Виталий Ерёмин
Крымская лихорадка
Глава 27
Федулов клятвенно заверил Носкова, что его люди возьмут телецентр в непроницаемое кольцо и не оставят врагам ни единого шанса. Лицо главного охранника было похоже своим выражением на морду верного пса, и Носков не то, чтобы поверил. Просто ему нравилось, когда на него так смотрят.
И все же идти на дебаты не хотелось. Интуиция подсказывала, что в отчаянии Кузьмин преодолеет свой зажим перед телекамерой, задаст пару неприятных вопросов и выиграет дуэль.
– Что делать, если старик прижмет меня к стенке? – спросил Носков Яшина.
Тот ответил не задумываясь:
– Говори правду, признавайся в какой-то своей слабости, это вызовет у телезрителей больше сочувствия, чем злорадства. Или веди себя, как Жириновский. Блефуй, создавай впечатление, что у тебя есть ответы на все вопросы, просто не считаешь нужным озвучивать их раньше времени, найди у старика слабое место и ударь по нему. Но только в порядке защиты, мол, он не оставил тебе другого выбора.
Носков слушал рассеянно, что-то чертил на листке бумаги, теребил усы. Яшин не выдержал и решил все же сказать:
– Я прокрутил несколько раз запись предыдущих дебатов.
Носков поднял глаза.
– Да? Интересно.
– Не потирай подбородок и усы. Не трогай лицо вообще. Нельзя этого делать в принципе. Горбачев то и дело поправляет очки. Ну и чего хорошего? Это отвлекает и раздражает. Люди смотрят и думают: неужели тебе не могут сделать нормальную оправу, которая бы не сползала на нос? А если она нормальная, какого черта ее поправляешь?
Носков рассмеялся (он почему-то любил, когда ругали Горбачева) и потребовал, чтобы Яшин продолжал.
– Самый лучший ракурс, когда ты сидишь перед камерой под некоторым углом. Когда видно только одно ухо. И старайся выглядеть победителем.
– То есть?
– Поднятая голова, легкая снисходительная улыбка, открытый взгляд. Кузьмин и зрители должны почувствовать твою энергетику, силу твоей личности. И протри лицо лосьоном для бритья. Чтобы не потеть под ярким освещением.
Потом они рассмотрели все варианты неприятных вопросов и все варианты обезоруживающих ответов. Носков бросил рисовать на бумажке и возбужденно заходил по комнате. Его душа снова жаждала боя.
Гример колдовал над Кузьминым не меньше часа. Спрятал мешки под глазами, но переборщил с макияжем. Старик выглядел набальзамированным. На этот раз он надел вместо свитера дорогой костюм. И в этом тоже был заключен определенный минус. Напрашивался вывод, что во время прошлых дебатов он подделывался под простого избирателя. Каждый крупный план отбирал у Кузьмина сколько-то голосов.
А Носков внешне был все такой же. Только держался в полном соответствии с выработанной тактикой. На этот раз ведущие предоставили ему право начинать первым. И он в течение двух секунд собирался с мыслями, зарядив публику нетерпеливым ожиданием. Сидевший в “предбаннике” студии Яшин удовлетворенно хмыкнул. Его уроки не прошли даром.
– У меня нет вопросов к моему оппоненту, – сказал Носков. – Мне давно все ясно. И большинство избирателей показали в первом туре, что им тоже все ясно. А кто не показал, покажут во втором туре.
Кузьмин от неожиданности заерзал. Глаза его забегали. Он был во власти всю сознательную жизнь, но так и не вырастил в себе крепкого стержня. Вместо позвоночника у него была гибкая хорда. Эта хорда и загуляла из стороны в сторону.
– Ну, что ж, – растерянно сказала ему ведущая. – Давайте тогда вы, Федор Федорович, задайте свой вопрос.
Кузьмин прокашлялся.
