Роман Заин
Следующий день
Мысли в голове Авелии закрутились с фантастической быстротой. Если Луций Пизон не дарил перстня, а он все-таки оказался у ее жениха, если кто-то из рабов что-то видел, то что же получается, Луций вор!?? Ну не мог же перстень сам сюда прийти и одеться на палец. Луций – вор!!! Такого не может быть!! Просто не может быть!! Зачем ему это? Какая-то ерунда! Авелия почувствовала, что у нее кружится голова. Верить, пускай в очевидное, она не могла и не хотела. За дверью послышался топот шагов, а Жания полушепотом успела проговорить:
– Госпожа, сюда идут Луций Пизон и Флавиан, – послышалось из-за двери.
Перстень отливал светом в сумраке комнаты. Огромная, гадкая горилла, с зажатым в челюстях драгоценным камнем, казалось, смеется над нею. А тот же, на чей палец одет перстень и носом не ведет. Уши заложило, в висках стучало так, будто они сейчас взорвутся. Авелия не знала, что делать или даже, что думать дальше. Словно изваяние застыла девушка посредине комнаты, не понимая, чем она может помочь. Одна мысль, словно учащенный пульс стучала в ее голове: Он не виновен!! Такого не может быть. Иудейка смотрела на суженного и не знала, что предпринять. Топот уверенных ног приближался к двери, и на каждый шаг, подвигал неизбежное горе к Авелии. Что же будет, когда Флавиан и Луций Пизон увидят тот перстень на руке Луция? Она пыталась размышлять, но время, словно песок в часах, стремительно таяло. Боже мой!! Это позор. Позор!!! Позор для него, для меня, для отца, для всей семьи. А что сделают с ним за это? Как накажут? Авелия продолжала размышлять, упершись взглядом в дверь, ждущая, когда та распахнётся. Сколько бы Флавиан ни любил своего сына, а в вопросах чести он человек строгий и принципиальный. Ведь погубит!! Даже сына погубит!! Что же делать? Шаги слышались совсем близко. Голова, казалась, вот-вот взорвется от мыслей и переживаний, наводняющих ее. Что же делать? Ведь сейчас они войдут и уличат Луция в этом неслыханном позоре. Что делать? Словно животное, инстинктивно, не отдавая отчета в своих действиях, преследуя лишь одну цель – защитить своё, бросилась она к Луцию. В мгновение ока сдернула кольцо с указательного пальца, так быстро, что Луций даже проснуться не успел, и одела его себе. Шаги за дверью остановились, и легкий скрип отворяемого, наполнил комнату скрежетом. В ту же секунду, словно лань быстроногая, Авелия бросилась на кровать и притворилась спящей. Мгновенье, дверь стремительно отварилась, и на пороге появились двое друзей. Оба, мрачные и молчаливые, словно тучи. Глядя на обоих становилось понятно, что они торопились, и до этого имели промеж себя не самый приятный разговор.
– Луций, просыпайся!! – как раскат грома прогремел голос Флавиана.
Сын тотчас же открыл глаза и сел на кровати в полуобморочном состоянии. Он никак не мог сориентироваться, что происходит, ибо так его будили первый раз в жизни. Глядя на неразлучную пару перед собой, юноша не мог собраться с мыслями просто выполняя волю отца, как бы по инерции. Несколько раз, тяжело махнув головой, чтобы стряхнуть с себя сон и хоть как нибудь пробудиться, юноша вперил в отца и Луция Пизона, свой ничего не понимающий взор.
– Луций, – продолжал отец, – у меня есть основания полагать, что перстень моего друга Луция Пизона, находится у тебя.
Луций, завернутый в одеяло, теплый и непроснувшийся от сна, полный недоумения и непонимания, лишь бессмысленно хлопал глазами ему в ответ. Мысли никак не могли прийти к чему определенному, блуждая в голове, каждая сама по себе. Еще мгновение, и картинка начала складываться. Еще миг, и стало понятно, какое грязное обвинение предъявляет ему отец. В тот же момент заплывшие глаза приобрели очертание ярости. Он вспыхнул, как будто к спине приставили раскаленную кочергу. Вскочил и чуть не бегом направился к обоим.
