Валерий Столыпин
Двое в тиши аллей
Раздвоение личности
Как импульс – дрожь бежит по телу,
глаза сияют, кровь кипит
Во власти страсти ты всецело,
и…как ни странно…совесть спит…
Илья Герс
В ослепительно белом, до одури чистом цехе электронно-вакуумного напыления всё выглядело неестественно, мрачно. Обстановка была похожа на отделение реанимации в медицинской клинике. Прозрачные стены и потолки, до зеркального блеска отполированный пол, стройные ряды вакуумного оборудования, выкрашенного в неприметные пастельные тона, молодые девчонки, одетые в комбинезоны, бахилы, пластиковые скафандры и перчатки ослепительной белизны.
Вадим работал здесь больше года и никак не мог привыкнуть, что после случайного чиха или внеплановой остановки одного из агрегатов по периметру начинают передвигаться лаборанты, замеряющие количество пылинок на кубический сантиметр воздуха, а рабочие узлы для ремонта приходится в опечатанном виде перевозить в “грязную” зону.
На экспериментальной технической территории не было посторонних предметов и звуков, персоналу разноцветными линиями предписаны векторы передвижения, датчики чётко следили за исполнением нерушимого технологического регламента.
И вдруг, – привет! Мне нужна твоя помощь.
Вадик вздрогнул, но повернулся не сразу, подчиняясь выученному алгоритму и запрету на активные действия в “чистой” зоне, хотя разрешать плановые и непредвиденные проблемы входило в прямые обязанности наладчика оборудования.
Перед ним стояла улыбчивая девица, странный экземпляр сотрудницы, не вписывающийся в привычное представление о здешнем персонале. Она была в расстёгнутом до пояса комбинезоне. Из декольтированной майки буквально выпрыгивали соблазнительные полушария упругих грудок, покрытых красными пятнами и каплями пота.
Явление было настолько неожиданным, что Вадим, мужчина семейный, придерживающийся строгих моральных правил, не допускающий блуд даже мысленно, по причине строгого воспитания и устоявшихся этических принципов, связанных с незыблемыми семейными ценностями, в изумлении открыл рот.
– Извините, так жарко, у меня платиновая проволока сгорела. Пшик и испарилась, а пластина чистая. Ума не приложу, что происходит. Посмотрите?
– Да, конечно да, но сначала придётся доложить инженеру.
– Аппарат выключить?
– Да… то есть, нет. Застегнитесь, иначе мне придётся отразить вот это вот… это безобразие, в служебном отчёте.
– Я думала… мне казалось… я была просто уверена, что мой бюст нравится всем мужчинам. Что с вами-то не так!
Жена, дети брак – святое, неизменное, несокрушимое. В этом Вадим был уверен на все сто процентов. Развратные действия сотрудницы, даже если они ненамеренные, выводили его из устоявшегося равновесия, потому что напоминали о том, что семейная жизнь всё же не сахар.
Конечно Вадим, будучи среднестатистическим землянином, мужчиной в активном интимном возрасте, тоже обращает внимание на стройные дамские фигурки, на особенности походки их грациозных обладательниц, на смазливые личики, соблазнительный рельеф тел некоторых особо привлекательных чаровниц. Он тоже порой любуется красивыми женщинами, замирает, учуяв поблизости аромат особого рода, присущий лишь весьма аппетитным для чувственного созерцания особам.
Наверно это естественно для мужчины.
Его всегда удивляло, что привлекательны не черты лица и формы тела сами по себе, а то, как их преподносит обладательница соблазнительных приманок, насколько талантливо одухотворяет она эстетически выверенный образ, превращая обыкновенную пушинку, капельку пота над губой или естественный физиологический изгиб в экзотическое блюдо.
Вадим не падал в обморок от созерцания женских прелестей, он осмысливал причины и способы, с помощью которых бесстрастное, казалось бы, тело, превращается в изысканное произведение искусства, способное возвысить и погубить.
