Сергей Skolorussov
Прометей. Ледяное безмолвие
Глава пятнадцатая
3 апреля
Москва
Если увидишь межгалактический звездолёт – это за нами
Бабушка вздохнула и сунула последний малюсенький ломтик лимона в чашку с морковным чаем. Внук и его помощница ещё пять дней назад уехали в свою лабораторию. Старая женщина не стала им мешать и осталась дома.
У них дела, у них любовь. А я там с боку припёку. Третий лишний. Пусть вкалывают. Изобретают и любят друг друга, не отвлекаясь на бэушную старпёрку. Бэушную? О! Слово «бэушная» созвучно слову «бабушка». Хм, так я не «бабушка» – я «бэушка». Как всё верно в этом мире. Как всё взаимосвязано! Да… уже скоро восемьдесят пять стукнет. Пожила. Нет, нельзя старикам путаться под ногами молодых. И лучше мне вообще уехать. Чтобы им совсем не мешать. Шестого апреля последний день эвакуации. Я записалась на пятое. Всё уже собрано. Давно собрано. Ещё пять лет назад собрано, когда впервые заговорили о полной эвакуации. Поэтому суетиться не приходится. Осталось только дождаться молодёжь. Надо всё же уговорить их тоже эвакуироваться. Говорят, что, когда уйдёт последний караван, город будет оставлен навсегда. Где они там запропастились? Ох-ох-ох-хохох… Ждать да догонять – хуже некуда. А ведь обещал проводить. Ух-ух-ух-хухух… Вздох за вздохом – ожидания, наполненные волнением. Что ты волнуешься!? Раз обещал, значит, приедет. Старушка, разгоняя «чёрные» мысли, дёрнула плечами и хлопнула в ладоши. Включился головизор. Показывали последние новости. Кадры с орбиты сосредоточились на «итальянском сапоге». Через весь Апеннинский полуостров протянулась странная отчётливо видимая тёмная полоса. Было очевидно, что это не горы и не автострада. Наезд орбитальной камеры плавно смикшировался с картинкой, получаемой с дронов. Оказалось, что полоса – это нескончаемый людской поток, медленно двигающийся на юг. В наше время только слишком богатые люди могут себе позволить роскошь передвигаться на автомобиле на большие расстояния. Бензин теперь в большой цене. В баснословно большой. Дрон снизился и полетел над головами людей навстречу вектору движения толпы. Мрачные, грустные, усталые лица. Абсолютно все с рюкзаками за плечами. Многие толкают телеги, коляски или идут, опираясь на руль загруженных поклажей велосипедов. Электросамокатов, электроскутеров и прочих завоевавших города электротранспортных средств не наблюдается. Как и электроавтомобилей. Это и понятно: заряжать их стало негде.
Старая женщина напряглась. Дежавю? Где-то она уже видела такой поток. Так-так-так… Да, точно – в молодости. Видела тогда, когда потоки мигрантов двигались с юга на север Европы. Это был афро-азиатский потоп, изменивший этническую основу континента. Изменивший революционно, кардинально и навсегда. Поэтому сейчас этнический состав человеческого потока был практически таким же. Можно даже сказать, что сейчас здесь доминируют потомки тех самых мигрантов, которые много лет назад с силой прорывались на европейский материк. Теперь вектор миграций сменился на противоположный. Впрочем, есть различия. В начале века поток мигрантов состоял исключительно из молодых парней. Теперь на юг двигались женщины, дети, старики. Парней было мало. Это и понятно: они давно уже прорвались в Африку.
