Владимир Александрович Андриенко
Рыцарский крест. Кригсхельферин Ева
– Здравствуйте, фройлен.
– Здравствуйте, герр Вильке.
– Надеюсь, что у вас есть что-то важное. Вы смогли сблизиться с Эльзой фон Нейрат?
– Я говорила с Эльзой Нейрат, герр Вильке. Но не думаю, что эта девица может быть нам полезной.
– Почему?
– Она мало интересуется делами своего отца.
– Фройлен Эльза производит впечатление весьма умной девушки.
– Я не отрицаю этого. Но не думаю, что фройлен Эльза задумывается над будущим Германии, герр Вильке. Но есть Герда фон Штюльпнагель.
– Дочь генерала Карла фон Штюльпнагеля?
– Да. Дочь главнокомандующего во Франции. Она, как мне показалось, весьма болтлива. Я переключилась именно на Герду.
– Я наслышан о поведении этой девицы, Ева. Она привлекает к себе слишком много внимания. А для нашего дела это вредно.
– Не в этом случае, герр Вильке. Герда сообщила мне одну весьма важную деталь.
– Какую?
– Секретарь Адама фон Тротта Мисси Василевская ведет дневник.
– И что?
– Она сказала мне, что у некоторых людей есть смешная страсть доверять свои мысли бумаге.
– И она читала дневник Мисси?
– Нет. Как она могла, если они не такие близкие подруги?
– Тогда к чему мне эта информация, Ева? Я не могу организовать похищение дневника Василевской.
– Я совсем не об этом говорила, герр Вильке.
– Тогда ближе к делу, Ева.
– Герда сказала тоже самое, про барона фон Нейрат. Он всегда вечером в своем кабинете перед сном что-то пишет в дневник. Толстая такая тетрадка в синем переплете с золотыми углами.
– Откуда Герде известно про дневник Нейрата? – спросил Вильке.
– От его дочери Эльзы. И я думаю, в этом дневнике есть все интересующие бригаденфюрера Танцмана сведения.
– И как можно достать этот дневник?
– Выкрасть, – сказала Ева. – Наверняка он в кабинете барона в его столе.
– Нет. Только фотокопии. Барон фон Нейрат ничего не должен заподозрить. Когда вы снова будете в особняке Нейрат?
– Через два дня я приглашена к его дочери.
– Причина?
– Эльза пригласила меня и Герду в гости. Но очевидно, за этим приглашением стоит её отец. Вы заинтересовали их герр Вильке. Ваши слова о связи с послом Великобритании.
– А барон не пытался с вами говорить?
– Кроме того раза на дне рождения его дочери нет. Но он может сделать это в следующий раз. И мне нужны инструкции как действовать.
– Танцману нужно знать отважатся ли заговорщики на что-то серьезное.
– Генерал фон Тресков производит впечатление человека решительного. Да и сам барон фон Нейрат не робкого десятка.
– Это всего лишь слова, Ева. Что могут сделать фон Тресков и фон Нейрат? Сейчас они не имеют никакого влияния в рейхе. Пусть они хоть десять раз решительны, но у них нет возможностей. И нам нужен тот, у кого такие возможности есть.
– Я вас поняла, герр Вильке.
– Завтра я передам вам миниатюрный фотоаппарат. У нас есть различные типы фотокамер для разных целей. Мы научились уменьшать при фотографировании газетную страницу до размеров головки обычной булавки[42]. И после увеличения текст читается совершенно свободно. Одна из последних разработок. Я научу вас пользоваться таким фотоаппаратом. И вам нужно только добраться до дневника барона.
– А если я не смогу?
– Нужно чтобы смогли, Ева.
– Но, если фон Нейрат будет сидеть в своем кабинете, как это бывает часто. Меня пригласили к Эльзе, а не к барону.
– Это предоставьте мне, Ева. А что говорила вам Мисси?
– Она весьма умна, герр Вильке. Это не Герда, которая может выболтать все.
– Но что она сказала?
– Ничего конкретного. Только общие слова. Но намекнула, что знает кто я и откуда.
