Верба
Юлия
1. День святого Валентина
В учительскую постучали. Юлия Михайловна не ответила. Учителя стучаться не будут, а остальные пусть думают, что никого нет. Она отдыхала, удобно устроившись на диванчике и прикрыв глаза. Тот, кто был за дверью оказался настойчивым, постучал ещё раз, приоткрыл дверь, заглянул.
– О, Юлия Михайловна! Так и думал, что вы здесь. У меня для вас кое-что есть.
Юлия Михайловна в удивлении воззрилась на подростка. То, что в школе будет отмечаться День святого Валентина, она, конечно, знала: на педсовете обсуждали мероприятие, назначали ответственных.
Ей поручили оформить короб для открыток-валентинок, которые потом разнесут адресатам старшеклассники. Но не предполагала увидеть почтальона с крылышками феечки, что продаются в магазинах игрушек. Забавно: взрослый мальчик и в таком наряде.
Интересно, а её Саша согласился бы исполнить роль такого почтальона. Сын учился в этой же школе, в первом классе.
И ещё больше удивилась, когда рядом с ней положили десять валентинок. Она усмехнулась про себя: надо же, какая популярность. Одну открытку узнала сразу: Сашина. Мельком видела, как сын мастерил. На душе сначала стало тепло, а потом тоскливо. Купидончик замялся:
– Юлия Михайловна. Вы нам очень нравитесь. Ну, не ругаетесь, двойки не ставите, рассказываете интересно. Это вам от нашего класса, – он вынул из сумки коробку конфет и протянул учительнице.
– Спасибо, – женщина с благодарностью посмотрела на мальчика. Он смутился и убежал.
Стало неловко: сконфузила ребёнка. Но ей действительно было очень приятно, она никак не ожидала, что новенькой учительнице по рисованию подарят конфеты. Надо же, коробка конфет! Завтра они устроят дома настоящий праздничный обед. Саша обрадуется.
Она усмехнулась и вздохнула: кто бы мог подумать, какая пропасть будет лежать между 14 февраля этого года и того, восемь лет назад.
***
Юлина учёба в институте искусств подходила к концу. Студенты последнего курса всех направлений решили перед выходом на диплом устроить эдакий прощальный концерт, посвящённый Дню влюблённых.
В холле вуза повесили плакат (из шести листов а0!) – приглашение на праздник для преподавателей и тех, кто по неведомым причинам, оказался в отрыве от институтского флешмоба. А перед входом в зрительный зал устроили выставку работ студентов-художников на тему любви.
Юля стояла чуть в стороне от картин и наблюдала за публикой. Она в последний момент решилась выставить картинки обнимающихся людей, считая их слабыми даже для набросков: ничего более подходящего ко Дню влюблённых у неё не было. Она предпочитала графические пейзажи. И переживала, что её работам достанется много негативных комментариев.
Возле картин крутился один из преподавателей. Знакомые с музыкального направления, у которых он читал историю музыки, рассказывали всякие страшилки: к его семинарам готовились, как к последнему бою, сдать экзамен с первого раза считалось подвигом, а получить отлично – значило быть любимчиком небес.
Роман Васильевич рассматривал работы и кривился: да, нынешних художников можно (с натяжкой) назвать абстракционистами, авангардистами, символистами или модернистами, но до классицизма, академичности им, как до луны, а уж о флорентийской манере и упоминать смешно, да и, вообще, знают ли они что это такое. Роман Васильевич сокрушённо покачал головой в такт своим мыслям. Не считал он абстракционизм или символизм высоким искусством, не считал. Тут его взгляд упал на полупрозрачные зарисовки обнажённых тел.
– А это что за…– он поднял глаза, чтобы найти слушателя и высказать ему своё возмущение, но замолчал не договорив.
На него огромными голубыми глазами в обрамлении пушистых чёрных ресниц смотрела высокая брюнетка в красном мини-платье, с ногами, как говорится, от ушей. Нежное бледное лицо порозовело от смущения, а пухлые, яркие без помады губы, шевелились:
– Вам не нравится? Пожалуйста, объясните мне. Я хочу понять, что здесь не так.
Роман Васильевич молча таращился на девушку. О чем она спрашивает? Не нравится? Да как может не нравится такая писаная красавица. Она – идеал во плоти. Где-то глубоко внутри шевельнулось и затихло ощущение узнавания.
