Сергей Skolorussov
Прометей. Ледяное безмолвие
Глава двадцать первая
10 апреля
Сочи
Предатель поневоле
До этого момента Бузмаков считал, что он не подвержен гипнозу. По крайней мере, все предыдущие попытки ввести его в гипнотическое состояние потерпели фиаско. Вит всегда гордился данным фактом, считая его проявлением своей силы воли и крепости духа. Впрочем, возможно, в прошлые разы гипнотизёры были похуже, а состояние организма получше. Теперь же, обессиленный бесконечными пытками и голодом Бузмаков легко впал в транс. Тем более, из-за гадости, которую ему впрыснули в вену, всё сразу поплыло перед глазами, а окружающие предметы приобрели странный оранжево-фиолетовый окрас. В голове успела мелькнуть шальная, весёлая от безысходности мысль: «Хи-хи, мне всё фиолетово: оранжевое небо, оранжевый верблюд…». В следующий момент самостоятельные мысли выпорхнули из черепной коробки. Остался только громкий навязчивый повелительный голос, болью отдающийся то в висках, то в затылке. Бузмаков не мог не отвечать. Когда он молчал, боль бесконечно усиливалась, в душу проникал страх. Приходилось отвечать.
– Как тебя зовут?
– Вс-с-с…, а-э-э-э – боль парализовала лицевые мышцы, превращая ответ в нечленораздельные звуки. – Меня зовут Витольдом.
– «Витольдом»? Ты врёшь!
– Нет, нет, нет… А-э-э-э, так меня родители назвали. А друзья зовут Витом.
– Тебе нравится боль?
– Ы-ы-ы! Не-е-ет…
– Где ты оставил документы?
– А-а-а… Какие?
– Ты знаешь «какие»! Где?
– Я-я-я оставил их в кабинете Рашева.
– Кого?
– Заместителя директора нашего института.
– Ты отдал их секретарю?
– Нет-нет-нет. У него нет секретаря. Я положил их ему на стол.
– Они до сих пор там?
– А-а-а… Я не знаю. Скорее всего.
– Где сейчас Шелихов?
– Не знаю…
– Где?
– Нет! Нет! Не скажу.
– Скажешь. Или твоя голова взорвётся.
– А-э-э-э, о-о-о… Хорошо, хорошо… Он вместе с Кузнецовой заканчивает лабораторные опыты в Москве…
– После того, как ты уехал, они звонили тебе?
– Нет! С ними не было связи.
Глава двадцать вторая
10 апреля
Сочи. ОУСО ФСБ
Всегда есть люди, которые знают больше других
Калачов раздал каждому ворох конкретных заданий. Подчинённые взяли под козырёк и тут же растаяли за дверью «командора». Завис только Нутрецов:
– Я не привык заниматься рутиной. Хотя у меня на погонах по три звезды, я всё же полковник, а не старший лейтенант.
– Что конкретно тебе, Володя, не нравится? Берёшь список отсутствующих учёных, находишь их досье, выявляешь контакты. И по этим контактам узнаёшь, где они и чем конкретным сейчас занимаются. Обычная работа.
Нутрецов даже дёрнулся:
– Это может сделать любая из ваших девочек!
– Не «ваших», а «наших». Володя, поменьше эмоций. Ты сам ведёшь себя, как капризная гимназистка.
Нутрецов закусил губу, но ничего не ответил. Генерал всё же добавил тем же монотонным баритоном:
– Бестолковый разговор. Я хочу слышать его в последний раз. Понятно выражаюсь? Раз понятно, вот дверь, вот порог, списки возьмёшь у наших девочек.
Оставшись в одиночестве, Калачов решил: «Они ищут «Прометей» у нас. Но все дороги нынче ведут в Сочи. Здесь сосредоточены идеи, деньги, все мало-мальски значимые персоны и вся информация о них. Шила в мешке не утаить. Всегда есть люди, которые знают больше других. Так, кто у нас знает «больше других»? Известно кто. Так чего сидим?»