– Она секретарь фон Тротта. И потому знает слишком много.
– Но она показала мне, что мы не станем подругами, герр Вильке. А интересно было бы почитать её дневник.
– Думаю раздобыть его будет много труднее, чем дневник Нейрата, – сказал Вильке. – Нам никогда не узнать, о чем пишет Мисси.
Но Вильке ошибался. Уже после войны Мисси издаст свои записи под названием «Берлинский дневник 1940–1945 гг.» и с ними смогут познакомиться многие люди…
Глава 7
Мария Шульце
Варшава.
Фотосалон Оберейтера.
Июнь, 1944 год.
Роман Лавров, проживавший в Варшаве под именем Вильгельма Оберейтера, был связан с партизанами Армии Людовой, которую контролировала Москва. Фотомастерская была отличным местом для передачи информации. Но Лавров помимо роли связника освоил новую профессию – он делал документы для партизан и подпольщиков. И его подделки были настолько «настоящими», что за два месяца по ним никто не провалился.
В Варшаве польские коммунисты не были слишком сильны. Здесь действовало мощное подполье Армии Крайовой, которая ориентировалась на эмигрантское правительство в Лондоне. Они узнали о возможностях восточного немца-антифашиста Обрейтера и также стали пользоваться его услугами…
* * *
Личное дело
Братья Оберейтеры Карл и Вильгельм.
Уроженцы Кракова. Братья Обрейтеры сразу после оккупации Кракова вермахтом зарегистрировались как фольксдойче. В декабре 1941 года стали участниками организации «Мушкетеры», которые выступали за активное сотрудничество с рейхом.
Карл Оберейтер, старший из братьев, за сотрудничество с новыми властями получил в Варшаве фотоателье, ранее принадлежавшее еврейскому предпринимателю.
В 1943 году Карл Оберейтер умер, как сказано в заключении о смерти от туберкулеза. Владельцем фотоателье стал его брат Вилли Оберейтер.
* * *
Личное дело
Лавров Роман Романович
В 1941 году сотрудник харьковского отделения НКГБ СССР. Лейтенант государственной безопасности.
Осенью 1941 года Роман Лавров внедрен в Абвер и стал инструктором в Абвершколе в городе Брайтенфурт.
Осенью 1943 года работал в Абверштелле-Ровно под началом майора Абвера Лайдеюсера.
С октября 1944-го года внедрен в состав УПА-Север, где работал до января 1944 года.
В мае 1944 года, под именем Вилли Оберейтера поселился в Варшаве.
* * *
Пан Тадеуш Бур представитель польского правительства в изгнании лично навестил Вилли Оберейтера. В последнее время он оказывал полякам из сопротивления многие услуги.
– Это вы, пан Тадеуш?
– Я, пан Оберейтер, если вам все еще угодно так себя называть.
– Ныне я именно Вильгельм Оберейтер, пан Тадеуш. Хотя и не это имя дали мне родители при рождении. Но тот человек давно «умер».
– Как вам будет угодно, пан Оберейтер. Я хотел лично поблагодарить вас за все оказанные услуги.
– Мне не нужно благодарности, пан Тадеуш. Я помогаю вам, потому что сочувствую вашей борьбе.
– Я уважаю вас, пан Оберейтер, несмотря на то, что вы совет. А от советов нам полякам ничего хорошего ждать не приходится. Им не нужна независимая Польша.
– Но именно советы разгромят немцев, пан Тадеуш и освободят Польшу.
– Освободят? – усмехнулся Бур. – Я готов отстаивать суверенные права Речи Посполитой. Пусть советы выгонят немцев, но не дадут они нам никакой свободы. И у нас есть одна возможность, чтобы не дать этому свершиться.
– Вы хотите сами изгнать немцев до подхода сюда Красной Армии, пан Тадеуш? Я давно это понял, когда выполнял ваши заказы.
– Вы умны, пан Оберейтер. И вы правы. Мы сами освободим основные районы столицы, до подхода сюда частей Красной Армии. И когда в Варшаву придут красные, они будет иметь дело уже с нашим правительством. Мы союзники Англии. Большевики не станут ссориться с союзниками.
