Валерий Столыпин
Сольфеджио любви
– Ну, и чего ты так расстроилась! У вас же, как ты говоришь,ничего не было. ни-чего! Это же замечательно. Можно сказать, счастливый случай.
А если бы ты не захотела мороженого, если бы он не достал грёбаный кошелёк, если бы его кобелизм открылся после свадьбы! Или… когда рёбеночка сделали?
У меня в холодильнике лежит бутылочка сухого вина. Называется “Свадебное”. Давай выпьем за глупость, которую ты по счастливой случайности не успела совершить, не представляешь, как я рад за тебя, Машка!
Жизнь вообще штука жестокая, циничная, целиком и полностью построена на голом эгоизме. Ты же сама теперь понимаешь, что это не любовь была, романтическая влюблённость, болезненная фантазия.
Так чувствительные девичьи ушки на сентиментальные фразы озабоченных кавалеров реагировать настроены.
– Как тогда, скажи, распознать – что есть что! Как выглядит и пахнет любовь, а дружба как, а предательство, эгоизм?
– Дружба, я так понимаю – это духовное родство. Оно тоже в какой-то мере эгоистично, но когда цели совпадают, когда люди способны добровольно соблюдать баланс интересов, отдавать больше, чем получают, каждый имеет в итоге больше, чем вносит в общую копилку.
К сожалению, вечной дружбы не бывает. Люди развиваются с разной скоростью. А любовь… любовь – это полное родство, это духовное и физическое слияние.
И душой, и телом, и помыслами, и целями.
Любовь между мужчиной и женщиной без телесного единения немыслима.
– Лёшь, а ты сам кого-нибудь любил, так, чтобы крышу до основания сдувало, как у меня?
– Да любовь ли это была, Машутка, то гипноз был, морок.
Если всё, что ты рассказала, правда, выходит, что Ромка твой – опытный манипулятор. Теперь это называется пикапер, специалист в области быстрого секса без обязательств.
Знаешь, в любой профессии есть мастера, а есть ремесленники. Настоящий виртуоз к каждой профессиональной изюминке подходит с творческой изобретательностью, как мастер, но не ремесленник, доводит технологический процесс до совершенства, а бездарность норовит вершки собрать, которые без его усилий выросли. Для него неважно, что в грязи постоянно копается.
Как тут без средств гигиены, когда по уши в дерьме?
Он не девчонок боится – себя.
Полюбишь ещё, Машико, поверь мне. Какие твои годы. Что касается меня – я однолюб. Наверно судьбу свою пока не встретил, серьёзных чувств ни к кому не испытывал.
– А я, а меня смог бы полюбить, по-настоящему?
– Мария, ты опять за своё! Не идёт тебе роль искусительницы, поверь. Тебя саму пока голыми руками брать можно, стоит только заклинание из трёх слов произнести.
– Да… и какое же!
– Например, я тебя люблю…
– Так почему столько лет не произносишь?
– Вот ведь упрямая! Я человек меланхоличный, монотонный, для тебя малопривлекательный. Со мной быстро заскучаешь. Ты шустрая, а я увалень, сосредоточенный на внутренних переживаниях. Если непременно хочешь девственности лишиться, купи фаллоимитатор. Ему всё равно, кого любить.
– Дурак! Сколько лет мы с тобой дружим, шестнадцать? До сих пор не затосковали. Ты же сам про заклинание сказал, я тебя за язык не тянула. А вдруг сработает?
– Это теоретически. Практика намного сложнее. Не могу я воспринимать тебя как эротический объект. Но и другая девчонка мне не нужна.
– Если другая не нужна, подумай… значит я… я тебе нужна, ты это хотел сказать?
– Ты, Машико… ты как песня – для души. Не представляю, как жить буду, когда ты замуж выскочишь. Ни один муж не позволит тебе с мужчиной дружбу водить. Я об этом часто думаю. Наверно придётся уехать отсюда, чтобы такие серьёзные перемены пережить.
– Погоди, Лёшик, погоди, не путай меня… с чего ты решил, что я замуж собралась?
