, Муна выступала за снятие всех обвинений с Марка. По ее мнению, Леонид Крамер должен был понести наказание в одиночку.
Когда она закончила, волнения в Конгрессе вновь поутихли. Речи Хейзеров возымели именно тот эффект, на который наверняка и рассчитывал Андрей Деванширский, – склонили членов лиделиума на другую сторону. Настроения в суде даже приободрили Марка – это было видно по тому, как он расправил плечи и перестал вздрагивать от каждого упоминания своего имени. Когда Муна Хейзер вслед за Аликом опустилась на сиденье рядом с отцом, он быстро провел ладонью по щеке и вновь посмотрел на Андрея. Его глаза покраснели от слез, но в них больше не было ни страха, ни отчаяния.
За Хейзерами выступили еще около десяти домов лиделиума. Кастелли, Багговут, Ронан, Марено, Антеро – их капсулы одна за другой влетали в центр трибуны и вновь скрывались среди остальных. Никто из тех, кто высказывался, больше даже не упоминал о Марке. Все они были едины в том, что ответ за трагедию на Мельнисе должен нести только Леонид.
К тому моменту, как слово вновь взял Андрей Деванширский, началась посадка на корабль до Радиза. Я двигалась в очереди к нему, не отрывая взгляда от экрана, и потому едва не налетела на трех миротворцев Галактического Конгресса, что проскочили буквально перед носом.
– Это все из-за Понтешен, – коротко бросил сосед позади, – кажется, в прошлый раз они взяли не ту. Вы не могли бы чуть побыстрее, мисс? – он слегка подтолкнул меня в спину. – Посадка скоро закончится…
Не оборачиваясь, я быстро натянула капюшон на голову и ускорила шаг. Капсула Андрея Деванширского влетела в центр трибуны, но перед тем, как он заговорил, слово неожиданно взял один из судей.
– Марк Крамер, правда ли, что, планируя убийство семьи Лехард, Леонид Крамер не посвятил вас в свои планы? О готовящемся теракте вы не заявили в Конгресс, потому что ничего не знали?
Марк замер, когда его покрасневшие глаза устремились в сторону судьи.
– Нет, – хрипло выдохнул он. – Я знал о его планах.
В Конгрессе, как и в рядах повстанцев, пронесся шлейф возмущенных голосов.
– Ваш дядя сделал вас сообщником поневоле? Он угрожал вам?
Марк даже не взглянул в сторону Леонида.
– Да.
– Помимо угроз, можете ли вы сказать, что он проявлял в вашу сторону какое-либо насилие? Он держал вас в заложниках? Ограничивал ваше общение? Контролировал ваш цифровой след?
– Нет.
– Перед тем как Леонид отправил на Мельнис свои корабли, вы пытались как-либо это предотвратить? Пробовали найти поддержку на стороне? Как-либо препятствовали его действиям? Пытались сообщить о готовящемся нападении кому-либо?
Марк дрожал.
– Нет.
– Вы помогали Леониду?
– Я был вынужден это делать.
– Это оценочное суждение. В таком случае в рамках закона ваша ответственность за случившееся приравнивается к ответственности Леонида Крамера. Вы знали о готовящемся теракте, но даже не попытались сообщить о нем, хотя у вас была такая возможность. Вы также не сделали это и после того, как обвинения ошибочно пали на Адлербергов. Верховный суд вынужден принять это к сведению. На данный момент у меня больше нет к вам вопросов.
Отстранившись, судья жестом разрешил Андрею продолжить, как будто динамик, встроенный в капсулу Деванширского, мог перекрыть гул тысячи голосов. Конгресс взорвался ими сразу после того, как судья завершил свой допрос. Андрей стоял, беспрерывно сжимая пальцы в кулаки до побеления костяшек, и с ужасом оглядывал ревущие трибуны. Я надеялась, он дышал – глубоко и медленно, пытаясь привести мысли в порядок и продумать новую стратегию защиты. Ответив на вопросы судьи, Марк Крамер только что подписал себе смертный приговор.
