Сабина Янина
Обо всём. Сборник рассказов
– Посмотри карманы, может карта есть или передатчик.
Я стукнула себя ладонью по лбу: конечно же! Быстро осмотрела его карманы и достала небольшую чёрную коробочку и… спички. «Спички-то ему зачем, – мелькнула мысль. – Хотя если разжечь костёр, то по дыму могут обнаружить. Ведь нас, наверное, уже ищут. Или нет. Но завтра точно будут искать. До завтра надо продержаться. Костёр надо. Согреться и от волков, если что. А чёрная коробочка зачем?».
Маленькая пластмассовая коробочка, квадратная, сантиметров пять на пять. С одной стороны углубление, закрытое пластмассовой сеткой, с другой – большая белая кнопка; а по бокам две маленькие кнопки: справа и слева. Я понажимала на маленькие кнопки, покричала в сетку, приложила коробочку к уху. Безрезультатно. Почему-то большую кнопку я опасалась нажимать, хотя она была не красного, а белого цвета. «Ладно, надо где-то искать ночлег, и Ирмана положить хотя бы на ветки. Замёрзнет же на снегу».
И я пошла искать хворост. Никогда бы не подумала, что собирать хворост – такая тяжёлая работа. Может быть, потому, что зима? Пока разгребёшь, едва торчащие из-под снега ветки, пока их дотащишь. Наконец, натаскала довольно большую кучу. Я попыталась сложить и разжечь костёр, но так и не сумела. Ветки в лучшем случае едко дымили, но огня я так и не смогла добыть. Единственное, что я смогла, перетащить лапник под огромную ель и соорудить что-то типа шалаша, под живыми толстыми ветками. Я уселась на большой ворох, прижалась спиной к дереву, посадила парня перед собой и прижала к себе, обхватив руками. Быстро темнело. Мороз становился сильнее, и я уже не чувствовала пальцы на ногах. «Что же я сижу! Ведь надо идти! Так мы замёрзнем! – подумала я. – Куда идти? А Ирман? Оставить здесь? По сугробам я его не дотащу. Нет. Надо ждать тут. Завтра нас обязательно найдут. Завтра. До завтра замёрзнем, если не я, так он точно замёрзнет. Он совсем не двигается!». Я принялась варежкой растирать ему лицо, руки, шею. Попыталась найти пульс. Он бился очень редко. Нос у него обострился и побелел несмотря на все мои старания его растереть. Я уткнулась лицом в его шею, стараясь согреть дыханием. Мысли мои разбегались. Мне вдруг стало тепло и хорошо. «Всё хорошо, – мелькнула ленивая мысль, – вот уже и согрелись. Поспим, а утром нас найдут».
Острая боль обожгла запястье, я вскрикнула и проснулась.
– Через полчаса вы замёрзните, – голос Роб был глухим и чужим.
Я хотела пошевелить ногами и не смогла, колкие крохотные зверьки носились по венам, вгрызаясь в меня. «Отлежала». Хотела чуть сдвинуть Ирмана, но сил не хватило. Я снова откинулась на ствол ели. «Ну и пусть. Всё равно. Сил нет. Надо ещё немного полежать. Ещё немножко отдохну».
Грудь сдавила тоска. Как мало я прожила, ничего толком и сделать не успела. Я не боялась смерти. Я верила в бессмертие души. Знала, что мы приходим в мир, чтобы чему-то научиться, пройти свой урок и получить необходимый опыт. Но умереть вот так глупо и случайно.
«Я не хочу!!! Я ещё ничего не видела в этой жизни, ничего не сделала. Почему я должна уйти? Как же так получилось?».
Мне вспомнился маленький человечек – кабинетный.
«А ведь он верно сказал, чтоб не ходила. Как знал. Конечно, знал. – я в бессилии я закрыла глаза. – Но что я могла сделать? Рассказывать он запретил. Отказаться? Я даже представить не могла, как можно отказаться от работы! Значит, такая моя судьба».
«Жар-мысль не забудь, коли дура такая», – вдруг вспомнила я слова Афанасия.