– Все девчонки, Маша, все до единой… обязательно семью хотят… и детишек. Так природа распорядилась. Не тебе естественному ходу жизни перечить. Ты влюбчивая, эмоциональная, красивая… пальцем только помани. Любой за тобой хвостиком побежит. За Ромку замуж собиралась… скажешь, нет?
– Дура была. Ты мне глаза открыл, я и задумалась. Помани, Лёшенька, слово ласковое скажи. Что же мы с тобой, так всю жизнь и будем глазки друг другу строить? Поцелуй меня, что ли… для начала.
– Не шути так, Мария, прошу тебя, мы всё обсудили. С чувствами играться грешно. Знаешь же, что сестрёнка моя вены себе резала…из-за такого же как твой Рома, между прочим. Только звали его иначе – Вася.
И где тот Вася?
А нет ему никакого дела до её любви. Ему инструмент любимый присунуть нужно было, чтобы не иссохся. И всё.
Получил необходимую порцию адреналина и отвалил искать следующую дурочку, или дырочку, чтобы насадить на тот же крючок с наживкой "я тебя люблю". И ведь не остаются эти рыбаки без улова.
– Даже не думала играть с тобой в рыбака и рыбку. Ты надёжный.
– Нет такой профессии. Костыль – тоже надежное приспособление, только никто его в женихи не берёт. А сама что скажешь – любишь меня?
– Врать не буду, не разобралась. Я теперь ни на один твой вопрос с уверенностью ответить не могу. Одно знаю – нужен ты мне. Пропаду без тебя, это точно. А любить… можно ведь научиться, как думаешь?
– Не знаю. Наверно да, если желание обоюдное.
– Давай попробуем. Мы ведь ничем не рискуем. Я тебе доверяю… полностью. Поцелуешь?
– Не сейчас, Машутка, не сейчас. Думать нужно, серьёзно думать. Как бы не ошибиться. Не мне – тебе, девочка. Обидно будет сменять часы на трусы. Что в часах без трусов, что наоборот – сплошные неудобства и неприятности. Слишком всё это серьёзно. Можно, я подумаю?
– Тогда домой провожай. Я тоже думать буду. Дома, чтобы тебя рядом не было, а то под твоим взглядом плыву. Можно хоть я тебя поцелую? Один разочек.
– Валяй, Машико! Подруженька моя, когда же ты успела вырасти? Целоваться ей подавай, женщиной быть захотелось. Ну и дела…
Друзья слились в неловком, но страстном поцелуе. У Лёши этот поцелуй действительно был первым. Он и не предполагал, насколько это сладкое блюдо.
Поверьте, так бывает.
А ночь была как музыка, как милость
А мы купались… И вода светилась…
И вспыхивало пламя под ногой…
А ночь была как музыка, как милость
торжественной, сияющей, нагой.
Вероника Тушнова
Время летело, странно пульсируя: иногда тянулось, а то вдруг начинало перемещаться скачками.
Выходишь в понедельник на работу, а уже пятница. Впереди два бесконечно длинных томительных дня, когда нет ничего, кроме тоскливого одиночества.
Несмотря на это никого не хочется видеть.
Совсем никого.
София, не Софья, а именно София, внешность имела миловидную, привлекательную, но относилась к ней равнодушно.
Женщина не пользовалась парфюмерией и косметикой, предпочитала для украшения лица пощёчины, вызывающие пылающий румянец, и укусы для наполнения кровью и усиления цвета для губ.
Глаза и волосы у неё были яркие от природы.
Преимуществами фигуры София тоже не пользовалась: носила объёмные свитера и блузки, просторные брюки с высоким поясом и вытачками, туфли без каблука.
Ей интересовались мужчины, даже весьма активно. София периодически предпринимала попытки с кем-либо познакомиться.
Романтические эксперименты обычно ни к чему серьёзному не приводили: не было в отношениях с ними того, что однажды, восемь лет назад с ней происходило.
Тогда, в девятнадцать лет, её рассудок был взбудоражен мальчишкой, который учился в том же институте, что и она.
Некая колдовская сила заставила Софию сконцентрировать внимание на Северьяне без остатка. Чем именно привлёк девушку этот парень, она не понимала. Он в один миг стал для неё всем.
Девочка почти полгода бредила любовью, чуть не вылетела из-за избытка эмоций с курса.