– Мисс, вы идете? – вновь подтолкнул меня сосед, когда я, впившись взглядом в экран, замерла на трапе корабля. Сердце глухо колотилось в груди, а кровь в ушах шумела так, что я с трудом расслышала его слова. – У вас все хорошо?
– Я… Я никуда не лечу. Простите.
Я спрыгнула с трапа и едва не врезалась в него. Ноги сами несли меня прочь, в сторону бункеров мимо стражников Конгресса, что уже начинали делать новый обход. Это было чистое самоубийство. Самое настоящее безумие. Я проталкивалась против толпы, но старалась не думать об этом и намеренно не оглянулась на звук поднимающегося в воздух корабля. Знала, что если сделаю это, то тут же пожалею.
Я ворвалась в бункер с жилыми камерами, а потом чья-то рука грубо схватила меня за предплечье и утянула в темноту. Резкий удар по голове заставил рухнуть на пол. Тело накрыла волна боли, но даже она не была яркой и оглушающей, как шок и липкий страх, что накрыли меня сразу вслед за ней. Я разглядела в темноте склонившуюся надо мной Мэкки. Она уперлась коленом в мою грудь, резко скинула капюшон с головы и мгновенно приставила пистолет прямо к моему лбу.
– Она у меня, Филипп, – коротко сообщила Мэкки по дистанционной связи. – Нет, она не улетела на Радиз. Настоящая Мария Эйлер у меня.
* * *
Наверное, стоило начать все с самого начала.
С того проклятого дня, когда Галактический Конгресс объявил на меня охоту и я села на корабль до Ерлатской системы в юрисдикции Ронан. Мы даже не успели выйти за пределы Анаксонской системы, как засекли несколько приближающихся кораблей Галактического Конгресса. Дора предупреждала, что времени мало, но ни я, ни пилот никак не ожидали, что его не осталось совсем. У нас было не более пяти минут на то, чтобы уйти от кораблей Конгресса, прыгнув в гиперпространстве, или столкнуться с ними нос к носу на границе Анаксонской системы. Мы выбрали первое, и это было чистое самоубийство.
Гиперпрыжки были запрещены в пределах звездных систем. Из-за близости к звезде и ее силы тяжести нас могло разорвать на атомы. У нас не было времени обдумать все как следует, не было времени даже просто точно просчитать расстояние прыжка. Мы делали это практически вслепую, полагаясь на веру, удачу и мои знания геологии земель ближнего кольца, и, прыгнув, едва не погибли.
Наш корабль выкинуло в чудовищной близости от пояса астероидов, недалеко от Голиафской системы, а все, что происходило дальше, было похоже на страшный сон. В первые тридцать секунд случилось не менее пяти тяжелейших столкновений, из-за чего мы полностью утратили контроль над судном. Корабль вышел из строя, и экстренная эвакуация на Альпас, ближайшую обитаемую планету Голиафской системы, была единственным шансом выжить. Через несколько минут после того, как мы активировали до нее спасательные капсулы, корабль столкнулся с очередным астероидом и его разорвало на куски.
Я не знаю, выжил ли пилот. После того как моя капсула успешно приземлилась на Альпасе, я пробыла без сознания еще около суток, а когда очнулась, весь мир надеялся, что я умерла. Тогда я впервые подумала о том, что получила шанс, о котором не смела и мечтать. Я могла исчезнуть навсегда. Бежать от Конгресса, Диспенсеров и повстанцев, скрыться где-нибудь на границе галактики, за пределами пятого кольца. Я могла стать никем, уничтожить Марию Эйлер, а вместе с ней и все ужасы, причиной которых она стала. Я действительно могла умереть. Это было крайне желанным исходом.
Но две причины делали это невозможным. Во-первых, я не могла перестать быть Марией Эйлер. Не будь лицо Анны Понтешен на всех экранах галактики, я бы избавилась от браслета с идентифицирующим кодом и с прошлым было бы покончено. Но теперь, чтобы начать новую жизнь и убраться как можно дальше, я нуждалась не только в новом цифровом паспорте, но и в новой личности.