– Чем я заслужил такую честь, отец? – его голос напоминал шипение собаки посаженной на цепь. Той, что лает, хочет броситься и кусать, но не может, потому что цепь, обвитая вокруг шеи, душит. И этому шипению имелись причины. Обвинение в воровстве у гостя, было, наверное, самым грязным и всех возможных. И ладно бы об этом говорил кто-нибудь другой!! Хотя нет, неладно. Другого, он заколол бы как свинью прямо в этот же момент, или притащил бы в суд, но это говорил отец!!! Тот, в ком нельзя сомневаться, тот, кто блестит, словно звезда в небе. Тот за чьим светом надо идти, чтобы стать знаменитым и сильным мужем. Ярость тонула в разочаровании и огорчении. Жаждущий ответить на обиду, но не могущий того сделать, Луций стоял посредине кубикулума раздавленный и униженный. Словно побитый пес, поджавший уши и хвост, ожидающий, когда же пройдет гнев хозяина. К горлу подкатил ком. Вся ярость, злость и чувство мщения превратились в досаду. Луций чувствовал, что может разреветься. Как мальчишка, прямо при всех. Соленые слезы уже начали проступать в уголках глаз, но юноша изо всех сил сжал кулаки, так что пальцы захрустели, дабы болью в членах попытаться заглушить разочарование. Он поднял голову и вперил в вопрошающих свой разгневанно- побитый взор. Всё, что существует хорошего и плохого, сейчас одновременно сочеталось в юноше. Он не отводил глаз, но и ничего не отвечал, хотя бы потому, что отвечать на оскорбление родителя было нечем. А в том, что это именно оскорбление, Луций не сомневался.
– Ты не ответил на вопрос, – сухим голосом, с проступками ноток сочувствия, пробурчал Флавиан. Сейчас сходство между отцом и сыном казалось настолько очевидным, что даже незнакомый человек заметил бы их родство. Старый патриций, ровно так же как и сын стоял возмущенный, взбешенный и такой же безвластный над ситуацией. У обоих глаза горели яростной жестокостью и негодованием. Каждому, до того невидимого барьера, переступив через который, перестаешь себя контролировать и отдаешься во власть эмоций, оставалась пол шага. Но оба терпели.
– Нет, отец! У меня нет перстня, – Луция трясло от злости, каждое слово, будто бы весило килограмм и с трудом слетало с языка. Стоя в пред ними гордый но побитый, с сжатыми в кулаки руками он разглядывал то Флавиана, то Луция Пизона, а то кидал бешенный взгляд на рабов, находившимися с ними в кубикулуме. На несколько секунд зависла пауза, видимо никто из присутствующих не знал, что надо делать дальше. Однако Луций, чьи эмоции начали потихоньку превозмогать над рассудком, подсказал:
– Хочешь, обыщи комнату, – захлебываясь ядом процедил юноша.
– Хочу,!! – даже не подумав, зачем ему это, буркнул в ответ Флавиан.
В голосе старого патриция, проскочила горечь. Ему стало противно от себя самого. После произнесенного он начал ясно осознавать, что теряет сына. То доверие, тот вес, тот авторитет, который имелся у него над Луцием, таял, словно лед на солнце. И самое противное, Флавиан понимал, что это действо осознанно, что он отдает себе отчет в том что происходит, и в том, что дальше будет. Однако, по-другому поступить сегодня просто невозможно. Жестом, он показал двум рабам находившихся за спинами, приступить к обыску. При этом взгляд, полный безумия и ярости блуждал от сына к Луцию Пизону и обратно. Что происходило в душе старого война, не передать словами. Но и эмоции сына сейчас находились на пике возможного. Поняв, что его слово больше ничего не весит, что сегодня он тот, кого надо проверять, юноша молча отошел в сторону, пропуская вперед сыскарей. Белый и бледный, словно полотно, стоял Луций упершись в стену спиной и глупо-равнодушным взглядом наблюдая за происходящим. Спорить не хотелось, единственное, чего он желал, чтобы обыск поскорее закончился. Рабы же, на долю которых выпало потрошить вещи Луция, бросились вперед, словно некормленые собаки. Бедные люди, сейчас они осознавали лучше остальных, насколько незавидна их дальнейшая судьба. Единственным спасением было найти кольцо, а если нет, то родить его, слепить самим, но обязательно разыскать, иначе злобной мести молодого господина, не избежать. А то, что тот умеет мстить, сомнений ни у кого не возникало. Первый из них с такой тщательностью стал досматривать жаровню, находившуюся в углу, что практически разобрал ее на детали, второй полез под стол, и стал изучать строение и содержание ножек, выполненных в виде львиных лап.