Я сдвинула шапку со лба. Жар-мысль. Что за жар-мысль? Может это мой феникс? Феникс! Как я могла про неё забыть. Пусть это не жар-птица, но птица огненная. Может согреть. Но как её вызвать? После материализации она осталась вольной, не привязанной ко мне: когда хотела появлялась, когда хотела исчезала. Так, надо сосредоточиться. Я закрыла глаза и представила себя в тот самый момент, когда мы были с моим ведением один на один: его пылающее лицо, глаза – тёмные провалы бездны; я даже ощутила жар.
– Феникс! – позвала я тихо, вложив в это слово все остатки моего затухающего тепла.
Тихо. Так тихо, что слышно было, как поскрипывают толстые ветки деревьев. Я открыла глаза. Прямо передо мной парила Феникс, и такая радость наполнила мою грудь, что тепло её растеклось по всему телу, согревая. Слёзы покатились из глаз. Феникс взмахнул крыльями, и я почувствовала прилив сил.
– Феникс, милая, иди ко мне, – я протянула ладонь. Феникс села на неё. Птица была совсем небольшая, сантиметров пятнадцать, но такое тепло исходило от неё, не жар, а именно тепло, которое как большая радость или счастье, согревала, не только душу, но и тело. Мне стало жарко. Сердце сильными ударами разгоняло кровь, изгоняя злых мелких зверьков. Я села и расстегнула куртку Ирмана.
– Феникс, милая, иди согрей его, пожалуйста. Ему очень плохо! – и сунула птицу за пазуху Ирмана.
Я услышала, как она ухнула, то ли возмущаясь, то ли соглашаясь. Так, впервые я услышала голос своей птицы. Я не стала разбираться, согласна она или нет. Сейчас главное – согреть. Я сжала кулаки, чтобы Феникс не исчез. А она, повозившись на его груди, затихла. Не задохнулась? Я осторожно оттянула от шеи воротник, хотела заглянуть, как там она, но не получилось.
– Ладно, я немного куртку расстегну, а то я боюсь, ты там задохнёшься. Только, пожалуйста, не улетай!
Я чуть-чуть расстегнула куртку: феникс свернулся клубочком, положил голову ему на грудь и спал. Я дотронулась до него, он был почти горячий. Птица открыла глаза, недовольно посмотрела на меня и снова закрыла.
– Ну, спите. Спите, – прошептала я.
Прошло несколько минут, и лицо Имрана чуть порозовело. Он спал и улыбался.
«Спят, – с облегчением подумала я. – Дрыхнут себе, а мне, значит, надо думать, как выбираться отсюда. Ну, Ирман, я тебе это припомню! Как выбраться? Как выбраться? Уже глубокая ночь. С фениксом можно попробовать дождаться спасателей. И, скорее всего, дождёмся. Но как мы посмотрим им в глаза? Так бездарно вляпались. Это должно быть оттого, что не сделали полный тест параметров. Выгонят его после этого, вот точно, выгонят. И меня заодно. Я вообще одной ногой уже на улице, на испытательном сроке. Ориэри так и сказал, что ещё один прокол, и выгонит».
Мне стало так обидно, что я разозлилась.
«А и пусть. Посмотрела бы я на него на моём месте. Я всё делаю по обстоятельствам. Как надо. А там…».
Рука коснулась пластмассовой коробочки. Я вытащила её из кармана. Повертела.
«У меня есть ещё это. Большая белая кнопка. Вряд ли я погибну, если нажму».
Я ещё ни разу не слышала, чтобы существовали приборы с самоликвидацией. Добровольно уйти из жизни считалось самым низким, трусливым поступком, это как добровольно отказаться от предназначенного тебе опыта, прервать самосовершенствование, цепь личного духовного восхождения, перечеркнуть себя, как человека навсегда и не только для этой жизни. А что потом? Страшно даже подумать. Нет. Коробочка нужна для чего-то другого. Для какого-то дела.
«Всё, хватит гадать. Это последний шанс выбраться отсюда, и я им воспользуюсь», – я решительно нажала на белую кнопку.
В груди сжалось от страха. Тихо. Ничего даже не шевельнулось. Ни одного звука. «Бесполезно? Бесполезно! Бесполезная коробка! Не может быть». Я остервенело принялась жать и жать на белую кнопку.
– Работай! Работай! Работай! – шептала я ожесточённо.
– Ну, хватит уже лупить-то, – вдруг услышала я и вздрогнула. – Голова ща лопнет! Вот и лупит! И лупит! Ты что, больная?