Бабушка вздохнула: «Господи, несчастные люди». В это время картинка сменилась, и на экране показались военные. Диктор стал рассказывать о том, что семь лет назад страны НАТО оккупировали Алжир, Марокко и Ливию. Местное население было либо сильно ущемлено в правах, либо изгнано со своих территорий. Северная Африка в современных климатических условиях быстро превратилась в «страну обетованную». Сахара перестала быть пустыней. Обилие дождей превратили её в благоденственный край. Поэтому желающих на этот кусок пирога было хоть отбавляй. Борьба шла нешуточная. Оккупационный режим жестоко расправлялся с неугодными. Партизаны и борцы за независимость в большом количестве болтались на виселицах во всех областях Южного Средиземноморья. Кроме борьбы с повстанцами перед завоевателями стояла ещё одна почти неразрешимая проблема: что делать с мигрантами, хлынувшими сюда вслед за солдатами. По некоторым подсчётам за последние три года в Северную Африку уже перебралось более трёхсот миллионов европейцев. Это привело к коллапсу. Полному коллапсу. Никто из них не имел жилья и мало кто имел работу. Метаморфоза по превращению сытых бюргеров в нищих бомжей была моментальной. Теперь голодные толпы бывших европейцев никому не позволяют безнаказанно выходить на улицу. Особенно в тёмное время суток. Сто процентов, что ограбят. Восемьдесят, что убьют…
«Бэушка» не выдержала обилия негатива и переключила головизор на другой канал, но здесь были те же страшилки. Противный голос за кадром вещал, комментируя кадры с дрона: «Все эти толпы мигрантов в основном афроевропейцев и азиаевропейцев двигаются по пути, которым когда-то прошёл Спартак. Вождя гладиаторов, как известно, обманули пираты и купцы, обещавшие переправить его войско в Сицилию. Сейчас в перевозчиках нет нужды. Пролив между Сицилией и Калабрией, или как говорили древние греки: между Сциллой и Харибдой, высох. Тем не менее, переправляться по дну опасно. Можно и голову сломать. Поэтому основная масса людей устремилась к знаменитому висячему мосту, перекинутому через пролив. Здесь создалась огромная пробка, неподдающаяся подсчётам. Может, пять миллионов человек, может – десять. А может, и того больше. Ежедневно тысячи, десятки тысяч людей гибнут в этой пробке от мародёрства, голода, болезней и холода. Надвигающийся с севера Великий ледник не знает жалости. Температура даже здесь, на самом юге Италии, в зимние месяцы опускается до – 30 и ниже. Прорвавшиеся в Сицилию толпы ручейками текут дальше на юг. Здесь они единым потоком спускаются на дно отступившего моря. Многие тонут в оставшихся донных солончаках. Остальные двигаются по их трупам, словно по рукотворной гати, к желанным берегам Африки. От Сицилии до Туниса 160 км. Есть места, где людям приходится переправляться на надувных лодках или плотах через трёх и пятикилометровые заводи, оставшиеся от обширных вод Средиземного моря. Можно, конечно, переправляться на лодках или катерах. Но это очень дорого. Владельцы плавательных средств берут золотом. Поэтому все стараются покинуть Европу до наступления лета, пока не растаял лёд. Сейчас, как вы видите, большинство водоёмов уже с открытой водой. Но это не самое страшное на пути миллионов страждущих. Те, кто не утонул, кто не провалился под лёд, не умер от голода, холода или от рук мародёров, штурмуют ограждения, построенные вдоль всего побережья Африки. Европейцы, захватившие Тунис, Алжир, Ливию и Марокко не желают пускать на свои земли очередных переселенцев с севера. Правительство ЕС оправдывается тем, что земля Африки не сможет прокормить всех. И они так поступают из гуманитарных соображений. Голод и болезни приведут к гибели миллионов. Поэтому Европарламент принял закон, разрешающий стрелять в новых мигрантов без предупреждения. На африканском берегу пролива, ширина которого едва превышает пару километров, мигрантов «с распростёртыми руками и ногами» встречают минные поля, колючая проволока и противопехотные ежики, готовые вонзить острые ржавые иглы в натруженные стопы нарушителей. Иезуитское оружие против тех, кто не хочет превратиться в закоченевшую на морозе мумию. Но, как вы видите, сотни тысяч обезумевших людей с чемоданами и рюкзаками всё же идут на штурм укреплённой полосы. Немногим удаётся прорваться, но каждый надеется, что именно ему повезёт. Кругом гремят взрывы, летят пули, бомбы с напалмом выжигают территорию приграничной полосы…»
Сюжет не был досмотрен, вернулся внук со своей девушкой.
Бабушка вздохнула, наконец-то. Ярослав поцеловал её и улыбнулся:
– Не смотрела бы ты новости. Страшно.
Старушка покачала головой:
– Как не смотреть? Ужас, тихий ужас. Захватили чужие земли, а теперь убивают всех подряд.
– Бабуль, успокойся, бог им судья.