Он знал, понимал, что продолжение рода само по себе не нуждается в пожизненной верности, что для создания новой жизни необходим лишь кратковременный всплеск эмоций, отключающий мозговую деятельность, что семейные отношения – это социальный процесс более высокого порядка, цель которого – вырастить и воспитать в потомстве улучшенные качества самого себя.
У него был сын и малюсенькая дочка, верность которым он считал наивысшей мужской доблестью.
Заботясь о непорочности, Вадим стреножил в себе всё грубое, связанное с непристойным, аморальным поведением относительно романтических связей, сознательно наделял божественными чертами и свойствами лишь единственную женщину – собственную жену, Софью Валентиновну Смолякову, которая действительно была изысканно элегантна, нежна и прелестна особенной, непорочной красотой.
Подсмотренное нечаянно только что потрясло Вадима до глубины души. Он никак не мог остановить полёт буйной фантазии, сколько ни старался, невольно продолжая, даже расширяя зону поиска причин и природы столь непонятного волнения.
Сбой в настроенной годами размеренной семейной жизни матрице интимных отношений, в которой не было места похотливому влечению к посторонним дамам, странное желание увидеть и почувствовать больше, чем предоставил случай, разрывал шаблонный способ его мышления.
Недосмотренная грудь, а именно то, чего он так и не увидел, не давала покоя.
Вадим не мог понять, что именно так взволновало его, какой эстетический элемент не вписывался в привычные рамки обыкновенной анатомии женщины, пусть даже совсем молодой. За годы совместной жизни с женой он видел всё, даже больше. Почему так захотелось ещё раз дотронуться, хотя бы взглядом, до соблазнительно спелого плода, ещё раз увидеть застенчивую и в то же время игривую улыбку этой девочки, её особенную неловкость, беспомощную растерянность?
А было ли оно, смущение, или он сам выдумал этот столь необходимый элемент непорочного поведения, непременный атрибут целомудрия? Сколько ей лет, этой милой девочке, почему из троих наладчиков она выбрала именно его!
Вопросы, вопросы. Переживания, галлюцинации, эмоции.
Вадим вдруг физически ощутил, как сжимает рукой тугое яблочко груди, как слизывает с него соблазнительно аппетитную капельку солёного пота, как вдыхает аромат спелой антоновки, как…
– Стоп, Вадька, это начинает походить на безумие. Какая к чёрту капелька, какая антоновка, у тебя жена, дети!
У Софочки точно такие же груди – спелые, ароматные, тугие, такая же упругая кожа, с соблазнительно видимыми сквозь неё мраморными прожилками. У жены столь же щекочущий воображение пьянящий запах, тысячекратно более соблазнительная улыбка, манящие, поцелуйные губы, и много чего ещё, чего нет, и не может быть у этой девчонки, в одно мгновение уничтожившей его представление о собственной целомудренности.
– Вы замужем, – не понимая зачем, спросил Вадим?
– Вот ещё, что, понравилась, хочешь пригласить на свидание! А чё, я согласна. Сейчас-то мне что делать, это ведь платина, не аллюминий?
– Сходите в буфет, отдохните в комнате релаксации, а я займусь аварийной ситуацией. Только время и причину обращения в журнале отметьте. Меня Вадим зовут.
– Ляля… Лариса… Лариса Романовна… Семьина. Вам кофе взять?
– Да, пожалуй. Но как я вас узнаю… без комбинезона?
– Очень просто, – девушка повернула лицо и показала изящным, просто кукольным пальчиком, – вот по этой родинке. А на левой руке будет браслет из бирюзы. Под цвет моих удивительных глаз.
Лариса послала Вадиму воздушный поцелуй и засмеялась.
– Странный ты, Вадик. Очень странный. Но это даже здорово.
Мужчина упаковывал установку для транспортировки в ремонтный цех, перекатывая во рту имя – Лариса, невольно рифмуя его: ириска, расписка, сосиска, пи…
– Идиот! Как можно до такого додуматься!