– Кто здесь? – просипела я, от неожиданности у меня пропал голос.
– Хто, Хто, дед Пихто!
– Какой дед? – пролепетала я.
– Тьфу ты, – кто-то с досады плюнул.
Ветки ели раздвинулись, и я увидела длинный нос с большой бородавкой на его конце. Вслед за носом показалось лицо пожилой женщины в платке, концы которого торчали надо лбом. Она быстро оглядела меня.
– Сидишь?
– Сижу.
– Ну и сиди, – сказала она и вдруг разозлилась. – А чего звала-то? Ночь-полночь. Неймётся ей. Стащила бабку с тёплой печи. Стой вот теперь тут, в лесу, простужайся!
Она повернулась ко мне спиной, и я испугалась, что она сейчас уйдёт.
– Стойте! Нам помощь нужна! Вот. Раненый!
– А мне то что?
– Как что? У нас договор! – наобум ляпнула я.
– Договор, договор, – закряхтела она, поворачиваясь ко мне, – какой такой договор, чтобы бабушек среди ночи по тайге гонять? Ась?
– Помогите, пожалуйста, мы неудачно телепортировались. И вот Ирман без сознания. Мне одной не справится, да и не знаю я в какую сторону идти. А вы тут всё знаете. Помогите нам, пожалуйста!
Бабка пожевала синими узкими губами, глянула на Ирмана.
– Говоришь это Ирман? – спросила она, – Что-то я слаба глазами стала.
Она наклонилась к лицу Ирмана, почти касаясь его носом.
– Ну да, Ирман. Эка вас занесло. А это тут кто? – Она заглянула под куртку. – Никак феникс.
– Да, феникс.
– Ишь ты, – удивлённо глянула она на меня. – Твоя, что ли, птица?
Я кивнула.
– Ишь ты! – она покачала головой. – Ну, ладно. Оно, конечно, договор есть договор. Давай, тащи его сюды.
– Куда? – не поняла я.
– Куды, куды, на кудыкину гору. Сюды же, говорю тебе! – Она раздвинула ветки, и я увидела, что она стоит в ступе, из которой торчит метла.
– Так вы баба Яга, – ахнула я.
– Ясень пень, Яга! А кого же ты звала-то? Или другого кого ждёшь? Так, я пойду тада.
– Нет, нет! Что вы! Я вас и звала. Сейчас. Сейчас! – испугалась я, схватила Ирмана за ворот куртки и потянула к ступе.
– Эхе-хе, грехи наши тяжкие! – кряхтя баба Яга помогла мне перетащить Ирмана в ступу. Место было мало, и мы стояли, прижавшись друг к другу. Я обхватила Ирмана. Феникс вылетел из куртки и летал вокруг ступы.
– Да, не мельтеши ты, не мельтеши. Усядься уже! – прикрикнула баба Яга, и птица села на край ступы.
– Ну, что ль готова?
– Готова, бабушка!
– Бабушка. Какая я тебе бабушка? Нашлась родственница! Баба я, баба Яга. Поняла?
Я кивнула.
– То-то же! Понабегут всякие, невоспитанные, – проворчала она. – Ну, полетели.
Она взмахнула метлой, и ступа стремительно сорвалась с места. Очень скоро мы приземлились прямо на крыльцо избушки. Баба Яга помогла мне затащить Ирмана внутрь. Мы положили его на кровать, и Яга стала снимать с него куртку. Я хотела ей помочь, но она прогнала меня и велела сесть у печи. Оттуда я смотрела, как она достала из чёрного, перекосившегося от времени, сундука ступку с пестиком и маленький мешочек. Пошла в сени и принесла оттуда каких-то трав. Высыпала из мешочка в ступку порошок, накрошила туда траву и принялась все толочь пестиком. Что-то мягкое коснулось моей ноги. От неожиданности я вздрогнула. Чёрный кот, выгнув спину и хвост дугой, прижался ко мне.
– Васька, отстань, – глянула на него Яга.
Я улыбнулась, наклонилась и погладила.
– Васька, – шёрстка у кота была мягкая, шелковистая, а глаза горели зелёным огнём.
– Ишь, ты – фыркнула Яга.
