Станислав Владимирович Далецкий
Осенняя поездка в прошлое
Так и порешив, он взял сумку и покинув площадь, направился вглубь квартала на квартиру вдовы своего друга юности. Несколько лет назад Иван Петрович уже был там проезжим гостем. То посещение друга оставило у него тягостное впечатление. При Советской власти его друг, от безотцовщины и хулигана из очень бедной семьи, доучился и дослужился до районного прокурора.
Но наступило время воров и демократов, которые сразу же отправили этого прокурора в отставку – наверное, жива была в них память о том, как прокурор от имени государства карал их за спекуляцию, ростовщичество и рвачество – которые сейчас стали называться предпринимательством. Выйдя в отставку, приятель продал свой дом на родине и, по настоянию жены, купил квартиру в этом городе, надеясь устроиться здесь на работу юристом. Но и юристы теперь стали требоваться другие: беспринципные защитники частной, наворованной у государства, собственности. Такие же требовались и адвокаты – так что устроиться на работу ему не удалось.
Тогда, бывший прокурор, оказавшись в чужом городе без родных и знакомых, от безделья и неустроенности запил горькую: сначала один, а потом втянул в пьянство и свою жену.
В тот, прошлый приезд Ивана Петровича, у них как раз был очередной запой. Найдя по адресу дом и квартиру на первом этаже, он долго звонил в дверь, но никто не подходил к ней. Иван Петрович толкнул дверь, котораяоткрылась легко, потому что замок был сломан: видно хозяева или их собутыльники неоднократно выбивали замок пинком в дверь, так, что отремонтировать было уже невозможно. Войдя в квартиру, он увидел беспорядок, грязь и запустение, которое всегда присутствуют в жилище алкоголиков.
Приятель лежал на диване и спал под песни , звучавшие из работающего телевизора, его жена похрапывала в другой комнате, на кухне валялись по полу пустые бутылки, на столе лежали огрызки хлеба, куски огурцов и остатки какой-то еды – из открытого крана текла вода.
Иван Петрович перекрыл воду, потом пошел и растолкал приятеля. Тот открыл глаза, сел, соображая, узнал Ивана и, без всякого удивления, сказал: «А, Иван, что приехал в гости? А мы вот водку пьем, уже почти всю выпили. Может, сходишь в магазин, возьмешь пузырек, поправиться надо, А денег нет – пенсию получу только послезавтра. Ну что, уважишь друга? Магазин рядом, во дворе».
Иван Петрович пошел в магазин, который оказался в соседнем подъезде, в прспособленной для торговли квартире. Купил водки, пива, кое-какой закуски и сказал продащице, что это для приятеля из соседнего подъезда. «Как же, Бориса знаю, – сказала продавщица, женщина лет тридцати, по виду возможная хозяйка этой торговой точки, – они с женой, как получат пенсию, так и пьют – пока денег не останется. Потом сюда приносят в залог вещи, телевизор, паспорта: чтобы я дала им водки в долг – я и даю под запись. А как снова получат пенсию, то сразу долги отдают, и вещи свои забирают. Ничего плохого о них не скажу – ни разу не обманули. Да и то сказать, у прокурора большая пенсия, на обычную бы так не разгулялись, наверное, уже и квартиру пропили и бомжевали на улице. Собутыльники у них – дворовая рвань: те вообще никакие, но долго не живут, зимой один за другим замерзают по пьяни прямо во дворе. Квартиры пропили, вот и живут кто в подвале, кто на чердаке и мрут – как мухи ». Вот так, в нескольких словах, продавщица рассказала Ивану Петровичу о жизни его друга в тот, прошлый приезд.
Он вернулся на квартиру с покупками. Жена приятеля – женщина немного за сорок, но бесформенная и оплывшая от пьянства, была уже на ногах, успела прибраться на кухне и встретила Ивана Петровича с оживленным, от предстоящей выпивки, лицом, на котором уродливой грушей висел ноздреватый, красный и распухший нос алкоголика.