Во-вторых, меня выворачивало по нескольку раз на дню и все чаще перебрасывало в чудовищные воспоминания Десяти. Это происходило каждый раз, когда я проваливалась в сон, и выбраться оттуда в реальность становилось все труднее. Я задыхалась в огне под крики сгорающих заживо, вновь и вновь тонула, когда гигантское цунами накрывало города. Я смотрела, как стихии пожирают целые цивилизации, и каждый раз погибала вместе с ними, не в силах что-либо изменить.
Я теряла контроль. В конце концов мне пришлось это признать, когда спустя неделю я вновь ввалилась в спальню Кристиана, плача кровью и откашливая песок. В тот раз я в очередной раз чуть не погибла во время бури в пустыне. Моя кожа покрылась волдырями от ожогов, а песок был везде – в горле, носу, глазах, ушах. Я достигла последнего рубежа отчаяния и даже не осознавала, что именно шептала тогда, едва сохраняя рассудок и умоляя его помочь.
Кристиан был ошеломлен. Я связалась с ним посреди ночи, свалившись на пол перед кроватью и испугав не только его, но и Изабель, что была рядом.
– Я принесу воды, – донесся до меня приглушенный голос девушки, перед тем как я отключилась.
Когда я очнулась, Изабель сидела в полупрозрачной ночной рубашке на краю кровати и разглядывала меня с прежним удивлением. Ее пышные рыжие локоны разметались по плечам. Несмотря на легкий румянец, что алел у нее на щеках, сама Изабель казалась невозмутимой. Наши глаза встретились, и она молча протянула мне стакан с водой.
Кристиан стоял чуть поодаль, привалившись плечом к балконной двери, и курил. Его рубашка была криво застегнута всего на две пуговицы, словно он сделал это спешно и в последний момент. Я отвела глаза, стараясь не думать о том, чему, вероятно, помешала, свалившись у их кровати. Если бы мое горло не сводило от сухости, а голова не раскалывалась от боли, я бы умерла от стыда.
– Не сказать, что рад, что ты выжила, – сказал Кристиан, делая очередную затяжку.
– Мне нужна твоя помощь, – мой шепот был похож на скрип даже после того, как я залпом осушила стакан. – Я бы не пришла к тебе, если бы у меня был выбор и я бы могла справиться с этим сама. Умоляю, Кристиан, помоги. Я больше не могу контролировать это. Если мои силы выйдут из-под контроля, у меня не получится это остановить. Я боюсь причинить кому-то вред. Я не понимаю, что со мной происходит. Пожалуйста, просто помоги.
Это определенно было признанием поражения. Я бы разрыдалась, если бы в моем теле осталась хоть капля влаги, но не похоже, что Кристиану было до этого дело. Он лишь едва приподнял брови, устремив на меня покрасневшие от дыма глаза, и холодно улыбнулся. Полагаю, именно этого он и ожидал.
Мне пришлось рассказать обо всем, что случилось за последнюю неделю с того самого момента, как Андрей увел меня, намереваясь спрятать от совета повстанцев. Я рассказала о том, как он велел мне довериться Доре, как после она привела меня к Амелии Ронан и другим повстанцам из лиделиума, что намеренно скрывали сигналы о помощи с Мельниса, а после о том, как мой корабль потерпел крушение в Голиафской системе. Кристиан слушал молча, не прекращая курить. Время от времени он лишь многозначительно переглядывался с Изабель, которая рассматривала меня, задумчиво накручивая локон на палец. Она выглядела озадаченной. Я старалась не пересекаться с ней взглядом, припоминая, как напугала ее, впервые заявившись в спальню к Кристиану полностью в крови, – кажется, тогда она едва не сорвала голос от ужаса.
Когда я закончила, Кристиан лишь устало вздохнул и потушил сигарету.
– Амелия Ронан скрывала призывы о помощи с Мельниса, – задумчиво подвела итог Изабель, – неожиданно.
– Там была не только она, – напомнила я, – но и другие… Ландерсы, кажется, Ракиэли. Там, куда меня привели, их было около десяти человек, но Амелия сказала, что их больше, гораздо больше.