Мысли прыгали на одном месте как игла на заезженной грампластинке, то набирая некую романтическую высоту, то резко падая в ущелье порочных желаний, совсем не свойственных его социальному менталитету.
Воспалённое воображение нагло сосредоточилось на малюсенькой груди, на оживляющих аппетитные изгибы сверкающих капельках пота, которые бессовестно стекали в соблазнительную ложбинку.
Вадим вдруг переключил медитативное созерцание на сочные губы особенной формы, на той родинке, по которой должен её узнать, на зелёных, голубых и лазурных оттенках непонятно смеющихся глаз, которые манили, словно порция мороженого в июльский полдень.
Вадим мысленно облизывался, чувствуя себя полным ничтожеством, утратившим способность мыслить как верный муж и добропорядочный глава уважаемого семейства.
Предпринимаемые им волевые усилия для восстановления фамильного статус-кво не приносили плодов. Напротив, чем настойчивее мужчина отсекал непристойные мысли, тем глубже и циничнее проникал в безнравственную сферу незнакомой ему жизни, граничащую с порнографией, всё более оживляя назойливую сексуальную голограмму, которая имела имя, фамилию и вполне осязаемую физическую оболочку, внутрь которой маниакально хотелось проникнуть.
Сам того не желая, Вадим превращался в собственных глазах в похотливое животное, интеллект и рассудок которого был заключён в “чистую” зону, а материальное тело в “грязную”.
Он торопился закончить демонтаж установки, потому делал ошибки. Забыл зафиксировать транспортировочные крепления, из-за чего опрокинул купол аппарата, слава богу, в зоне очистки, где сотрудники мылись и переодевались перед перемещением туда и обратно. Однако уборка пыли, ремонт и прочие операции затянулись часа на полтора.
Всё это время внимание его было сосредоточено на ждущей в кофейне девушке, на её необычном лице, на аппетитной груди, на том, что связующая их отношения нить слишком тонка, если вообще существует. Девушка могла не заметить, не разделить его воодушевления.
Лариса не дождалась. Её рабочий день закончился несколько раньше.
Вадим ничего не знал о новой знакомой, кроме фамилии и имени.
Дома его раздражало всё: София, дети, безукоризненный бытовой порядок, даже ажурные трусики, бесстыдно выглядывающие из-под её домашнего халатика, который жена покупала специально для того, чтобы с возрастом не снижался градус возбуждения супруга. Более того, Вадима бесил даже он сам, своё непонятное и неправильное поведение, над которым он утратил контроль.
Вадим не понимал, как можно избежать конфликта взаимоисключающих интересов. Раздвоение личности стало для него неприятным сюрпризом.
Или всё же приятным?
– Чёрт, чёрт, чёрт! Дались мне эти грёбаные титьки с капельками соблазнительной сладости в качестве бонуса. Разве грудь Софии менее соблазнительна, разве я её меньше хочу… чёрт, чёрт, чёрт, немыслимо, гадко! Десять лет безупречной семейной жизни… десять счастливых лет… ради того, чтобы облизать несколько капель сиропа с возбуждённых сосков с запахом антоновки и только!
Весь вечер и всю ночь Вадим виртуально домогался до Ларисы: соблазнял её, раздевал, возбуждал, мял. Девушка не возражала, хотя и не проявляла возбуждения.
У него кружилась голова, болели яички, предательски дрожали руки и ноги.
Додумать, домечтать сцену соблазнения до логического финала не получалось: он ведь никогда не изменял жене. Не было у Вадима других женщин, кроме Софьи, не было повода сравнивать.
Утром Вадим целый час стоял под контрастным душем, привычно поцеловал Софию в губы, оделся как на парад, и отправился с заявлением на увольнение в заводоуправление.
Увы, с внутренним зверем он так и не сумел справиться.
В любви бескорыстна только Луна
Мы женщины и всё предрешено.