Она стала расспрашивать Ивана о целях его приезда, одновременно расставляя на столе бутылки и еду. Из ванной вышел Борис, который привел себя в чувство струей холодной воды на голову, и они втроем сели за стол. Борис налил всем водки, но Иван Петрович напомнил ему, что уже много лет ничего спиртного не употребляет. « Ну, хоть стопочку рвани за встречу с другом, столько лет не виделись», – настаивал Борис, но Иван был непреклонен.
Ему самому, с большим трудом, удалось избавиться от алкогольной зависимости, и он знал, что сорваться вновь проще простого. Как говорил ему знакомый врач – нарколог: « нет излечившихся алкоголиков – есть непьющие алкоголики, поэтому никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя пить ни грамма водки, вина, пива и прочих коктейлей. Выпьешь, мозг вспомнит: сразу всё и, если не удержишься, за несколько дней снова станешь пьяницей – еще хуже, чем был».
С тех пор Иван Петрович стал избегать застолий, а если это не удавалось, то старался сидеть незаметно, брезгливо – сочувствующе наблюдая со стороны, как меняются люди, наполняясь спиртными напитками. Как посторонний человек, он стал неинтересен в застольной компании, соответственно и такие компании стали ему неинтересны, к тому же, надо было всегда держаться настороже, чтобы случайно не выпить спиртного вместо сока или воды. После таких застолий у него, от внутреннего напряжения , даже поднималось давление и болела голова – словно с похмелья.
И в тот свой визит, сидя с другом за столом, он пробовал перевести разговор от застольных слов к воспоминаниям об их общем прошлом, но это не удалось. Борис с женой, выпив, повеселели, потом добавив ещё, стали клясть себя, что уехали сюда в город, потом занялись привычной, по-видимому, пьяной перебранкой, кто из них виноват в этой нынешней их жизни, совсем не обращая внимания на своего гостя. Иван Петрович, послушав ещё некоторое время их свару, сказал что ему пора уходить и собираться к отлету в Москву.
Хозяева пьяной квартиры не препятствовали его уходу: как будто он жил рядом и мог заходить к ним, когда вздумается. В дверях он столкнулся с каким-то забулдыгой, который привычным пинком открыл дверь квартиры, почуяв запах спиртного. Так и ушел он тогда, не пообщавшись толком с другом, пусть и спившимся, а оказалось, что это была их последняя встреча на этом свете.
Миновав привокзальную площадь, Иван Петрович вышел на прилегающую улицу и через несколько минут вошел во двор дома, где жил его приятель до своей смерти. За несколько лет здесь ничего не изменилось, только обветшал фасад дома, да тротуар был весь в выбоинах: как и везде, в стране победившей демократии, дорожки внутри дворов не ремонтировались много лет. Зато, входная дверь подъезда была заменена на железную с кодовым замком: так жители защищали себя от демократии. Иван Петрович потоптался у этой двери, не зная как ему попасть внутрь, но тут дверь открылась, выпуская жильца, и он проскользнул в подъезд. Нужная квартира находилась рядом с лифтом – налево.
Входная дверь была отремонтирована и покрыта новым дерматином, и он позвонил в квартиру, втайне ожидая увидеть незнакомых ему жильцов: за минувшие годы, его приятель с женой вполне могли лишиться этой квартиры из-за пьянства и неуплаты за жилье. Это вам не Советская власть, когда квартиру невозможно было потерять ни при каких условиях: ни продать квартиру, ни выселить жильцов по закону было невозможно – можно было только обменять, да и то с большими трудностями.