– Эти планы совсем не тайна, пан Тадеуш. Там тоже сидят совсем не дураки. Но, как бы то ни было, я хотел бы быть с вами в час восстания.
– Всегда буду рад такому союзнику, пан Оберейтер. Но сейчас мне нужно от вас иное.
– Снова документы, пан Тадеуш?
– Вы стали большим мастером в этом деле, пан Оберейтер. И ваши документы гораздо лучше, чем сделанные нашим мастером. К тому же он делает их медленно из-за старости. Где вы учились этому?
– Не могу сказать, пан Тадеуш. И не из недоверия к вам. Я просто не имею права раскрывать эту информацию. Но немцы слишком часто меняют форму документов.
– Именно поэтому я у вас, пан Оберейтер. Наш человек в полиции предупредил, что группа Франека ныне не может действовать именно из-за старого образца документов. Их сменили всего четыре дня назад.
– У вас есть новый образец, пан Тадеуш?
– Вот он.
Поляк передал фотографу удостоверение внутренней полиции.
– И где вы это добыли, пан Тадеуш?
– Вчера мои парни завладели этой книжкой у одного предателя.
– Плохо, пан Тадеуш, что немцы будут знать, что удостоверение нового образца похищено.
– Нет, пан Оберейтер. Предателя упокоили тихо. Он часто заходил к молодке на одном хуторе. Погиб в результате случайного пожара. Как скоро вы сможет изготовить такие для группы Франека?
– Мне нужны материалы, пан Тадеуш.
– Они будут у вас уже сегодня, пан Оберейтер. Но время не терпит.
– Я сделаю все за неделю, пан Тадеуш…
* * *
Варшава.
Первый «выход» Марии Шульце.
Июнь, 1944 год.
Старший лейтенант НКГБ Костина прибыла в Варшаву как восточная немка Мария Шульце. Люди Нольмана быстро и без накладок переправили Марию на место. Её жених фотограф Вильгельм Оберейтер (в прошлом лейтенант госбезопасности Роман Лавров) получил крупное наследство, и потому невеста решила переехать к нему.
Костина привезла инструкции для Лаврова и приказ комиссара госбезопасности Нольмана о том, что группа отныне подчиняется агенту Марии Шульце.
Лавров спросил:
– Значит ты теперь за главную?
– Я возглавляю новую группу, которая станет работать в Берлине. Официально мы жених и невеста. Собираемся пожениться и отношения у нас серьезные.
– А я отныне богатый наследник?
– С наследством все чисто, – заверила она. – Твой дальний родственник Карл Оберейтер действительно умер. И кое-какие средства у него имелись. Что-то около 20 тысяч марок. Но Москва увеличила твой капитал до 400 тысяч.
– А если они проверят?
– Нет. Основной капитал Оберейтера заключался в коллекции драгоценностей. И точной суммы никто не знает. Так что все чисто.
– Но не кажется ли тебе, что сумма слишком значительна? Почти полмиллиона марок.
– Родственник Оберейтера сотрудничал с немцами. Скупал награбленное полицаями у населения, после картельных акций. Вот и оставил тебе большую кубышку. Драгоценности ты обратил в деньги и при переезде в Германию все концы будут похоронены.
– И мне приказано перебираться в Берлин? В Варшаве дело налажено. И я потратил на это время. И именно здесь я могу вскоре понадобиться. Я же сообщал Нольману о связях с поляками. Они затевают здесь в Варшаве большое дело.
– У нас приказ, герр Оберейтер. Мы с тобой жених и невеста. Решили воспользоваться возможностью и купить недвижимость в Германии. Благо цены сейчас стоят не такие высокие, как в 1940-ом.
– Фотосалон нужно будет продать?
– Да. И чем скорее, тем лучше.
– На это нужно время.
– Нольман приказал не торговаться. Отдавай за сколько предложат.
– Это сделать не так просто. Я связан с польским подпольем и делаю для них кое-какую работу. Салон должен достаться человеку, связанному с подпольем.