Сева был обходителен и ласков. От его прикосновений София едва не падала в обмороки. То же самое происходило с девушкой ночами, стоило только представить встречу с любимым.
Мальчишка имел у девочек успех, но любить не был способен.
Северьян грубо порвал связь с Софией, как только добился её интимной благосклонности.
Было больно. Девочка долго находилась в депрессии, много раз замышляла уход из жизни, даже писала прощальные письма для родителей.
Если бы не Ромка Шершнёв, друг детства, спасший Софию от рокового шага, возможно, её уже вспоминали бы только в дни рождения и смерти.
Ромка был настоящим другом.
С тех пор как её предали, отношения с мужчинами не складывались. А Ромка…
Ромка, это Ромка, этим всё сказано.
С ним можно говорить обо всём, даже о том, о чём нельзя ни с кем другим.
С ним всегда замечательно, но у него была девушка, Катя Рохлина. В их отношения София не лезла, никогда не расспрашивала, а Сева не любил распространяться на интимные темы.
Она часто всматривалась в лицо его подружки, пыталась прочесть, как та к нему относится, даже немного ревновала.
Единственное, что София знала точно, что любовь у этой парочки было непростой. Месяцы пылких чувств, эмоциональных подъёмов перемежались неделями конфликтов и ссор, изматывающими расставаниями, азартными телефонными баталиями.
Несмотря на сложности отношений, это была настоящая любовь, иначе, почему бы сражение или романтический поединок длился уже больше пяти лет.
Роман сильно страдал оттого, что не мог отыскать точку равновесия.
Последнее время София была предельно одинока. Ромка не приходил, не звонил, не давал о себе знать. Похоже, между влюблёнными опять происходило что-то неприглядное.
Женщине было ужасно жалко друга. Она много думала об их отношениях, таких искренних и близких, но отстранённых и далёких одновременно.
София не могла понять свои чувства. Всех мужчин она сравнивала с Романом. У каждого находила массу изъянов и несоответствий.
Что-то в их дружбе было не так.
Но что?
Женщина невыносимо нуждалась в любви, мечтала о ласке, грезила взаимными чувствами, но особенными, такими, когда можно быть уверенной на все сто процентов и даже больше.
Такого человека она знала только одного – Романа.
Но он друг.
Да, бывали и у них моменты близости. София много раз позволяла Ромке обнимать себя, утешать, даже поцелуи случались, но добродетельные, отеческие.
В них не было страсти.
Роман видно просто не знал другого способа успокоить женщину, передать ей свою уверенность и сочувствие.
Софии казалось, что он делает это с определённым безразличием, бесполо.
Друг никогда в такие моменты не переступал черту, не давал повода почувствовать своё мужское начало.
Он утешал её как ребёнка.
София понимала, знала, что молодой мужчина всегда в отношениях с женщинами подчиняется инстинкту самца, более сильному, чем глубокие чувства, желает иметь с ними секс, но ничего подобного, никакой страсти в отношении себя от Ромки не видела, не чувствовала.
Казалось, он был холоден даже тогда, когда целовал в губы.
Он ни разу не дотронулся похотливо до её груди, не дрожал, проводя ладонями по её лицу, не прижимал с вожделением.
София не могла воспринимать его нежность как интимную ласку.
Роман не такой.
А какой он, какой? Почему мысли о нём занимают так много сил и энергии? Ведь он друг. Просто друг.
Ромка не был стеснительным, запросто мог намекнуть, что не прочь переспать с ней. Но делал это деликатно и так тонко, что это можно было принять за шутку.
Когда между Ромкой и Катей проскакивали искры раздора, София в свою очередь начинала реанимировать его искалеченную душу, тоже сближением тел и душ.
Иногда в такие минуты они лежали на кровати, тесно прижавшись, передавая взаимное тепло, искреннее участие и нежность, способную исцелять.
Роман гладил Софию по голове, перебирал её локоны, уткнувшись в шею. Иногда они вместе плакали.
Было приятно, уютно, их тела обволакивало истомой и нежностью.
Ромка несколько раз предлагал начать интимные отношения, ласково заглядывал в глаза. Словно проверял реакцию.