Дверь отворилась и на пороге оказалась жена – теперь уже вдова, его друга: опрятноговида пожилая женщина – явно не пьющая. Она сразу узнала Ивана и, обрадованная встречей, пригласила войти. В квартире было чисто прибрано, но не уютно, и ощущалась бедность. «Проходи, раздевайся, я сейчас чайник вскипячу, – говорила вдова, – а Борис –то умер, уже три года как похоронила, там на родине. Я теперь живу одна, мне пенсию за него платят – поскольку была на его иждевении и не работала, а по возрасту мне ещё не положена была пенсия». «О смерти Бориса я знаю, – отвечал Иван Петрович,– я тогда мать похоронил, заезжал в городок – там и сказали. Сейчас еду как раз оттуда, был и на кладбище, нашел Бориса». « Я летом тоже ездила туда на годовщину, побыла день и обратно: там нет никаких родственников, да и здесь живу совсем одна – ни родных, ни знакомых, только телевизор». « Я пробовал звонить вам сюда, – продолжал Иван Петрович, – но телефон недоступен был». «А нам ещё тогда, как ты приезжал, телефон отключили за неуплату, так и остались без городского телефона. Мне здесь звонить некому, на родине есть знакомые, так им дешевле по мобильнику позвонить,– отвечала вдова друга, включив чайник и доставая вазочку с конфетами, – извини, угостить больше нечем – пенсия только через три дня будет. Наверное, знаешь сам, как живут одинокие пенсионеры: за квартиру заплатишь, а на остаток живи – не хочу: пакет молока, да батон хлеба на день – только и хватает на это.
Там, в городке, хоть огород был, а здесь всё только из магазина, цены кусаются. Зря мы с Борисом тогда уехали – десять лет назад: остались бы, может и он ещё пожил». «От чего он умер? – спросил Иван Петрович, – кажется, такой здоровый был мужик, хотя и выпивал крепенько?» «Так у него диабет был, надо следить за сахаром в крови, диету соблюдать, уколы делать, а он выпивал и я с ним, никакого контроля – вот и впал в кому. Врачи откачать не смогли: так и умер, не приходя в сознание, – отвечала вдова, – я теперь тоже выпивать не стала: не с кем, да и за ум взялась, только поздно это, ничего уже не поправить, одна осталась, навсегда».
«Ничего, – постарался приободрить вдову Иван Петрович, – одной жить – не в земле гнить. Можно квартирантов пустить в одну комнату – вот и добавка к пенсии. Можно эту квартиру продать, а однушку купить, что – то останется на жизнь. Может ещё и на работу устроишься – ты же молодая, кажется экономистом работала раньше в банке?» « С квартирой я и сама думала уже, только кто этим будет заниматься? Могут обмануть, и окажешься на улице, а работать мне нельзя – тогда пенсию отберут за мужа, да и зарплаты у нас в городе такие же маленькие, как и пенсии: нет никакого смысла в работе», – отвечала женщина, пригорюнившись от воспоминаний о своей вдовьей жизни.
За таким разговорами они посидели ещё, Иван Петрович попил чаю и засобирался к месту своего ночлега, хотя хозяйка и предложила ему остаться, чтобы завтра ехать в аэропорт. Он отказался, потому что не хотел последний вечер своей поездки провести в опустевшей квартире друга, не имея возможности помочь его жене ни словом, ни делом. Они попрощались и Иван Петрович, привычно подхватив сумку, пошел прочь.
У подъезда дома на скамейке сидели трое мужчин неопределенного возраста и протухшего вида, с синюшными, поцарапанными лицами и заскорузлыми немытыми руками: по-видимому, местные бомжи. Один из них подскочил к Ивану Петровичу: «Отец, дай червонец поправиться, душа горит, уважь, пожалуйста». Благотворительность к алкашам, после встречи с вдовой, была вполне уместна, и он исполнил просьбу бомжа.
Он уже привык к таким просьбам: не было дня, чтобы подобного вида люди не обращались к нему на улице за подачкой. Причем, если он бывал не один, то всегда просили именно у него, а почему – неизвестно: может быть чутьем, эти опустившиеся люди видели в нем такого же, но несостоявшегося алкоголика. Да и в мыслях у Ивана Петровича иногда появлялось желание бросить все дела и заботы, взять котомку и уйти бродить по свету, примыкая к таким же изгоям демократического общества, какими стала вся страна.