– Что вы! – его голос дал «петуха» и он закашлялся, прочищая горло, – Это ваши работы?
Получив улыбку-подтверждение, он с жаром принялся нахваливать наброски, предназначенные минутой ранее для порицания, находя в них всё больше и больше красоты, изящества, мастерства и высокого смысла.
Девушка внимательно слушала, наклонив голову к собеседнику. Мужчина был ниже на голову. Она видела тщательно зачёсанную проплешину среди мышиного цвета волос. Но то, как он рассуждал о её работах очень нравилось: оказывается, она талантлива. А она-то думала…
Она что-то спросила, а он рассказал ей о рисунках Дюрера, привёл в пример Матэ, упомянул Фаворского и закончил обзором графики Дали. Юленька завороженно слушала. Он рассказывал так живо и интересно, что создавалось ощущение его личного знакомства с этими людьми.
Они забыли про концерт. Он предложил прогуляться, она согласилась. В свете фонарей искрились невесомые снежинки, их обгоняли спешащие куда-то люди, а они всё говорили и говорили.
Юленьке стали не важны возраст Романа, невзрачная внешность и маленький рост. Она как-то сразу влюбилась, но не решалась открыться.
Он был внимателен, нежен, заботлив, интересен в разговорах, но при этом, как бы невзначай, всегда придавал нужное направление в мыслях девушки, поправлял в рассуждениях.
– Юленька, ты так наивна, так чиста. Ты прямо, как небожитель – всех любишь, понимаешь. Многие захотят воспользоваться твоей добротой. Тебя нельзя оставлять без присмотра, – ласково говорил мужчина, приобнимая девушку и проводя пальцами по её скулам и чуть вниз по шее.
Юленька млела от ощущения защищённости, надёжности и чего-то пока неведомого, но прекрасного рядом с взрослым мужчиной, который так понимал и ценил её. Как-то так случилось, что несмотря на яркую внешность, у неё не было поклонников. Её мама говорила:
– Юля, ты серьёзная и романтичная одновременно. Мальчики тебя не понимают.
Дочь вздыхала, но меняться ради мальчиков не хотела. Не понимают – ну и не надо, не доросли, значит. А познакомившись с Романом твёрдо уверовала, что принять её может только зрелый человек, разбирающийся в тонкостях души и искусстве.
Она безоговорочно впитывала его утверждения и взгляды, и укоряла всех, кто, по мнению возлюбленного, мешал жить и раскрываться в искусстве. (А таких людей и обстоятельств оказалось много).
Рома доверительно рассказал, как мечтал стать известным музыкантом. Но у него есть старая мать – женщина одинокая и простоватая. Он вынужден заботиться о ней, помогать, присматривать, чтобы не натворила глупостей.
– Тут не до искусства, – с горечью вздыхал мужчина.
А ещё он подавал в аспирантуру:
– Но, Юленька, ты же понимаешь, там только «свои». Сколько пришло людей, которых я и в глаза в институте не видел, но они оказались – то чей-то племянник, то чья-то внучка. И где они до этого были – не понятно.
Рома сдал вступительные экзамены, конечно, не так блестяще, как те. Но его всё же заметили и оставили в вузе. Долгое время он был просто ассистентом, потом уже назначили преподавателем. И он, несмотря на то что не имеет учёной степени, даёт лучшие знания, чем остепенённые.
Юля сочувствовала и как могла старалась утешить, растворяясь в любимом. Роман Васильевич преисполнялся гордостью: в него влюбилась молодая красивая женщина, она принимала его установки, не замечала дурных черт и не просила ничего взамен.
Им даже не пришлось скрывать свой роман в институте. Юленька вышла на диплом и появлялась в вузе не часто. Свидания проходили в парке, подальше от тех мест, где могли встретиться знакомые. Прогулки, редкие посиделки в кафе и бесконечные разговоры. А однажды, когда было особенно промозгло на улице, Роман Васильевич пригласил Юлю к себе.
Любимый проживал в восьмиквартирном деревянном бараке. Ввиду аварийного состояния, барак недавно признали непригодным для жилья. Квартирами обитателей не обеспечили (не успели), и каждый ютился, где мог: кто-то снимал угол, кто-то гостевал у друзей или родственников. Мать ушла к тётке – своей родной сестре. Та тоже – женщина одинокая, и вроде бы, обе остались довольны.