София считала, что уступать, потакать его слабости не нужно: это может разрушить самое главное – дружбу.
И вот ей уже двадцать семь, а любви всё нет и нет. Теперь и Ромка исчез.
Зато мысли о нём и чувства всегда были с ней, точнее в ней.
София всё чаще думала о Ромке, представляла, как они лежат, обнявшись, как он…
Как он? Но, почему именно он?!
Да, да, да! Она представила, как целует Романа, как они сливаются в единое целое.
Не так, как обычно, чувственно, по-взрослому.
Друг ласкал её грудь, прижимал к себе. Волна напряжения прокатывалась по телу, кровь приливала к лицу, к груди. Жар и трепет опускались ниже, вызывая томительную сладость и ощущения праздника.
Такие грёзы случались всё чаще, становились постоянными спутниками плохого и хорошего настроения.
Когда Ромка пришёл в очередной раз и предложил съездить на недельку на море, София согласилась сразу.
Они сняли в гостинице номер на двоих, утром и вечером бесцельно бродили по набережной, держась за руки, неутомимо лазили по скалам и руслам сухих рек, заплывали невероятно далеко в море, загорали в обнимку, спали в общей кровати.
Так продолжалось неделю.
В один из дней друзья отправились после ужина в кафе купаться ночью.
Было весело. Они чувствовали некое неразрывное родство, были благодарны друг другу за сочувствие и помощь.
Толика алкоголя подогревала интимное любопытство, притупляла стеснительность и осторожность.
Друзья разделись, решили купаться нагишом.
Ярко светила Луна, отражаясь в спокойной морской воде, мерно накатывали тёплые волны.
София впервые видела Ромку без одежды. Она вообще первый паз видела голого мужчину, хотя давно не была девственницей.
Слияние с Северьяном происходило в полной темноте. Она даже не видела выражение его лица, только чувствовала желание: своё и его.
Но это было так давно.
Друзья просто играли, просто развлекались как бы шутя, дотрагивались до того, что прежде было скрыто покровами одежды, стоя по пояс в воде, дрожа, словно от холода, не в силах разорвать объятия.
Они ещё не знали, не понимали, что не смогут остановиться, что сейчас делают именно то, о чём неосознанно, но часто мечтали и думали.
Дотрагиваться до Ромкиного тела было удивительно приятно, его ласковые поглаживания останавливали дыхание. Нежный, но глубокий поцелуй вскружил голову.
София мечтала, ждала и немного боялась, что прямо сейчас Ромка овладеет ей.
Ромка с силой прижимал её бёдра, мял груди. Ещё немного и он перестанет собой владеть.
– София, девочка, ты действительно этого хочешь?
– Да, да, да! Не задавай глупых вопросов. Просто делай то и так как считаешь нужным.
– Не хочу, чтобы это происходило обыденно, банально, словно есть причина спешить. Давай устроим настоящий праздник в нашем номере: на белых простынях, при ярком освещении. Если ты позволяешь мне такую близость, я хочу запомнить этот сладкий миг навсегда.
София молчала, она была согласна на всё, боялась лишь, что Ромка или она сама передумают, струсят.
После того как всё произошло, друзья, впрочем теперь непонятно, кем они стали, в перерывах между приступами любви долго и очень откровенно разговаривали.
Теперь они могли рассказать друг другу обо всём, даже о том, что конфликты с Катей происходили оттого, что в моменты близости он несколько раз называл её Софией.
Ромка всегда мечтал, что София будет его женой, но никогда не решился бы это озвучить. То же самое происходило и с ней.
А после… после мир привыкнет
Тонкостенный бокал ядовитой тоски
Бесконечный ноябрь расплескал близоруко.
Мы с тобою мистически были близки
К той черте, что в народе зовется разлука.
Алла Рыженко
Пять, целых пять бесконечно одиноких, монотонных, унылых суток, включая бесконечно долгие бессонные ночи… без него… это много, это чересчур утомительно, это мучительно, тоскливо, больно.
Лиза в задумчиво нетерпеливой позе сидела на широком подоконнике, время от времени поглядывала на асфальтовую дорожку вдоль дома, на тропинку сквозь ровные ряды берёз и рябин, высаженных напротив подъездов.