Не было ни войны, ни стихийного бедствия, а вся страна лежит в руинах, кругом нищие, бездомные люди и беспризорные дети, нет такой семьи, которой бы не коснулась эта разруха, принесенная демократами под вопли о свободе личности и правах человека. На деле, эти права свелись к праву на нищету, безработицу и полное бесправие перед ворами – собственниками и бессовестной, оккупационной властью: потому что только оккупанты уничтожают покоренные страны и их народы.
Покинув двор, Иван Петрович сел в маршрутку, которая доставила его от автовокзала до нужной улицы и дома, где проживал его родственник. Он приходился ему двоюродным братом по материнской линии, занимался мелкооптовой торговлей и проживал в особняке, построенном в кризисные годы, почти даром – как он говорил.
Шла вторая половина дня пятницы, когда Иван Петрович позвонил в калитку забора, огораживающего участок с особняком. Хозяин был уже дома, калитка отворилась, и он оказался на дачном участке с особняком – в самом центре города. Вокруг находились такие же особняки предпринимателей. « Ну, хоть сегодняшний вечер проведу среди успешных людей, довольных жизнью», – подумал он, здороваясь с хозяином, который встречал его на крыльце своего дома.
Потом хозяин показал гостю свой дом, рассказывая, как по случаю, он купил этот участок и как строил и обустраивал дом для своей семьи, в которой было трое детей. Трехэтажный дом, в несколько сот метров площади с подвалом, гаражом и сауной, позволял его семье жить свободно, не стесняя друг друга, а при случае, как сейчас, принимать гостей с ночлегом, не меняя образа жизни обитателей дома.
Иван Петрович давно понял, что состав семьи во многом зависит от жилищных условий и достатка. Есть где и на что жить – там дети появляются, нет условий для жизни – нет и детей. Потому – то, при Советской власти, страна прирастала населением по три миллиона в год, а сейчас вымирает со скоростью один миллион в год. Вот и вся демократия: не хотят и не могут люди заводить детей в этой демократии – появился ребенок в семье, самой обычной, семья сразу становится нищей. Так сейчас и говорят: хочешь быть нищим – роди ребенка или заболей.
В Советское время, рождение ребенка никак не понижало уровня жизни этой семьи, зато резко сокращало время ожидания в очереди на получение собственного бесплатного жилья. Иван Петрович тоже, получил комнату в двухкомнатной квартире вместо общежития уже через год после рождения первого ребенка, а после рождения второго ребенка через два года он получил трехкомнатную квартиру, за которую платил коммунальную плату в 7 рублей из своей зарплаты инженера 200 рублей в месяц.
Кстати, профессора тогда получали зарплату от 600 рублей и выше. Поэтому, скомороший экс-президент Медведев – профессорский сынок, нагло врёт, когда рассказывает, как его отец делал ему игрушки из дерева, потому что не мог их купить на свою зарплату.
У Ивана Петровича дома, в Москве, все соседи живут в купленных, просторных квартирах и двор всегда заполнен подрастающими и грудными детьми с мамашами. Но, стоит перейти через улицу во двор дома, заселенного тридцать лет назад и там не увидишь ни одного ребенка: родители, получившие эти квартиры бесплатно, живут вместе с выросшими детьми в тесноте и без перспектив купить квартиру, чтобы разъехаться – вот и нет там малолетних детей.
Ближе к вечеру подъехали ещё гости хозяина – владельцы небольшого магазина. Хозяйка дома накрыла стол в большом зале, во дворе дымил мангал с обязательными, в таких случаях, шашлыками и начался ужин по случаю приезда – отъезда Ивана Петровича. Он, конечно не собственник, но все-таки профессор, живет в Москве и поэтому может – условно, быть приравнен к предпринимателям.