Флавиан перевел разъяренный взгляд с сына на Луция Пизона. Потом обратно. Эта ситуация одинаково противила каждому, но сейчас являлась необходимой. Отец отдал бы все на свете, чтобы тут же провалится сквозь землю, и не видеть этого глумления над своим отраслем. Однако, не отреагировать на обвинение Луция Пизона, в том, что его сын вор, он не мог. Нужно было, непременно, доказать невиновность Луция, но как это сделать?? Времени на раздумья не оставалось и еще один факт Флавиан знал совершенно точно. Если сейчас не пойти на поводу Луция Пизона, если не выполнить его требований, то дружбе конец. Старый патриций ни капли не сомневался в невиновности сына, и исход обыска его совершенно не интересовал. Своей нынешней задачей он считал другое, а если точнее, то предоставить Луцию Пизону полную свободу действий, показать свою решимость искать и главное, отвечать за происходящее. Первостепенной задачей являлось, чтобы африканский проконсул убедился в этой открытости, в честности и справедливости Флавиана. Чтобы понял, что от него ничего не скрывается!! Что всё на виду!!! Но как же это больно!! Как же противно!! Словами не передать. Вообще, события этого утра можно смело называть самыми худшими часами в жизни старого война. Никогда, за время своего долгоденствия, не пересекались интересы его и Луция Пизона, а сегодня пересеклись, да так, что хуже не придумаешь. Он помнил сегодняшнее утро посекундно. Вот врывается в спальню негодующий друг, и практически волоком тащит за собой раба, упирающегося и боящегося идти. Не желая доброго утра, не объясняя, что толком произошло, Луций Пизон начал браниться.
– Скажи-ка Флавиан, как такое возможно??? Скажи мне, как меня могут обокрасть в собственном доме?? И кто!!? Главное кто??!
– Что происходит?? – пытался вставить хоть какую-нибудь фразу, в это море крика Флавиан. Но поток слов, словно водопад, изрыгающийся из недр Луция Пизона, заливал спальню обильной бранью и руганью.
– В моем собственном доме!!! Да кому рассказать на смех поднимут. Скажи, как ты мне в глаза смотреть теперь будешь?? Дожил!!! – Луций Пизон продолжал и дальше посыпать голову пеплом, клеймить судьбу-злодейку, так и не объясняя, что толком произошло.
Флавиан молча выдернул раба из объятий ошалелого друга и грозным, вопрошающим взглядом уперся в того. В крепкой кисти старого война болтался новый раб, купленный совсем недавно. Патриций даже не мог вспомнить, когда и зачем он его купил, как его зовут, и какой конкретно работой он занят в доме. Тем не менее, сейчас он пристально разглядывал того, силясь угадать, что же такого этот подлец мог сказать Луцию Пизону. Истерики проконсула считались обычным делом. Человеком он слыл горячим от природы, однако сегодняшнее выступление выходило за рамки дозволенного. Видимо что-то действительное основательное произошло. И так, покуда добиться чего-то понятного от старого друга он не мог, единственной надеждой оказывался раб, болтающийся словно детская кукла, в руке Флавиана.
– Говори, – спокойным, но повелительным голосом молвил он обмякшему невольнику.
Глаза раба округлились от страха. За время, что сильная рука Флавиана держала его, раб умудрился несколько раз потерять сознание. Он пытался мычать в ответ, качать головой и плакать, но это, разумеется, не освобождало его от ответов.
– Говори, – и сильный удар, словно молот, обрушился на спину бедолаги. Тумак оказался настолько сильным, что нечастный изогнулся, словно тесто, и взвыл на всю спальню от боли.
– Говори, – очередной пинок пришелся по ребрам. Раб упал и в тоже мгновенье, еще несколько тяжелейших ударов босой ноги Флавиана, отметили его бока.