– Я бы на вашем месте не вел себя так самонадеянно. Вы просто не знаете цены власти, молодой человек. И, похоже, эту цену не знают те, кто рискует голосовать за вас. Ваши сторонники меня просто поражают. Они ослеплены вашими обещаниями и не видят очевидной вещи: вы – один, у вас нет команды. Назовите мне хотя бы три-четыре фамилии. Кто будет заниматься экономикой? Кто – финансами? Кто – хозяйственной работой? И на ком будет все держаться, когда вы будете заниматься политикой, а точнее политиканством? У нас небольшая республика. Все наиболее значимые фигуры на виду. Назовите фамилии.
Носков загадочно улыбнулся.
– Ну, зачем же мне засвечивать людей раньше времени? А вдруг с ними что-нибудь случится? Если уж до меня добрались, то что можно сказать о них? Кстати, вы не в курсе, когда меня шлепнут? Прямо возле телецентра или дадут отъехать на какое-то расстояние?
Кузьмин встревожено смотрел на ведущих. Он не ожидал такого поворота и надеялся на поддержку.
– О чем вы, Олег Степанович? – спросила ведущая.
Носков ответил со смешком:
– До меня дошла совершенно достоверная информация, что определенные силы хотят сорвать второй тур выборов. Тут Федор Федорович намекал на цену власти. Как его не понять? Я отбираю у него власть. Ему не хочется с ней расстаться. Чего ради этого не сделаешь? На что только не пойдешь?
– А вот этого не надо! – воскликнул Кузьмин. – Это запрещенный прием! Что вы мне приписываете?
– Бог с вами, Федор Федорович, – с издевательским спокойствием отвечал Носков. – Что вы такое говорите? Ничего я вам не приписываю. Я просто хочу сказать, что если со мной что-нибудь случится, то в ответе будут те, кто не хотел видеть меня на посту президента. Только и всего. А вы что подумали?
Камера показала Кузьмина крупным планом. Было видно, что старик не на шутку разозлен.
– Вот вы себя и показали, – сказал он, тыча в сторону оппонента указательным пальцем. – Показали, каким будет ваше президентство. Всюду вам будет мерещиться измена, заговоры, покушения, отравления. Все свое рабочее время вы будете бороться за сохранение своей жизни и власти. А как же горячо любимый вами народ? Вам не то, что делать что-то для народа, вам даже думать о нем будет некогда. Это и будет цена вашей власти.
Кузьмин закончил реплику. Ведущие повернулись к Носкову. Тот сказал:
– Товарищ Кузьмин заговорил о моем президентстве, как о свершившемся факте. Это хорошо. Значит, человек понимает, что эпоха товарищей уходит в историю. Но зачем же напоследок плеваться в сторону сменщика? Я ж не копаюсь в вашей политической биографии, Федор Федорович, не припоминаю некоторые очень даже неприглядные моменты, известные только узкому кругу лиц.
Носков намекал на историю с Зуевым. До него дошли сведения, каким образом Кузьмин спас сына от уголовного наказания. А старик понял намек гораздо шире. У страха глаза велики. Он с ужасом подумал, что Носкову известны его планы, связанные с продажей судов Черноморского флота.
Кузьмин старался выглядеть невозмутимым, но руки… Он не знал, куда их девать. Нервничающий старик, он выглядел жалко. А Носков добивал его.
– У нас разные взгляды на будущее, Федор Федорович. Вы хотели стать президентом Крыма, а я – всего лишь губернатором Таврической губернии. Зачем Крыму автономия, если он в результате референдума вернется в состав России? Обычно на окраине патриотов больше, чем в центре. А вы, ей-богу, будто не крымчанин.
Кузьмин нашел в себе силы огрызнуться:
– Знаете, чьим прибежищем служит патриотизм?
– Негодяев, что ли? – Носков расхохотался. – Опять промах, Федор Федорович. Это вы, коммунисты, выхватили слова из цитаты Сэмюэля Джонса, которые вам были выгодны. А ведь смысл фразы совсем другой: если у человека ничего не осталось за душой, но сохранилась любовь к родине, то он еще не потерян. Боюсь, что вы уже потеряны для Крыма и России, Федор Федорович.
Глава 28
Все стало ясно в десять вечера. Кузьмин не набрал даже те 17 процентов голосов, которые получил в первом туре. Носков уверенно лидировал. За него проголосовали больше 70 процентов избирателей голосов. Победа была полной и сокрушительной.