Друзей у Ромы не было, к родне идти не намеревался (хотя ему предлагали), справедливо полагая, что придётся подстраиваться под режим и образ жизни старушек. С матерью он мог вести себя по-свойски, но портить отношения с тёткой, приютившей его родительницу, не хотел. Так вот он и остался один во всём доме.
Юленьке показалось очень романтичным жить одиноко в развалюхе. Она с интересом зашла в квартиру.
Скромная, самая обычная обстановка, пыль, небольшой беспорядок. Комната казалась нежилой, спешно покинутой хозяевами при загадочных обстоятельствах. Флёру таинственности способствовало большое чёрное фортепиано старого образца, из тех, чей голос звучит объёмно и полно.
В полном восторге девушка подошла к инструменту, погладила по пыльной крышке.
– Сыграешь?
Не сказав ни слова, не взглянув на гостью, Роман отрешённо сел за пианино, старенький стул под ним скрипнул и покосился. Играл Роман Васильевич замечательно. Слушая Моцарта, Юленька представляла дворец, танцы королей и королев, а за колоннами шепчущихся интриганов. Бах вызвал ощущение растворения в космосе и путешествия среди звёзд.
Юля, затаив дыхание, слушала живую музыку. Ей казалось, что каждая сыгранная нота – только для неё, и в ней некий скрытый смысл. Сумел Ромочка произвести впечатление, сумел.
Наконец, он завершил концерт и пересел на диван к Юле. Какое-то время они молчали. Девушка наслаждалась звучавшими в голове последними аккордами, а пианист что-то обдумывал.
Так же молча он перетянул Юлю к себе на колени.
– Юля, – проникновенно начал он, взяв руку девушки и очерчивая большим пальцем внутреннюю сторону её ладошки, – Юленька, я люблю тебя. Очень люблю. Ты – моя единственная, желанная. Я хочу тебя. Всё, что говорят про до и после свадьбы – предрассудки. Я не стану любить тебя меньше, если ты сжалишься надо мной и станешь моей до свадьбы. (Тут Юля растерялась: он так уверенно говорит о свадьбе, будто это дело решённое. Он так любит её и так уверен в ней? Он хочет жить вместе с ней?) А ты? Ты любишь меня? Скажи, что любишь, пожалуйста, – он чуть потянул за рукав кофточки и легко поцеловал оголившуюся впадинку возле ключицы…
Начался новый этап их взаимоотношений. Роман Васильевич рассказал какие мучительные чувства испытывает и честно признался чего хочет (и как). Юля краснела, бледнела, не знала, что ответить и о чём подумать.
Убедительность, пылкость и опытность мужчины сделали своё дело, она доверилась ему. Его терпение и осторожность были вознаграждены. Юленька почувствовала себя желанной, нужной, единственной и очень счастливой. Самой счастливой женщиной на свете.
Она согласилась перенести свидания в квартиру любимого, не страшась, что её кто-то увидит и осудит.
2. Что нужно для счастья
Прозвенел звонок с урока. Юлия Михайловна вздохнула: что толку вспоминать прежние чувства. Как будто и не с ней это было. Было и ушло – в далёкие дали, где она умела счастливо смеяться, и ждала с удовольствием новый день.
Вот если бы возможно было вернуться туда, то… Женщина невесело усмехнулась: вряд ли что-то поменялось бы – она слишком простодушна. Волна уныния окатила её. Она мысленно отчитала себя: хватит плакаться, надо собраться и работать.
Сложила в сумку подарки и поднялась с дивана. Сейчас у неё 7а, потом 7в, а потом они с Сашей пойдут домой.
Сын, увидя сладости пришёл в восторг:
– Ух ты! Нам подарили конфеты! Вот не зря ты к нам в школу пришла работать. Теперь и нам подарки дарить будут.
Юля улыбнулась и потрепала сына по макушке. Конечно, не зря. Хоть какие-то деньги в семье появились.
***
Опустевший Ромин барак ограбили. В один непрекрасный день он вернулся в пустую квартиру. У него вынесли пианино, телевизор и холодильник. Роман Васильевич был ошеломлён и встревожен: он даже мысли не допускал, что к нему могут залезть воры. В милицию не пошёл, высокомерно заявив, что те всё равно искать не умеют. А оставаться в бараке одному стало страшно.