Чтоб выиграть, нам надо лечь на спину.
И это, без сомнения, причина,
Курить взахлёб в открытое окно.
Мария Хамзина
Алевтина Андреевна Строкова – женщина правильная, справедливая, хоть и с чудинкой. А вы попробуйте прожить без завихрения в мозгу до тридцати шести лет одной, трудиться на двух работах, да ещё сына вырастить-выучить.
То-то!
По молодости Алевтиночка мечтала о счастье в классическом варианте, как представляли его до неё мама и бабушка – большие любительницы рассказывать о страстной любви, от которой для приличной девушки единственное спасение – удачно выйти замуж, нарожать тьму ангелочков-деточек, жить-поживать да добра наживать.
Складывалась её судьба в самом начале сказочно: любящие её и друг друга родители, дом – полная чаша, дружки-подружки, какими можно гордиться и вообще всё складывалось великолепно.
Сообразительной, послушной, скромной очаровашкой она была всегда: умничка, симпатяжка, любимица всех-всех-всех.
Всё-то у неё ладилось. За что бы ни бралась, давалось легко, играючи.
Школу девочка окончила с медалькой, сходу поступила в университет, никогда не брезговала общественными нагрузками.
А вот профессию, не считаясь с личными предпочтениями, выбирали всем семейством.
Алечка и на этот раз ослушаться не посмела.
Комсомолка, спортсменка, стройная чернобровая красавица с привлекательной внешностью, была заводилой буквально на всех мероприятиях. Она и певунья, с редким грудным голосом и тонким слухом, и любительница потанцевать. Сценарии писала для праздников, смешные миниатюры. Сама декламировала, вела концерты в роли конферансье. Участвовала во всевозможных олимпиадах.
Алевтина во всех сферах общественной жизни была нарасхват, всё успевала, благодаря упорству, но довольно быстро поняла, что не туда пошла учиться, не то ремесло осваивает.
Можно и нужно жить проще, как душа того требует, куда вдохновение ведёт.
Скрипела девочка, упиралась, но родню подвести не могла – добывала в поте лица драгоценную руду познания из пустой для себя породы наук, суть которых не укладывалась в романтические представления о вселенском счастье.
Ум и глупость – не синонимы, это лишь разные стороны одного и того же процесса познания: мира в себе и себя в этом мире.
К четвёртому курсу Алечка устала быть умницей. Будущего в выбранной родственниками профессии не видела, потому решила пойти другим путём, который обещал значительно ускорить процесс становления благополучной в собственном понимании судьбы.
Студентка четвёртого курса детально изучила методическую литературу по технике соблазнения и флирта, придирчиво выбрала одежду повышенной скромности, многократно отрепетировала тембр и тональность голоса, чтобы вызывал с первого аккорда сочувствие и симпатию, желание помочь, чтобы без оговорок давал надежду на податливость и благосклонность в награду, предположим, за помощь в учёбе.
Дальнейшее было делом техники. Алечка намеренно завалила зачёт у ведущего основные профессиональные предметы – у молодого для данного статуса профессора экономики и права сорока трёх лет от роду, Викентия Леонидовича Серебрякова.
Сдавала девушка зачёт последней в потоке. Профессор к тому моменту размяк, устал от однотипных вопросов и ответов, от беспросветной тупости студентов, не желающих вникать в суть самого важного для профессионального становления предмета.
Викентий Леонидович бесстрастно открыл зачётку, посмотрел на студентку и обомлел. Девочка, такая милая, такая целомудренная и стройная, такая молодая… рыдала.
– Профессор, миленький, не губите, мамочка… её это убьёт. Помогите ради бога. Не получается у меня усвоить вот это вот всё, что вы нам объясняете. Вы замечательный преподаватель, талантливый, добрый. Это я, я неправильная… или ленивая. Если бы вы… если бы помогли разобраться во всех этих хитросплетениях, в терминологии и прочем. Я была бы очень, очень-очень-очень благодарна. До такой степени, до такой… ну, что угодно, что угодно, профессор.
