Валерий Столыпин
Двое в тиши аллей
Я тебя лю…
Как бы ты ни был тяжело контужен –
Смейся! Мозг человеку не нужен!
…Славься, маразм, идиотизм!
Наше счастье – автоматизм!
…По утрам под подушкою шарю я:
Где мое левое полушарие?
Ольга Горпенко
Антон сидел за компьютером, увлечённо выстукивая что-то на клавиатуре.
Светлана по-кошачьи бесшумно подкралась, наклонилась, чтобы рассмотреть тему неожиданного вдохновения любимого: иногда в ней просыпалось чувство собственницы, рождающее беспричинную ревность.
Была ли это любовь, Светлана не знала, потому что этот мужчина в её жизни был не только первый, но и единственный.
Увидев, что объект навязчивого внимания Антона не особенно интересен, ласково обняла за плечи, прижимаясь щекой к небритому мужскому лицу, отчего почувствовала неожиданно сильный прилив нежности: в отличие от происходящего на экране монитора, автор непонятных действий вдохновлял девушку всегда.
Он зарабатывал на жизнь разработкой и отладкой программных продуктов: настраивал алгоритм взаимодействия с процессором под замысел конкретного заказчика и продавал готовый продукт, не вставая из-за стола.
Клиентов было достаточно, денег тоже, но материальная сторона жизни Антона не особенно волновала. Работу, точнее увлекательное занятие программированием, умение делать то, что недоступно большинству пользователей интернета, юноша любил больше, чем самого себя.
В остальном он был довольно обычным: тёплым, простым, без обычного для мужчин его возраста набора комплексов и вредных привычек, но в поведении сквозила несмываемая печать одиночества.
Даже она, Света – миниатюрная, тонкая как стебелёк полевой травинки брюнетка с кокетливо-обаятельными чертами лица, огромными, с доверчиво-томным выражением глазищами, про какие обычно говорят “оленьи” и миниатюрными музыкальными пальчиками, довольно часто чувствовала себя лишней.
Девушка приходила к Антону один, иногда два раза в неделю, покупала ему продукты, за которые юноша постоянно забывал рассчитаться, поскольку жил по большей части в виртуальной реальности; прибиралась, стирала, готовила. Иногда оставалась до утра.
Антон не просил себя развлекать, тем более обслуживать. Света сама хотела чувствовать себя в этой квартире хозяйкой: такова женская сущность, проявляющаяся в стремлении обустраивать гнездо.
Света не могла терпеть беспорядок. И потом… это же её мужчина.
Или всё же не её?
Девушка не понимала свой статус в этом доме.
Так они жили порядка трёх лет.
Свету совсем не радовал такой алгоритм, но изменить его не получалось: Антон был немногословен, диалогов и рассуждений не любил.
Каждой девушке хочется иметь семью, детей – всё то, что обычно подразумевается под термином “дом”.
Иногда удавалось завести отвлечённый разговор на тему романтики, семьи, брака, но Антон не обращал на намёки внимания.
На вопросы, заданные молча: мимикой, жестами, взглядом, застенчиво улыбался, поводил недоумённо плечами, явно показывая, что не готов ничего ответить или изменить в своей жизни.
Света глубоко вздыхала, нервно закусывала губу, пытаясь незаметно погасить сгусток печального негодования, застревающий твёрдым комом где-то в глубине груди.
Эмоции девушка выпускала наружу лишь дома – в полной тишине и гнетущем одиночестве, которое усугубляла плотно зашторенными тёмно-коричневыми окнами.
Садилась за стол, не включая свет, выпивала стопку крепкого ликёра и укладывала голову на сложенные как у школьницы руки.
Мысли начинали неудержимое движение: сначала порывистое, суетливое, но неспешное, которое постепенно, словно в разгонном реакторе, набирало силу и ярость.
Немного погодя Света взрывалась истерикой, дрожала всем телом, извергала водопад слёз.
Ей было до чёртиков обидно, досадно и горько. Только ничего нельзя было с этим поделать.