Тем временем Луций Пизон немного успокоился. Обратив внимание, что его визжание перестало производить впечатление на друга, и тот весело колотит раба, он с какой-то усмешкой нашкодившего школяра, принялся наблюдать за этою расправой. Однако, будучи с самого измальства очень нетерпимым, и желающий участвовать везде и повсюду, Луций Пизон и в этот раз не смог удержаться, чтобы не вставить свои пять копеек. Наблюдая, как друг колотит валяющегося раба, он с веселым смехом начал вещать, наконец-то по делу.
– Проснувшись с утра я призвал к себе раба-водоноса, и на мой зов пришел этот вот, – кивком головы Луций Пизон указал на побитого раба, – весь трясясь, словно лист на ветру, он молвил мне страшную правду, – дальше Пизон так весело рассмеялся, что кровать заходила ходуном.
Флавиан прекратил избиение, молча уставившись на друга. Он ждал продолжения повествования, да и дух надо было перевести, ибо годы берут своё, и вот так колотить, не останавливаясь, здоровья уже не хватало. Раб, распластанный на полу тихонько скулил, вытирая разбитое лицо и отхаркивая кровавую массу изо рта. Флавиан считался старым, но опытным палачом, и знал не понаслышке, куда надо бить, чтобы суть вопроса поскорее стала понятна. Рядом гоготал Луций Пизон, придерживая себя за живот, чтобы не опростаться. Он искренне радовался устроенному представлению, и во время передышек грозил пальцем избитому рабу.
– Ну-ка повтори, что ты сказал мне с утра, – сказал он уже серьезным тоном, но все равно с намеком на веселье. – Приказываю тебе, повтори!!!
Раб молчал. Он знал, что за информацию, которую он так опрометчиво, передал Луцию Пизону, теперь придется отвечать головою. Только поэтому бедолага и молчал.
– Если я повторю это вместо тебя, – уже важничал Луций Пизон, – то тебе, дружочек, придется познакомиться с волками, которых прислал мне из Дакии, достопочтимый Корнелий Фукс. Если же ты расскажешь сам, то я отдам тебя львам, а они, как известно, быстрее убивают добычу, не давая ей и секунды помучится.
Раб смотрел в ответ разбитым, ненавидящим взглядом. Но ненавидел он, прежде всего себя, ведь Флавиан ни разу не сделал ему дурного. Наоборот. Жизнь, которую он обрел в стенах нового дома, считалась безбедной. Кормили хорошо, наказывали за дело. Казалось бы, чего еще нужно. Но вместе с этими благами, в Гами, так звали раба, проснулось и чувство справедливости. Узнав, что молодой патриций утащил перстень, он почувствовал острую необходимость, придать огласке сей факт. В ту минуту он почему-то не думал о последствиях, которые яростной бурею падут на плечи Флавиана и Луция. В то мгновенье он думал лишь о том, что надо непременно, НЕПРЕМЕННО, доложить о том, высокочтимому господину. Реакцию же, Гами ожидал увидеть совершенно другую. Он представлял негодование господина, его злость, его законное требование наказать обидчика, ну и конечно же, адресованную ему похвальбу, которой позавидует остальной дом. Ждал, что его представят пред всеми, наградят, чем-нибудь ценным, и возведут в пример для каждого раба, с наставлением, мол, так должен жить каждый. Да так и должно было случиться!! Разве Назар плохой пример?? Ведь и наградили, и освободили!! Докладывая, Гами мечтал, что в порыве снисхождения к нему, дабы воздать на полную за отличную службу, ему разрешат жениться на той одной, по которой он вздыхал, уже который день подряд. Он и помыслить не мог, что Луций Пизон, вместо воздаяния наградит его смертною казней. Как можно предвидеть, что даже в отсутствии перстня, Луций Пизон не поверит в столь очевидную правду. Ведь ясно же, как божий день – молодой Луций вор!! Что же тут непонятного??? ЭЭЭх!! Как можно предвидеть, что из триумфатора его превратят в лжеца и неблагодарного лицемера. Недаром говорят, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Сегодня, бедный Гами убеждался в этом на собственной шкуре. Он смотрел, то на Флавиана, то на Луция Пизона, а то