Федулов открыл бутылку шампанского и разлил по бокалам. Носков пригубил, выслушал поздравления и скрылся в своей комнате. Яшин проводил его взглядом. Дорого бы он дал, чтобы узнать, что творится сейчас в душе этого человека. Все-таки не каждому дано забраться на такую верхотуру. Но из-за слегка открытой двери вскоре донеслись звуки транзистора и английская речь. Стало ясно: Носков слушает, что говорят о нем “голоса”. Он был очень неравнодушен к тому, какого о нем мнения на Западе.
Неожиданно в коридоре послышались шаги. Двери открылись, на пороге стояли иностранные журналисты и среди них бойкая итальянка. Федулов поставил бокал и пошел к Носкову.
Операторы в считанные минуты установили камеры, подключились к источникам света, опробовали микрофоны. А Носков не заставил себя ждать.
– Может быть, вы хотите сделать какое-нибудь заявление? – спросили его.
Носков скромно повел плечами.
– А что тут говорить? Все сказали избиратели. Голосование – это аплодисменты: бывают жидкие, бывают бурные. Я доволен аплодисментами своих избирателей. Когда я учился в МГУ, я спросил однажды своего африканского сокурсника, чем занимается его отец. Ответ был такой: “Он работает королем”. Теперь моя дочь может сказать, что ее отец работает президентом.
– Однажды вы сказали, ваша настольная книга – библия. Вы говорили сегодня с Богом, благодарили его? – спросил по-польски один из корреспондентов.
Коллеги не поняли его и вопросительно переглянулись. Носков улыбнулся и перевел вопрос на английский. И ответил тоже на английском:
– Я бы хотел просить Бога только о том, чтобы он хотя бы на один день снова сделал бедными новых русских и снова сделал нормальными людьми наших бандитов. Я бы хотел дать им шанс одуматься.
Среди журналистов возникло сильное оживление. Все были поражены, с какой легкостью Носков говорил на английском. Но на следующий вопрос он уже отвечал по-русски.
Поляк спросил его:
– Какими глазами вы смотрите на Польшу? Как вы считаете, не могла бы Польша помочь вам найти общий язык с президентом Украины?
И Носков ответил:
– Россия, Украина и Польша – родные сестры. Раньше Украина была старше Польши, а теперь стала младше. Можно и прислушаться.
– Ваши надежды по-прежнему связаны с Россией? – спросили его.
– Я верю в Россию и историческую справедливость, – выспренно ответил Носков.
Пресс-конференция продолжалась.
– Говорят, у вас до сих пор нет готовой команды? Почему вы не спешили с этим? Не были уверены в своем успехе?
Носков ответил:
– Президент Эйзенхауэр в свое время сформировал свою команду за две недели. Это был рекорд. Я намерен уложиться в десятидневный срок.
Еще вопрос:
– По слухам, вы хотите опереться на отставных военных. Уже поговаривают, что к власти в Крыму приходит хунта. Что скажете на это?
Носков:
– Я просто вынужден адекватно реагировать на отношение к себе со стороны Киева.
Еще вопрос:
– Вы по-прежнему горите желанием победить мафию в Крыму?
Носков ответил решительно:
– Новые русские и бандиты считают, что чем меньше государства, тем лучше. Это философия мародеров. Люди, живущие на голодную зарплату, считают иначе: если государство бессильно перед мафией, то это уже не государство. Я не могу обмануть надежды абсолютного большинства народа.
Ведущая симферопольского телевидения сказала:
– Ходят слухи, что вы получили из Москвы сто десять тысяч рублей на финансирование политических акций, призванных вернуть Крым в состав России.
Носков ответил, не глядя на женщину:
– Я слухи не обсуждаю. Но могу сказать очень твердо: я никому ничего не должен.
Ведущий симферопольского телевидения спросил:
– Торговый дом “Ореанда” объявил, что передаст будущему президенту Крыма белый “роллс-ройс”.
Носков помрачнел:
– Взятку, замаскированную под приз? Передай своему хозяину: никогда!
Настал черед итальянки. Она спросила:
– Есть ли у вас качество, совершенно не известное избирателям?