И генерал поехал к старому знакомому, который неоднократно сидел в его кабинетах по другую сторону стола в качестве обвиняемого, свидетеля, информатора. Этот человек был знаменит тем, что знал решительно всё и про всех. Он жил в большом загородном доме, с террасы которого открывался замечательный вид на Чёрное море. Вид замечательный, но вот беда, воды теперь в этом море не стало. Только замёрзшие лужи, да марсианский пейзаж оголившегося дна.
Михаил Моисеевич встретил Калачова с маской показной радости на лице. Он засуетился, проводив гостя на эту самую террасу, где стоял большой антикварный обеденный стол с такими же дорогими креслами на изогнутых ножках:
–Геннадий Васильевич! Какими судьбами? Я думал, вы давно того… ку-ку…
– Мечтай, мечтай! Многие мечтают, чтобы я «того… ку-ку».
– Бог с вами! Я вам только здоровья желаю. Я думал вы уже на пенсии.
– На пенсии? Я? В своём уме? Всё рушится, а Калачов на пенсии отдыхает? Не дождётесь.
– А мне говорили, что вы не при делах.
– Как видишь, твоя информация давно прокисла.
– Да-да, просто так вы ко мне не пришли бы.
– А куда мне ещё идти? Есть на земном шарике народ, который всё про всё и про всех знает лучше других.
Всезнайка изобразил обиду:
– Я не еврей. Я серб. Я не Михаил Моисеевич. Я Михаил Алексеевич. Моисеевич – это фамилия. Точно такая же, как Милошевич.
Хозяину террасы было давно за восемьдесят, но за внешностью дряхлого старика прятался всё тот же молодой, активный, пытливый ум. Все его называли просто Мишей и часто обращались за советом. В общении с гостями он и собирал информацию, которую использовал сам, или предлагал другим. Естественно, не за спасибо. В молодости он был искусным махинатором, проворачивающим хитрые аферы на очень большие суммы. Жертвами часто становились люди, относящиеся к сливкам российского общества. Иногда страдали и иностранцы. Среди потерпевших были послы, министры, депутаты Госдумы. Это и стало причиной его знакомства с сотрудниками ФСБ. Калачов любил поболтать с Мишей на любые темы, ценя его ум, начитанность и природную хитрость. Но сейчас он решил просто немного поразмять собеседника перед тем, как перейти к серьёзному разговору:
– Знаю, верю. Но всё же ты не Милошевич, не Иванович и не Семёнович, а Моисеевич.
– Что за нападки? Я же лучше знаю, что у меня сербские корни.
– Ну, да, сербско-еврейские.
– Вот что вы начинаете?
– Будь ты даже не Михаилом Моисеевичем, а Моисеем Миколовичем слов из песни не выкинешь.
– Вот вы всегда нас не любите. Всегда у вас евреи виноваты.
– Ну-ну. Если русские такие жуткие антисемиты, с каких бы это щей в России пригрелась самая большая еврейская диаспора в мире? Она до сих пор гораздо больше американской или собственно израильской. Хотя и там, и там в основном выходцы отсюда, из нашей страны.
Хозяин укоризненно покачал головой. Калачов в ответ примирительно улыбнулся, поудобней откинулся в кресле и перешёл к делу:
– Ну ладно, ладно, меня мало интересует твоё происхождение. Но я знаю, что у тебя есть брат.
– У меня два брата, одна сестра, три сына, дочь и семнадцать внуков.
– Меня интересует тот, который в Моссад занимает не самое хилое кресло.
Михаил Алексеевич осклабился блеском слишком белых вставных челюстей и пропел:
– Господи, откуда вы всё знаете? Я по вам удивляюсь.
– Миша, ради бога, брось этот свой псевдо-одесский акцент. Я знаю, что ты москвич не в первом поколении.
– Да, Москва-а-а…, – вздохнул Моисеевич.
– Ладно, не отвлекайся.
– Хорошо, что вас интересует? Всегда готов помочь. В разумных пределах, канешно. Но сразу скажу: с братом я не разговариваю. Не разговариваю по принципиальным соображениям. Вообще не разговариваю. Уже десять лет не разговариваю. Как вы этого не знаете? Сделайте запрос в вашу службу электронного контроля. Они подтвердят.
– Что так?