– Да как же! Вот же, что творят. И на всё у них есть оправдание. А лет через десять вообще будут утверждать, что всё это творили не они, а мы. Послушать кого, так хуже нас нет. Захватчики, изверги, антидемократы. Но уверена, наши не только чужого куска земли не возьмут, но и на свою территорию запустят каких-нибудь несчастных.
– Белорусов, что ли?
– При чём здесь белорусы? Белорусы – это те же русские.
– Тогда кого?
– Да мало ли кого? Вся наша история такими примерами изобилует. Сердобольные больно. Вечно ищем себе проблем. Правильно говорят: хочешь, чтобы тебя ударили – сделай добро.
Бабушка резко взглянула на внука. Но тут же успокоилась:
– Чего это я? Всё, ни слова больше о политике.
Она засуетилась, увлекая молодёжь на кухню:
– Голодные, небось…
– Нет, нет, нет, бабуль, мы сытые.
– «Сытые» они… Бабушка вам пирог на спиртовке испекла. Вспомнила годы молодые, лабораторные.
Она по-доброму улыбнулась, купаясь в ностальгии о далёком прошлом.
– Из чего же ты его испекла?
– Секрет. А то есть не будете.
– Заинтриговала…
– Пока накрываю, рассказывайте, как у вас дела.
– Всё нормально, – уклонился от расспросов внук.
– Чего «нормально»? Закончили опыты?
Ярослав вздохнул и приобнял Мару:
– Эко ты шустрая у меня, бабуля. Скоро слово сказывается, да не скоро дело делается. В лучшем случае мы управимся за три недели. Не меньше.
Бабушка посмурнела и плюхнулась на стул, медленно вытащив из-под себя оставленную на сидении сковородку:
– Как три недели? Да вы что! Шестого числа последний день эвакуации.
Внук легкомысленно возразил:
– Нам то что?
– Как? Сказали, всё вырубят.
– Что всё? Электричество? Так у нас своё, от генератора. Топлива для него полно.
– Метро закроют, свет и тепло вырубят.
– Зачем нам метро? А тепло нам печка-буржуйка даёт. Она на угле. А угля там целый вагон. Не пропадём.
– А есть что будете?
– Еды тоже полно. Кто-то спрятал на складе и забыл. Или помер.
– Какой еды?
– «Доширак, вкус детства», – Ярик засмеялся. – Типа того. Не бойся, не пропадём.
– Угу: «не бойся». Но как вы потом выбираться будете?
– Позвоним, попросим прислать за нами транспорт.
– А если и связь отрубят?
– «Связь»? Вообще-то могут. А спутникового телефона у нас нет… Впрочем, бабуля, волноваться нет причины.
– Как?
– Так. Бузмаков наверняка уже показал наш проект кому надо. Там уже все на ушах стоят. Нас найдут. Непременно найдут.
– Ой, ли?
– Уверяю тебя. Мы сделали такое открытие! Такое… Ты должна гордиться нами. Это величайшее открытие человечества. Через пару лет Земля вновь станет «голубой и зелёной». Поэтому, если увидишь, как над Москвой кружит межгалактический звездолёт, знай – это за нами.
– Хотелось бы верить, – старая женщина вздохнула, но тут же озарилась улыбкой: – Дай вам бог счастья. Чтобы все ваши надежды сбылись. А труды воплотились в результат. Аминь.
И она перекрестила сначала парня, а затем девушку.
Глава шестнадцатая
3 апреля
Сочи
В подвале
Боль, адская боль… Голова нещадно трещит. Боль полыхает всюду: в сорванных ногтях, в переломанных рёбрах, в разбитых коленях, в вывернутых суставах. Страшно… Больно… Темно… Темно, как в преисподней. Зря я очнулся. Зря. Это ад. Впрочем, стоит убедиться воочию… Вит предпринял попытку открыть глаза. Но они оказались открытыми. Светлее не стало. Заплывшие в кровоподтёках веки закрывали внешний мир ярко-красными шорами. Всё же со временем откуда-то издалека из смутного полумрака пробился свет. Я вижу! Где я? Капля шлёпнулась в лужу. Я слышу! За ней вторая, третья… Сознание возвращалось медленно, в такт падающим каплям. Холодно. Холодно и сыро. Я ощущаю! Пазл мировосприятия сложился. А вместе с ним вернулась и память. Её возвращение только усилило боль. Усилило отчаянием и безысходностью ситуации. Я в подвале. В сыром подвале. С ржавых труб падают капли. Промозгло… Лампа горит над дверями. Тусклая лампа. Кругом пусто. Только грязный рваный матрас… Лучше бы я очнулся в аду… Я всё вспомнил. Меня непрерывно пытают. Пытают уже трое суток. А может месяц? Год? Нет, трое суток. Но пытки кажутся бесконечными. Когда тебе хорошо, год пролетает незаметно. А здесь, в этом ужасе, три дня показались вечностью. Кто-то бубнит. Или это галлюцинации? Бубнит, бубнит – точно бубнит.