Руководство вуза сжалилось над бедолагой-преподавателем и выделило ему комнатушку, на первом этаже рядом со входом, в которой обычно хранился инвентарь для уличных работ, а ещё Романа Васильевича оформили сторожем, чтобы он мог на полном основании находиться в здании ночью.
Он перетащил в подсобку оставшиеся вещи и успокоился. Ему понравилось. Не надо было рано вставать на работу, тратиться на проезд, коммунальные услуги.
Вечерами, когда все расходились, его навещала Юленька, приносила еду, забирала грязные вещи. Она не могла допустить, чтобы ограбленный и бездомный любимый мужчина, голодал и был не ухожен. Она жалела его, сочувствовала отсутствию элементарных бытовых удобств в комнате. Ей не приходило в голову, что взрослый мужчина мог самостоятельно решить вопрос с питанием и стиркой.
Юленька жила в общежитии и кроме учёбы подрабатывала в доме детского творчества преподавателем рисунка. Роман благосклонно принимал заботу, но каждый раз уточнял:
– Ты сейчас работаешь потому, что мы не женаты. Но когда выйдешь за меня, работать не будешь. Моя женщина не должна работать. Будешь заниматься домом и искусством.
В понятие «работа» домашний труд не входил.
Юленька улыбалась, восхищалась и соглашалась. Мысли, что зарплата преподавателя совсем невысока, не только не тревожили её, но даже не возникали: она была уверена в материальном благополучии мужчины. А если появлялось иногда сомнение, что домашний труд – это тоже работа, от которой она уже не свободна, то быстро затиралось Ромочкиными рассуждениями о жизни. А рассуждал он красиво, убедительно, справедливо.
– Ты – женщина. Твоё предназначение дарить красоту и счастье, ждать мужчину, а не говорить, что устала, и не пересказывать рабочие передряги. Всё это, Юленька, убивает любовь. Я хочу видеть тебя весёлой, а не измождённой, – покровительственно говорил мужчина и притягивал девушку к себе.
После защиты диплома из общежития Юлю выселили, и она перебралась к Роману. Снимать квартиру он категорически не хотел, брызгал слюной, понося всех, кто сдаёт квартиры внаём и наживается на бездомных. Юленька успокаивала любимого, соглашаясь, что они не будут кормить барыг, а дождутся положенных им метров.
Они считали себя людьми скромными, непритязательными, умеющими ценить малое, и многозначительно переглядывались или хмыкали неодобрительно, видя, как другие идут в ресторан, или несут пакеты с новой одеждой.
Они подали заявление в ЗАГС и ожидали назначенной даты бракосочетания.
Юленька по телефону поставила родителей перед фактом: она выходит замуж. Родители охнули и пригласили дочь с избранником в гости для знакомства.
Мать и отец когда-то окончили тот же вуз, но теперь жили в другом городе, работали в театре: мать – художником по костюмам, отец – декоратором. Дочь заинтриговала их, сказав, что жених старше и преподаёт в институте и все подробности они узнают при встрече.
– Ты… – увидев, с кем пришла их единственная дочь, мать сначала растерялась, а потом разразился скандал.
Рома… Он изменился. Волосы посерели и поредели, появилась небольшая полнота, из-за которой рост, казалось, уменьшился. Но взгляд остался прежним: пренебрежение с превосходством.
– Как ты мог! – женщина была в ярости, – Это что – такая изощрённая месть? Я тебя раскусила, так ты дочери моей голову запудрил!
Они вместе учились. Точнее, она перешла на последний курс, а Рома только поступил на факультет музыкального искусства. Глядя на прежнюю пассию, он наконец-то сообразил, кого напоминала Юля.
– Дочь, ты не знаешь его, – кричала мать, – он думает только о себе, у него все виноваты, кроме него. Он – эгоист. Он даже ухаживал за мной, так, как будто делал одолжение, а я должна была в обморок от счастья падать и его на руках носить. Он – неудачник. Он – лентяй. Он хотел, чтобы всё само к нему, как из рога изобилия, падало, а он ещё и выбирал.
Роман Васильевич сидел в кресле молча, скрестив руки и выпятив нижнюю губу. Он ничего не собирался объяснять. Его вид выражал надменное удивление, смешанное с брезгливостью.
Юля пыталась защитить любимого:
– Мамочка, прошли годы и всё изменилось. Человек с годами становится мудрее, уходит юношеское себялюбие, максимализм. Мамочка, он не такой! Он интеллигентный, умный, добрый. Он любит меня, и я очень люблю его!