Хозяева и гости, кроме Ивана Петровича, выпили и обильно закусили, после чего начался застольный разговор: кто и как живет, что делает и на что надеется. Иван Петрович коротенько рассказал о своей профессорской жизни, коснулся он и оплаты труда преподавателей и гости, узнав о маленьких доходах учителей, быстро утратили интерес к этой теме, перейдя к обмену мнениями о своих торговых делах и их перспективах. Здесь им всё было понятно и интересно, а Ивану Петровичу оставалось только слушать о тяжелой жизни мелких предпринимателей, которым уже никогда не стать крупными собственниками в торговом бизнесе. Поэтому, эти вполне обеспеченные люди тоже недовольны существующей властью, так же, как и бедняки, которыми стало большинство населения страны.
Государство душит мелких предпринимателей налогами, местные власти задавили поборами, крупные магазины отбивают покупателей и вести дела с хорошей прибылью, в торговле стало просто невозможно, а делать что-то другое они не умеют и не хотят.
Кто-то вспомнил, как лет 15 назад они ездили за товаром: в Китай, Иран, Турцию и Польшу, привозили оттуда тряпьё и продавали здесь на местных рынках с тройной прибылью от затрат – вот было славное время. Жаль не успели тогда завести крупные дела – денег не хватило, потому что все они начинали торговые дела без первоначального капитала. Из присутствующих, были: двое бывших учителей и двое – инженеров. Иван Петрович с грустью подумал, что эти люди уже никогда не займутся созидательным трудом, только «купи – продай», а главное, что те, кто так и остался учителем или инженером, завидуют торговцам – вот что страшно.
В стране созидательный труд стал непрестижным, а рабочие профессии чуть ли не позорным ремеслом. Он сам начинал слесарем, ничуть не стыдился этого и даже при знакомстве с девушками, в то время, не скрывал своего ремесла, и девушки не сторонились рабочих, потому что профессии созидания были почетны и хорошо оплачивались и вознаграждались государством рабочих и крестьян. А что сейчас? Чтобы что-то продать: вещь, механизм или продукт – надо их произвести, а вот производить уже некому и негде, поэтому, почти всё закупается за границей в обмен на нефть, газ, минералы, лес и прочее сырьё.
Нет производства – нет и рабочих мест и самих заводов нет, отсюда и безработица и нищета – нельзя же всем заниматься только торговлей. От нищеты не рождаются дети, поэтому не нужны и учителя и врачи и прочая интеллигенция и страна такая не нужна и народ этой страны никому не нужен. Вот правители – предатели и освобождают, таким образом, территорию страны от народа, чтобы заселить её потом инородцами. Такой получается замкнутый круг.
Между тем, торговая компания за столом продолжала обсуждать свои перспективы и Иван Петрович, сославшись на усталость с дороги и ранний подъем завтра утром на самолет, простился с гостями и хозяевами и ушел спать в отведенную ему комнату, где и уснул – на удивление быстро.
XXXXIII
Проснувшись затемно, Иван Петрович встал, умылся, попил чаю и простившись с хозяевами особняка сел в подошедшее такси и уехал в аэропорт к утреннему самолету на Москву. Впрочем, все рейсы на Москву отправлялись утром, обратным самолетом из Москвы, именно поэтому и нельзя было улететь днем – сразу по приезду из городка. В столицу летали, в основном, предприниматели и прочие «деловые» люди и им было удобно прилетать утром, чтобы успеть за день провернуть свои дела-делишки, и улететь вечером домой без дорогой ночевки в гостинице.
В аэропорту уже шла регистрация на его рейс и, отметившись у стойки, Иван Петрович прошел со своей сумкой в зону досмотра, где: сняв куртку и ботинки; вынув ремень и все вещи из карманов; прошел через металлоискатель. Его сумка проехала на транспортере через рентгенконтроль, который показал наличие запрещенного к перевозке груза – это была банка с домашним вареньем из лесных ягод, которое ему всучила жена брата, несмотря на возражения. Иван Петрович вынул банку с вареньем, показал, что это именно и есть настоящее варенье и предложил контролерше даже попробовать его, но все было тшетно: или сдавай сумку в багаж или вынимай и оставляй здесь варенье и он выбрал второе. Уходя в зал ожидания, он оглянулся – его банка с вареньем стояла на столике контроля среди других запрещенных вещей, как-то: бутылки с водой, женские лаки и кремы, какие-то баночки и скляночки, необходимые женщинам в дороге, а также бутылки с вином и водкой, необходимые некоторым мужчинам в полете.