Антон такой, какой есть.
С тех пор, как они начали встречаться, он нисколько не изменился.
Юноша не был достаточно хорош даже как любовник. Сильной стороной, инициатором и топливом отношений была Света. Стоило ей прикоснуться к Антону, даже подумать о нём, как она уже… приходила в неистовство, горячий азарт заполнял низ живота.
Разрядка в постели случалась редко: для этого надо было очень-очень постараться.
Иногда девушке казалось – если не приедет, для него ничего не изменится: скорее всего, даже не заметит отсутствия.
Антон может несколько дней ничего не есть: забывается, воодушевлённый пьянящим азартом непонятного вдохновения. Если проголодается, закажет чего-нибудь по интернету, как и прочие бытовые услуги в случае крайней необходимости.
Быт его не трогает, к сексу и нежности почти равнодушен.
Вместе их свели довольно необычные обстоятельства, о которых девушка никогда никому не рассказывала: Антон заблудился в городе, где родился и вырос. Даже не мог толком объяснить, где живёт, хотя паспорт с адресом прописки лежал у него в кармане.
Вне дома он был полностью беспомощен.
Света водила его по городу, научила ездить на транспорте, задавать вопросы живым людям.
Она просто не могла его бросить, не умея даже себе объяснить причину непонятного упрямства.
Да, иногда они целовались, обнимались, время от времени практиковали интимную близость.
Поначалу Антон даже увлёкся процессом чувственного единения, но вскоре охладел.
Сейчас Света ластилась к Антону, целовала в шею, отчего он раздражённо морщился, пытался освободиться.
Ей хотелось любви и конкретики: чего-то адекватного, внятного, вдохновляющего на творческие и духовные свершения, перспективного в плане семейного строительства.
Девушка твёрдо решила поставить вопрос ребром: да или нет. Сколько можно!
Здесь, в обстановке его дома, чужого в принципе дома, уверенность и решимость воплотить в жизнь желания и мечты улетучивалась. Молчать тоже бессмысленно.
– Антон, ты меня хоть немножечко любишь, – неуверенным тоном спросила она, пряча взгляд за его плечом, где по стене и потолку ползли зловещие тени от занавески, которые кратковременно освещали пролетающие по улице автомобили. Воздух, напротив, превратился в тягучий гель, который стало сложно проглотить.
Было слышно, как громко тикают часы, как противно жужжит, бьётся о полотно окна муха, как вразнобой колотится раненое сердечко Светланы.
Антон напрягся, перестал тюкать по клавишам, сбросил с плеч её руки, встал, отряхнулся.
– Пожалуй, нужно попить горяченького. Принесла чего-нибудь к чаю?
– Антон, я спросила…
– А, ах, да… ну, о чём ты говоришь, девочка… конечно…
На этом диалог закончился, так и оставив вопрос без ответа.
Света нервно выпила несколько обжигающих глотков в полной тишине, размазала по лицу навернувшиеся вдруг слёзы, которые невозможно было остановить усилием воли, затем начала собираться домой.
– Поздно, темно совсем. Мне, пожалуй, пора.
Антон закурил, начал виртуозно пускать в воздух кольца дыма, ловко одевая одно на другое, для разнообразия пропуская следующее внутрь.
– Я пошла, Антон.
– Ты же чай не допила. Пирожное, вот… сама же купила. Посиди чуток. Уберу баг в программе – провожу.
– Не стоит. Ты же занят, это важнее.
На улице было прохладно, ветрено, неуютно, но Света вздохнула с облегчением, отметив отменный вкус чистого воздуха.
Она для себя решила: больше никогда ни за что сюда не приедет. Молчание – тоже ответ, довольно конкретно и ёмко оформленный. Жизнь не бесконечна.
Несколько минут до остановки парочка шла на расстоянии двух корпусов друг от друга: щуплая, почти невесомая фигурка девушки и большой, почти вполовину выше, плечистый юноша.