Костину этот заявление Лаврова удивило.
– Ты связан с поляками через фотосалон?
– Пришлось сделать это.
– Но тебе запрещено вступать в контакт с местным подпольем через эту точку.
– Связь с подпольем была одобрена «Общим Другом» два месяца назад.
– Это был только временный контакт, Лавров. На постоянную работу с поляками тебе никто не давал разрешения. И тем более «светить» фотосалон!
– Так получилось. И ребята они отличные.
– Что за работу ты для них делал?
– Ничего серьезного.
– А именно?
– Документы. И еще эстафета.
– Эстафета через фотосалон? Ты сошел с ума, Лавров?
– Я выполнял лишь мелкие поручения. А фотосалон немца место для этого идеальное. Отчего не помочь товарищам по оружию.
– Но комиссар госбезопасности 3-го ранга Нольман про это не знает.
– И что? Делу это не вредит.
– Лавров, ты ставишь под удар сеть в Варшаве.
– Я не связан с основной группой. Никого под удар не ставлю. Спокойно продам салон, и мы уедем в Берлин. Хотя на продажу потребуется некоторое время.
– Я должна через неделю быть в Берлине.
– Ты можешь поехать одна. А я присоединюсь к тебе позже. Что мы будем делать в Берлине?
– Приказано присмотреть привокзальный отель. Купим его и откроем свое дело.
– Это все?
– Нам нужно будет наладить дело и завести полезные знакомства. А ты хозяин капитала. Ты, а не я. Ты покупаешь отель.
– И у тебя с собой сумма для покупки отеля в Берлине?
– Нет. Со мной сорок тысяч марок. Остальную сумму привезет в Берлин наш третий напарник.
– Будет еще и третий?
– Да. Наш давний знакомый капитан госбезопасности Кравцов.
– Кравцов будет работать с нами?
– Да. Он привезет основную сумму. Но ждать нам его не нужно. Мы платим аванс в 20–30 тысяч, а остальную сумму оформим по закладной. Кравцов прибудет в Берлин позже. И связано это с деньгами.
– Значит мы в Берлине агенты на перспективу?
– Можно сказать и так.
– Мне не доверяют?
– С чего ты взял?
– Но, если ты скрываешь от меня основное задание. Что я должен думать? И как нам быть с Фридрихом Вильке, который служит в Берлине? А Вильке знает и меня, и Кравцова, и тебя лично. И если мы купим отель, то обязательно попадем ему на глаза.
Лавров напомнил Костиной о том, что он лично беседовал с офицером СД Вильке в Харькове 1942 года. Капитана Кравцова сам Вильке арестовал на завершающей стадии операции «Подмена» осенью 1942 года, но вынужден был отпустить. Тогда на карту была поставлена вся его профессиональная карьера. И, наконец, сама Костина работала в Ровно и Луцке и тоже была лично знакома с Фридрихом Вильке[43].
– Берлин большой город, герр Оберейтер.
– Но владелец большого наследства имеет все шансы попасть на глаза службе СД. Или уже намечен план по устранению Вильке?
– Нет. Фридрих Вильке нам нужен.
– Неужели Нольман думает, что он станет работать на него?
– Я не знаю всех планов Нольмана, – ответила Костина. – Но почему ты считаешь, что Вильке не станет сотрудничать? Союзники, наконец, открыли второй фронт. Операция в Нормандии началась[44]. И только дураку не видно, что Германия такой войны не выдержит. И Вильке наверняка задумался о будущем. Ты знаешь, что майор Абвера Лайдеюсер согласился на сотрудничество?
– Лайдеюсер попал в плен. Что ему оставалось? Да и не был бы я столь уверен в его искреннем желании нам помогать. Я часто говорил с ним еще в абвершколе Брайтенфурт[45], где он состоял в должности заместителя начальника. Он из гнезда адмирала Канариса. А они не сильно симпатизировали Адольфу Гитлеру.
– У капитана Кравцова есть, что сказать Вильке. Но до этого еще далеко. Не думаю, что столкнусь с ним прямо на вокзале. Да и планы на нас у Нольмана большие. Не просто так нам приказано закрепиться в Берлине. Вот так-то, герр Вильгельм Оберейтер.