– Нет, не думайте, не из патриотических побуждений – я здесь, а он в Моссад. Просто этот поц сагитировал на переезд в Израиль близких мне людей. Этим он сильно расстроил своего брата, который старше его на семнадцать лет. Никакого уважения к моим сединам. Он даже не посоветовался. А ведь ему, как брату, я даю советы совершенно бесплатно. И заметьте, не самые плохие советы. Это удар в самое сердце. Даже ниже. Но это Мишины проблемы, они вас не касаются. Тем не менее, Геннадий Васильевич, хотя сердце Миши кровоточит от одиночества, он всегда готов вам помочь.
Калачов, словно кастаньетами, громко прощёлкал пальцами мелодию фламенко, помогая при этом ладонями. Получилось очень натурально. Точкой этой музыкальной тирады стал большой палец, взмывший вверх:
– Похвально. Меня интересует сущий пустячок. Спецслужбы Америки, Японии, Англии, Китая и некоторых других стран в последнее время создают, как в старые добрые времена, страшные пробки в Сочи.
– Правда? Не замечал.
– «Не замечал»? Странно… Носятся туда-сюда, как угорелые, распугивая несчастных беженцев.
– И за кем они, интересно узнать, носятся?
– Это я тебя хотел спросить.
– Я же не дорожная служба и не работаю, как вы или мой братик в спецслужбах. Я даже из дома не выхожу. Откуда мне знать?
– Миша, давай, сократим до предела всю цепочку наших препирательств. Мы оба знаем, что будет в конце этого диалога.
– Хорошо. И что я могу с этого иметь?
– Ты можешь иметь отсутствие неприятностей.
– Вы обещаете?
– Естественно. Поверь моему слову.
– О, Геннадий Васильевич, кому-кому, а вам я верю беспредельно. Вы никогда не подводили бедного Мишу. Сейчас такие страшные времена – никому нельзя верить. Даже самому себе я верю не в полной мере. А вот вам доверяю…
– Я понял, можешь не продолжать. Так что, есть что рассказать?
Миша замялся, складывая и разводя ладони, закатывая глаза и исподтишка зондируя поведение Калачова. Наконец выдавил:
– Ну, я не знаю, что вас конкретно интересует. Информации много. Все в наше время что-то и кого-то ищут.
– Меня интересует «Прометей».
– Ах, «Прометей»! Так сразу бы и сказали.
– Что тебе известно?
– Я маленький человек. Естественно, мне известно меньше вашего.
– Вот и давай проверим, так это или нет.
– Вы тоже поделитесь своими знаниями с бедным Мишей?
– Ты издеваешься? Или тебе больше всех надо?
– Понял, понял. Просто вы так непонятно высказались.
– Говори уже. У меня дел полный рот. Не прожевать. Только знай: соврёшь – пеняй на себя.
– Ой, я и так весь на нервах… А надо всё рассказывать?
– Всё. Даже ерунду.
– Понял-понял, но таки опять вынужден предупредить – я мало знаю.
Калачов угрожающе склонил голову набок, его взгляд выражал недовольство. Миша успокаивающе потряс растопыренными ладонями:
– Говорят, что какие-то талантливые ребята… Знаете, я даже подумал сначала, что это наши…, – он замялся.
Калачов ухмыльнулся:
– Сербы, что ли?
– Нет, не сербы. Это предки моего папы сербы, а мамины нет. Так вот, я подумал сначала, что раз изобрели что-то важное, то это наши. А потом, оказалось, что нет. Или я всё же прав? Нет? Да?
– Не тяни резину.
– «Резину»? Намёк понял: нашим спецслужбам известно всё. Да, они хотели получить именно резину, а получили материал для Солнца.
– Поясни.
– Я толком не знаю. Знаю только, что это необычайно лёгкий, необычайно крепкий и просто необычайно уникальный материал. Он отражает солнечные лучи лучше всех. И главное, как мне сказали, он волшебный. При помощи обычного реостата на его поверхность можно подать ток и под действием этого тока он или складывается в маленькую горошину или приобретает форму, которая была ему задана в момент застывания. Больше мне ничего неизвестно. Мамой клянусь.