Со стороны было понятно, что это поссорившиеся любовники.
Пошёл нудный моросящий дождь. Зонта не было. Автобуса тоже.
Антон курил сигарету за сигаретой, глядя куда-то в темноту, – может, такси поймаем?
– У меня денег нет. На продукты истратила.
– А-а-а. У меня с собой тоже.
Автобус подошёл неожиданно, словно подкрался. Зато двери отворились шумно.
– Когда тебя ждать?
– Ждать… зачем, – после продолжительной паузы сказала Света.
Неожиданно Антон развернул её, поцеловал. Неловко, чересчур звучно, – смешная ты.
Света шагнула в тёплое чрево автобуса. Юноша окликнул, – буду ждать…
Девушка обернулась вполоборота, вопросительно поглядев на Антона, – я тебя лю…
В это мгновение двери захлопнулись, автобус тронулся.
Девушка не подошла к окну, не выглянула, хотя Антону очень этого захотелось. Что она хотела сказать, почему так странно себя вела?
Добежав до дома, даже не раздевшись, юноша уселся за компьютер, в котором была вся его жизнь.
Сигарета, выкуренная в две затяжки, немного успокоила нервы, – чёрт бы побрал Светку с её глупой любовью. Хочет – пусть любит, мне что, жалко! Лишь бы не отвлекала.
Я тоже мать
Трагедия пряма и неуклончива,
однако, до поры таясь во мраке,
она всегда невнятно и настойчиво
являет нам какие-нибудь знаки.
И. Губерман
Утром Виктору принесли телеграмму о безвременной кончине Валентины Алексеевны, мамы бывшей жены, Лизы, с которой он давно и бесповоротно в разводе, совсем не общается, намеренно избегает встреч по множеству объективных причин.
Дети после её скандального ухода остались с ним, настолько маргинальные мировоззрения приобрела Лиза, пустившись с лёгким сердцем во все тяжкие.
Единственным увлечением жены перед разводом стали шумные сборища с пьяными застольями. Причём, для неё не было важно, кто сидит за столом, главное, чтобы людей было много, чтобы вино и водка лились рекой.
Своё желание жить именно так она выразила своеобразно, – такую свободу ни на что не променяю.
Что она имела в виду, Витька так и не понял. Какая свобода, когда живёшь фактически на подаяние добровольных кормильцев, по совместительству любовников!
Мужчина искренне уважал семейные ценности, настойчиво и добросовестно выстраивал крепкое хозяйство и правильные отношения, какими они ему виделись, хотя втайне тоже иногда мечтал о независимости, которую представлял в виде возможности беспрепятственно заниматься любимыми делами, только и всего.
Увлечения у него были, но Лизу они страшно раздражали. Особенно Витька любил аквариум, цветы и фотографию. Ещё стихи, которыми его увлёк папка, большой любитель Есенина, Пушкина и Маяковского.
Когда Лиза вступила на шаткий мостик, переброшенный от тёплого семейного очага к социальной деградации, он – мечтатель и романтик, не заметил.
Его корабль всегда плавал в тихих прибрежных водах, обласканный солнечным светом семейного очага.
Мужчина был склонен к созерцанию, замечал каждую завораживающую мелочь, как у себя под ногами, так и вдалеке.
Для того чтобы зарядиться хорошим настроением, ему достаточно было побродить по цветущему лугу, по осеннему лесу, или просто посидеть в тишине.
Лиза была полной противоположностью. Она походила на шаровую молнию, которая с шумом и треском носится во всех направлениях одновременно. Ей с утра до поздней ночи необходимы были новые впечатления, яркие эмоции, приключения, общение, встречи.
Витька её очень любил, потому мирился с её непоседливым образом жизни.
Лиза постоянно тянула его куда-то, с кем-то знакомила, мечтала о бесконечных приобретениях, покупках и путешествиях, не имеет значения, куда.
