Владимир Александрович Андриенко
Шут императрицы: Ледяная свадьба
Президент коммерц-коллегии граф Платон Мусин-Пушкин, аристократ и придворный. Лет ему было за 50, и граф был тучен, хотя одежда несколько скрывала это. Мусин-Пушкин был ярым патриотом России и ненавидел засилье немцев при дворе Анны Ивановны.
Молодой секретарь кабинета министров Иоганн Эйхлер. Выдвинутый в чины Остерманом и всем ему обязанный. Но он почему-то стал сторонником Волынского и мечтал самого своего благодетеля Остермана, и иных немцев Бирона, Либмана, Штемберга, Миниха, Манштейна, Бисмарска из России спровадить.
Архитектор известный и полковник войск инженерных Петр Еропкин. Ему было немного за 30, и был он высок, строен, и лицо имел чистое приятное. Сей человек – друг Волынского. Новый кабинет-министр ему во всем доверял.
Адмирал флота российского Федор Соймонов, прокурор Адмиралтейства. Адмирал уже стар. Службу свою России он еще при Петре Великом начинал и был человеком честным и неподкупным. Поначалу на этой почве и ссорились они с Волынским, который казнокрадом был известным, но общая ненависть к немцам при дворе сблизила их.
Все они жаждали изменений и готовы за них бороться. Назначение Артемия Петровича на высокую должность было воспринято как начало великих свершений…
***
– А вот и господин де ла Суда с новостями! – проговорил Волынский. – Тот, кого мы ждали, господа.
Все посмотрели на вновь прибывшего. Тот подошел к столу и сел на свободное место.
– Говори! Не томи, Жан! – приказал Волынский.
– Я коротко сошелся с певицей Дорио, господа. И она в своих разговорах со мной многое стала выбалтывать.
– И что вы узнали, де ла Суда? – спросил старый адмирал Соймонов.
– То узнал, про что токмо любовница от любовника узнать может.
– И что там такого важного? – торопил де ла Суду адмирал.
– Бирену7 предложили его сына Петра женить на Анне Леопольдовне, господа. Ни больше и ни меньше.
– Что? – не поверил Мусин-Пушкин. – Но как быть такое может? Сын Бирена станет мужем наследницы трона российского? И кто предложил такую глупость?
– Банкир Либман. И он задумал сие уже давно и на Бирена наседает, дабы тот согласие на сие дал. Но Бирен отказывается, сославшись на несогласие императрицы и молодость своего сына Петра Бирена.
–Он по пути Меньшикова идет, господа! – проговорил Волынский. – Тот хотел свою дочь женой императора сделать, а сей сын конюха курляндского желает сына на принцессе женить и своего внука иметь в императорах российских.
– А себя в регентах! – продолжил Соймонов. – Вот куда Либман замахнулся. Но Бирен на то пока не дал согласия?
– Нет, – ответил де ла Суда. – Но сие токмо пока, господа. Сегодня не дал, а завтра даст. И что же тогда нам под Биреном 20 лет ходить?
– Да нет, господа, – спокойно возразил Эйхлер. – Не пойдет Бирен на такое. Да и не поддержит его никто в сем начинании кроме Либмана. Остерман первым на пути этого союза станет. Да и императрица наша не станет ссориться с императором Австрии, из-за Биренова сопляка. Здесь принц Антон Брауншвейгский. И Вена в нем видит мужа принцессы. Но в том иной резон есть, господа. Пусть не его сын станет мужем принцессы, но Бирен наш думает о регентстве при Анна Леопольдовне и при принце Брауншвейгском.
– Откуда такие сведения, господин секретарь? – спросил Эйхлера Волынский.
– Этого вице-канцлер Остерман опасается. Ведь Бирен единственный при дворе кто дает принцу Брауншвейгскому деньги в долг. И Анне Леопольдовне он презенты дарит. А кабинет в суммах, принцессой просимых, отказал недавно. А вот Бирен те суммы выдал из своих денег.
– В этом он умнее тебя оказался, Артемий, – прямолинейно заявил адмирал Соймонов.
– Но я не один в кабинете, адмирал! Там еще и Черкасский и Остерман. Но дело сие мы с вами поправим. Я постараюсь поближе сойтись с молодой принцессой.