– Как все узнали о «Прометее»? Где источник?
– Откуда я знаю? Мне совершенно это неизвестно. Знаю только, что на пиндосов вышел один человек. Видно, он хочет немного подзаработать. Впрочем, неправильно выразился. Он захотел сорвать банк. Из грязи сразу в князи. Речь идёт о баснословных деньгах. Наивный дурачок. Это был плохой ход с его стороны.
– Кто он?
– Я же говорю, не знаю. Знаю только, что, скорее всего, тот, кто обратился к пиндосам, всё знает, но он не имеет отношения к разработке. Это я так думаю. К таким мыслям подталкивает тот факт, что результата пока нет. Все продолжают беситься и чего-то ищут. Вы умный человек, должны понимать. Вот скажите мне, Геннадий Васильевич, где этот самый «Прометей» в настоящее время прячется? Нет, нет, нет – я не хочу выпытать все секреты. Просто, если он в надёжном месте, под наблюдением наших доблестных спецслужб, так это даже очень хорошо. Я перешагну через свою гордость, скажу брату – пусть успокоится. Чего зря силы и время тратить?
– Ох и хитёр ты, Мишаня. Чувствую, как только я уйду, ты тут же сообщишь своему брату: русские ещё не завладели технологией, но тоже уже ищут. А теперь назови мне источник информации.
– Мы так не договаривались.
– Считай, договорились. Говори-говори, или хочешь, чтобы я в тебе разочаровался?
– Вот вы всегда так.
– Я жду…
– Геннадий Васильевич, что вы такой нервный? Сейчас расскажу. Надеюсь, моё имя не всплывёт на поверхность?
– Гарантирую.
– Верю. Кому-кому, а вам, Геннадий Васильевич, я верю. Так слушайте. При отеле «Москва-бич» есть ночной клуб. Очень популярный. Очень. Туда захаживает один посольский мэн. Он американец. Очень любит эту новомодную дрянь. Подсел на неё конкретно. Думаю, что с такими привычками он вскоре перестанет работать в государственных структурах США. Но пока он частый гость казино, у него полно баксов и болтливый язык. А у хозяина весь клуб набит подслушивающими устройствами. Он в курсе всего, что делается в этой стране и в мире. Я всегда ему говорил, что он поплатится за своё любопытство сполна. Но он только смеётся в ответ. Дурачок, думает, раз у него сейф забит компроматом – он в шоколаде и его никто не тронет.
– Хватит лить воду. К делу, к делу!
– А всё. На этом всё. Я рассказал всё, что знал.
– Как его фамилия?
– Американца? Понятия не имею.
– Хозяина.
– Что вы, Геннадий Васильевич, вам это известно и без меня.
– Нет времени с тобой препираться. Говори.
– Это Лёва Альпинист.
– Фамилию, а не кликуху.
– Э-э-э, понял. Официально он именуется Александр Вениаминович Преображенскопосадский-Мамин-Папин-Сибиряк.
– Такая длинная фамилия? Это шутка?
– Истинная правда. У некоторых бывают очень большие проблемы с мозгами. У Шуры этих проблем нет, так-таки нет и мозгов. Ему не нравятся короткие фамилии. А кому они нравятся? Кому, скажите? Мне бы тоже не нравилось, если бы меня звали Лев Кац. Представляете: Левкац, иди к доске; Левкац, сбегай за мячом, Левкац, отстань и не приставай ко мне. Звучит, как собачья кличка. Поэтому Лёве, очевидно, это тоже с детства не нравилось. И он в конце концов официально поменял имя, данное ему папой с мамой, когда стал уже совершенно созревшим. Я бы даже сказал: перезревшим. Этот поц тогда сидел в колонии. Отсюда «посадский». У него пять ходок. И все по глупости. «Сибиряк» – это он приврал. Лёва никогда не сидел в Сибири. Но ему видимо туда всегда хотелось. А иначе, скажите на милость, зачем попадаться нашим доблестным служителям закона целых пять раз? Откуда взялся «преображенский» – никто не знает. Лёва молчит об этом. Если вы узнаете, шепните бедному Мише. Мне любопытно.