– Я вас понял, фройлен Шульце…
* * *
Берлин.
Второй «выход» Марии Шульце.
Июнь, 1944 год.
Мария Шульце никогда ещё не была в Берлине. Она, конечно, много часов потратила на изучение: смотрела специальные фильмы, читала литературу и знакомилась с картами города. Она хоть и восточная, но немка по легенде.
В 10.30 утра Мария прибыла на вокзал Бельвю.
Шульце удивили настроения немцев еще в поезде. Там среди пассажиров были жители столицы рейха. Они возвращались домой из поездок, но никакой радости от этого не испытывали.
Бомбардировки города американцами и англичанами стали регулярными и настоящим домом для многих берлинцев стали Luftschutzraum (бомбоубежища). Особенно популярным был «Зообункер» – громадная железобетонная крепость с зенитными батареями на башнях. Там пряталась тысячи жителей города после сигналов воздушной тревоги.
Мария увидела, что фасады многих домов были разрушены, а на стенах многочисленные надписи, сделанные мелом. Это послания для родных, где искать бывших жильцов на новом месте.
Мария спросила у женщины с газетами на перроне:
– Могу я приобрести у вас газету с объявлениями.
– А что интересует фройлен?
– Сдача жилья внаем.
– Сейчас в Берлине много жилья вот в таком состоянии, – женщина указала на фасад полуразрушенного дома. – Мой дом еще стоит и находится совсем недалеко от станции метро Гезундбруннен, рядом с бомбоубежищем. Жить рядом с бомбоубежищем теперь важно.
– Так могу я купить газету с объявлениями?
– Вот прошу. Вот здесь таких много, фройлен.
Мария заплатила и взяла газету. Она в поезде слышала рассказы о систематических налетах авиации союзников на город.
Один пожилой господин в штатском рассказал о бомбардировке города 7 мая.
– Я живу в центре Берлина и такого ужаса не испытывал никогда. Хотя я человек бывалый и сражался на Западном фронте в прошлую войну.
– И это были американцы?
– Сотни самолетов, с которых сыпалась смерть.
– А что же наши ПВО? Что же знаменитые башни[46]? О них столько говорили в 1940-ом, когда строили.
– Они сбили несколько самолетов. Возможно десять или пятнадцать. Но в небе их были сотни. Я потерял свою квартиру в тот день. Ныне мы с женой перебрались в дальний пригород.
– И когда же это прекратится? – спросил кто-то. – Семья моей сестры почти постоянно в бомбоубежище «Зообункер». Я еду забрать её и детей к себе. У нас тоже бомбят, но не так.
– А вы откуда едете, фройлен? – спросил у Марии молодой офицер с рукой на перевязи.
– Из Варшавы. Мы с женихом решили перебраться в Германию.
– В Берлин?
– Да.
– Не самое лучшее место для жизни сейчас, фройлен.
– В Варшаве мы оставаться не хотим. Там скоро будет небезопасно для немцев, герр лейтенант.
– Я проезжал через Варшаву, после ранения и недели в госпитале, получил отпуск на родину.
– Вы из Берлина? – спросила Мария.
– Из Цоссена, – ответил лейтенант. – Там живут моя мать и моя младшая сестра. Мать писала о страшных разрушениях в Берлине. Сейчас лучше всего ехать в Альпы. Там не бомбят.
– Верно, – в их разговор вмешался мужчина лет сорока. – Я сам коренной берлинец. И скажу вам откровенно, что недвижимость в столице не стоит ничего.
– Но ведь скоро это прекратится? – спросила Мария.
– Скоро? – мужчина посмотрел на неё. – Будет только хуже.
– Но доктор Геббельс говорит о чудо-оружии и скорой победе рейха над врагами.
С ней спорить не стали. Лейтенант отвернулся к окну и больше не сказал ни слова. Также поступил и мужчина. Никто не хотел обвинения в пораженческих настроениях…
* * *
Мария Шульце быстро нашла небольшой особняк в пригороде. Хозяйка фрау Герц собиралась перебраться в Швейцарию. Потому была рада, что нашелся тот, кто готов заплатить за съем дома на год целых пять тысяч марок.