Носков задумался. Итальянка мешала ему собраться с мыслями. Недавно аккредитованная в Крыму и очень тщеславная, она хотела занять в журналистском пуле особое положение и вовсю строила глазки.
– Неизвестное качество? – задумчиво пробормотал Носков.
– Он любит свою жену, – неожиданно подсказала Галина, пожирая итальянку уничтожающим взглядом.
Раздался общий смех.
Когда журналисты разъехались, Галина вошла в комнату мужа. Носков что-то писал.
– Не помешаю?
– Нет, садись, я сейчас закончу. Приземляю текст инаугурационной речи. Вадик хороший мальчик, только слишком высокопарный. Знаешь, а мне понравилось, как ты врезала этой итальянке, – сказал Носков, не отрывая глаз от бумаг.
– В самом деле, понравилось? – спросила Галина, усаживаясь в глубокое кресло. – А мне показалось, ты принимаешь ее флирт. Как эта сучечка умеет договариваться глазками!
– Они такие! Куртизанки, вакханки, весталки, – бросил со смешком Носков.
– У нас меняются отношения. Мне это так нравится.
Галина смотрела на мужа с нежностью. Он поднял глаза и ответил ей таким же взглядом.
– Олежка, я так рада за тебя, ты не представляешь. Ты пробился, как травинка через асфальт. А я, ты знаешь, всегда в тебя верила.
Носков прокашлялся с досады. Лучше бы она не говорила этих слов. В него верила Алла, это точно. А Галя… Галя только пилила. “Не так живем”. Чьи слова постоянно повторяла Лариса? Мамины слова. Ну да бог с ней. Может, тоже верила. Поди угадай, что на уме у этих женщин. Носков был расслаблен и благодушен как никогда.
– Ты меня не будешь ругать? – осторожно спросила Галина.
– За что?
– Мы с Ларисой тоже готовимся к инаугурации. И нам помогает Денис.
Носков отложил ручку в сторону.
– Кто такой этот Денис?
– Новый русский из Москвы. Отец – генерал, мать – директор школы. Очень приличная семья. Но главное не это. Главное, что он в Ларисочке души не чает.
– А это ты с чего взяла?
– Ну, я же вижу, у меня глаз, меня не обманешь, – продолжала Галина. – Я понимаю, у тебя сейчас такое положение, тебе нельзя никого подпускать слишком близко. Но поручи этого Дениса мне. Я тебя не подведу. Тебе некогда сейчас думать о семье. Давай так: ты думаешь о народе, а я – о нашем будущем? Договорились?
Галина просто исходила нежностью. Носков смягчился.
– Ладно, что вы надумали?
– Пойдем, я кое-что тебе покажу, – сказала Галина, поднимаясь с кресла.
Комната, в которую они вошли, напоминала огромную примерочную. Всюду лежала одежда и коробки с обувью. Худосочная Лариса вертелась перед зеркалом, примеривая то один, то другой наряд. Увидев отца, она чмокнула его в щеку и затрещала, показывая вещи:
– У тебя будет вот этот темно-серый костюм. И вот эта светло-серая рубашка. И вот этот галстук, темно-голубой, однотонный. То, что тебе нужно. А на маме будет вот это светло-коричневое платье, вот эти туфли и вот эта сумка.
Носков почему-то бросилась в глаза сумка, судя по всему, страшно дорогая.
– Яшин сказал, что сумка – самая важная часть женского туалета и на нее стоит потратить столько денег, сколько можно себе позволить, – на одном дыхании выпалила Лариса.
– Мы не можем себе этого позволить, – сказал Носков.
– Ну, папочка! – взмолилась Лариса, от чего ее лицо сморщилось и стало некрасивым вдвойне. – Я все равно разведусь с Лешкой, и мы все равно поженимся с Денисом. Мы обвенчаемся, это решено.
– Я не возьму от него ничего, даже если вы обвенчаетесь, – отрезал Носков. – У вас что, крыша поехала?
– Папа, а в чем же мы будем на инаугурации? – воскликнула Лариса.
– Что есть, в том и будем.
– А что у нас есть, папа? Какие-то обноски! А что есть у тебя? Мы станем посмешищем.