– Да и среди людей принца Брауншвейгского стоит завести себе глаза и уши. У Либмана, а значит и у Бирена, они есть, – предложил архитектор Еропкин.
Волынский продолжил мысль Еропкина:
–И среди шутов неплохо обзавестись сторонниками. Пьетро Мира работает на Бирена. Его любовница Мария Дорио на нас, сама того не зная. Но стоит к нам Авдотью Буженинову накрепко привязать. Она на царицу такое влияние имеет, что иным до неё далеко.
–Буженинова крепкий орешек, – сказал Эйхлер. – Она на посулы не сильно податлива.
–Ничего. Пусть денег не возьмет, так на ином её поймаем.
–Но с Биреном стоит быть осторожным, – предостерег всех де ла Суда. – Пока он Артемия Петровича за своего друга почитает. Но Либман хитер, и глаза ему открыть сможет.
–Я не стану лбом ворот прошибать, Жан. Я буду осторожен!
***
Год 1739, январь 18 дня. Санкт-Петербург.
При дворе. Волынский и Анна Леопольдовна.
На следующий день Артемий Петрович Волынский был принят принцессой Анной Леопольдовной. Он подарил принцессе 10 тысяч рублей в шкатулке и выразил желание помогать ей и впредь.
–Я рада, Артемий Петрович, что мы с вами общий язык нашли, – сказала принцесса. – А то при дворе меня только герцог Бирон понимал и помогал мне. Но скажу вам правду – мне Бирон не так приятен как вы.
– И мне герцог не столь приятен, ваше высочество. Но он господин у себя в Курляндии, а вы наследница в России. И за вас многие русские станут.
– Вы в том крепко уверены, господин Волынский?
– Я тому порука, ваше высочество.
– Могу я что-нибудь сделать для вас, Артемий Петрович? – спросила молодая принцесса.
– Есть у меня к вам небольшая просьба, ваше высочество. Прошу вас принять в штат свой новую камер-юнгферу Варвару Дмитриеву. Уж очень она в месте при дворе нуждается.
– И это все о чем вы просите?
– Да, ваше высочество.
– Тогда считайте что Варвара Дмитриева уже камер-юнгфера моего двора.
– Благодарю вас, – Волынский схватил руку принцессы и почтительно её поцеловал.
Вот у него и появился соглядатай при молодом дворе. Правда доносители Либмана в тот же день доложили ему о том, что Волынский щедро одарил Анну Леопольдовну…
***
Год 1739, июль, 3-го дня. Санкт-Петербург.
Бракосочетание.
3 июля 1739 года состоялось торжественное бракосочетание принца Антона Улриха Брауншвейгского, племянника императора Австрии, и принцессы Анны Леопольдовны Мекленбургской, племянницы императрицы Всероссийской.
Жених и невеста были в великолепных одеждах осыпанных бриллиантами. Анна не поскупилась на эту свадьбу.
Белый кафтан принца, расшитый золотом, усыпанный драгоценными камнями камзол, пышный парик и треуголка с плюмажем скрепленном бриллиантовой заколкой – притягивали взоры толпы.
Невеста была в закрытом платье белого цвета. Ее голову венчала небольшая корона, изготовленная для свадьбы придворными ювелирами.
Молодые ехали в карете самой императрицы Анны. Народ смотрел свадебный кортеж. По бокам кареты скакали офицеры конной гвардии в белых плащах.
Вслед за каретой императрицы, следовали экипажи герцога курляндского. Теперь Бирону по чину владетельного герцога были положены и собственные придворные. В пяти каретах украшенных желто-черными эмблемами Курляндии ехали сам Бирон со своей женой, барон Ливен с семейством, барон Мегден с женой и другие.
Затем катили экипажи князя Куракина, князя Черкасского, принца Гессен-Гобургского, кабинет-министра Волынского, Бестужева-Рюмина, Трубецкого и других. В самом конце процессии ехала цесаревна Елизавета Петровна.
Бирон посмотрел на свою горбунью и произнес:
– Ты заметила странность, Бенингна?
– Какую, ваша светлость?
– Толпа не сильно приветствует жениха и невесту.
– А мне какое дело до толпы? – надменно произнесла она.
–Но если они не приветствуют жениха и невесту, то вам приветственных криков народа вовсе не досталось.