на молодого Луция, теперь такого ненавидимого. Обидно!!! Это очень обидно!!! Ведь он не оболгал же этого сосунка!! Нет!! А выходит так как выходит. Однако, и сам виноват!! Надо головой думать, прежде чем делать! Лучше бы вообще промолчать! И ведь, действительно, не подумал, про чьего сына говорю. Луций вор, это так. Но он еще и сын Флавиана. Я совсем про то забыл. Он сына моего благодетеля, того ради которого я бы жизни не пожалел. Ох дурак, я дурак!! Нет, чтобы подумать??!! Какое там, торопился первым рассказать!! Вдруг не успею, вдруг меня кто-нибудь опередит. Гами снова уставился на Флавиана виноватыми глазами. Раб очень не хотел объявлять старому войну старшую истину, сколько бы она ни являлась правдой. Глядя в глаза своего благодетеля, того кто купил его и выходил, он больше всего на свете не хотел его ранить. При всем этом, Гами отлично понимал, теперь понимал, что вина за Луция-вора, ложится именно на отца Флавиана. Родители всегда несут ответственность за дела детей. Но Флавиана он любил, а Луция теперь ненавидел. Ведь именно из-за него, он попал в эту дурацкую ситуацию, так он считал. Крутя головой, словно боров догадавшийся что сегодня его смертный день, Гами смотрел то на Флавиана, то на Луция Пизона. В глазах обоих читалась непреклонность, ненависть и какая-то брезгливость. Неожиданно ему захотелось встать и оправдаться, так сказать, донести до каждого свой мотив. Ведь в конечном же итоге не желал он зла никому, а просто хотел справедливости. Однако, эта идея отпала сама собой. Гами в ту же секунду осознал, что сегодняшний донос, оказался последним делом его жизни, а волки или львы уже получили его, и сейчас это только вопрос времени. Чувство ужаса наполнило страхом крепкое тело. Картины львов и волков терзали сознание, а выбирать промеж них, кто лучше, он не мог. Всё казалось одинаково плохо, а звери одинаково ужасны. И тем не менее, Гами решил сам рассказывать. Ведь по сути это было последнее, что он мог решить в этой жизни. Раб поднялся, отряхнул лицо и тунику и каким-то жалобно уверенным тоном заговорил:
– Хозяины!! – раб склонился в покорном поклоне. – Я расскажу всё как есть, ничего не утаив. Этим утром, я взял на себя смелость, разбудить достопочтимого, лучезарного Луция Пизона, ибо важность и безотлагательность моего доноса, казалось мне чрезвычайной.
Луций Пизон аж в ладоши захлопал от слога, которым пытался говорить Гами. Его этот слог чрезвычайно веселил и он потешно подмигнул Флавиану, который, надо отметить, стоял чернее тучи. В процессе сегодняшнего представления, Флавиан успел догадаться, что гнусный раб имел наглость вести поклеп на его семью. Друг же, развлекался как мог глядя на Гами, и громко хохотал, когда тот пытался говорить высокопарно.
– Вчера, прислуживая во время ужина, я увидел как ваш сын, достопочтимый Флавиан, прячет что-то в складках своей туники. Я не предал этому значения, ибо, меня не касается, чем занят молодой господин. Мое дело вовремя менять блюда, и смотреть, чтобы кубки стояли до краев полными. Однако, будь проклято любопытство, бегущее в моих жилах!! При очередной смене тарелок, боковым зрением я увидел, как Луций хвалится юной госпоже чем-то, показывая это что-то под столом. В этот момент я снова пожурил сам себя, за дерзость и дурость подглядывать за Луцием, однако в течении всего вечера видел снова и снова, как молодые люди чем-то любовались. Снова хочу повиниться. Настал момент, когда мне положено было доставать объедки из-под стола. Нагнувшись, я смог разглядеть чем любовались Луций и Авелия. Пусть боги покарают меня, если я лгу!!! Но собственными глазами я видел ваш перстень, достопочтимый Луций Пизон. Ибо другого таково, по красоте исполнения и по величине драгоценного камня, в мире не сыскать. Зрению своему я отказался верить, убедив себя в невозможности подобного, но когда узнал, что перстень действительно пропал, первым примчался доложить об этом.