Бу-бу-бу-бу-бу-бу – чей-то голос кувалдой отдавался внутри черепушки. Да, точно, звук исходит из вентиляционной решётки. Я в подвале. Если звук приходит сверху – это люди. А если снизу? Нет, всё же люди. Это не один голос. Их два. Нет – три. Я начинаю различать слова. Слух от одиночества в подвале обострился? Или сырые стены так хорошо резонируют? Возможно, собеседники подошли ближе к вентиляционной решётке.
Их было трое. Говорили они по-английски. Один голос звучал очень низко – практически, бас. Другой – слегка гнусавый. Третий человек говорил с явным славянским акцентом. Его голос казался знакомым. Кто? Кто это? Кто это говорит? Голова гудела, болела, свистела, но отказывалась выдавать результат. Ничего, ничего – я вспомню. Чуть приду в себя и обязательно вспомню. А пока послушаю о чём это они.
Английский, как и китайский, технолог знал в совершенстве. Бас-баритон поинтересовался:
– Так значит, ты подтверждаешь?
Ему ответил «знакомый» голос:
– Да, это Бузмаков. Узнать трудно – морда распухшая. Но это он.
– Он молчит, словно агент КГБ. Мы забеспокоились, может это не он, потому и молчит. Его точно до сих пор никто не схватился?
– Какое там! Здесь такой бардак! Каждый занят насущным делом по спасению своих любимых розовых полусфер.
Собеседник не понял образности выражений того, чей голос показался Бузмакову знакомым. Он недоумённо переспросил:
– Каких «полусфер»?
– Собственных, на которых сидят. Всё летит в тартарары. Но никто и пальцем не пошевелит, чтобы спасти страну. Как говорится: после нас хоть Помпадур!
Обладатель низкого голоса через паузу продолжил:
– Если ты хочешь получить обещанные преференции, ты должен постараться.
«Знакомый голос» возмутился:
– А я не стараюсь? Я вам всё на блюдечке принёс. А вы даже аванса не выдали.
– Где документы? Будут бумаги – будет аванс.
– Я здесь единственный, кто рискует своей шкурой. Я жизнь на кон поставил. Это ничего не стоит?
– Пока ничего. Где результат?
– Это я вас хочу спросить. Почему вы не можете из него выбить, куда он спрятал проект? Проверьте его на детекторе.
Собеседники рассмеялись. В разговор вступил обладатель гнусавого голоса:
– Ты – дилетант. Детектор может только определить врёт человек или нет. А если он молчит? Полиграф не заставит его говорить.
– Хорошо, – подвёл черту баритон. – Будем ждать прилёта специалистов, которые его точно разговорят. Но мы не можем сидеть и просто ждать. Джайзани за эту тему вцепилась мёртвой хваткой и не даёт передыху. Она очень боится, что русские сами его запустят. Кому из учёных Бузмаков мог передать проект?
– Понятия не имею. В институте таких нет. Им руководят бездари. Я бы пошёл к Соболевскому. Но он сейчас в длительной командировке. И это радует. Академик сразу бы вник в суть. А остальным «светилам» нашей науки всё до фени. Тем более, они всегда смотрят на регалии. Но кто такой Шелихов? Всего-то завлаб. Для них он слишком неавторитетен, чтобы разбираться с его писульками. В лучшем случае, они бы покивали головой, но после ухода Бузмакова закинули бы его папку куда подальше.
– И что дальше? От меня требуют результат. И не когда-нибудь в будущем, а прямо сейчас, – баритон-бас раздражённо засопел. – Если клиент молчит, что ещё можно сделать?