Она закончила измельчать и пересыпала смесь в чашку, туда же налила чуть-чуть жидкости из маленькой тёмной бутылочки, и всё тщательно перемешала. Подошла к постели и маленькой ложечкой зачерпнула снадобье.
– Ну-кась, накось, – проговаривая, она ловко чуть запрокинула Ирману голову и потянула вниз подбородок, влила в рот несколько капель.
Я во все глаза смотрела на них. Сначала ничего не происходило. Вдруг лицо парня сморщилось, и он чихнул.
– Во! – обрадовалась Яга. – Будь здоров. Хе-хе.
Ирман открыл глаза. Взгляд его обвёл избушку и остановился на мне. Я испугалась: таким бессмысленным он был. Ирман снова чихнул, моргнул, взгляд его стал осмысленным. Он меня узнал! Точно!
Ирман сел.
– Ну, так что ж ты, добрый молодец, являешься ночью, да ещё в виде непотребном. Ась? Тебе дело доверили, а ты чуть сам не сгинул, да девицу за собой поволок.
Ирман ничего не ответил, но уши его так запылали, что я ещё никогда не видела таких бордовых ушей. Мне стало его жаль.
– Бабуш… баба Яга! Мы выполняли задание, это наша работа. А на работе случается всякое.
– Ну да, ну да, – заскрипела Яга.
И я вдруг поняла, что она смеётся.
«Надо же! Ну и смех, как скрип старого дивана».
– Сама ты старый диван! – рассердилась вдруг Яга.
«Она мысли читает!»
– Читает, читает, – передразнила Яга. – А тебя разве не учили культуре мысли-то? Слыхала я, слыхала, чему вас учат. Да, видно, не в коня корм.
Мне стало неловко.
– Ладно, баба Яга, – сказал Ирман. – Что у вас тут происходит? Нам замеры надо сделать.
– Замеры! Какие замеры? Ты высунь нос из избёнки-то. Будут тебе замеры.
– Портал открылся?
– А кто его знает портал или что. Только ваших нету в лаборатории. Все как есть посгинули. И портала вашего тоже нет.
– Так. Ясно. Значит так. Я должен посмотреть, что там. А потом от тебя портуем. – Ирман поднялся. – Гелия пусть тут, у тебя, пока побудет.
Я вскочила.
– Куды? Куды смотреть-то? Не пройдёшь ты туда. Купол там защитный. Вон как вас об него шандарахнуло, едва оклемался. Ты видать первым шёл, на себя весь удар-то и взял. Без меня помер бы как пить дать, – она встала и заковыляла к печи, сняла заслонку. – Так что и не думай, и не мечтай. Один там сгинешь.
Яга махнула рукой и вышла в сени. Ирман стоял в нерешительности.
– Наверное, нам лучше перенестись домой и обо всём доложить. Наши пока не в курсе.
Ирман кивнул.
Яга вернулась с охапкой дров, сунула их в печь и разожгла огонь.
– Ща, голубчики, я вас как следует прожарю. Давно я человечинки не ела, – заскрипела она снова.
Я обомлела. А Ирман спокойно сел и стал смотреть, как в печи разгорается огонь.
– Ладно, баба Яга. Спасибо тебе большое. Спасла ты меня. Проси чего хочешь.
– Чего хочешь, чего хочешь… да чего мне на старости лет надо-то? Ежели, только чтоб дураков поменьше было, чтоб по ночам не мотаться чёрт-те куда.
Ирман засмеялся.
– Есть-то хотите поди? Или натощак отправитесь?
– Нам бы побыстрее, доложить надо.
Яга покрутила головой:
– Негоже гостей провожать, не покормивши, да дело спешное. Ступайте, ребятки, – сказала она и достала из-за печи преогромную деревянную лопату.
– Куда ступайте? – шёпотом спросила я отступая.
– Куды, куды, дикая, что ли? В печку знать.
Ирман уже забрался на лопату и махнул мне рукой.
– Иди, давай, не бойся, телепорт это.
«Да его околдовали! Какой телепорт? Прямо в огонь!».
– Ну, скоро? – обернулась ко мне Яга.
Феникс вдруг кинулся в огонь и растворился в нём с громким криком, и мне почудилась радость в его крике, она прогнала мой страх.