– Я герцогиня курляндская. И я стою выше какой то там толпы. Какое мне дело до их криков?
– Вот как? – Эрнест Иоганн улыбнулся. – С каких пор вы стали так надменны, ваша светлость?
– С тех пор как стала герцогиней.
–Меня и так здесь ненавидят. Кстати ненависть русских направлена и на вас, моя дорогая.
– Я уже сказала вам, что мне нет дела до симпатии этих русских дикарей. Какое мне дело до того, что думают эти варвары? Они будут лизать вам сапоги, если вы бросите им горсть монет. И меня они за эту горсть объявят первой красавицей России.
– Конечно, на вас, ваша светлость, столько бриллиантов, что вы затмите кого угодно. Кстати платье у самой императрицы втрое дешевле вашего, герцогиня.
– Я слишком много страдала, когда мы жили с вами в Курляндии, ваша светлость! И теперь должна себя вознаградить за страдания.
– Я вы заметили, как скромно одета принцесса Елизавета?
– Нет. Я не обратила на эту девку никакого внимания.
– А напрасно. Она сегодня чудо как хороша в своем простом платье и без украшений. И кстати народ любит её. И вам бы не следовало отворачиваться от принцессы. Елизавета может вам пригодиться в будущем, герцогиня.
– Зачем это? – не поняла Биронша.
– Вдруг, придет такое время, когда она станет носить корону, – проговорил герцог.
– Вы совсем стали заговариваться, мой супруг. Сегодня свадьба наследницы трона.
– Но Анна Леопольдовна должна еще родить мальчика. Тогда она станет наследницей.
С каретой герцога поравнялся всадник в богатом кафтане красного цвета. Это был Пьетро Мира. Он поклонился герцогу и герцогине.
– Петер! – герцог одернул занавесь. – Рад тебя видеть.
– Я не захотел ехать в карете с Кульковским и Балакиревым. Они меня утомили своими шутками и рассказами. Только Лакоста едет в собственном экипаже, как король Самоедский.
– У тебя отличная лошадь. Твоя?
– Подарок от императрицы. Неделю назад её величество за мою игру на скрипке изволила подарить мне эту кобылу.
– Кобыла отменная. Приезжай завтра ко мне в Манеж, и я покажу тебе таких лошадей.
– Твои лошади и так лучшие в России, Эрнест.
– В этом я разбираюсь, Петер. Ведь я сын конюха.
– Ваша светлость! – зашипела Бенингна Бирон. – Сколько можно произносить это? Это оскорбляет мой слух.
– Но это совсем не оскорбляло вас, когда вы отдали руку сыну конюха, – с улыбкой произнес герцог. – А ведь тогда я не был даже простым дворянином. Видишь, Петер, как иногда играет с нами судьба.
– Сегодня во дворце будет невиданный праздник, Эрнест. Так что завтра посетить Манеж мне не удастся.
– И верно. Праздновать станут но глубокой ночи. Затем фейерверк на который Либман добыл нам 60 тысяч рублей. И завтра все повторится. И я сам в манеж не попаду. Но хоть приходи в мои покои с утра.
– Приду, Эрнест.
Бирон откинулся на сидение кареты. Бенингна снова стала брюзжать:
– Вы слишком милостиво говорите с шутом, ваша светлость. И он ведет себя с вами слишком вольно.
– Но Пьетро Мира не просто шут нашей государыни. Он еще и мой друг.
****
Свадебные торжества в столице империи по поводу бракосочетания племянницы императрицы Анны Лепольдовны с принцем Антоном Улрихом Брауншвейгским продолжились целый месяц. А между тем армия российская под командование фельдмаршала Миниха сражалась с османами…
Глава 4
Шпаги Биронов на службе России.
Год 1739, август, 16 дня. В действующей армии.
Лагерь Миниха под Ставучанами.
Военный совет.
16 августа 1739 года русская армия фельдмаршала Миниха подошла к Ставучанам. Именно там обретался со своей армией турецкий главнокомандующий Вели-паша.
Миних, как только разбили его палатку, призвал к себе всех генералов на военный совет.
– Господа! Я недоволен! Мои приказы исполняются недостаточно хорошо! Императрица ждет он нас побед.
– Но как можно побеждать в таких условиях? Жара стоит страшная и армия измучена переходами! – высказался генерал Леонтьев.