На контроле спорили, с персоналом, молодая пара: девушка везла с собой маленькую стекляную баночку с физраствором, в котором находились запасные контактные линзы для глаз – вот эту баночку ей и не разрешали провезти с собой. Контролерша откровенно издевалась: «Берите свои линзы в пакетике, а по прилёту купите свой раствор». Девушка возражала: «Да где же мы купим, если прилетаем в один аэропорт, оттуда в другой аэропорт, а потом улетаем за границу?» «Вот там, в своём Париже и купите», – непреклонно отвечала контролерша. Такие правила перевозки жидкостей установили у себя перепуганные американцы после взрывов самолетов в Нью-Йорке в 2001 году, а остальные страны, как всегда, идут на поводу у янки.
Вскоре объявили посадку в самолет, пассажиры прошли в автобус, который подвез их прямо к трапу самолета. Это оказался самолет Ту-154: один из немногих, оставшихся советских самолетов, которым власти ещё разрешали летать, но только в пределах страны Россиянии и в другие отсталые страны, а в Европу и Америку нельзя – якобы эти самолеты сильно шумят, чем тревожат покой жителей.
Иван Петрович прошел в салон самолета, сел на своё место и стал ожидать взлёта, но произошла задержка. Какой-то мужчина стал доказывать бортпроводнице, что он не полетит на этом советском и старом самолете, потому что в расписании был указан американский «Боинг». Стюардесса пыталась обьяснить, что «Боинг» сломался, а этот самолёт поставили на замену, и он ничуть не хуже, а летит даже быстрее американского самолета. Но пассажир наотрез отказался лететь на советском самолете – так телевизионная пропаганда вбила ему в сознание, что советские самолеты старые, плохие и часто падают.
Иван Петрович хотел было объяснить, что «Боинги» ничуть не лучше по безопасности полетов, а бьются даже чаще этих Ту-154, потому что «Боингов» больше летает по всему свету. Только по телевизору об авариях с американскими самолетами стараются не говорить, зато каждую аварию отечественного самолета обсуждают неделями, но по виду и поведению упрямого пассажира он понял, что тут никакие уговоры не помогут.
Поскандалив ещё, пассажир ушел прочь, стали искать его багаж, чтобы снять с самолета и вылет был задержан на полчаса. Солнце уже поднялось над горизонтом, когда объявили взлет. Самолет вырулил на полосу, напрягся и разбежавшись взлетел на запад – путешествие Ивана Петровича по родной земле закончилось, а удастся ли еще навестить эти края или нет, никому не известно.
Он откинул спинку кресла, устроился поудобнее коротать полет и стал перебирать в памяти впечатления от посещения своей родины. В эту поездку, которая не имела определенной цели, он: словно сквозь помутневшее стекло, вгляделся в своё детство и юность; прошелся по знакомым местам; вспомнил события прошлых лет и людей, связанных с ними – казалось, уже навсегда забытых. Отдал дань памяти ушедшим родственникам, друзьям и знакомым – из того, далекого уже, начала его жизни.
Люди живут – пока о них помнят, вот и он вспомнил, а значит и оживил несколько близких и родных ему людей: теперь в его памяти они будут навещать, и помогать ему здесь – в этой ещё жизни. Потом в воспоминаниях стали всплывать отрывочные впечатления о днях, проведенных в родных местах и так, в полудрёме, Иван Петрович провёл весь полет до посадки самолета в московском аэропорту «Внуково».