– Глупая девочка, измениться может только тот, кто умеет прислушиваться к другим, кто ценит других, уважает, кто хочет этого, но не тот, кто считает себя всегда правым, и, да, скорее всего он изменился, но в худшую сторону! – негодовала мать, – Посмотри на себя. Ты красавица, умница, у тебя перспективы. А он? За эти годы кем он стал? Старший преподаватель? А почему он не кандидат наук хотя бы, если такой умный? У тебя с ним не будет будущего. А где вы будете жить? У него жильё-то хоть есть? – кричала мать.
Она попала в точку, отчего Юля ощутила себя особенно уязвлённой. Да, жилья не было. То есть пока не было, но ожидалось в скором будущем.
Пока было лето, Юля чувствовала себя в комнатушке неплохо (они даже выкроили уголок для её мольберта), но переживала, ожидая осеннего наплыва.
Слова матери о жилье ранили её, но вместо того, чтобы принять их справедливость, она обиделась – мать не понимает, что она счастлива с этим мужчиной, не понимает, что он любит её, что все трудности временные, и они со всем справятся.
Отец в разговор не вмешивался. Он тоже помнил Рому, помнил и то, как однажды пригрозил устроить «тёмную», если тот не отстанет от его девушки, помнил надменное: «Да пошёл ты!» и злобный взгляд, помнил, как устроил- таки «тёмную», а потом его чуть не выгнали с последнего курса.
Отец суетился возле супруги, по лицу которой разливались красные пятна. Принёс вентилятор и направил на женщину, гладил её ладони, бормотал что-то успокоительное про хорошую девочку Юленьку, которая, конечно, не права, но она всё-всё обдумает, накапал корвалол и придерживая стакан, напоил супругу.
Ему тоже не нравился выбор дочери, но как разобраться в этой ситуации быстро и без агрессии, которую выдала жена в избытке, он не знал. Хорошо бы разойтись, и поговорить с Юлей наедине, да теперь вряд ли она захочет и послушает совет родителей.
Юленька плакала. Родители не одобрили её выбор. Не поняли, какой замечательный человек её любимый. Не захотели слушать о нём. Не дали объяснить. Её не услышали. Её оскорбили недоверием. Её унизили. Она не права, она всегда для них неправа. В голове гремели обвинительные слова матери.
Она выскочила из дома. Ей стало физически больно находиться рядом с близкими, так грубо и жестоко отнёсшимися к ней, не оправдавшими её ожиданий.
Рома догнал на лестнице, остановил, прижал Юлю к себе. Успокаивал без слов, поглаживая по спине.
– Не хочу больше сюда возвращаться, это не мой дом, – всхлипывала девушка.
На улице Роман взял Юленьку под локоток и оглядевшись, завёл за угол дома, где кусты и деревья образовывали гущу, в которой можно было укрыться от любопытствующих.
– Юля, здесь есть поблизости парк или сквер со скамейками, где спокойно посидеть можно? И перестань плакать, хватит уже. Ты вся опухла, красная. Мне рядом с тобой идти даже неудобно, ещё подумают, что это я тебя довёл до такого состояния.
Эти слова неприятно укололи Юлю. От Ромы она ожидала большего сочувствия и понимания. Но расстраивать любимого не хотелось. Она постаралась успокоиться, вытерла ладонями лицо и сказала:
– Недалеко есть сквер. Пойдём туда.
Рома потянулся, придерживаясь за её за плечи, и нежно подул, высушивая остатки слёз.
До лавочки дошли молча. Сели на ту, что была на отшибе.
– Юля, я не понимаю твоих родителей, – начал Роман, – они смешали меня с грязью. У меня ощущение, что они считают меня псом с помойки. Мне как будто надавали пощёчин. За что? Это плевок в лицо.
Юля, услышав такое, снова заплакала. Теперь от обиды за возлюбленного. Конечно, он прав. Родители не имели никакого права оскорблять их.
А Рома говорил и говорил, выражая своё неудовольствие и огорчение. Юля слушала, скорбя о происшедшем, а слёзы текли и текли.
Мимо, опираясь на клюку, ковыляла старушка. Остановилась, глянула на них с прищуром и вдруг, ни к селу ни к городу, ляпнула:
– Беги от такого девонька. Он тебя ни в грош ни ценит. А ты – взрослый мужик, а девчушку обижаешь! Хочешь, доченька, помогу тебе?