– Переходы закончены, генерал! Перед нами армия сераскера Вели-паши, что заслоняет от нас укрепленную крепость Хотин. Завтра бой! Кто желает еще что-то сказать в дополнение к словам генерала Леонтьева?
Генерал Румянцев взял слово:
– Воды в армии острая нехватка, господин фельдмаршал. Устали солдатики-то. Да и обозы как всегда от армии отстали. Аптеки армейские вообще неизвестно где. Сколько можно так воевать?
– А вы генерал во всем вините немцев? – Миних посмотрел на русского генерала. – Но фуражирской частью и снабжением армии заведует генерал-провиантмейстер князь Никита Трубецкой, ворюга известный! И он по решению самой государыни на свой пост назначен. Не мне его смешать.
Генерал-майор Карл Бирен доложил:
– Нас татарские разъезды и летучие отряды замордовали, господин фельдмаршал. Я за несколько дней от тех наездов потерял более 30 человек. А преследовать татар не могу. У них лошади особые к климату такому привычные. У нас в кавалерии кроме того падеж лошадей начался. Если так пойдет то пешком наша кавалерия ходить станет.
– Как я понял, все мои генералы намеренны жаловаться? – Миних осмотрел присутствующих. – Но про те негоразды я все знаю, и ничем помочь не могу. И еще вам неприятностей сейчас добавлю. Вели-паша занимает сильную и хорошо укрепленную позицию. Смотрите на карту. Сейчас она будет пред вами! Полковник Манштейн!
Адъютант фельдмаршала Миниха полковник Манштейн развернул карту перед военачальниками.
– Вели-паша расположился на высотах. Вот здесь. Между деревнями Надобоевцы и Ставучаны. И сия позиция весьма сильна с фронта. Фланги у Вели-паши обеспечены! Смотрите! На турецком левом фланге против нас стоит Колчак-паша. Под его началом отряды конных янычар числом более 15 тысяч.
Миних отметил позицию Колчак-паши на разложенной карте.
– С права у них Генж-Али-паша стоит с тяжелой кавалерией. Числом около 10 тысяч. Спаги турецкие в доспехах такоже от жары страдают. Но они более наших кирасиров к жаре привыкли. И в центре силы основные турок с артиллерий. Всего у турок 110 тысяч воинов и еще 10 тысяч конницы татарской Ислам-Гирея. Что скажете? Как нам Вели-пашу разбить?
– Нас от турок река Шуланец разделят, и позиция у них хороша.
– И на штурм Вели-паша сам не пойдет! Зачем ему? Станет ждать активных действий от нас.
– Но штурмовать сию позицию в лоб смерти подобно! – высказался Румянцев. – Они разнесут наши пехотные каре своими пушками. Вели-паша стянул сюда все, что имеет. У них больше 160 орудий! И нам через реку Шуланец приодеться переправляться при штурме.
– Но с левого фланга мы можем обойти турок, – предложил генерал Аракчеев.
Миних посмотрел на генерала и сказал:
–Мы при атаке неприятельского левого фланга сделаем токмо вид, что неприятельский ретраншемент атаковать хотим. Для того дела я приказываю бригадиру Густаву Бирону с отрядом в 9 тысяч человек при 22 полковых пушках провести демонстрацию атаки.
Густав Бирон охотно на сие согласился.
– Я готов!
– Вы реку прейдете быстро, и вот на сей высотке пушки свои установите! И завяжете артиллерийскую дуэль! И ни шагу оттуда без моего приказа!
– Я все понял, фельдмаршал. Эту задачу я выполню….
***
Год 1739, август, 1-го дня.
Битва под Ставучаними.
Рано утром 17 августа 1739 года отряд бригадира Густава Бирона быстро переправился через реку Шуланец. Он остановился на расстоянии не более 2 верст от неприятельских батарей на небольшой высоте.
– Развернуть орудия! – приказал он.
Солдаты быстро приказ бригадира исполнили. Полковник Арсенин доложил Бирону:
– Орудия готовы, ваше превосходительство. Но наши пушки им особого вреда не причинят.
– Я это знаю, полковник, – ответил Бирон. – Но начинать обстрел позиций турецких! Медлить нам не стоит.