– И почему они помогали тебе? – уточнил Кристиан.
– Я не знаю. Амелия не сказала. Полагаю, она намеревалась рассказать мне обо всем лично. Она хотела спрятать меня в своей резиденции, по крайней мере так она говорила…
– Думаешь, Деванширский и правда не в курсе? – обратилась Изабель к Кристиану.
– Не знаю, – сунув руки в карманы брюк, он устало пожал плечами. – Но если они знают о силах Марии и собираются держать язык за зубами, это нам на руку. Мои условия не изменились, – добавил он, посмотрев на меня. – Я помогаю тебе до тех пор, пока ты скрываешься от Конгресса и моя семья в безопасности. Крушение корабля нам на руку, пусть все думают, что ты мертва. Избавься от своего браслета, а я позабочусь о том, чтобы создать тебе новую личность.
– И как это поможет? – нахмурилась Изабель. – То, как она выглядит, знает половина галактики…
– Я об этом позабочусь, – хрипло сказала я, – позабочусь о том, чтобы меня никто не узнал. Это не станет проблемой.
Кристиан холодно улыбнулся, когда наши взгляды встретились.
– Не думай, что это все. Я не первый раз оказываю тебе услугу, в этот раз тебе потребуется отплатить мне тем же.
– Что тебе нужно?
– Говоришь, хочешь убраться как можно дальше? На окраину галактики? Как насчет Тальяса в Барлейской системе?
У меня похолодело внутри.
– Это резиденция Хейзеров.
– Твои знания звездных систем и правда впечатляющие, – отметил Кристиан. – Это определенно нам пригодится. По нашим данным, на Тальясе находится одна из повстанческих баз под руководством Лаима Хейзера. Почему бы тебе не отправиться туда? Твои сведения оттуда могут быть очень полезными.
– Зачем тебе это? – прошептала я. – Тальяс не имеет никакой стратегической ценности. Это дыра, куда выкидывают непригодных. – Наши взгляды встретились, и у меня упало сердце. – Ты хочешь, чтобы я подобралась к Лаиму и шпионила для тебя. Тебе нет дела до базы на Тальясе, тебе нужны Хейзеры.
Я чувствовала, как от нарастающей паники и безысходности сводит внутренности. Только не Хейзеры. Только не Алик. Он был единственным, кто был добр ко мне с первого до последнего дня в Диких лесах. Он оставался таким даже после того, как узнал, что я сделала с Мельнисом. Мне стало тошно от одной мысли, что я отплачу ему предательством.
– Я отправлюсь куда скажешь, но я не подставлю Хейзеров.
– Мне плевать на Хейзеров, – отмахнулся Кристиан. – Мне нужен Деванширский и информация обо всем, что он планирует. – Его губы тронула жестокая усмешка. – Хейзеры его ближайшие союзники. Вряд ли у Деванширского есть хоть кто-то, кому бы он доверял больше, чем Алику Хейзеру и его отцу. Лаим может и отсиживается на отшибе галактики, но он точно в курсе всего.
– И как, по-твоему, я должна буду доставать информацию? Полагаешь, Лаим Хейзер пригласит меня за стол переговоров?
Глаза Кристиана опасно вспыхнули.
– А вот это уже не моя проблема. Уверен, талантливая помощница Триведди что-нибудь придумает. Заведи полезные знакомства, подберись к Лаиму как можно ближе. За два месяца работы на Деванширского ты сделала возможным перемещения через черные дыры и привела его войска к моим границам. Теперь придется постараться и для меня. Если, конечно, ты все еще рассчитываешь на мою помощь.
Я сглотнула и сцепила руки в замок.
– Хорошо. Но тогда ты должен знать, что я не позволю причинить Хейзерам вред, как и…
– Деванширскому. Ну разумеется, – голос Кристиана сочился отвращением. – Я прекрасно помню вашу нездоровую… привязанность. Мне не нужна его голова… Пока. Мне нужна только информация. Та, что убережет мою семью и моих людей от новых приступов мании величия Деванширского.