«А и пусть!», – решилась я и забралась на лопату рядом с Ирманом.
Последнее, что я услышала это ворчание Яги:
– Начитаются сказок, а я сроду деток не едала, а домой их отправляла.
Яркий жар пламени не обжог, а прошёл сквозь меня…
***
Очнулась я в нашей портальной рядом с Ирманом.
– Ты это, прости меня, – сказал он. – Я должен был всё предусмотреть.
– А давай не скажем Ориэри о неудачной телепортации? Скажем, что приземлились рядом, не смогли из-за купола попасть в лабораторию и вызвали бабу Ягу, от неё все и узнали. Тебе же здорово влетит, наверное, если узнают? А?
– Нет, так нельзя. Влетит, не влетит, неважно. Надо всё рассказать. Чтобы правильная картина была. А то ребята портанутся ещё в лабораторию, а ты сама знаешь, что нельзя.
Я кивнула.
– Надо другое место искать для портации. Мы и так мало что знаем. Да и потом, от Ориэри всё равно ничего не скроешь, – он поднял руку и приложил браслет к опознавателю.
Двери портальной открылись, и мы столкнулись нос к носу с разъярённым Ориэри.
***
Что было потом, даже вспоминать не хочется. Не уволили нас с Ирманом только потому, что заступился директор. В общем, было решено разборку с нами перенести до окончания дел с таёжной лабораторией. В тот же день туда ушли все старшие корректоры во главе с Ориэри. Даже сам Пётр Анисимович с ними ушёл. Их не было две недели. Мы уже и не знали, что и думать. Нас с Ирманом отстранили от работы и отправили домой. Но разве можно было усидеть дома? Мы всё это время пробыли в отделе. Пытались узнать, что там происходит. Но так ничего и не узнали. Только по ауроизмерителю видели бешеные всплески энергий в том сегменте биосферы. Через неделю всплески затихли, а ещё через пару дней энерговибрация зоны начала постепенно повышаться, и скоро она уже ничем не отличалась от других зон ауры Земли. Тогда и вернулись наши. Я видела их мельком. Они были ужасно бледные и усталые. Даже Ориэри, увидев меня, ничего не сказал, и глаза его не вспыхнули гневом, как обычно, он устало прошёл мимо. Но зря я надеялась, что нас с Ирманом простили. Через день после возврата экспедиции мы вылетели на новое место работы. В ту самую таёжную лабораторию. Как нам сказали, теперь там будет спокойно ещё как минимум лет сто, и у нас будет время на досуге подумать о своём поведении. Да… Ну и ладно! Зато в соседях у нас замечательная бабуся, с ней не соскучишься. Да и Ирман со мной… Не всё так плохо!
––
[1] Хаб – в данном случае, это распределительный центр в энергосистеме «Икара», позволяющий разделить один направленный энерго-поток, опознающий и привлекающий к себе пси-сущности низкой вибрации, на множество потоков, действующих в определённой зоне.
[2] Пси-энергия – индивидуальная энергия человека.
[3] ЧИВ – Часовой Индивидуальный Вклад – один ЧИВ, это один час необходимого рабочего времени, потраченный человеком для создания его вклада в общественные блага. ЧИВ – это ценность, по которому оценивается вклад человека в Сотрудничество. ЧИВ заменили деньги. Теперь человек получал блага, созданные Обществом, пропорционально своему личному вкладу в создание этих благ.
[4] КАРМА – компьютерное авторизированно-региональное моделирование администрирования разрабатываемое искусственным интеллектом по заданным параметрам людей. Является центром координации и взаимосвязей сообщества Землян.
[5] Первые исследования в этой области сегодня можно прочитать по следующим ссылкам:
https://news.myseldon.com/ru/news/index/217174471https://nplus1.ru/material/2018/05/17/green-energy
[6] О природе мысли можно прочитать здесь: https://blog.mann-ivanov-ferber.ru/2022/08/28/mogut-li-mysli-materializovatsya-razum-i-kvantovaya-
[7] Теория Вернадского о ноосфере: https://xn—e1adcaacuhnujm.xn—p1ai/uchenie-vernadskogo-o-noasfere.html
[8] Вампиризм – это реальная болезнь. В науке она называется болезнью Порфирия. У людей, страдающих различными формами этой болезни, нарушен синтез гемоглобина. Аномалия приводит к накоплению в крови протопорфиринов, которые под воздействием ультрафиолетовых лучей превращаются в порфирины, повреждающие клетки кожи.