Гами закончил. После, сложил виноватую голову на груди, демонстрируя двум достопочтимым господам свою невиновность, объясняя, что это всего лишь по скудоумию, он неправильно донес информацию. Какие мысли теперь крутились в его курчавой голове? А такие!! Гами считал, что сказал он доступно, понятно и максимально честно, что теперь Флавиан и Луций Пизон поймут, что он не брехун какой-то, а что Гами честный раб, всего лишь исполняющий свой долг. Правда, в очередной раз, из его бестолковой головы вылетело, что оговаривал он не кого-нибудь, а сына Флавиана. И, конечно, самое важное, о чем забыл безрассудный Гами, так это о том, насколько серьезным и оскорбительным являлось его обвинение. К слову добавить, забыл про последнее и Луций Пизон, пришедшей не оскорблять или обижать Флавиана, а посмеяться над бестолковым рабом, несущим несусветную дурость. Но вернемся к Гами. Закончив речь и ожидающий понимания, тот стоял, хотя и в смущении, но все-таки, немножечко, в себя пришедший. От этого еле заметная улыбка появилась в уголках рта, а юношеские глаза, Гами не был старым, снова озарились молодецким блеском. Однако сверкали они не долго. Стоило чуть-чуть приподнять взор, чтобы увидеть Флавиана, дышавшего от услышанного глубоко и часто. Лицо старого воина раскраснелось от гнева, губы сжались в узкую полоску, а глаза не то чтобы не блестели, они отливали чем-то мутно красным, словно налились кровью. Мгновение, и сильнейший удар обрушился на бестолкового раба. Гами, словно щепка отлетел к стене и ударился о край кровати головою. Алая кровь, быстрым потоком побежала из пробитого чела на пол. Уже через мгновенье, всё вокруг кровати оказалось залито алым цветом.
– И поделом этому болтуну!! – с веселой улыбкой проговорил Луций Пизон.
– Эй, – крикнул задыхающимся голосом Флавиан, рабам находящимся сзади, – поднимите его, отнесите в покои, а там влейте в его члены жизнь. За этакую дерзость, так легко он не должен сгинуть!!! Если же, не приведи Юпитер-вседержитель, он умрет, на съедение волкам пойдете вы вместо него!!! Я понятно объясняю? – при этом он так глянул на одного из рабов, что у того от страха затряслись и подкосились ноги. Тем не менее, присутствующие хорошо знали, что повелитель не шутит, поэтому, распластанному Гами тут же оказали первую помощь и потащили оживлять.
Флавиан не мог успокоиться. Его тело, прям-таки колотило от злости. Такой неслыханной дерзости, да еще в своем доме, он и представить себе не мог. Причины произошедшего, он, как и положено умному человеку искал в себе. Где такое видано, чтобы раб смел разевать свой поганый рот, на членов семьи??? Почему же в этот раз такое произошло?? А за ответом долго ходить не стоит. Всему виной, несомненно, лояльность, благожелательность и нейтральность по отношению к этому сучьему племени. Вот тебе и результат. Недаром, Марк Порций Катон говорил, что к рабу негоже проявлять чувства, что не надо их одушевлять, что их надо воспитывать. Злость, страшная злость на самого себя пронизывала тело медными жалами. Вот ведь старый дурень, развел у себя дома сады любви. А ведь не единожды в голову приходила мысль, что больно ласково я к ним отношусь, что это может как-нибудь плохо закончится. АААхх, что теперь про то думать!!! Дело сделано. И не надо быть оракулом, чтобы догадаться, как быстро сия новость прокатится по улицам Остии, а после и по мостовым Рима. Подлец, все-таки этот мальчишка!!! Это ж надо чего удумал. Сына моего, в моем же доме, причем полного от достатка, оболгать в воровстве. Секундочку!!! В голове молнией промелькнул вопрос, который надо было себе задать, прежде всего. Повернувшись к Луцию Пизону, он проговорил все еще задыхающимся, но уже приходящим в себя голосом:
– Друг мой, ты-то хоть не тяни из меня жилы. Скажи как есть. У тебя ли твой драгоценный перстень?? Не потерялся ли он куда??
Луций Пизон немножко замялся, однако, спустя мгновенье снова просветлел, и с непринужденной улыбкой отвечал:
– Перстня у меня нет. Возможно, я подевал его куда-то вчера с пьяна, возможно потерял, а возможно он лежит в моих покоях, на лавочке, придвинутой к кровати. Главное здесь не это!! Главное нам наказать лжеца и клеветника, ибо негоже так поступать в нашем доме.