Через паузу «знакомый» голос предложил:
– Я вижу два варианта. Первый – переворошить весь институт. Второй – взять Шелихова.
– А ты, Иден, что думаешь?
«Гнусавый» ответил:
– Шестьсот двадцать три помещения. Плюс сигнализация и охрана. Мы будем неделю рыть, а затем окажется, что он отдал папку в чьи-то руки, и она уже покинула здание. Второй вариант такой же сложный. Мы не знаем, где сейчас Шелихов. Может в Москве, а может уже эвакуировался. Его голофон не работает. Мы не можем отследить его геолокацию. Шеф, но у меня есть третий вариант. Давайте подсадим к Бузмакову нашего друга.
– Не-не-не-не-не… я на такое не подписывался.
– Войдёшь к нему в доверие. Узнаешь, кому он отдал папку с «Прометеем», получишь свои баксы и всё для тебя закончится. Чего ты боишься?
– Я? Да, я боюсь. Я раскроюсь. Создастся полный цугцванг.
– Что «создастся»? – не понял иностранец с низким голосом.
– Это шахматный термин. Он означает безвыходную ситуацию, когда любой новый ход только ухудшает позиции.
– И какой цугцванг создастся у тебя?
– Я раскроюсь, и он всё поймёт. Скажет Бузмаков или нет – это уже другой вопрос. Но его придётся гарантировано ликвидировать – или он в конце концов расскажет и про меня, и про вас. А когда прольётся первая кровь, возрастут шансы, что прольётся и моя.
– Ну-ну. Что ты предлагаешь?
– Я предлагаю оставить технолога в покое.
– «В покое»? – собеседник хмыкнул. – Сегодня-завтра прибудут специалисты. У них не бывает осечек. Все их клиенты «болтают» без умолку, – слышно было, как он ухмыльнулся. – А потом мы твоего Бузмакова «оставим в покое». В вечном покое. Он нам станет ненужным.
– Погодите, погодите: что значит «ненужным»? Почему все так легкомысленно относятся к этому изобретению?! Это технолог, который участвовал в разработке проекта, соизмеримого с изобретением атомной бомбы или освоением космоса. После окончания Второй мировой Вернера фон Брауна не расстреляли. Наоборот, ему создали тепличные условия. И по прошествии двадцати лет американский башмак первым ступил на поверхность Луны.
– Ты не путай…
– Я не путаю. Я уверен, что изобретение Шелихова, ближайшим помощником которого является Бузмаков, гораздо круче, чем ракета фон Брауна. Круче по своему значению. Это спасение, ниспосланное нам богом.
Гнусавый съязвил:
– И на этом «святом» деле ты хочешь хорошо погреть руки.
Обладатель «знакомого голоса», сделал паузу, а затем немного патетически произнёс:
– Врать не буду – деньги многое решают. Но я взялся за это дело вовсе не из-за этого.
– Интересно…
– Я не хочу, чтобы всё пошло прахом. Человечеству грозит катастрофа. Никакая-то там абстрактная, а самая, что ни на есть реальная. Отсчёт запущен. Нам всем немного осталось. И вот появился шанс на спасение. Хороший шанс. И что дальше? Россия не сможет правильно распорядиться этим подарком с небес. Она никогда не любила своих героев. Недаром говорят: «В родном отечестве пророков нет».
– О чём ты?
– О том, что, если бы Бузмаков был американским изобретателем и приехал, к примеру, из Нью-Йорка в Майами, разве могло такое произойти, чтобы он валялся в подвале иностранной спецслужбы и никто его не хватился?
«Ах вот где я нахожусь, – усвоил информацию Вит. – В конспиративном доме ЦРУ. Или Ми-6. По крайней мере, родной язык хозяев – английский».
– Нет не могло, – продолжал разглагольствовать «знакомый голос». – А в Рашке – это обыденность.
Наступила пауза. Баритон-бас подвёл черту под разговором:
– Ты, под благовидным предлогом попробуй поговорить с руководством института. Может, проболтаются. Только не перестарайся. Нам не нужен чужой интерес к «Прометею». А ты, Иден, найди всех родственников Кузнецовой, Шелихова и Бузмакова. В первую очередь, родственников технолога. Посмотрим, как он будет молчать, когда мы начнём пытать его мать, дочь или любимую женщину…
На этих словах Бузмаков вновь отрешился от реальности. Когда пришёл в себя, уже никто не бубнил. Они назвали наше изобретение «Прометеем». Странно. Странно, но это имя здорово подходит по смыслу.