Браслет души (2024 г.)
Предисловие
Сегодня жизнь провела рубеж в сознании россиян. Тот, кто уверен, что Россия, как государство, – это репрессивный аппарат, действующий для обогащения чиновников, повернулся лицом в прошлое, закрыл себя для будущего и живёт исключительно собственными интересами. Тот же, кто убеждён, что государство – это общество, это люди и он сам; что лично от него, как и от каждого россиянина, зависит та Россия, которая есть сегодня и будет завтра, именно они берут на себя ответственность и за свою судьбу, и за судьбу страны. Для них радость ближнего, интересы Родины стали личной радостью и личными интересами. Именно они всё решительнее оттесняют корыстолюбцев от управления жизнью сегодня, и именно им принадлежит наше завтра. И главная задача общества – уберечь Россию от эгоизма и стяжания одних, поддержать и дать дорогу другим.
Этот рассказ посвящается людям, делающим завтра.
23 декабря 2045 года
Москва. Кремль
Зал заседания Правительства РФ
12:30
Жарко.
Невидимые бесшумные кондиционеры привычно поддерживали оптимальную температуру воздуха, но от сидящих за тяжёлым дубовым столом, поделившим зал на две части, исходили осязаемые волны жара. Жар невысказанных мыслей и сдерживаемых эмоций, не нарушая внешне спокойную атмосферу, конденсировался капельками пота, и люди незаметно вытирали его со лба, смахивали с висков.
Тихо.
Но в этой тишине чувствовалось напряжение. Казалось, что стол разделил не только зал, но и превратился в рубеж между сидящими по обеим его сторонам. Нет, он не стал баррикадой, стеной, вставшей между враждующими. Всё, кто находился в комнате, были дружелюбны друг к другу и готовы к сотрудничеству, однако в этот час правда жизни каждого из них болезненно обострилась и рвалась наружу, пытаясь убедить, доказать именно свою правоту и необходимость. Это был час, когда решалось будущее России.
Министр экономического развития заканчивал доклад о состоянии страны в уходящем году:
– Таково положение дел на сегодня. Однако с прогнозной частью мы не торопимся. Она будет зависеть от того, будет ли принято предложение, поступившее от Евросоюза. Вступим ли мы в Евросоюз или нет. У меня всё.
Председатель Правительства – крупный седовласый мужчина оторвал взгляд от сомкнутых в замок рук и взглянул на докладчика.
– Спасибо, Борис Владимирович. Думаю, все со мной согласятся, что доклад порадовал.
Люди зашевелились, но не было понятно согласны они или нет.
– Не может не радовать наше экономическое положение, – пояснил тот.
Облегчённый вздох пронёсся по залу.
– Мы уверенно развиваемся, все намеченные показатели выполнены и в основном за счёт интенсивного экономического роста. Смертность, уровень бедности и безработицы у нас самые низкие за всю историю России. Мы сильная суверенная страна, способная постоять за себя и заставить всех разговаривать с собой уважительно и на равных. Вот уж и Евросоюз нас признал как равноправных партнёров, – усмехнулся он. – В общем, нас есть с чем поздравить. Всем большая благодарность за работу, – председатель замолчал и обвёл взглядом сидящих перед ним.
– Остался последний вопрос. Президент хочет слышать наше мнение о вступлении России в Евросоюз. Мария Степановна, вы, как глава МИД, что думаете по этому вопросу? Предлагать ли нам Президенту принять приглашение Евросоюза?
Мария Степановна спокойная маленькая, кругленькая женщина, всегда и везде по-домашнему уютная, может быть из-за этого своего качества и занявшая столь высокую должность, не похоже на неё засуетилась. Стала перебирать какие-то листочки, лежащие перед ней, будто пытаясь в них найти ответ.
Все выжидающе смотрели на неё.
Она беспомощно огляделась и чуть оттянула кружевной воротник, роскошно лежащий на её груди, словно он мешал ей говорить.
– Но, … я… я одна не могу принять такое важное решение. Оно требует всестороннего анализа и детального обсуждения.