Самолет зарулил на стоянку, подкатил трап, и пассажиры устремились на выход, грудясь и отталкивая друг– друга: хотя уезжать в аэровокзал всё равно приходилось одним автобусом и такая спешка была бесполезна. Но таково нынешнее время: уступить кому-то в чем-либо – означает признание собственной ущербности. Поэтому, советские обходительность и доброжелательность к окружающим сменились на хамство и неприязненность к посторонним людям. Это ещё одно достижение победившей демократии выродков. Русское слово «выродок» означает человека, поставившего себя вне своего рода – племени, а свои личные интересы выше интересов общины-общества. Именно выродки и захватили сейчас власть в стране и навязали свой поведенческий образ проходимцев всему обществу.
Так думал Иван Петрович, ожидая в кресле, когда толпа пассажиров продавится сквозь дверь и трап в автобус, ожидающий их на перроне. Наконец толчея утихла, все пассажиры погрузились в автобус, который через минуту доставил их в здание аэровокзала, сверкающее стеклом и сталью, а по виду напоминающее огромную сосиску, лежащую на асфальте привокзальной площади.
Вместе с толпой попутчиков, Иван Петрович вошел под своды аэровокзала, где суетилась тысячная толпа людей, озабоченно решающих свои проблемы отъезда-приезда. Ещё двадцать лет назад этот аэровокзал представлял собой небольшое здание, где пассажиры скапливались только при нелетной погоде: здесь или в местах прилёта.
Дело в том, что основная масса пассажиров тогда приезжала в аэропорт из городского аэровокзала на Ленинградском проспекте Москвы. Приехав туда, можно было зарегистрироваться на свой рейс, сдать багаж, если он был, и, после недолгого ожидания в зале, сесть в автобус, который доставлял пассажиров прямо к трапу самолета нужного рейса. Поэтому в аэропортах Москвы в те, советские, времена не было постоянной толкучки, хотя пассажиров было больше: все советские люди могли позволить себе, пусть один раз в год, в отпуск или по необходимости, перелет самолетом. Теперь же в бывшем городском аэровокзале разместился вещевой рынок и торговые ряды, а все пассажиры стали самостоятельно добираться до аэропортов, создавая в них хаос, в который окунулся и Иван Петрович.
Несколько замешкавшись в зоне прилета, он вышел во временно опустевший зал и направился к выходу для посадки в автобус до Москвы. Торопиться было некуда, и Иван Петрович медленно шел по залу прилета. Вдруг из-за спины по полу, мимо его ног покатился какой-то сверток. Поровнявшись с ним, он увидел плотно упакованную пачку долларов и, не останавливаясь, пошел дальше, видя, что какой-то человечек поднял эту пачку денег. Человечек подскочил к Ивану Петровичу: «Вот нашел деньги, что будем делать?»,– спросил он, держа деньги в руке и пытаясь передать их Ивану Петровичу в руки. «Бери их себе и убегай», – сказал Иван Петрович, не останавливаясь и не беря денег в руки. Оглянувшись, он заметил, как дежурный полицейский внимательно наблюдает за ними. Человек с деньгами замешкался и отстал, а Иван Петрович вышел на привокзальную площадь.
Фокус с деньгами был ему хорошо известен: мошенник подбрасывал деньги под ноги прилетевшего пассажира и, если тот брал деньги в руки, тотчас подскакивал к нему и предлагал быстро уйти и поделить деньги между собой где-нибудь в укромном месте. В момент дележки появлялся, якобы, хозяин денег с милиционером-полицейским, деньги отбирались, оказывалось, что их не хватает и страж порядка предлагал вернуть недостающее пассажиру или отвести всех в участок для возбуждения уголовного дела о присвоении денег. В итоге, пассажира заставляли заплатить на месте или в участке как бы недостающую сумму – обычно две-три тысячи долларов или их эквивалент в рублях, которые, тоже, как бы, были в пачке, внутри.