– Огонь! – прозвучала команда и 22 пушки начали обстрел неприятельских позиций.
Русские пушки, как и предполагалось, не причинили большого вреда туркам. Хотя артиллеристы хорошо делали свою работу.
– Сейчас они ответят нам! – закричал сквозь грохот орудийный капитан Рылеев.
Арсенин посмотрел в трубу на позиции турок и увидел, что те готовят орудия. Вдали раздался грохот, и неприятельские позиции окутал пороховой дым. Турки стреляли из рук вон плохо. Первый выстрел вообще не принес русским никаких потерь.
–Они никудышние артиллеристы! – выкрикнул Арсенин.
–Продолжить огонь! Стрельбы не прекращать ни на минуту! – отдал приказ Бирон. – Они должны думать, что мы обходим их с левого фланга! А что до того, что они плохие артиллеристы, так они скоро пристреляются, полковник. Не могут же они все время портить порох и ядра!
Снова турецкие батареи окутал дым. И снова неудача. Ядра цели не достигли. Русские солдаты закричали бранные слова туркам. Всюду слышался смех.
–Не могут нас турки достать!
–Басурмане только орать мастера и выть свое «Алла»! А стрелять не могут!
–Молчать! – закричали офицеры.
–Не стоит беду накрикивать! Бой токмо начался!
Бирон принял трубу из рук полковника и всмотрелся в неприятельские позиции. Артиллерийские аги,8 размахивая палками, колотили своих солдат.
Следующий залп был точнее. Ядром опрокинуло одну пушку и убило троих солдат.
–Вот и попадать стали нехристи! – проговорил Арсенин.
Ответный залп нанес такие же повреждения туркам. Передовая пушка была сброшена с насыпи, и одному аге оторвало голову.
–Отличный выстрел! – похвалил солдат Бирон.
И снова загремели залпы. Так продолжилось до полудня. Артиллеристы Бирона были черны от копоти. Мундир генерала также стал черным. Бирон увидел, что турецкие отряды стали скапливаться против него.
–Смотрите, полковник, – генерал передал трубу Арсенину. – Они клюнули на приманку! Вели-паша перебрасывает силы на наш участок.
Асенин принял трубу и посмотрел в неё.
–Они подумали, что мы атакуем отсюда. И слева на нас разворачивают отряды кавалерии. Они задумали опрокинуть нашу батарею.…
***
Фельдмаршал Миних повернулся к Манштейну:
–Манштейн! Бирон задачу свою выполнил! Турки стали перебрасывать туда свои силы. Вели-паша думает, что наша атака на его позиции пойдет оттуда!
– А мы свернем в иную сторону!
– Да! И всеми силами навалимся на их правый фланг.
Миних приказал основным своим войскам, построенным в каре повернуться направо и двигаться к месту слияния реки Шуланец и небольшого ручья у деревни Долино.
– И пошли гонца к Бирону! Пусть отводит свой отряд за Шуланец! Они свою задачу выполнили!
– Будет исполнено, фельдмаршал!
Полковник Манштейн подозвал к себе офицера связи.
– Поручик! Срочно к отряду бригадира Бирона и передайте ему приказ фельдмаршала. Уходить за Шуланец.
Курьер умчался….
***
Отступление отрядов Густава Бирона, было ошибочно принято турками за бегство. Вели-паша приказал отправить в крепость Хотин гонца с известиями о победе над гяурами9.
Но скоро турецкому сераскеру10 открыли глаза на то, что русские перехитрили его. Он понял, что надо спасать положение и бросил в бой кавалерию Генж-Али-паши и отряды Ислам-Гирея. Они должны были сдержать наступление русских на его правом фланге и помешать их быстрой переплаве через Шуланец. А между тем турки стали проводить новую перегруппировку своих войск.
Отряды спахиев ударили на две артиллерийские батареи подполковника князя Дадиани, под прикрытием которых русские и совершали переправу.
Впереди войск, что переправлялись, шел со своим отрядом генерал-майор Карл Бирон, старший брат уже отличившегося бригадира Густава Бирона. Он приказал своим войскам забросать болотистые места фашинами и быстро навел 27 легких мостов. И по ним пошли русские полки.
Сам Карл Бирон с большим отрядом драгун сшибся со спахиями. Русские потеснили турок и в кавалерийском бою отбросили врага от переправы.