Она ждала его, Митю, самого желанного, самого надёжного, самого любимого человека на свете. Мучительное ожидание скоро должно закончиться.
Он позвонил минут сорок назад после того как исчез на долгие-долгие непостижимо-бесконечные пять дней, которые длились целую вечность.
Митя ничего не стал объяснять.
– Просто дождись меня, – отчуждённо, с устало равнодушной интонацией произнёс он едва слышным шёпотом, – скоро… очень скоро всё узнаешь.
Всё это время, с того странного вечера, когда Митя не пришёл как обычно на свидание, Лиза блуждала в закоулках памяти, в мире иллюзий, ярких и красочных вначале и клочковато-серых все последующие дни в поисках ответа на загадочную фразу.
Лиза закрывала глаза и видела события, происходящие и вымышленные, но реалистично яркие, с щекотливо-волнующими и раздражающе болезненными интимными деталями. В голове всё смешалось: мрачные видения, люди без лиц, тревожные голоса, обрывки истерических всхлипов, эротичные стоны, душераздирающие крики, проваливающаяся под ногами земля, падение в пропасти, в которых не за что зацепиться, полёты и кружения.
Девушка думала про пропавшего Митю, представляла худшее, время от времени ненадолго забывалась. Когда было совсем невмоготу, Лиза одевалась, направлялась к его подъезду, заглядывала в молчаливые окна, надёжно охраняющие тайну его исчезновения.
Дома Мити не было, девушка проверяла. На звонки он не отвечал.
Наконец-то ожидание позади.
Лиза взволнованно и радостно представляла себе свидание с любимым после тягостных дней неожиданного расставания.
Яркий солнечный свет прямо в окно слепил, но изменить позу девушка не могла, чтобы не пропустить ненароком радостное событие.
Митя, её Митя вот-вот должен прийти!
Голос в телефонной трубке показался ей странным, в нём не было обычного воодушевления, но это был он, значит всё замечательно. Она не будет докучать ему расспросами, выяснять, что да как. Захочет – расскажет сам.
Девочке шёл восемнадцатый год. Замечательный возраст, ознаменованный приливом неудержимого энтузиазма, концентрированным поступлением в кровь витаминов счастья, взрывной живостью темперамента, пьянящим азартом, внезапными вспышками эйфории.
Детская непосредственность, беспечная наивность, бесконечная доверчивость и легкомысленная откровенность не знала и не могла знать реалий жизни.
Девушку гладили по шерстке, ласкали, шептали на ушко нежности, а она верила во всё: в благословенное будущее, вечную любовь, в бескорыстие и искренность.
Недавняя подавленность исчезла в одно мгновение, как только узнала, что Митя вернулся. На смену депрессивному эмоциональному возбуждению в душе поселился восторг. Каждая клеточка тела ликовала, пела.
Лиза обязательно должна увидеть любимого раньше, чем тот заметит её. Девочка бесшумно откроет замок, дождётся приближения его шагов, откроет дверь и…
Трепетное ликование до отказа заполнило хрупкое существо: путало мысли, сбивало размеренную пульсацию крови, тормозило дыхание.
Она представила себе, как обовьёт руками Митькину шею, как сладко вопьётся в его ненасытный рот горячими губами.
Представление о невыносимой сладости поцелуя прокатилось по телу восхитительной волной, заставило сердце качать кровь с ускорением.
Лицо Лизы покрылось испариной. От нетерпения, от предчувствия немыслимо яркого наслаждения она сжала кулачки, захлопала в ладоши. По горячему телу сверху вниз прокатилась блаженная рябь упоительного предвкушения, странное преждевременное возбуждение, соблазнительное, интригующее.
– Митька, Митенька, – похотливо изгибаясь, задерживая дыхание, произнесла девочка.
Её впечатлительную натуру захлестнул шквал эмоций, почти эйфория.
Первая любовь, самое-самое удивительное приключение, прикосновение к волшебству, когда жизнь превращается в сказку, когда любые желания исполняются раньше, чем успевают появиться в голове.
Митя, самый первый в её жизни человек, с которым она была по-настоящему откровенна. Лишь ему Лиза позволила приблизиться на предельно близкое расстояние, его одного впустила в интимные чертоги тела и внутрь ранимого душевного пространства.