– Пусть смеются, зато я буду знать, что никому ничего не должен. Я должен быть свободным, как вы не понимаете? А вы загоняете меня в какой-то капкан.
Все это время Галина стояла молча, обдумывала, что сказать. И сказала:
– Послушай, Олег. Я не меньше тебя беспокоюсь, как бы не попасть кому-нибудь в зависимость. Сейчас все чего-то от нас хотят. Все предлагают свои услуги. Ты просто не знаешь, не видишь этого, но это так. И я догадываюсь, что каждому нужно. Так вот, Денису, точнее, его банку, нужны позиции в Крыму. Он этого не скрывает. Не исключено, что в его отношении к Ларисе заключен определенный расчет. Ну и что? Чего плохого в том, что наша дочь наконец-то заживет нормальной жизнью? Я беру самое худшее. Предположим, и этот брак будет неудачным. Ну и что? Зато Лариса и ее ребенок будут обеспечены, и своего третьего мужа она будет выбирать сама. Это один вариант. А второй вариант такой. Мы будем жить на твою президентскую зарплату. Сколько ты будешь получать в пересчете на доллары? У Шеварднадзе, пишут, зарплата 50 долларов. У тебя, Олег, больше не будет. Зачем же мы вместе с тобой скрываемся тут, жизнью рискуем? Ради чего? Да, люди идут во власть, чтобы улучшить жизнь народа, себя проявить. Но это то, что на поверхности. А на самом деле власть означает – владеть, иметь.
– У тебя все? – спросил Носков.
– Все, – сказала Галина.
– А теперь, послушай, что я скажу. Мне действительно некогда заниматься нашими семейными делами. Все заботы – на тебе, но знай: если где-нибудь сдешевишь, то потеряешь все, и меня в первую очередь.
1994-й ГОД, МАРТ-АПРЕЛЬ
Глава 29
Полковник Лисовский готовил оклад для президента Кравчука, когда позвонил Дзюба и попросил принять его срочно ввиду важности имеющегося у него сообщения.
Через несколько минут подполковник докладывал:
– Пришла сводка из Интерпола на лиц, которые только что объявлены в розыск. Среди них вот этот тип, – Дзюба положил на стол Лисовскому фотографию Зуева.
– Кто такой? – спросил полковник.
– А черт его знает, выясняем. Появился в Севастополе. По паспорту Зуев Евгений Федорович. Купил домик в лесничестве, выдает себя за егеря, но наши люди постоянно видят его в компании контр-адмирала Рыбакова и других флотских торгашей. За глаза называют его “папой”.
– Ладно, пусть хоть мамой называют. Что на него пришло из Интерпола?
– О, вам будет интересно, – непроницаемый Дзюба оживился. – Правда, в справке Интерпола говорится в основном о некоем Желько Ражнятовиче по кличке Аркан, но наш Зуев был охранником и личным другом этого Аркана.
– Погоди, Аркан, что-то я о нем слышал, – Лисовский поморщился, напрягая память, – Сербский бандюган, албанцев крошит, так?
– Вообще-то он черногорец, но считает себя борцом за сербскую идею. А албанцев он и этот Зуев начали крошить по всей Европе еще при Тито. Вот тут все подробно написано, – Дзюба протянул полковнику справку Интерпола.
Лисовский пробежал глазами текст и вернулся к началу, стал вчитываться в каждое слово.
“Желько Ражнятович по кличке Аркан – сын командира бригады ПВО Югославской народной армии из-за неурядиц в семье, вызванных разводом родителей, связался с уголовниками и в 1971 году в возрасте 17 лет был арестован в Белграде за ограбление ювелирного магазина. Как несовершеннолетний, был осужден на два года и еще в тюрьме, за непримиримый нрав и жестокость, получил преступное звание, равное российскому “вору в законе”.
– Дороги Ражнятовича и Зуева пересеклись в 1981 году в Белграде. А как там оказался наш “папа”, еще предстоит установить, – сказал Дзюба.
Лисовский продолжал чтение справки.