Викентий Леонидович растаял и сдался: авансом выставил зачёт и назначил время факультативного тренинга.
Алечка оделась до одурения скромно, максимально обнажив, однако, исключительно покроем платьица аппетитные достоинства спортивной фигуры и слегка укоротила подол в попытке сосредоточить внимание преподавателя на круглых коленках, подчёркивающих упругость кожи и готовность демонстрировать невинность.
Начав консультацию на пионерском расстоянии, к середине занятия профессор и студентка сидели в пределах тактильной досягаемости.
Ближе к завершению лекции Викентий Леонидович запросто похлопывал девушку по коленке и хвалил, хвалил, хвалил.
Искренне, безумно благодарная студентка скромно потупив очи долу, подобострастно, восторженно внимала проникновенному (мысли лектора успели настроиться на романтическую волну) голосу профессора, потерявшего бдительность и разум.
Ту же тактику Алечка применила и к другому преподавателю, потом ещё раз и ещё, благо опыта теперь для достижения цели было в достатке.
Когда процесс профанации любвеобильных учителей подходил к опасной черте, Алечка применяла тактику обиженной целомудренности: лила рекой слёзы, включала сцену истерики и угрозу сообщить в деканат о недостойном поведении расшалившегося педагога.
Диплом девочка получила без особого труда. Преподаватели мужчины боялись её как огня.
Распределилась Алевтина, благодаря тем же хитрым приёмам, в весьма приличную столичную организацию, судя по солидной аббревиатуре, на деле оказавшуюся заштатной конторой, где сотрудники по большей части просиживали трудоспособный возраст в одном и том же среднестатистическом, без возможности сделать профессиональную карьеру, кресле.
Алечка, поняв рутинность должности и отсутствие перспектив, обратила взор на единственного мужчину, по совместительству бессменного руководителя отдела, Сергея Макаровича Атюнькина, представительного, хорошо обеспеченного, но, по неудачному стечению обстоятельств, счастливо женатого.
Семейный статус последнего Алечку нисколько не смутил. Она теперь знала, как подобрать заветный ключик к любому интимному замочку.
В ход опять пошла целомудренная невинность, чувственная скромность и талантливо сыгранная наивность. Расчёт был на природную потребность мужчин опекать слабых, слегка глуповатых женщин, помноженную на впечатлительное воображение, способное в робкой застенчивости разглядеть соблазн, готовый пасть к ногам спиной вниз.
Томный взгляд, случайно обнажённый в нечаянном наклоне краешек ажурных трусиков, ловко выставленные напоказ сквозь тонкую ткань лифа горошины возбуждённых сосков, измученная рутинной работой болезненная мимика и прочие хитрости художественного флирта достигли цели на удивление быстро.
Сергей Макарович предложил забирать Алечку на работу на личном автомобиле. Немного освоившись, пошёл в атаку: угощал комплексными обедами в ресторане неподалёку, поил в перерывах и после работы кофе с мороженым в уютном баре с приглушённым светом, где играла тихая романтическая музыка среди изысканного интерьера и возбуждающих запахов. Строгий начальник позволял девушке тратить на себя раза в три больше, чем было означено в зарплатной ведомости.
О том, что Алевтина Андревна перестала выполнять профессиональные обязанности, и о других вольностях Атюнькин не желал слышать. Чтобы закрыть неприятную тему жёстко наказал несколько строптивых работниц. Замечания и слухи в адрес любимицы стихли.
Немного позднее Алечка стала его заместителем, после чего все претензии испарились бесследно, а её служебные обязанности незаметно разделили в равных долях на всех сотрудников.
Жизнь можно сказать удалась.
Несмотря на критический для мужчины возраст, запущенный Алечкой процесс эротического синтеза поддерживал психическое и физическое здоровье благодетеля на должном уровне.