В общем, мошенники и стражи порядка работали в тесном сотрудничестве – обирая незадачливых пассажиров сразу по прилету в Москву. Про такое мошенничество Иван Петрович знал, но никогда не думал, что будет его объектом. «Пожилой человек, скромно одетый, чем он мог привлечь внимание аферистов?» – думал Иван Петрович, заходя в городской автобус до Москвы. «Ну что же, здравствуй, столица воров, мошенников и проходимцев всякого рода, бывшая когда-то надеждой прогрессивного человечества – так твердила советская пропаганда: тоже враньё, но в людях оставалось что-то человеческое. В любом случае, союз воров и милиционеров тогда был просто невозможен, а сейчас, пожалуйста. Вот достижение демократии: все равны и мошенника-вора по поступкам не отличить от мплиционера – полицейского», – продолжал размышлять Иван Петрович, усаживаясь, поудобней, на сиденье в салоне автобуса.
Автобус тронулся, замелькала назойливая реклама вдоль дороги на щитах и на растяжках, и он закрыл глаза, не желая видеть всей мерзости этого города и этой жизни в нём, куда он возвратился после поездки в родные края: тоже изгаженные людьми и временем, но всё же сохранившие остатки светлого прошлого.
Автобус остановился у ближайшей станции метро и Иван Петрович ступил на московскую землю. У входа в подземелье роились потерявшие человеческий облик бомжи, продукт демократии, которые встречали автобусы из аэропорта и выпрашивали подачки у сохранивших сердобольность провинциальных жителей, прилетевших в столицу. Получив подаяние, бомжи тут же тратили его на глоток водки или какого-либо сногсшибательного пойла.
Трезвыми глазами трудно смотреть на столичную клоаку, даже бомжам, которые в прошлой своей жизни тоже были людьми, но не сохранили высокое звание человека. Вернее, власть выродков вытолкнула этих бывших людей на обочину жизни и за пределы общества. Да и то сказать: бомж в Москве это не бомж в Париже – здесь долго не проживешь, потому что зима не позволяет жить на улице, подвалы домов закрыты от террористов, а ночлежек для бездомных нет.
Домой в свой городок Иван Петрович возвращался тем же маршрутом что и уезжал. Выйдя из метро, он сел в маршрутку рядом с водителем, и микроавтобус покатил по улицам Москвы в сторону его городка.
На выезде из столицы, вдруг какой – то человек, босой, в сером халате, выскочил на дорогу прямо перед ними. Водитель резко затормозил и поток машин остановился. Человек на дороге скинул с себя халат и оказался совершенно голым. Это был мужчина крепкого телосложения, без признаков растительности на голове и теле. Постояв мгновение на дороге, мужчина по – обезьянье прыгнул, на ближайшую к нему машину, и стал пытаться отломить бампер. Водитель этой машины – женщина резко тронулась с места, и голый мужчина повалился на асфальт дороги. Впрочем, он не расстроился и кинулся с теми же намерениями к другой машине, которая тоже поспешила уехать. Тогда мужчина издал гортанный крик возмущения и по газону пошел к ближайшему скверу, оставаясь голым и грозя кому-то невидимому кулаком.
«Сумасшедший какой-то»,– сказал водитель маршрутки, узбек по внешности, и тронулся дальше. «Вот так встречает меня столица – подумал Иван Петрович, -в аэропорту мошенники, в метро бомжи, а здесь и вовсе сбежавший сумасшедший: борец с автомобилями. Такое впечатление, что нормальных людей уже не осталось».
Далее до своего дома он доехал без отклонений и происшествий и вскоре открывал дверь своей квартиры. Там было всё так, как он оставил при отъезде, только легкий слой пыли покрыл за неделю пол, мебель и подоконники. «Удивительно, как быстро покрывается пылью опустевшее человеческое жильё, – подумал он, – понятно, что за неделю в нежилой квартире пыль из воздуха осядет на пол и мебель тонким слоем, но почему этот слой утолщается со временем? Откуда берется эта пыль? Так, весной, приезжая на дачу, закрытую на зиму, приходится убирать толстый слой пыли со всех предметов, мебели и пола, которая скопилась за зиму. Действительно, как сейчас говорят: откуда берется пыль, и куда деваются деньги – вот загадка демократии, которую надо решать, а не искать какой-то смысл жизни», – закончил свои размышления Иван Петрович и занялся устройством быта.