Любимый был родным и близким, настолько, что даже мысль о том, что он может поступить недостойно, не могла прийти девочке в голову.
До Митьки жизнь девочки была однообразной и серой. По крайней мере, такого полёта души, таких ярких романтических впечатлений она не помнит.
До него.
Оглядываясь назад, Лизе казалось, что она была абсолютно одна в этом огромном мире.
Потом они познакомились. Легко и просто. Митька появился, словно ниоткуда, посмотрел в глаза и сказал “привет!” Лиза поняла сразу – это он.
Помните ощущение, когда крутишь трубочку калейдоскопа с разноцветными стёклышками внутри? Яркие узоры выстраиваются сами собой, рассыпаются, превращаются в фантастические витражи и мозаики, в ажурные кружева, в роскошные гобелены, в затейливые орнаменты, а ты упиваешься восторгом созидания, словно ты творец и всё это делаешь сам.
С первой любовью происходит то же самое, только нет никаких калейдоскопов, ничего не приходится крутить. Жест, взгляд, мимика, звук голоса, аромат, прикосновение – те же стёклышки, только причудливые витражи чувств и эмоций совсем не абстракты, они творят внутри тебя такое…
Вряд ли кому удастся в полной мере словами описать то, что с тобой происходит. Яркие вспышки, озарения, сполохи, фейерверки, мерцания. Всё сразу!
Ощущения блаженства разжигают внутри негасимое пламя наслаждения, которое дарит головокружительные, незабываемые мгновенья безграничного счастья.
Скоро два года они вместе. Два бесконечно прекрасных года.
Митя почти на пять лет старше, учился тогда на последнем курсе института. Лизу разница в возрасте не смущала. Любимый был не только страстным и нежным, он никогда не позволял себе лишнего.
Родители девочки поначалу относились к Мите насторожено, с определённой долей опасения, но время показало, что ему можно доверять.
Любимые успели за эти месяцы пережить многое. Иногда бранились, ссорились, как правило, на несколько недолгих часов. Их притягивало друг к другу, словно магнитом.
Лиза влюблена в своего Митьку “по самую маковку”.
Эти ужасные пять дней дались ей очень непросто.
Девочка считала в уме минуты, её основательно трясло от нетерпения.
Нужно бы немного подправить макияж, надеть новое платьице, но так можно пропустить Митьку, тогда придётся действовать экспромтом, что-то на ходу выдумывать.
Лиза хотела произвести на любимого впечатление. Пусть его первой реакцией будет восторг, паралич, оцепенение. Она ведь самая красивая, самая лучшая. Хотелось, чтобы и Митя думал так же.
Сегодня, девочка твёрдо решила, что готова к этому, пусть это случится. Рано или поздно придётся уступить. Почему не сейчас?
Пусть любимый знает, что Лиза не просто девочка, к которой он ходит в гости. Она готова стать его женщиной, его женой.
– Будь что будет, – чрезмерно волнуясь, решила она, – я почти взрослая. Даже если случится стать мамой… пусть. Потому что папой будет Митя.
От этой мысли ей стало нестерпимо жарко. Совсем непросто прощаться с детством.
Мити всё не было и не было. От напряжённой неизвестности вероломно кружилась голова, от напряженного вглядывания в неподвижный пейзаж за окном слезились глаза.
Лиза незаметно ушла в себя. В воображении Митя, лучезарно улыбаясь, шёл навстречу с большими бардовыми розами.
– Неужели замуж позовёт, – задала себе вопрос девочка и испугалась наивного предположения, – я совсем не готова, совсем-совсем. Да и совершеннолетие только через полгода.
Погода неожиданно начала портиться. Первые капли дождя напоили воздух тягучей влагой, где-то вдали загрохотало, тут и там полыхали зарницы, отвлекающие внимание.
Лиза очнулась, поняла, что пропустила что-то важное, пока принимала участие в болезненном видении.
В дверь звонили.
Она сорвалась, запнулась за ковёр, больно ударилась лбом об этажерку. Сердце выпрыгивало из груди, но это было не настолько важно.