Председатель согласно кивнул:
– Ну вот давайте обсуждать. Я бы хотел узнать мнение членов Правительства. И в первую очередь – ваше.
Она поджала губы и вдруг решительно дёрнула к себе микрофон, словно хотела подвинуть его, забыв, что он прикреплён к краю стола. Прибор пискнул. Женщина вздрогнула, но как не странно, этот звук привёл её в себя. Она улыбнулась.
– Хорошо, я скажу. Моё мнение. Весь ход истории доказал, что Запад – это единственный цивилизованный путь. Разве можно это отрицать? У них и самая развитая экономика, и технологии, и уровень жизни, которого мы пока достичь не смогли, к сожалению. Конечно, допускались и ошибки, и мы их обязательно должны учитывать. Но в целом я вижу дальнейшее развитие России не в изоляции, а в едином цивилизованном русле с высокотехнологическими странами. И именно с Евросоюзом. Поэтому я предлагаю принять его предложение, – выпалив это, как залпом выпив стакан воды, она успокоилась.
Председатель побарабанил пальцами по столу.
– Понятно, Мария Степановна, спасибо. Кто-то ещё хочет сказать?
– Я! Я хочу сказать! – подскочил на месте министр культуры – худой пожилой мужчина в больших очках.
– Пожалуйста, Пётр Анисимович, – удивлённо взглянул на него председатель.
– Спасибо. Коллеги! – начал Пётр Анисимович, сильно наклоняясь вперёд и опираясь кулаками в стол. – Мария Степановна! Уважаемая Мария Степановна, я искренне уважаю вас как человека и ценю как профессионала, но только подумайте, что вы предлагаете?!
– А что такое? – покраснела Мария Степановна.
– А то моя дорогая… – покачал головой Пётр Анисимович.
Председатель постучал по столу и строго сказал:
– Пётр Анисимович, поспокойнее, пожалуйста.
– Прошу прощения! – мужчина покаянно прижал руку к груди и, снизив тон, продолжал. – Уважаемая Мария Степановна, давайте подумаем, почему Запад, который не так уж и давно, каких-то двадцать лет назад, вёл с нами войну, теперь зовёт в Евросоюз?
– Потому что мы доказали, что Россия – великая страна и способна справиться с любыми бедствиями, нас невозможно победить, с нами надо только дружить, – гордо вскинула голову Мария Степановна.
– Именно! Вы совершенно правы: мы великая страна и можем справиться с любыми бедствиями. Но! Насчёт того, чтобы дружить – это увольте! Дружить могут два равнозначных субъекта. А мы, как вы сами только что сказали, до сего дня не догнали Запад по технологиям. А конкуренция? А разница культур? А наши национальные ценности? Мы им нужны лишь как источник дешёвого сырья, которого всё меньше остаётся на планете. И им совсем не улыбается увидеть в нас сильного конкурента. Россию нельзя победить на войне, значит, надо стать нашими так называемыми друзьями и контролировать нас. Неужели вы не понимаете, Мария Степановна, что вступление в Евросоюз – это фактически согласие на подчинение Западу, на его управление. Это значит, отказаться от своей самостоятельности и развивать страну по планам, которые установит Евросоюз! Принять его культуру! Перечеркнуть всё своё, Российское!
– Спокойнее, Пётр Анисимович, – тихо произнёс председатель.
Мужчина опомнился.
– Извините, у меня всё, – он сел и придвинул к себе бутылочку, налил в стакан воды.
Председатель кивнул.
Снова воцарилась тишина.
– Ну а что, собственно, у нас есть своего? – вдруг подал голос министр цифрового развития.
Все повернулись к нему.
– Анатолий Геннадьевич, вы хотите выступить? – спросил председатель.