Глава семнадцатая
7 апреля
Москва
Ты – Прометей
Воздух к утру остыл до нулевой отметки. Поэтому вылезать из-под целой кучи одеял вовсе не хотелось. Но Ярослав привычно заставил себя это сделать. Раскочегарив буржуйку, он поставил на неё видавший виды доисторический алюминиевый чайник. Мара почувствовав его взгляд, тут же открыла глаза и улыбнулась. Вот как они это делают? Как? Как женщина чувствует взгляд? Каким органом чувств? У мужика этого уникального локатора нет. А у них, этих инопланетных существ, этих нежных лучезарных фей, интуиция развита так, что нам мужикам и не снилось. Одним словом – волшебство и фантастика. В идеале: мужчина сначала думает, а затем действует. Женщина же сперва чувствует. И чувства эти по своей правильности, состоятельности и реальности вполне могут опережать любой аналитический анализ.
– Проснулась?
В ответ улыбка стала более открытой.
– Ты сегодня особо загадочная.
Улыбка чуть потухла, приобретя мечтательные черточки:
– Мне приснился удивительный сон. Странный сон.
– «Странный»? Интересно. Свои сны я считаю менее странными, чем та реальность, в которой мы оказались.
– Мой сон был одновременно и страшным, и замечательным.
– Поделись, пока не забыла.
Мара потянулась, закинув руки далеко за голову и изогнув свою поистине кошачью стать. Одеяло сползло, и она тут же поёжилась, натянув его под самый подбородок:
– З-з-з…, рассказать?
– Угу, – Ярослав присел на диван, служивший им ложем, и наклонился над лицом девушки: – Рассказывай, а я тебя буду в это время целовать.
– Хорошо, что ты никак не можешь утолить эту жажду, – Мара обняла его за шею. – Я тоже хочу целоваться. Хотя нет. Тебе будет интересно услышать то, что я расскажу.
Прерываясь время от времени на сладкие поцелуи, возлюбленная Ярослава поделилась ночными виденьями.
Ей приснилось, что она, вместе с кучей народа провалилась в расщелину ледника. Там, на глубине, было страшно, очень темно, а главное, невероятно холодно. Люди, уцелевшие во время провала, стали гибнуть пачками прямо на глазах у обезумевшей толпы. Они застывали, покрывшись инеем, падали и раскалывались на мелкие ледяные осколки. Звон этого бесконечного падения слился с паническим многоголосым рёвом. Все понимали, что смерть вот-вот наступит. Страшная, ледяная, безжалостная смерть. И когда казалось, что спасения нет, ущелье вдруг озарилось солнечным светом. Он струился непрерывным потоком, наполняя ледяное пространство безудержным теплом. Лёд тут же стал таять, превращаясь в ручьи и водопады, наполняя расщелину звоном капели. Новая опасность посеяла среди людей новую панику. От потопа невозможно было спастись. Но вдруг сверху посыпались шарики. Падая на дно ущелья, они раскрывались и превращались в полусферические купола. Кто-то первым догадался залезть внутрь раскрывшегося «зонтика», показав путь к спасению. Все тут же бросились занимать места в многочисленных миниатюрных ковчегах. Спустя мгновение заполнившая ущелье вода вознесла спасательные «лодки» вверх на поверхность ледника. Вскоре вода заполнила всё бескрайнее пространство и понесла сотни, тысячи полусфер на юг. Туда, куда ледник так и не успел добраться. Через какое-то время Мара увидела, как десятки таких же потоков несут другие тысячи «ковчегов». Эти потоки ударялись о подножие огромной горы, возвышающейся над заполнившей горизонты водной гладью. Гора! Земля! Спасение! «Зонтик» Мары, как и все остальные спасительные «лодочки», воткнулся в твердь, и её выбросило на прибрежный песок. Здесь уже стояли тысячи женщин, мужчин, стариков и детей. Они помогали выжившим подняться с земли. Давали хлеб и пресную воду. Все радовались, вознося хвалу спасителю. И спаситель не заставил себя ждать. Небо вдруг воссияло с новой силой. В тот же момент из слепящего сгустка света вырвался бог. Он был мускулист, как Геракл, статен, как Ахиллес, и красив, как Аполлон. Бог летел прямо к Маре, держа в руке факел. Факел был обычным на вид. Но его тепло ощутили все. И тысячеголосый хор взревел: «Прометей! Он вернулся!» Прометей опустился рядом с Марой. И тогда она увидела, что он как две капли воды похож на Ярослава. Бог смотрел на девушку и улыбался. Люди тянули к нему свои ладони, желая выразить признательность и благодарность. Прометей взял Мару за руки, и они закружились, отрываясь от земли, в восхитительном вальсе. Девушка ощутила, что её тело стало невесомым. Они поднимались всё выше и выше, пока Земля не приобрела форму шара. Отсюда, из космоса, было хорошо видно, что ледника больше нет. Земля перестала быть белой. Она вновь стала голубой.