Флавиан не спешил с ответом. Погрузившись глубоко в себя, он размышлял. Так-то оно, конечно, правильно, вот только до тех пор, пока у Луция Пизона перстня нет, раб не совсем клеветник, а честь Луция измазана. Нельзя медлить. Ведь пятно, пролитое на белоснежную тогу, всегда вначале расползается по ней, а после, если промедлить дольше нужного, его невозможно вывести. Бывает и так, что грязь уже невозможно отмыть, и одежду лучше выкинуть, нежели пытаться отстирать. Время терять нельзя. Надо торопиться. Злоба на себя с новой силой влилась в итак измученное сердце.
– Друг мой, покуда перстня у тебя не будет, покуда мы не знаем где он, мне покоя не видать. Мой сын не вор, вором не был и никогда не будет. За него ручаюсь головой, как за самого себя.
– Знаю это, – пытался вставить реплику, в тираду друга Луций Пизон.
Однако Флавиан его не слышал. Тот позор, который может опрокинуться на его семью, застилал глаза. Он ничего не видел и не слышал. Только цель. Великая и святая цель оправдать непорочное имя сына, двигала им. Ему казалось мало доверительных слов друга, он хотел доказать правду фактами. А по-другому, любой, узнающий сей факт, сможет безнаказанно и наполовину законно обвинить сына в корысти. Утаить сие не получится, об этом и думать нечего. Раз раб позволяет себе поклеп пред ним, прямо в его доме, глупо думать, что это событие зачахнет в стенах достопочтенного имения. Только факты и больше ничего, смогут стереть величайшее обвинение. Но как доказывать?? А хотя бы и начать с самого Луция. Ему тоже полезно будет. Пусть услышит собственными ушами и увидит своими же глазами, как коварны рабы. Может и про Авелию, про свою, по-другому подумает. Да, верно!!! Надо немедленно расспросить Луция в присутствии Луция Пизона. Конечно, зрелище малоприятное, но ведь и происшествие ему под стать, тоже не пахнет розами. Будет урок всем нам, и конечно же, рабам в дальнейшем. А теперь, без промедления надо будить сына.
Луций Пизон пытался остановить Флавиана, доказывал, что верит его слову, однако, эти потуги оказались тщетными. Признаться, в душе он и сам прекрасно понимал тяжесть обвинения, понимал, что у Флавиана, наверное, нет другого выхода, и конечно же, беспредельно злился на себя, за то, что довел до этого. Ведь изначально, направляясь в покои друга, он хотел посмеяться!! Да, именно посмеяться, но перестаравшись в актерском мастерстве, перегнул, и получил то, чего не желал не при каком раскладе. Луций Пизон ставил себя на место Флавиана и диву давался от своей дурости. Шутник хренов!! Вот заварил. И перстень этот, да пусть провалится куда-нибудь. Плевать на него!! Ой, голова бестолковая!! А тем временем, следствие набирало обороты. Во главе его руководил, разумеется, Флавиан, командовавший остальными. Дружною ватагою направились они в покои молодого отпрыска, сопровождаемые несколькими рабами, которых взяли непонятно зачем.
Дальнейшее развитие событий Флавиан видел так: сын, конечно, разозлиться, но после того, как узнает о клевете в свой адрес, сможет понять его и простить. Что до их отношений с Пизоном, то в дальнейшем Флавиан не планировал их заканчивать. Совсем не планировал. Наверное, где-то в глубине души, он осознавал, что вором Луция может считать кто угодно, только не его близкий друг. Слишком крепкая и честная дружба связывала их. Любовь же Луция Пизона к молодому Луцию, как и их дружба всегда казалась ему неподдельной. Боги не дали великому человеку мужского потомства, и потому, богатый патриций переключил своё отцовство на сына Флавиана. Ведь не из благородства же спрашивал он почти в каждом письме, как дела у младого озорника, как его здоровье, и чем сегодня дышит молодой егоза. Неспроста же, приезжая в гости, одаривал Луция больше остальных, причем не только дарами, но и вниманием.