Когда получала желаемое, вопреки логике, не радовалась, а расстраивалась, потому, что обретённое никогда не могло её удовлетворить. В нём, ещё недавно объекте вожделения, обычно недоставало самого главного, о чём она почему-то не подумала сразу, а теперь увидела, что хотела совсем не то.
Лиза тут же переключалась на другие навязчивые идеи, которым не было конца, будоража свои эмоции, разжигая эмоции и чувства, используя для этого необузданные фантазии.
Она была ненасытна, неистова, безудержна: гуляла до отрыва, танцевало до упада, неистово ругалась и спорила, неважно по какому поводу, почему и зачем.
Лизу всегда терзали сомнения и страсти, распирали противоречия, переполняли внезапно нахлынувшие переживания. Она часто влюблялась, самозабвенно отдаваясь нахлынувшему вдруг чувству, высказывая свои ощущения и суждения Витьке вслух.
Но он любил её всякую, независимо от настроения. Такой уж у человека характер.
Зажиточной их семья никогда не была, но в сравнении с окружающими людьми возможности были куда более обширными. Витька старался изо всех сил.
Достаток всегда требует усилий и ответственности. Дети, квартира, имущество, красивые вещи – всё это требует определённой доли внимания. Это нельзя просто иметь. Приходится отдавать вещам и событиям жизненную энергию, внимание и время.
Именно это, особенно бытовые и супружеские обязанности, Лиза считала насилием над личностью.
Она желала жить, порхая и радуясь, не тратя времени на семью и быт.
Фонтанирующая энергия моментально ослабевала, если требовалось приготовить обед или вымыть пол.
Она откровенно полагала, что жизнь дана не для этого. Кому нравится, пусть занимаются ерундой. Её предназначение – любовь.
Правда в это слово Лиза вкладывала особенное, непонятное для мужа значение.
Любить непременно должны были только её. Причём, однообразие становилось скучным уже вскоре после бурных чувствований.
– Ты испортил мою жизнь, ты отнял у меня молодость, всё из-за тебя, зачем ты мне такой нужен, – эти эмоциональные реплики Лиза вставляла в страстную, наполненную до отказа нелестными эпитетами речь вместо привычных междометий.
Она хотела, хотела и хотела. Всегда, всего, много.
В итоге добилась своего, правда совсем в иной плоскости. Освобождение от семейных обязанностей стоило ей сокращения до минимума величины материальных ресурсов, к чему женщина с лёгкостью небывалой моментально приспособилась.
Главное, что ничего не нужно делать. Совсем ничего.
Лиза весь день читала книжки, лузгала семечки и мечтала, не обращая внимания на детей, а вечером уходила к подругам, где довольно часто задерживалась до самого утра.
Всё это случилось задолго до развода и телеграммы.
Виктор, к сожалению, поехать на похороны никак не мог. Некому заменить на новой, куда только что устроился, работе. И дети, которых не с кем оставить.
Капитализм жесток. Он требует от работника полной отдачи.
Двоих детей тоже одному тянуть непросто.
Лишиться работы, когда каждый второй не имеет её вовсе, безрассудство.
Лизу Витька разыскал, хотя это оказалось непросто. Разбитная кампания, к которой она прибилась, определённой штаб-квартиры не имела. Гуляли, где придётся.
Он показал телеграмму, не скупясь, дал денег на дорогу и похороны, хотя выкроить их из скудного семейного бюджета было непросто. Даже пытался успокоить.
Реакция на печальное известие Витьку удивила.
В её глазах не было слёз, печали, скорби. Не было совсем ничего человеческого.
Нескрываемое тупое равнодушие и немного растерянности.
Не от телеграммы. Ей бы опохмелиться…
Лиза постояла некоторое время, молча, словно пыталась уловить цель Витькиного визита.
– Какого чёрта, – телеграфировал её тусклый взгляд.
Потом в выцветших, некогда зелёных, теперь бесцветно-водянистых глазах вспыхнули искорки осознания чего-то важного. Ведь в её руках деньги, и немалые.