Фрау Герц пыталась сдать дом уже полгода. И даже пошла на публикацию объявлений о сдаче отдельных комнат. И вот уже отчаявшись, она получила такой подарок.
Молодая немка из восточных территорий заявила о желании снять особняк целиком.
– У меня хороший дом, фройлен Мария. Здесь вам будет удобно, и я сдаю его вам с полной обстановкой.
– Мне нравится ваш дом, фрау Герц.
– Вы хотите снять дом на длительный срок?
– На год и более.
– О! Но это будет стоить весьма недешево, фройлен. Вы сами видите, что дом удобен и…
– Я согласна заплатить.
– Пять тысяч марок, – фрау Герц назвала цену и ждала, что девушка станет торговаться и была готова уступить полторы тысячи марок.
Но фройлен Шульце ответила, что она согласна.
– Вы заплатите мне пять тысяч?
– Наличными, фрау Герц.
– Скажу вам правду, что в Берлине стало слишком опасно, фройлен Шульце.
– Но этот район не бомбят, фрау Герц. Или я не права?
– Пока не бомбили, фройлен Шульце. Но кто знает, что будет завтра? В 1941 году нас уверяли по радио, что ни одна вражеская бомба не упадет на рейх. И вот самое сердце рейха – Берлин. И бомбы падают на него регулярно.
– Не стоит говорить такие слова, фрау Герц.
– Я хотела вас предупредить.
– Я готова выплатить вам сумму аренды, фрау Герц. На год вперед.
– Никак не ожидала, что у немки с востока имеется столь значительная сумма.
Мария сказала:
– Мой жених получил значительное наследство, и мы решили реализовать нашу давнюю мечту – перебраться в Берлин.
– Признаюсь, что совсем не понимаю вас, фройлен. Если вы получили солидное наследство, то вам прямая дорога в Швейцарию. Я не стала бы здесь задерживаться.
– Я верю в победу рейха, фрау Герц.
– И я верю, но бомбы продолжают падать. И потому я хочу уехать со своей дочерью туда, где они не падают. Впрочем, я только рада решению фройлен. Вы готовы заплатить сейчас?
– Да. К чему откладывать. Мы заключим договор, Я беру на себя все расходы по этому делу.
– Фройлен Мария весьма любезна.
– Когда я смогу вселиться в дом.
– Хоть завтра. Мы с дочерью перейдем во флигель и скоро уедем. Никакого беспокойства для фройлен не будет.
– Я обещала жениху, что все устрою к его приезду.…
* * *
Мария Шульце решила вопрос с местом для жилья и сразу взялась за дело. Покупка отеля. Но она не смогла найти того агента по продаже недвижимости, контакты которого ей оставил Нольман. Оказалось, что герр Пранке уже два месяца назад покинул Берлин. Его контора закрылась в связи с нерентабельностью. Мужчина в поезде был совершенно прав – цены на недвижимость упали слишком сильно. Отели в районах крупных железнодорожных вокзалов Силезского или Щецинского совсем не годились для вложения капитала.
«Странно, почему Нольман об этом ничего не знает, – подумала Мария. – Если мы вложимся в такое предприятие теперь, то потеряем деньги и наверняка обратим на себя внимание».
Она поняла, что нужен новый план. Покупать недвижимость стоит в другом месте. Но для начала нужно дождаться господина Эргона Альтмана (капитана Кравцова). А он будет в городе не раньше, чем через неделю, а то и больше. Местом встречи был назначен вокзал Бельвю.
Приказ Нольмана запрещал ей прямые контакты с берлинской группой. Она должна была связаться только с «Ольгой», соблюдая все меры предосторожности.
Поскольку дом у вокзала, где располагался небольшой магазинчик (место встречи), был разрушен, Мария оставила на стене надпись мелом. Так делали многие берлинцы – оставляли послания на стенах для родственников и знакомых, где их ныне искать…