“ В 1987 году Зуев Евгений Федорович, уроженец Симферополя, во время посещения Италии в составе туристической делегации отказывается возвращаться в СССР. В Милане он знакомится с Ражнятовичем-Арканом. Вместе они совершают убийство владельца ресторана “Кики”, задолжавшего банде Аркана крупную сумму. Через час после убийства оба снова пришли в этот ресторан и на глазах полицейских заказали себе кофе. Спустя два месяца указанные фигуранты нападают на ювелирный магазин во Франкфурте, но в перестрелке с охранниками получают легкие ранения и полиция задерживает их на месте преступления. Но через несколько дней Ражнятович и Зуев бегут из тюремного госпиталя. Их арестовывают в Берне после очередного налета на ювелирный магазин и водворяют в тюрьму в Лозанне, но они бегут оттуда, натянув на себя несколько шерстяных джемперов, чтобы не пораниться о колючую проволоку, выпрыгивают из окна четвертого этажа на голый асфальт и перелезают через шестиметровый забор”.
– Однако, – Лисовский почесал в затылке.
– Я ж говорю, этот Зуев еще тот фрукт, – сказал Дзюба.
“Спустя два месяца банда Ражнятовича совершает налет на банк в Стокгольме, – продолжал читать Лисовский. – Забрав деньги, Аркан и Зуев демонстративно снимают с лиц маски и дарят кассирше букет роз. На другой день Аркана опознает в баре полицейский, пивший там пиво, и задерживает его. Зуев с другими членами банды совершают вооруженный налет на здание суда и освобождают Аркана”.
Лисовский отодвинул от себя бумагу и покачал головой:
– Не верю. Кто пишет справки в этом Интерполе? Беллетристика какая-то.
– Я тоже думал – бред, но дальше идет объяснение, кто стоял за спиной Аркана, – сказал Дзюба.
Полковник Лисовский впился глазами в текст:
“После очередного преступления на суде в Белграде во время оглашения приговора отец Аркана Велько Ражнятович не выдержал и закричал с места: “Желько, ну скажи им, сколько ты сделал ради Югославии”. Аркан успокоил отца жестом руки, его адвокат передал судье какую-то папку, и через двадцать минут Аркана освободили прямо в зале суда. После этого эпизода достоянием гласности стала практика найма уголовников Службой державной безбедности для грязной работы за пределами Югославии и прежде всего для подавления строго иерархированной албанской мафии, связанной с тайной полицией Албании, контролировавшей солидную часть героинового рынка Европы. Как известно, от 30 до 50 процентов денег АОК (Армия освобождения Косово) сделаны на продаже наркотиков. Будучи еще молодым уголовником, Аркан был завербован другом отца, Станко Чолаком, начальником управления Службы державной безбедности для проведения спецопераций за пределами Югославии, в частности, для убийства албанских и хорватских националистов и оппозиционеров в эмиграции”.
Лисовский отвлекся от текста и приказал Дзюбе:
– Надо посмотреть, не занималась ли этим Зуевым Служба внешней разведки. Довольно-таки подходящий кадр. Привлеките к этому наших людей в Москве, пусть поковыряются в документах: может, что-нибудь всплывет.
Дзюба склонил голову.
Полковник читал дальше:
“С началом распада Югославии Аркан становится основным поставщиком оружия из Сербии в мятежную Краину – сербский анклав в Хорватии на границе с Боснией. И еще до начала боевых действий формирует вместе с Зуевым отряд так называемых “тигров”, выдает им “фирменную” черную форму и бросает на фронт под хорватским городом Вуковар. В настоящее время Желько Ражнятович по кличке Аркан является лидером маргинальной политической партии и депутатом парламента Сербии от Косово, но это не избавляет его от ответственности за совершенные им военные преступления. Ордер на Ражнятовича Желько выдан Гаагским трибуналом”.
– Ну что? – промолвил Лисовский, закончив чтение. – Надо установить у этого типа прослушку и не спускать с его глаз.
– С прослушкой будут трудности, – отозвался Дзюба. – Домик в лесу, телефона нет.
– Всадите ему жучок в машину.
– Это не так просто. У него хорошая охрана. А у нас людей мало, – пожаловался Дзюба. – На этого Зуева потребуется отдельная группа.
– Формируйте группу, – согласился Лисовский.