– Да, – кивнул молодой человек спортивного вида. – Я хочу спросить, что у нас есть своего? Технологии? В основном мы используем те, что изобрели именно на Западе. Понятия прав и свобод? Разве не сформулированы ли они в Англии, Франции и в Америке? Мы же только переняли их оттуда. Что у нас есть своего, чтобы считаться каким-то специфическим субъектом на мировой арене? Загадочная русская душа, которая не разгадана до сих пор? У нас нет своего ничего ни идеологии, ни технологий, за исключением нескольких прорывных, но в основном всё приобретено, скопировано, импортозамещено именно у Запада. Мы хотим быть свободными и самостоятельными, считаем себя суверенной державой и при этом используем исключительно то, что изобретено на Западе и в Америке: и в экономике, и в социалке, и в политике, и даже в искусстве. Будем честны, сегодня мы скорее похожи на клон Запада, пока отстающий от его показателей, но всеми силами стремящийся их достигнуть. Так почему не признать это и не пойти дорогой Запада официально, если у нас нет ничего другого? Разве не по этой дороге мы фактически и движемся, утешая себя музеями с образцами народного творчества? Вполне логичный вывод сделала Мария Петровна. И я ничего не вижу в этом предосудительного. Желание вступить в Евросоюз сегодня не только логично, но и исторически оправдано.
– Позвольте! – перебил худой старик с чуть подрагивающей от волнения седой головой. – Позвольте!
Председатель поднял руку:
– Одну минуту, Михаил Иванович. Давайте дослушаем Анатолия Геннадьевича.
– Собственно, у меня всё, – пожал плечами молодой человек, насмешливо взглянув на перебившего его министра труда и социальной защиты.
– Прошу вас, Михаил Иванович.
Старик чуть поклонился в сторону председателя:
– Благодарю вас, Семён Игнатьевич, – и, оглядев членов Правительства, продолжал, – друзья мои! Хочу обратить ваше внимание, что никогда в истории России, она официально не переходила под внешнее управление. Конечно, были смутные времена, но такого, чтобы процветающая Россия добровольно отказалась от самостоятельности и стала вассальным государством в какой-то коалиции, такого не было никогда. Сегодня даже не стоит вопрос: вступать нам в Евросоюз или не вступать. Это совершенно безразлично, ибо, следуя за его моделью развития, мы в любом случае остаёмся его клоном, как правильно заметил уважаемый Анатолий Геннадьевич. Вспомним двадцатые годы. Тогда практически нашей официальной политикой стало объявление России суверенной державой в силу слова президента. Мы заявили, что сами себе Запад, что мы создаём правильное международное сотрудничество и реальные международные органы, а те, что существуют, устарели. Однако это не означало, что наша страна перестала идти той же дорогой, что и европейские страны. Направления развития России, остались прежними: приобретение и импортозамещение западных технологий, стремление достичь показателей их уровня жизни. Но это путь клонирования России по образу и подобию Запада. А потому сейчас совершенно неважно вступим ли мы в Евросоюз или нет. Самостоятельным субъектом развития в мировом сообществе от этого Россия не станет. Тут встаёт вопрос: хотим ли мы идти этой дорогой? – он замолчал и посмотрел на главу МИДа.
– Семён Игнатьевич, – обратился он к председателю, – позвольте задать вопрос Марии Степановне?
– Пожалуйста. Мария Степановна, ответите?
Женщина встрепенулась, строго выпрямилась и кивнула.
– Уважаемая Мария Степановна. Вы, как глава Министерства иностранных дел, в курсе проблем развития мирового сообщества и, должно быть, сможете нам рассказать, по какому пути развития сегодня идёт Запад?
– Да, конечно, – ответила женщина и, немного помедлив, добавила. – Он характеризуется как переход к постгуманистической сингулярной модели, описанной, к примеру, корейским учёным Ювалем Харири или объектно-ориентированными онтологами.
– А по-простому? Тут, должно быть, не все знакомы с этими исследованиями.
– А по сути, существует некая телеология человека, которая развивается в сторону умной постчеловеческой машины.
– Благодарю вас, Мария Степановна, – мужчина чуть поклонился. – Вот! – сказал он, выпрямившись и подняв указательный палец. – Развитие в сторону постчеловеческой машины! Это путь Запада! Нужен ли он нам? Хотим ли мы следовать ему? Мечтаем ли, чтобы человека заменила машина, какой бы умной она ни была или чтоб человек сам стал ею? Вот что нужно решить в первую очередь, определяя путь своего развития, – он замолчал и внимательно обвёл взглядом присутствующих. – Сегодня Россия – великая суверенная страна, и мы ни в коем случае не должны клонировать западный путь развития, нам нужно индивидуальным субъектом мирового сообщества, – мужчина хлопнул ладонью по столу и откинулся на спинку кресла.