Сыскари, тем временем, подвигались ближе и ближе к кровати, на которой оставалась Авелия, наблюдающая за происходящим, из-под одеяла. Девушка сидела на ложе и по известным причинам не могла убежать из комнаты, или хотя бы, спрятаться за Луция. Растрепанные волосы, спадающие на подушку и на плечи, скрывали в себе леденеющий страх ее быстрых глаз. Она знала!!! Нет, догадывалась, что будет, когда откроется нынешняя пропажа, но не выпускала перстня из рук. Честь Луция считалась для неё, дороже своей жизни. Она прекрасно понимала, что объяснить нормально, не запятнав имени супруга, присутствие перстня в их комнате, невозможно. Если выдумать, что она нашла его рядом с кроватью, это обязательно бросит подозрение и на него. Единственным вариантом сделать так, чтобы его не задело, это взять вину на себя. По-другому нельзя. К сожалению, нельзя!! Тем не менее, белизна и бледность ее кожи не ускользнули от быстрого взгляда Флавиана. Однако, старый патриций, не придал этому особого значения, связывая подобную слабость с позором, который они вынуждены терпеть. Будущему свекру этот вид не показался странным, ведь Авелия считалась девушкой королевских кровей, прекрасно понимающая пикантность нынешнего положения. Рабы подвигались ближе и ближе к ней. Казалось, еще секунда и они посмеют сорвать с нее одеяло представляя всем в обозрение, нет, не ее нагую красоту, но её ужасную тайну. Авелия устремила в Луция прощальный взгляд. Будучи смышлёной от природы, она знала наверняка – это в последний раз, он смотрит на нее так, как положено влюбленному юноше смотреть на свою женщину. Это в последний раз в его глазах горит то, ради чего стоит жить, ради чего стоит умереть. Она проживала и растягивала этот момент, дабы насладиться им и запомнить его!! Именно запомнить!! Ведь когда откроется тайна пропажи перстня, он никогда не посмотрит на нее, так как сейчас!! Да, самое главное запомнить его таким, чтобы унести с собой этот образ, туда, где ей положено закончить свою жизнь. Секунды таяли. Скрывать кольцо дальше не имело смысла, и через секунду, из того прикроватного угла послышался слабый голос:
– Не надо, прекратите, – она практически задыхалась, произнося эти слова. Первый раз в жизни она призывала позор на себя по собственной воле!!! Причем делала это осознано!! Мысль о том, что Луций вор не вмещалась в ее голове, следовательно, и не могла там существовать. Совершенно запутавшись, она больше верила в то, что это она каким-то образом взяла кольцо, чем в то, что его мог взять Луций.
Все в кубикулуме замерло. Даже жук, летающий по комнате, замер, усевшись на потолке, вниз головой. Глаза присутствующих, как по мановению волшебной палочки, устремились в Авелию. Она, больше ничего не говорила, а лишь достала руку, сжатую в кулак, из-под одеяла, и разжав кисть, обнажила на всеобщее обозрение, перстень. Как молния среди ясного неба просверкало это событие. Всеобщему удивлению не было предела. Кто больше опешил от увиденного сын или отец, стало не разобрать. Но оба стояли, открыв рты, округлив глаза, и тяжело дышали. Понимание, начало вливаться ядовито – сучковатым зельем в жилы опешивших, цепляясь за них, и разрывая эти жилы части. Но именно понимание увиденного, а не понимание содеянного. Позор!! Страшнейший позор, словно ледяная шапка, сорвавшаяся с гор, летела на головы двух опешивших родственников. Зачем?? Почему?? Эти вопросы, словно рой жужжащих пчел атаковали головы Луция и Флавиана. Чего же тебе не хватало, глупая дура?? Как же ты могла такое сделать, в семье где тебя полюбили… Как же так…Луций начал менять в лице, глаза увлажнились, и скоро по одной щеке, покатилась крупная водяная капля. Это потекли слезы беспомощности, слезы непонимания, слезы ненависти. Он отказывался верить в то, что видит. Однако, тяжелая картина настоящего перечеркивала мысли. Вот она, как всегда прекрасная, в свете утреннего солнца, воровато пролезающего через порог, сидит, понурив голову. Должно быть понимает, что натворила. Точно понимает, глупой ее никак не назовешь. Та, ради которой он мог горы свернуть, оказалась воровкой. В груди закололо. Он почувствовал тяжесть в ногах и в остальном организме. Воздух перестал поступать внутрь, как будто его зажали в тиски. Он ухватился рукой за стол, придвинутый к стене, чтобы устоять на ногах.