– Шли бы вы, бабушка, – неприязненно вскинулся Роман.
Юля, растерявшись, вытаращилась на женщину, а потом накатили одновременно страх и раздражение: и этой чего-то не так, не могут оставить их в покое.
Старушка ещё раз оглядела парочку: озлобленного лысеющего коротышку, обнимающего заплаканную молодку, вдохнула, покачала головой и, постучав для чего-то палкой по асфальту, поплелась дальше.
– Суются все, кому не лень… – начал было Роман и неожиданно переключился, – А знаешь, что я вспомнил? Гороскоп на днях читал. Прочитал, посмеялся и забыл. А теперь вижу: всё, что написали – всё сбылось.
– Как это? – Юля обрадовалась возможности отвлечься и поговорить о чём-то другом.
Роман подробно рассказал о том, что было в гороскопе и выходило, что у них не было шанса на дружескую встречу с родителями. Подумав, мужчина глубокомысленно изрёк:
– Необъяснимое и недоказанное влияние космоса на судьбы и события существует, и верх глупости – не попытаться его понять. А ещё вся судьба уже предопределена, и записана на теле морщинами, складками кожи – надо только научиться читать эти знаки. И тот, кто освоит эту премудрость сможет в нужный момент «соломку подстелить».
Юля слушала, открыв рот: вот, оказывается, как на самом-то деле, а она и не подозревала. Роман закончил обзор астрологии, хиромантии, вещих снов словами:
– Вернёмся домой, начнём изучать этот вопрос. Надо серьёзно к этому отнестись, поучиться не мешает.
Юля согласно закивала.
Дорога домой прошла без приключений, Юленька внешне успокоилась, и старалась отмахнуться от давящей серости внутри, странной безнадёжности и горечи. Роман об инциденте не вспоминал.
Они не пожалели денег на покупку книг по предсказательным практикам и погрузились в изучение. Оказалось увлекательно, и объясняло некоторые события, которые происходили, как казалось, случайно. Даже их встреча была предопределена звёздами.
Попрактиковавшись на составлении гороскопов на прошедшие дни, и научившись подгонять происшедшее под символы, они составили гороскоп своей будущей жизни. Результат их ошеломил. Союз, заключаемый рождёнными под теми знаками что у них, был опасен и нежелателен из-за возможных враждебности и насилия. Правда была оговорка – это не коснётся интеллигентных людей.
Роман и Юлия нисколько не сомневались – они люди интеллигентные, и ничего плохого друг другу не причинят, и, наверно, имеется ввиду их страсть, которая не ослабеет с годами.
Свадьба прошла скромно. Из приглашённых были только родственницы жениха и подруга Юленьки.
Свадебного платья не было. К нарядам подошли сдержанно, объясняя это творческой оригинальностью. На невесте была пышная белая блуза, расклешённые джинсы и белые кроссовки. Роман нарядился в костюм. Букета с цветами тоже не было – обошлись одной алой розой.
После ЗАГСа посидели в кафе и разошлись.
Наступил учебный год. Стены комнатушки не спасали от постоянно гула, топота. Юля, учась, не подозревала, что студенты создают так много шума.
Ярко обозначились бытовые неудобства, особенно стирка и сушка белья. Стирать приходилось в туалете, когда уходили последние вечерники. Белье сушилось ночью в фойе или на батарее в какой-нибудь аудитории, а с утра пораньше снималось, и если не успевало просохнуть, то ждало следующей ночи.
Сначала Юленька пробовала договориться с роднёй, чтобы стирать и сушить у них хотя бы постельное бельё. Один раз ей разрешили, но потом сказали, что это очень неудобно.
– Раз ты создала семью, то должна сама решать возникающие проблемы, а не спихивать их на родственников, – выговаривала ей тётушка мужа, – придумайте что-нибудь. Ходите в общественную прачечную, или сдавайте бельё в стирку.
Юля может и решилась бы на такое, но уж слишком далеко была от них городская стирка белья, а Рома посчитал такую трату расточительством.
Свекровь сочувственно улыбалась и только руками разводила:
– Я бы и рада помочь, да меня саму приютили.
С жильём выходила какая-то заминка. Организация, что снесла барак и собиралась на том месте строить, отказалась от этого проекта, и пока было неизвестно, кому его передадут. Переселение повисло в воздухе.