Глава двадцать третья
11 апреля
Рио-де-Жанейро
Сотворение и низвержение кумиров – самая древняя игра
Угрюмая девочка со зверским взглядом близоруко прищуренных глаз никак не отреагировала на многочисленные путы, наброшенные на её шею и руки. Люди продолжали активно закидывать на её каменное сорокаметровое тело прочные капроновые канаты. Снизу неслось невозможное: проклятия, ругань, шум. Миллионы голосов слились в один невообразимый гул. Все мечтали приобщиться к сносу памятника. Но узкая дорога, ведущая на вершину Корковаду, позволяла стать участником исторического процесса лишь нескольким тысячам человек. На вершине горы десятки крепких парней рьяно долбили молотками, кувалдами и ломами место крепления памятника к пьедесталу. Ноги Греты Тунберг быстро превращались в уродливые конечности какой-нибудь анорексичной фанатички в канун её голодной смерти. Последние десять лет огромное каменное изваяние величайшего борца с глобальным потеплением подвергалось систематическим осквернениям. Поэтому ещё год назад руководство города приняло решение о сносе «злой девочки». Задержка была связана только с дороговизной намеченного мероприятия.
Работа была долгой и кропотливой. Лишь к вечеру удалось раздолбить каменную облицовку и срезать металлическую сердцевину ног, внутри которых был лифт и металлическая лестница, ведущие на голову Греты. Освещаемая последними лучами заходящего солнца уродливая фигура «жертвы глобального потепления» резко накренилась вперёд и полетела вниз, давя зевак, забивших смотровые площадки Корковаду. В воздух взметнулись кубометры пыли, закрывая и без того тусклое солнце эпохи нового Великого оледенения.
Это был последний памятник девочки, успевшей стать при жизни символом сначала всеобщего обожания, а затем всеобщего презрения.
Когда грохот снесённой статуи успокоился, толпа услышала зычный голос, усиленный мощными динамиками. Он был слышен даже на далёких окраинах Рио:
– На колени! Помолимся всевышнему! Вспомним о боге. Сегодня мы избавились от последнего символа сатанизма. Все наши беды от того, что мы забыли имя бога, мы отреклись от него. Так сделаем всё, чтобы вернуть Христа Искупителя на его прежнее место. Вот вам жизненный урок. Помните о нём и расскажите об этом своим детям! Бог наказал нас за нашу гордыню и глупость! Как только мы скинули Христа с Корковаду и поставили на его место ведьму, тут же на человечество обрушилась божья кара. И так будет всегда с теми, кто не носит в своём сердце имя бога. Но Всевышний милостив. Он простит заблудших овечек. Он не бросит свою паству в беде. Наш долг собрать средства и вернуть образ Спасителя на его законное место. Аминь!
Как люди падки на кумиров! Вчера был старый, сегодня – новый, а завтра уж иной.
Глава двадцать четвёртая
11 апреля 2063 года
Сочи ОУСО ФСБ
Женский разговор
Калачов взял Лизу Юшкевич в свою команду, потому что хорошо знал её таланты. А вот Алису Андрееву ему посоветовал Гаков. Мол, голова варит, образование отличное, в совершенстве знает пять языков. И главное, у неё аналитический склад ума, которому могут позавидовать многие из мужиков.
У Алисы в неполные двадцать пять теперь были свои подчинённые. Но она не стеснялась бегать за советом к более опытной коллеге.
Вот и сейчас она пришла в кабинет Юшкевич для помощи в решении насущной задачки. Но после этого задержалась.
– Елизавета Егоровна… – Алиса замялась, не зная, как правильно спросить.
Юшкевич приняла заминку за проблему «разности в возрасте» – молоденькой девушке трудно было подобрать манеру общения с более взрослой коллегой по работе. Поэтому женщина попыталась помочь:
– Можешь называть меня Лизой, если тебе так удобней.
– Хорошо. Лиза, а ты давно знаешь Геннадия Васильевича?
– Давно. Я устроилась работать в его отдел, когда была примерно такая, как ты. Сразу после академии.
Девушка опять помялась. Лиза приободрила:
– Спрашивай, что ты хотела узнать?
– Хм, а у него есть жена?