Ей теперь хватало всего, в том числе и секса – занятия нового, незнакомого, но тягуче сладостного, как оказалось, добавляющего в коктейль наслаждений и удовольствий недостающие прежде пикантные ингредиенты, повышающие и без того напряжённый чувственный градус, превращающий серую однообразную жизнь в восхитительный праздник.
Сергей Макарович не был богат, но имел всё необходимое для обеспеченной жизни, а для Алечки, вернувшей ему ощущение вечной молодости, не жалел ничего.
Любовник был добр и великодушен к новой пассии, но превращать восхитительное приключение в нечто незыблемое не имел желания по множеству причин, в числе которых были дети, внучка, и выстроенные в строго регламентированном порядке семейные отношения, разрыв которых грозил непредвиденными препятствиями, и определёнными, довольно неприятными сложностями.
Алечка не сопротивлялась. Её вполне устраивал статус фаворитки на службе и необременительные обязанности любовницы. Сюрпризы и призы, сверх скреплённых негласным интимным договором, не входили в её планы, они появились внезапно, с вторжением в работающую безукоризненно схему третьего, стороннего, не предусмотренного заранее элемента.
Алевтина Андреевна влюбилась, хотя поначалу страстно сопротивлялась, гнала от себя непрошеные эмоции, разрушающие привычный комфортный мир.
Нарушитель спокойствия спровоцировал у Алечки шквал негодования, вызывающе дерзко раздев её взглядом в лифте, нагло обрисовал жестом гитарообразный эскиз её фигуры вульгарного характера, бесцеремонно присвистнул, выставил большой палец, обозначая степень восхищения, и бесцеремонно заявил, – а я бы вдул, – отчего женщине захотелось треснуть по самодовольной роже.
Она хотела адекватно ответить наглецу, но не могла вымолвить ни единого слова. Странный гипнотический взгляд наглеца проникал под черепную коробку, отчего Асенька оцепенела.
Мужчина был неприлично красив.
Странно, но непристойное восклицание негодяя, его циничный взгляд, дерзкая самоуверенность, ощущение, что её раздевают и вот-вот отымеют, заставило сердце и дыхание замереть, а потом биться, как только что пойманная птаха в тесной клетке.
Алевтине Андреевне сделалось дурно, на что ковбой отреагировал довольно странно: бесцеремонно остановил лифт, затем послал кабинку на последний этаж… и целовал, целовал, целовал, успевая исследовать сладкие местечки вверху и внизу одновременно, отчего Алечка за несколько минут путешествия туда и обратно вдоль ствола шахты успела поймать эйфорию несколько раз.
Это было немыслимо, но сладко.
Обычно инициатором авантюр была она, а этот… Алечка не могла найти достойного эпитета, чтобы выразить противоречивые ощущения, этот самоуверенный хам, этот мужлан с замашками террориста, этот насильник, нарушивший все этические нормы, этот…
Возмущалась она долго и бурно. Если быть точным – восемь с чем-то месяцев, отдаваясь мужлану и хаму везде, где и когда у него возникала животная страсть, и неконтролируемая эрекция.
Артурчик имел её в лифте, в такси, в общественном туалете, за мусорными баками на смотровой площадке монастырского комплекса, в туристическом автобусе, в грязных номерах дешёвых отелей, за кустами в городском парке, на нудистском пляже.
Алечка была не в силах отказать этому животному, подчинялась безоговорочно любым его сумасшедшим прихотям, даже самым грязным.
Непонятная, нечеловеческая страсть заставила Алевтину Андреевну разорвать уютные и выгодные отношения с Сергеем Макаровичем, причём некрасиво, прилюдно, о чём впоследствии доложили его супруге.
Естественным образом любовник оборвал все связи, лишил её преимуществ, фундамент которых покоился на романтических отношениях.