– Мара, – шёпотом произнёс бог, пронзая девушку нежным взглядом. – Я тебя люблю.
– Я знала. Я верила. Ты – Прометей. Ты спасёшь нас…
И в этот момент она проснулась, открыла глаза и… увидела, что ей улыбается Прометей…
– Хм. Интересный сон. На фоне наших неудач по повторению эксперимента – он вполне оптимистичен.
– Давай назовём этот проект «Прометеем».
– Разве мы уже его так не назвали?
Мара задумалась:
– Не помню, чтобы мы это обсуждали.
– Странно, мне казалось, что я уже произносил это название вслух. Впрочем, всё это внешняя красочная оболочка, которая мне безразлична. Собственно говоря, без разницы: «Прометей» или «Креогеноустойчивый уплотнительный материал АЛ-53». Главное, чтобы мы смогли отработать технологию.
Все проведённые опыты оказались безрезультатными. Получить материал с нужными характеристиками никак не удавалось. Ярослава это мучило. В чём причина неудач? Или в расчётах закралась ошибка, или на отрицательный результат влияют различия в лабораторном оборудовании. Но Шелихов не сдавался и практически всё время посвящал работе. Мара, естественно, всегда была рядом: и умом, и сердцем, и рукой.
– А в Сочи, или в другом городе, мы не сможем отладить технологию?
– Ты задаёшь этот вопрос каждый день.
– Правда? Не замечала.
– Я понимаю, ты волнуешься, что за нами так никого и не прислали.
– Да. Если ты обратил внимание, у нас давно нет связи с внешним миром.
– Ничего, не волнуйся. Это обычная российская бюрократия. Куда они денутся? Прискачут, как козлики.
– Ты так считаешь?
– Да, я так считаю. Пойми, хорошая моя, мы не можем всё бросить и с сырым материалом предстать перед президентом.
– Перед кем?
– А ты думала, что наше изобретение важно только для науки? Мы просто обязаны отработать технологию. Надо приехать в Сочи не с пустыми руками, а с готовым изделием, выпуск которого легко поставить на поток. Пойми, люди мрут, словно мухи. Ежечасно мрут, ежесекундно. Поэтому мы не будем откладывать всё на потом. Мы закончим дело здесь и только здесь. – Ярослав был серьёзен, как никогда. – Здесь нам никто не мешает. Мы прибудем в Сочи не просителями лаборатории. Мы явимся в Сочи триумфаторами.
– А если не закончим?
Ярослав сверкнул провалившимися от усталости глазами:
– Ты не веришь?
– Вера – это одно. А гипотетическое предположение – совсем другое. Конечно, верю. Но всё же?
Шелихов неожиданно расслабился, обмяк. Взяв её холодные ладони в свои горячие руки, он прижал их к губам:
– Милая моя, ты устала. Я понимаю. Давай сегодня съездим к бабушке и там уже решим, что нам делать дальше.
Помолчав, он всё же добавил:
– Но я за то, чтобы довести дело до конца здесь. Именно здесь.
Она кивнула. Кивнула не очень уверенно:
– Где же ты Вит? Чем ты там занимаешься? Даже не позвонил ни разу, после того как уехал. Что-то случилось?
– Не знаю. Зачем гадать? Надо работать. Других вариантов нет.