– «Жена»? – вопрос был немного неожиданным.
– Ну да, я всё время смотрю, он никогда не торопится домой. Словно его никто и не ждёт. Вот по тебе сразу видно, что ты всё время думаешь о семье. Правда, правда! А он какой-то одинокий, неухоженный что ли, холодный и колючий. Бирюк, одним словом.
– Уж не собралась ли ты, девушка, приударить за нашим патроном?
Алиса улыбнулась, но по её улыбке было видно, что это простое любопытство и ничего более. Тем не менее она поддержала игривый мотив диалога:
– А почему бы нет? Если его причесать, приодеть и смыть с него коросту одиночества – наш генерал просто идеал мужчины. Высокий, стройный, подтянутый, умный, седовласый. А этот баритон? Если он скажет: «Я тебя люблю. Стань моею», – Алиса натужно понизила голос, изображая Калачова, – то мало кто сможет устоять.
– Угу, – грустно констатировала Лиза, – правду говорят, что жизнь течёт по кругу. Дежавю. Я уже это видела и слышала. Была тут одна, такая же, как ты, только брюнетка. Глазки командору строила. Тогда ему и сорока ещё не было. Могу фотку показать, как он в то время выглядел.
– И что? Чем дело закончилось?
– Через год поженились.
– Правда?
– Истина.
– А, значит, он женат…
– Нет, не женат. Не везёт командору на жён. Первую жену он боготворил и любил, как говорят, больше жизни. Это, естественно, ещё до меня было. Мне рассказывали, что они были близки с самого детства. Школу закончили и сразу свадьбу сыграли. Но детей так и не завели, потому что первая супруга командора вскоре заболела. Одни говорили, что у неё обнаружили рак крови. Другие – порог сердца. Два последних года супруга командора вообще не вставала. Скорее всего, она так долго не протянула бы, если бы муж, как говорят, разве что райских яблок ей не приносил. Обложил заботой, возил по всем академикам. В общем, ты поняла. Когда я пришла в контору, четыре года минуло с её смерти. Но на него без слёз смотреть было нельзя – «каменный гость», суровый трудоголик. Он очень долго страдал. Очень. Вот считай, первая жена умерла, когда ему двадцать пять было. А второй раз женился в тридцать девять. Представляешь? Вообще никого к себе не подпускал. Так бы, наверное, и остался бобылём. Остался, если бы не Арина, так звали эту брюнетку. Она в него втрескалась по уши с первой минуты, как пришла. И вцепилась – не оторвать. Уж не знаю, как и что, но мы вскоре заметили, что наш командор изменился – расцвёл, помолодел, стал улыбаться, чего за ним никогда не водилось.
– Когда это было?
– Так-так-так, я как раз беременная дочкой была. Значит, почти двенадцать лет назад.
– Давно.
– Вчера…, – Лиза тяжело выдула воздух через губы.
– Продолжай.
– М-да… Он начал шутить, улыбаться, а, главное, на Аринку стал смотреть по-другому. Внешне вроде как обычно. Но во взгляде – теплота, нежность. Даже завидно было.
– Она тоже умерла?
– Я же говорю: не везёт командору в личной жизни. Она покончила с собой.
– Как покончила? – Алиса даже руку приложила к губам.
– Так… отравилась.
– Из-за чего?
– Мутная история, – Юшкевич понизила голос, чтобы её слышала только Алиса. – Ходили слухи, что она это сделала из-за того, что была бездетной. Но я в это не верю. Сейчас есть много вариантов, чтобы завести детей. Да и прожили они всего лишь три года вместе. Наверняка, не все варианты лечения за такой срок можно пройти. Говорю же, в наше время можно и при помощи искусственного донора родить. Не проблема.
– Из-за чего, по-твоему, она отравилась?
– Не знаю. А сочинять не стану. Только мы с тобой следователи, поэтому логика у нас выше, чем у стандартного человека. Я тебе дам вводную, а дальше думай сама. Вот смотри, это было восемь лет назад. Тогда произошла целая череда событий. Сначала покончила с собой Арина, затем наш патрон избил до полусмерти своего старого друга. И тот умер в больнице. Калачова тут же арестовали, но кто-то ему тогда помог, – Лиза замолчала, очевидно, осмысливая заново полузабытую историю.