Спустя несколько недель обиженный отставкой любовник нашёл повод уволить Алевтину Андреевну по нехорошей статье, испортив тем самым не только трудовую книжку, но и положительное профессиональное резюме, без которого диплом об окончании университета оказался обыкновенной бумажкой.
Утратив возможность содержать Виктора, Алечка узнала, что выглядит чуть лучше крокодила, что совсем не умеет подмахивать, что у неё скверный характер и вообще, что она дура от рождения.
– Всё, Алька, не нужна ты мне больше, не нуж-на! Из жалости я тебя имел, из жалости и сострадания. Ты так страстно тогда отдалась, я был в шоке. А потом просто терпел тебя, поскольку не утратил чувство порядочности. Теперь ты меня окончательно достала. Считаю, что мы квиты. Ты получила, чего хотела, я тоже, но жить без средств, извини, не умею. Всё, подруга, разбежались и забыли. Не было ничего, не бы-ло. Показалось нам всё, привиделось. Адью!
Алевтина Андреевна пребывала в шоке. В её мозгу не вмешалась картина предательства, – ведь я для него… вся, всё… а он…
У Виктора уже была на тот момент другая подружка, с деньгами и связями. Только знать об этом Альке ни к чему. В сущности, если рассуждать здраво, она же обыкновенная шлюшка. Жила бы себе припеваючи при своём благодетеле, так нет – проявила ненужную инициативу. Сама виновата.
Когда после недели без сна опухшая от слёз и алкоголя Алечка отмокала в ванной с бокалом вина, изнутри настойчиво постучали. Ручками или ножками по брюшной стенке.
Наступили по-настоящему чёрные времена. Избавиться от плода любви Алевтина Андреевна не решилась. Несмотря на гнилую природу и стервозные наклонности материнский инстинкт она не успела утратить.
Работы нет, поддержки нет, отца у ребёночка – тоже нет. Есть лишь скромные ювелирные презенты Сергея Макаровича и небольшая сумма на сберегательном счёте.
Выручили её, как ни странно, бывшие сослуживицы, которые за глаза осуждали строптивого начальника: через знакомых своих знакомых они нашли ей приличную работу, за что впоследствии Алечка рассыпалась перед ними в искренней благодарности, поняв, что дружба – единственный капитал, который в тяжёлые времена имеет ценность.
Дальнейшая жизнь шла размеренно, без срывов и экзальтаций: нужно было растить сына, воспитывать его, учить жизни.
Она стала хорошей матерью, научилась рутинным, но необходимым хозяйственным премудростям. Со временем, теперь уже без финтов и спекулятивного флирта, самостоятельно дослужилась до должности руководителя отдела с приличной ставкой.
Вот только личная жизнь никак не складывалась. Сначала было не до этого, потом стыдилась взрослеющего сына, позже окончательно утратила желание любить, приняв к сведению, что время для романтических отношений безвозвратно утеряно: возраст.
Потом сын привёл в дом длинноногую нимфу, Светлану, напомнившую Алевтине Андреевне саму себя в дерзкой молодости.
Девчонка была напрочь лишена понятий о морали и этике, хотя показательно скромный внешний вид должен был свидетельствовать о наивности и строгом воспитании. Светочка выглядела целомудренным застенчивым ангелочком, но это было внешнее, весьма обманчивое впечатление.
По ночам невестка, оформлять отношения молодёжь решительно не желала, очень громко и эмоционально выражала интимные восторги, характер которых невозможно было интерпретировать как-то иначе, по причине плохой звукоизоляции и нежелания ими чего-то вообще скрывать, – секс, Алевтина Андреевна – это так естественно. Странно, что вас раздражает то, что сын по-настоящему счастлив.
Любовники чуть не всю ночь скрипели кроватью, потом в Асиной комнате, как назло проходной, нагло включали освещение в любое время ночи.
Светочка, распаренная, всклокоченная, окутанная ароматным облаком концентрированного блуда, абсолютно нагая, с хорошо различимыми потёками спермы на худых бёдрах шла подмываться, нисколько не стесняясь присутствия взрослой женщины, которая много лет не имела секса.