Карл отлично владел саблей и сразу уложил троих врагов, сказывалась давняя его служба в армиях различных государств.
***
Миних наблюдал за действиями отрядов Карла Бирона и не удержался от восклицания:
– Манштейн! Он отлично сражается, этот брат нашего герцога! Я и не ожидал подробного от Биренов!
Миних намеренно назвал старую фамилию фаворита. Но дело было сделано! Три русских пехотных каре двигались направо на турок.
– Как не трудно это признавать, Манштейн, но именно Карлу Бирену мы обязаны будем нашей победой.
– На его драгунский отряд насела конница, фельдмаршал! – проговорил полковник. – Смотрите! На помощь сапахиям подошли татарские отряды!
– Пусть держаться! Он обеспечивает нашим войскам переправу….
***
Миних сумел разбить турок при Ставучанах и 19 августа он без боя взял Хотинскую крепость. Затем его армия взяла город Яссы и уже 5 сентября 1739 года Молдавия присягнула на верность России. На этот раз фельдмаршал выполнил приказ императрицы…
Глава 5
Безопасность империи возвращена.
Фельдмаршал Миних торжествовал. Его мечты о большой славе могли осуществиться. Пусть на Константинополь для его армии был открыт! Русские полки без проблем переправились через реку Прут. Турки уходили за Дунай…
***
Год 1739, сентябрь, 10 дня. Санкт-Петербург.
Вопрос о мире с турками.
Императрица Анна снова болела. Но она заставила себя прийти на заседание кабинета.
Вице-канцлер граф Остерман высказался решительно:
– Фельдмаршал Миних совсем голову потерял, государыня! И его надобно остановить решительно, ибо он таких дров наломает, что России потом тяжко придется.
– Миних наступает по моему приказу. Он обещал победы, и он их нам добыл, – сказала Анна. – Что в том плохого, вице-канцлер?
– А то, что Европа против нас, ваше величество! Миних отправил в Вену депешу самому императору, в коей заявил, что он до самого Константинополя11 дойдет. Можно ли так с государями разговаривать? Он оскорбил императора Карла VI!
– И поделом сему императору! – вступилась за фельдмаршала Анна. – Он с турками на мировую пошел! За спиной у нас! Мне Миних про то в депеше сообщил!
– Австрия с османами мир подписала, государыня, – продолжил Остерман. – И все сербское королевство с городом Белград турками уступила. И теперь мы против османов одни!
– Миних пишет, что нам их бояться не стоит! – стояла на своем императрица.
– Но за спиной у Турции стоит Франция. А Франция может повилять на Швецию, что спит и видит как земли Петром Первым завоеванные у нас отнять! Нам нужен мир!
– Таково твое слово, вице-канцлер? – спросила Анна.
– Да. И я готов подать в отставку, коли государыня сочтет мое предложение неприемлемым.
И весь кабинет поддержал Остермана. Даже Волынский, который постоянно спорил с вице-канцлером. Но теперь он сказала:
– Россия войной утомлена до крайности, ваше величество. И денег у нас более нет на продолжение военных действий в будущем 1740 году. Не стоит настраивать против себя Европу! Войны со Швецией и Османской империей нам не вытянуть.
– Так вы предлагаете мир? Но какой ценой? – спросила Анна министров.
– Сейчас, когда турки договорились с австрийцами, они станут неуступчивы. И нам стоит воспользоваться посредничеством Франции, государыня, – предложил Остерман. – Опытный дипломат французский маркиз де Вильнев обязуется наши дела уладить. Нужно токмо слово, вашего величества.
– Действуй, граф. Что могу я больная женщина, когда мужчины отказались от славы российской? Я все тебя доверяю, Андрей Иваныч!
И государыня поднялась и вышла из кабинета…
***
Год 1739, сентябрь, 10-го дня. Санкт-Петербург.
При дворе. Анна и Бирон.
Императрица вернулась в свои покои и призвала всех шутов. В последнее время шутки больной царицы становились все грубее и похабнее.
– Всех шутов мужеска пола ко мне!
– А они все здесь, матушка! – а сказала лейб-стригунья Юшкова.
Перед Анной предстали Лакоста, король самоедский, Иван Балакирев, царь касимовский, Педрилло, Кульковский, старый князь Волконский, граф Апраксин и князь Голицын.