Губы женщины изобразили подобие улыбки, искривлённой и нелепой в очевидной, однозначно трагичной ситуации.
Лиза посмотрела на купюры, спрятала их в карман и развернулась уходить, считая свою миссию выполненной.
Затем, словно что-то вспомнив, или по-иному оценив момент, остановилась.
Медленно вытащила из кармана купюры, пересчитала, будто не веря в их существование, опять засунула, на этот раз куда-то внутрь неопрятного одеяния в область декольте.
Она явно силилась что-то сказать, видимо разыскивая нечто человеческое в огромном объёме духовной пустоты.
Возможно, пылинки скорби по матери.
Но желание глотнуть чего-нибудь горячительного не давало ей сосредоточиться.
Внутренняя борьба отразилась на одутловатом лице, быстро меняя подвижную мимику.
Один миг сосредоточенности на факте смерти и более продолжительное желание бежать скорее в ларёк за желанной дозой более приземлённой субстанции.
– Покажи ещё раз телеграмму. Ах, вот оно что! Похороны-то послезавтра? Так я не успею.
– Это твоя мать, Лиза. Она тебя родила. Ты не можешь отказать ей в последней скорбной благодарности.
–Я тоже мать… ну и что с того! Скажи ещё, что я просила себя рожать.
Она посмотрела на Виктора с нескрываемой ненавистью, словно во всём, что случилось, и что теперь происходит в её жизни, виноват исключительно он, махнула рукой, ещё раз проверила, на месте ли деньги, развернулась и ушла.
На следующий день, когда Виктор пришёл домой с ночной смены, ему рассказали, что Лиза с подругами, пьяные, шумные, весёлые и азартные, ходили по квартирам, просили деньги на похороны мамы.
Многие давали. На другое, на баловство отказали бы. А так… на похороны же.
Лиза никуда не поехала.
Впрочем, это Витьку нисколько не удивило.
Они прожили вместе шестнадцать лет. Удовлетворение личных потребностей всегда было для неё в приоритете.
Деньги, которые в руках, гораздо реальнее смерти, пусть даже и матери.
Это сознательный выбор, не Виктору его осуждать.
Жизнь представляется ей именно такой. Ведь то, что мы видим, всегда иллюзия. Хорошие мысли рождают красоту, нейтральные – обыденность, а злые и раздражительные – разрушение и хаос.
Пути супругов давно разошлись, но даже после полного расставания Виктор много раз вытаскивал её из проблем и неприятностей. В конце концов, он не выдержал, просто отпустил жену в свободное плавание, предоставив возможность самой выбирать и определять жизненный путь.
Но на выбор, тем более на реализацию чего бы то ни было, Лизе не хватило жизненной энергии. Она всю жизнь лишь потребляла, стараясь ничего не давать взамен. Витька был для неё моторчиком и батарейкой. Но женщина так этого и не поняла.
Теперь Виктор совсем другой.
Лиза в сегодняшней жизни, его и детей, лишь случайный прохожий.
Бывает и так…
В голове мужчины крутились слова из песни “жизнь невозможно повернуть назад. И время ни на миг не остановишь… “, в глазах блестели слёзы. Ничего не поделаешь, он чрезмерно сентиментален.
Это не очень правильно для мужчины.
Однако, что выросло, то выросло… не может он изменить себя. И свою жизнь тоже не может.
В его силах и возможности только желание и умение сделать верный выбор, позволяющий открытыми глазами смотреть на мир.
Впрочем, чего пенять на жизнь – она замечательна в любых проявлениях, даже в трагических.
Во всяком случае, продолжается вопреки всему.
Пусть каждый ответит за свою судьбу, которую создаёт собственноручно.
А одиночество… у каждого из героев повествования оно настолько разное.
У Виктора в праздники полный дом родных и близких, но он считает себя одиноким.
Лиза же всегда в компании, которую воодушевить может только водка, где никто никому не нужен. Но одинокой она себя не чувствует.
Вы удивитесь, но Лиза по-своему счастлива.
.