Это была другая эпоха, другие, чуждые ей нравы, тем не менее, эротизм в её заледеневшем теле был бесстыдно разбужен.
Алевтине Андреевне начали сниться бесконечные эротические сны, в которых она вытворяла такое, на что не решилась бы даже с вульгарно воспитанным Виктором.
Виртуальные порнографические ролики не давали покоя до тех пор, пока она не научилась приводить свои чувства в состояние равновесия при помощи пальцев.
Эта нехитрая техника освобождала на время от тягостных фантазий, но лишь усугубляла состояние паники, оттого, что контролировать сексуальность на фоне разврата детишек она не умела.
Нужно было что-то решать. Но что именно?
Ответ лежал на поверхности – необходим любовник.
Серфинг просторов интернета помог обнаружить фирму, которая обещала реализовать любые фантазии за вполне осязаемые суммы денежных знаков.
Решиться на звонок было весьма сложно, но желание ощутить живое мужское тепло оказалось гораздо сильнее.
Для оформления договора пришлось самой тащиться в фирму, где на удивление всё было предельно пристойно.
Оговорив с улыбчивой дивой модельной внешности и способностью вызывать безотчётное доверие, все условия, по пунктам, оплатив немыслимую для обыкновенной услуги калькуляцию, оговорив временные рамки договора, Алевтина Андреевна приобрела для сына и его длинноногой пассии недельный тур на теплоходе и принялась готовиться к свиданию, от которого ожидала сказочного результата.
Мысленно Алечка представляла в роли неведомого любовника нечто вроде Виктора. Такого умопомрачительного секса как с ним женщина не испытывала ни до, ни после.
Вспомнив о вероломном любовнике, она всплакнула, жалея себя.
Сколько же ошибок мы совершаем под действием бушующих гормональных бурь, сколько глупых решений принимаем и реализуем, не глядя, с единственной целью – отдаться так, чтобы чертям стало тошно, а после – хоть трава не расти.
Алевтина Андреевна волновалась как невеста на выданье в ожидании мужчины, который, как обещала фирма, профессионально реализует любые, даже самые немыслимые фантазии в рамках означенных в договоре правил и суммы аванса.
В глубине трепетной души трепыхалась надежда, что её не обманут, что современные технологии даже в такой интимной сфере способны творить чудеса, что сорок восемь оплаченных часов помогут вернуть уверенность, способность любить, чувствовать себя не отработанным материалом, а желанной женщиной.
Пришедший на свидание мужчина слегка разочаровал. Он был каким-то невзрачным, среднестатистическим. Нужно было выбирать самой, по каталогу, но в тот момент она не способна была соображать адекватно, поэтому предоставила право выбора обученному персоналу.
Следом за профессиональным сердцеедом привезли изысканную еду из ресторана, стереофоническую установку с предустановленной программой, моментально накрыли стол.
Артур, так звали волшебника, взявшегося растопить лёд в её чувствительной груди, забывшей, в какой тональности звучит радость живого прикосновения, немедленно приступил к ритуалу общения.
Уже через несколько минут любовники мило беседовали, поверяя друг другу тайны, в которых она не призналась бы под пытками, зная, что когда-нибудь любое неловкое слово можно использовать как мощный импульс для неблаговидного поступка.
Артурчик легко и непринуждённо откупорил её заскорузлую душу, потом, даже не приглашая, незаметно втянул в медленный танец, буквально за несколько шагов сблизивший пациентку и доктора, отчего Алечка добровольно, весьма эмоционально лишилась рассудка.
Его нежные прикосновения, дополненные восхитительными музыкальными аккордами из далёкого прошлого, возбуждающие запахи, интимная обстановка и неожиданно возникшее интимное желание действовали как эффективный транквилизатор: они вселяли надежду, расслабляли, успокаивали, убаюкивали, обещали.