– Вот вы какие! – проговорила императрица, оглядев свою шутовскую гвардию. – Все нарядные и сытые.
– Твоими щедротами матушка! – произнес Балакирев.
– Щедроты мои к вам велики. Не я ли придворных своих приучила шутов одаривать? А отчего вы меня развеселить более не умете? Попугаи и те способнее вас. Педрилло хоть на скрипке умильно играет, а ты Ванька, токмо драки устраиваешь. Видать дран мало.
– Дран достаточно, матушка. И потасовкам моим при твоем дворе смеются. А попугаев кто твоих обучал? Мы с Лакостой старались.
Попугаи в покоя Анны сидели на кольцах привязанные, и орали хриплыми и мерзкими глоссами:
– Дур-р-р-а-а-ак!
– Дур-р-р-а-а-ак!
– Квасник дур-р-р-а-а-ак!
– И то заслуга перед матушкой? – проворчала Буженинова. – Чего они у тебя все дурак, да дурак орут? Али слова иного не ведаешь? А вот я слыхала, матушка, что есть на Москве в кружале (кабаке) одном скворец имеется, так тот столь хорошо говорить голосом человечьим, что прохожие останавливаются его послушать.
– А от кого ты про то слыхала? – заинтересовалась императрица словами Бужениновой.
– Да сказывала божедомка прохожая одна. Я с ней много ден говорила, как узнала, что она от Москвы пришла. Она сама того скворца слыхала.
Анна снова отыскала среди придворных Андрея Ушакова, что мог быстро те дела решать.
– Андрей Иваныч! Поди сюда. Есть в Москве где-то скворец чудно говорящий. Желаю его при своем дворе иметь.
– Будет тот скворец у тебя, матушка-государыня, – склонил голову Ушаков.
– Да не слушай дуру, матушка, – сказал Балакирев. – Попугай из птиц до человеческой речи есть самый способный. Никакой скворец так говорить не сможет.
– Ан сможет! – сказала Буженинова.
– Будет вам! – прекратила перепалку царица. – Там видно будет кто прав, а кто нет. Ладно! Худо чего-то мне.
– Анхен! – Бирен нежно взял императрицу за руку. – Я вызову лекаря…
– А ну его к бесу лекаря твого! Не нужен он мне. Снова начнет говорить, что вчера я за ужином много буженины съела и много венгерского вина выпила. Отошли всех окромя Педрилло от моей особы. Надоели!
Бирон оглянулся на шутов и придворных и сказал громко:
– Господа, государыня желает побыть в тишине. Так что извольте немедленно удалиться.
Все быстро стали покидать покои императрицы, ибо знали, как испортился во время болезни характер Анны.
Бирон жестом приказал Пьетро играть, а сам сел рядом с Анной.
– Тебе следует прислушиваться к советам врачей, Анхен, – произнес герцог.
– Не могу я не есть буженины, Эрнест. Не могу не пить вина. Да и охоту люблю весьма, хоть и токмо из окон дворца могу стрелять по зверью и птицам.
– Охота это неплохо, Анхен. Но вино тебе вредно. Я говорил с лейб-медиками…
– Брось ты про лейб-медиков, Эрнест! Я про них не желаю слышать. Ты вот скажи мне по правде – не люба я тебе более?
– Зачем так говоришь, Анхен?
– Да стара я стала, и страшна. Разнесло меня, и подурнела я за год последний. Болезнь она никого не красит, Эрнест. Оттого ты на Лизку и смотришь.
– Анхен! Кто тот негодяй, что доносит на меня? Я же тебе сколь раз говорил, что не состою любовником при цесаревне Елизавете.
– Да я и не говорю, что состоишь. Ты просто все еще молод, Эрнест. А я постарела. Я больна. И я понимаю, что ты уже не любишь меня как прежде.
– Анна. Мы с тобой уже вместе столько лет. Мы больше чем муж и жена.
– Я это понимаю, Эрнест. Но я чувствую, что скоро мне уходить. И не возражай. Я сама этого не хочу, но я это чувствую. И гнетет меня то, что мир невыгодный для России подписать нужно.
– Но Россия велика сама по себе, Анхен, и сей мир не унизит её могущества.