– Чем помог?
– Знаешь, как обычно расследуются такие истории?
– Откуда?
– Пройдутся по верхам и быстро все документы в суд. А чего тянуть? Вот жертва – вот убийца. Всё просто и понятно. Бил? Бил. Не отрицает. Чего ещё? Я вот сейчас вспоминаю – мне и тогда многое показалось странным. Следствие к делу отнеслось предельно серьёзно. Под Калачова копали до кровавых мозолей. Словно сверху была спущена команда: ату! А потом вдруг всё затихло – тишь, да гладь. Калачову дали год условно и уволили из органов. Лишили при этом звания и всех наград. Какая-то полумера, непонятная. Если Костин умер от побоев, тогда наказание несправедливо мало. А если драка не имеет отношения к смерти – то приговор слишком суров. Я всё же сошлась на втором.
– Наверное, вы, – Алиса неожиданно перешла на официальное обращение, хотя до этого в разговоре употребляла «ты», – пришли к таким выводам с предубеждением.
– С чего ты взяла?
– Всё-таки Калачов – любимый начальник. А Костин кто для вас? Никто.
– Нет, Алиса, ты ошибаешься. Я всё прекрасно помню. К таким выводам я пришла на основе конкретных данных. Я считаю, что Костин умер вовсе не от ран. Раны были достаточно банальными: перелом носа, сломанная челюсть и, падая, он ударился головой о паркетный пол. Последняя травма тоже не была смертельной – небольшое сотрясение. На основе характера ран можно прийти к выводу, что это была не какая-нибудь заурядная драка с жестокими непредсказуемыми последствиями, а выяснение отношений.
Алиса поджала губы, чуть вытаращив глаза, и мелко затрясла головой:
– Интересно, как вы делаете такие выводы?
Лизу слегка насторожила дрожь в голосе собеседницы, а также агрессивное неприятие её позиции. Она сделала паузу, но продолжила в той же спокойной и рассудительной манере:
– Сама посуди, отбитых почек нет. Сломанных рёбер тоже. Калачов бил только в лицо. Бил благородно, не исподтишка и не применяя всякие там кастеты, биты или холодное оружие. Это подобие дуэли с определённым кодексом чести.
Алиса неопределённо покрутила головой:
– Странные кодексы – морду бить.
– Хм, на мой взгляд, это лучше, чем мстить «по-женски».
– Что вы имеете в виду?
– Давай не будем отвлекаться. Тебе ещё интересно то, что я тебе рассказываю?
– Очень.
– Далее ещё выяснилось, что Костин за последние три года изрядно разбогател. У него завелись большие деньги, дорогие автомобили, загородные дома, счета в зарубежных банках.
– Взятки?
– Не уверена, но судить не берусь, так как не имею точной инфы. Многие судачили, но никто ничего толком не знает. Короче, был у Костина какой-то нехороший скелет в шкафу. Возможно, из-за этого дело и спустили на тормозах. Возможно. Болтали даже, что Арина распростилась со своей молодой жизнью не просто так, и у этого прискорбного события есть определённая предыстория. Якобы, Костин был её любовником. За что и получил по морде. Хотя другие эту версию отвергали начисто.
– А вы как думаете?
– Я не хочу думать. У меня на душе кошки скребут, когда я вспоминаю эту историю. Если бы я читала об этом книжку, я бы думала, а так… Всё происходило у меня на глазах. Происходило с людьми, которых я прекрасно знаю. Я и Костина знала. Константин Константинович из нашей системы. Он руководил отделом в Службе внешней разведки. Часто приходил к Калачову по делу и просто так. Я же говорю – они дружили. Ты чего? Плачешь?
Алиса отвернулась и шмыгнула носом:
– Хороша дружба, нечего сказать. У попа была собака, он её любил…, – она не удержалась и, вновь скуксившись, всхлипнула.
– У, какая ты у нас впечатлительная, – Лиза выдернула салфетку из специального деревянного прибора и протянула Алисе: – На-ка, утрись, душа святая.