– Там Митя! Он пришёл, пришёл, – ликовала нетерпеливая душа.
Лиза отворила дверь, кинулась в объятия, с разбега впечаталась в его рот поцелуем.
Митя дождался, когда закончатся щенячьи нежности. Не отстранился, но и участия никакого не принял, молча пережидая завершение восторженного приветствия.
– Лизонька, девочка, нам нужно поговорить.
– Я знаю, знаю! Не представляешь, Митя, как я тебя люблю!
– Вижу, котёнок, вижу.
Лиза встала в горделивую, ликующую позу, приготовилась услышать именно то, что несколько минут назад пригрезилось, словно сейчас это произойдёт наяву.
– Ну же, не тяни, я готова, готова! Я тебе такое скажу, ни за что не поверишь…
– Я тоже. Понимаешь, нам нужно…
– Я тоже так думаю. Пусть это случится именно сегодня. Для этого ты и взял тайм-аут, чтобы решиться…
– Да, наверно да… решиться. Решить.
– Ура! Так и знала… ты лучший!
– Лиза, успокойся. Можешь хоть одно мгновение побыть серьёзной!
– Молчу-молчу,Митенька. “Я умолкаю. Что ж, да будет так. Как птица, что в тиши уже не пикнет, потом наступит вечер, ночь и мрак, а после… после мир привыкнет.”
– Глупышка! Неужели ты совсем ничего не чувствуешь?
– Ещё как чувствую, Митенька, просто восхищаюсь тобой, милый мой человечек! Всё, молчу. Прости, у меня внутри каждая клеточка, каждый атом поёт и танцует. Могу сказать сразу – да, да, да!
– Сочувствую, малышка. У тебя богатое воображение, но я не для этого пришёл.
– Для этого, Митенька, для этого!
– Послушай, Лиза, нам надо…
– Да, конечно надо, просто необходимо!
– Расстаться.
– Что… уезжаешь, куда, когда, почему, заче-е-м!
– Слишком много вопросов, девочка. Ухожу, Лиза. От тебя ухожу. Нам больше не нужно встречаться.
– Это как, зачем… ущипни меня что ли, наверно сплю, да… а, ты только что это придумал, проверяешь, испытываешь! А любовь, наша любовь… ты меня больше не любишь… или никогда не любил… никогда, да?
– Думал, что люблю. Любил. Не хотел делать тебе больно. Наверно я устал. Любви стало слишком много, а чего-то очень нужного слишком мало.
– Разве так бывает?
– Не знаю. Любовь – это иллюзия. Нам всем от неё чего-то нужно.
– Так возьми… возьми… всё, чего пожелаешь. Я же это хотела тебе сказать. Я готова!
– Поздно, Лизонька. Всё, чего я хотел, мне уже дали. Не ты.
– Так запросто об этом говоришь? Хочешь сделать больно, чтобы легче было расстаться? Не верю, ты всё врёшь! Любовь не похожа на рисунок простым карандашом, её невозможно стереть ластиком, она будет мучить вечно, как ампутированная конечность. Знаешь, что такое фантомные боли? Мне… мне тебя немножечко жалко: чуть-чуть, самую малость. Ты так ничего и не понял.
– Не выдумывай. Меня теперь есть, кому утешить.
– Пусть так… пусть. Ты прав в одном, я ещё слишком юная для любви. Буду зализывать раны. А хочешь… скажи честно… здесь, прямо сейчас… меня хочешь?
– Неделю назад очень хотел. Ладно, мне пора. Там… короче, ждут меня. Не унывай!
– Я тоже тебя ждала.
Лиза рыдала, плакала, снова рыдала. Весь вечер, всю ночь. А утром написала стихи:
“Не плачь. Вот и мужчина в дверь звонит. И, значит, жизнь прекрасна в этом мире. А у меня такой усталый вид, а у меня не убрано в квартире, а у меня изъедена душа сомненьем, нелюбовью, отчужденьем и страхом одиночества. Спеша, над левым глазом поправляю тени, чтоб слёз не оставалось и следа (ведь часто выдают нас наши лица), открою дверь, так, словно никуда мне от большого счастья не укрыться”
В рассказе использованы стихи Ярослава Врхлицки и Елены Исаевой.