Пьетро мира продолжал играть на скрипке, и чарующие звуки музыки сопровождали разговор мужчины и женщины. Анна любила Бирона много лет и, не смотря на то, что в её постели бывали и другие мужчины, этой страсти она осталась верна до конца…
***
Год 1739, сентябрь, 10-го дня. Санкт-Петербург.
Бирон и Либман.
Эрнест Иоганн Бирон вышел из покоев царицы и его прямо у входа перехватил Либман.
– Эрнест! Тебе грозит опасность!
– Если ты пришел меня пугать, Лейба, то не стоит. Придуманные тобой заговоры ничего не стоят.
– Я не придумываю заговоры, Эрнест, я о них узнаю. И могу сказать, что скоро будет поздно, если меры не будут приняты. Ты еще не понял что Волынский твой враг?
– Ах, так это снова Волынский интригует против меня, – с улыбкой произнес Бирон.
– И его тебе стоит опасаться его и его друзей. Неужели ты так и не понял кто такой Волынский? Он мечтает для себя о месте Меньшикова. Желает стать первым при царе или при царице!
– Лейба!
– Идем к тебе, Эрнест и там про все погорим.
Они удалились в покои герцога во дворце, и Бирон приказал их не беспокоить. Либман сел в кресло и начал говорить:
– Мои люди донесли мне о том, что обер-егерместейр и кабинет-министр Артемий Петрович Волынский, президент коммерц-коллегии граф Платон Мусин-Пушкин, секретарь кабинета министров Иоганн Эйхлер, архитектор Петр Еропкин, адмирал Федор Соймонов, Андрей Хрущев, Жан де ла Суда составили заговор против тебя. Понимаешь?
– Заговор?
– Именно так. Они желают сместить тебя, Остермана, Левенвольде, меня, и других немцев при дворе и заменить их русскими.
– И как он собирается это сделать, Лейба? Не могу поверить, в то что этот донос справедлив. Волынский может мне помочь свалить Остермана. Это так. Но чтобы он интриговал против меня. На что он надеется? Занять мое место в сердце больной императрицы?
– Нет, Эрнест! Императрицу Анну они уже почти списали со счетов. Они нацелились на Анну Леопольдовну.
– Но она всего боится. Она и её муж стоят друг друга. Они и шагу не смогут ступить без моего слова. А ты говоришь, что принцесса Анна стоит во главе государственного заговора.
Бирен решительно не желал верить в возможность существования заговора Волынского. У него и без того проблем хватало.
–Ты снова ничего не понял, Эрнест? Я не говорю что принцесса заговорщица. Я тебе говорю, что заговорщик – Волынский. Я никогда не доверял этому человеку. Он хитер и коварен. Он жаждет власти.
–А откуда у тебя сии сведения, Лейба? Ты словно сам побывал в доме у Волынского и про заговор все слышал? Я ведь знаю тебя, хитрый еврей! Ты ради своей выгоды кого угодно оговоришь!
–Ради своей? – Либман был оскорблен. – Да я пекусь о твоих делах! О твоих!
–Но и про себя не забываешь, Лейба.
–И что с того? Я держусь у власти пока ты наверху, и я желаю за тобой место наверху сохранить. Я подкупил одного из доверенных слуг Волынского. Заговорщики от него не таятся. Он подает им вино и снедь разную, а они говорят! И ему лишь слушать надобно.
–Но ты сказал, что среди заговорщиков Иоганн Эйхлер? Так? Мне это не послышалось?
–Нет.
–Но Эйхлер доверенный человек Остермана. И зачем ему желать несчастья своему господину и благодетелю? Пусть он не желает добра мне. Но Остерман!
–Он метит занять более выгодное место при власти Волынского. Поверь, я слишком много заплатил крепостному слуге Волынского. И все сведения из дома его верные.
–И как давно ты про сие знаешь?
–Уже несколько месяцев. Но ранее тебе про то не говорил, а токмо за заговорщиками следил. Но сейчас пришло время нанести по ним удар!
–И как? Что ты предлагаешь?
–Я предлагаю тебе временно поддержать Остермана против Волынского. Пусть никакой из прожектов Волынского не пройдет. А он скоро станет их предлагать императрице. И она станет его слушать!
–Что? – Бирон посмотрел на еврея. – На Анну влияние имею только я.
