Владимир Александрович Андриенко
Шут императрицы: Ледяная свадьба
–Вот в этом и есть твоя главная ошибка, Эрнест! Волынский хитер и действует хитро, а не прямолинейно как ты. Ты слышал, что императрица любит слушать именно доклады Волынского? И знаешь почему?
–Знаю. Говорит он просто и понятно, не то, что Остерман, – ответил Бирон.
–Она прочит Волынского в охранители империи при Анне Леопольдовне, ежели сама императрица умрет.
Бирон был неприятно поражен этими словами банкира. Но подумать про сие стоило. Он хоть и герцог Курляндии и Семигалии ныне, но среди русского дворянства авторитета большого не имеет. А вот Волынский русского корня, родня императрицы по линии Салтыковых. И если он возьмется за дело, то скоро поддержка русской знати будет ему оказана.
Либман понял, что в голове герцога происходит и спросил его:
–Скажешь что я не прав, Эрнест?
–Посмотрим! Я приду вместе с государыней на заседание кабинета. И сам послушаю, что скажет Волынский. И горе ему если он меня предал!
–Рад слушать в твоем голосе твердость, Эрнест! Это нам сейчас и нужно. Время для доброты и мягкости прошло.
***
Год 1739, сентябрь, 12 дня. Санкт-Петербург.
Кабинет министров ея императорского величества.
Императрица на заседании кабинета присутствовать отказалась. Ей надоели беспрерывные рассуждения графа Остермана о политике. Она была больна, и она устала от бесконечных коньюктур европейской политики.
Россия вела тяжелую войну с 1735 года и за то время больше 100 тысяч человек в землю легло, а результат войны в чем? Ни новых земель, ни приобретений, ни выгод каких России не светило, по словам Остермана. А ведь это он и Миних требовали от неё тогда ввязаться в войну. Они обещали ей славу великую и победы.
И где она слава?
Граф Остерман осмотрел всех, кто присутствовал на заседании и недовольно поморщился, когда взгляд его упал на герцога Бирона. Вот уже кого он здесь видеть не желал. Но выставить его за дверь не смог.
– Маркиз де Вильнев способствовал составлению мирного договора, который мы обязаны обсудить и направить на подпись нашей всемилостивой государыне.
Остерман зачитал проект. По нему Россия отдавала все свои завоевания туркам. Русская армия оставить должна была крепости Хотин, Яссы, Кинбурн, Очаков. То есть все то, за что кровию солдат российских уплачено было столь высокую цену.
Но больше того сами русские возобновлять строительство крепостей на Таган-Роге более права не имели.
Укрепления крепости Азов были срыты, и Россия лишалась права свой флот на море Черном содержать. Все товары, что русские куцы сим морем перевозить пожелают, должны были перевозиться на турецких торговых кораблях, и доход от того в турецкий карман шел.
Его величество султан Османской империи при посредничестве посла Франции маркиза де Вильнева, милостиво согласился паломников российских идущих в Иерусалим на поклонение святыням пропускать.
– И это все? – спросил кабинет-министр Волынский, когда Остерман закончил читать.
– Да. И лучшего мира нам не получить, господа министры. Флот Швеции может в любой момент выйти из гаваней и быть у нас в Петербурге! И для того нам наша гвардия в полном составе здесь надобна! Войну с турками следует заканчивать!
Волынский должен был со словами Остермана согласиться. Положение складывалось такое, что мир России был нужен.
– Вы что-то имеете сказать, господин Волынский?
– Нет, граф. Вы правы. Мир нам необходим. Хотя почета для России в том мире нет. Этот договор почти тот же, что в 1711 году был заключен императором Петром Великим с султаном, и получившим название мира Прутского.
– И что с того? Что вы имеете сказать, господин кабинет-министр? – Остерман стал проявлять нетерпение.
– Только то, что тогда армия Петра в клещах турецких оказалась и выбора у императора не было, как мир тот заключить. Но сейчас Миних побеждает и турок гонит, господин Остерман, – смело ответил Волынский.
– Но вы согласны с этими статьями или нет? Это заседание кабинета для решения дел важнейших! И извольте говорить прямо, господин Волынский.
– Я согласен!
– А вы господин Черкасский? – Остерман посмотрел на князя.
– Я согласен. В том есть необходимость государственная. И сии статьи ратифицировать надобно и мир скорее при посредничестве Франции заключить.
– Тогда сей проект, я направлю самой государыне для высочайшей апробации. А вы господин герцог имеете, что сказать? Вы ведь здесь именем государыни присутствуете.
– Я в дела кабинета министров государыни нашей вмешиваться не могу. Я герцог Курляндский. Но государыня по болезни своей присутствовать сегодня не может. И я доложу её величеству о решениях кабинета.
– Сие могу сделать и я, господин герцог.
– Я не посягаю на ваши прерогативы, граф. Вы свой проект сами императрице представите. Но вы, я надеюсь, разрешите мне посетить нашу государыню сегодня?
Остерман смерил герцога ненавидящим взглядом, и ничего на сие замечание герцога не ответил.
В этот момент двери в зал отворились. Вошел флигель-адъютант императрицы барон фон Бюлов. Он направился к герцогу и что-то прошептал ему на ухо.
Бирон услышав это поднялся со своего места и произнес торжественно:
– Господа! Только что стало известно, что принцесса Анна Леопольдовна в тягости! Будет наследник престола Российского! По тому случаю всемилостивая императрица наша Анна Иоанновна назначает на сегодня маскарад с фейерверками пальбой пушечной!
– Слава Анне!
– Да здравствует императрица, Анна Великая!
– Ура, государыне!
На этом заседание кабинета в тот день закончилось…..
***
Год 1739, сентябрь, 12-го дня. Санкт-Петербург.
Маскарад при дворе.
Анна, узнав о радости, о том, что принцесса беременна, позабыла про все свои болезни. Теперь трон упрочится под потомками Ивана, а не Петра. Курляндский астролог Бергман, которого герцог Бирон вызвал в Петербург, напророчил, что у принцессы родится мальчик. А именно сей астролог, некогда предсказал ей трон империи Российской.
– Сегодня всем быть на машкераде в новом платье! – приказала императрица. – И дабы никто не скупился на драгоценности и украшения разные! Мой двор сегодня должен блистать не хуже двора французского! Дабы в Европах узнали о радости моей! Эрнест!
– Да, Анхен?
– Сегодня все должны веселиться. Все!
– Двор и так уже переполнен радостью. Придворные ликуют.
– И ежели кто-нибудь придет не в новом, то меня оскорбит. Изрядно воруют придворные и чиновники мои. Ничего! Пусть раскошелятся!
– Но на сегодняшние торжества многие не успеют сшить новое платье, Анхен! И те, у кого обновы пока нет…
– Коли захотят уважить императрицу свою, так успеют! – прервала герцога Анна.
– Анхен, и так подданные твои из русских не сильно жалую меня. Уволь меня от таких приказов.
– Ты чего это, Эрнест? – императрица внимательно посмотрела в лицо герцога. – Али снова недоволен чем?
– Снова Ушаков, из-за поношения имени моего, троих людей с площади в застенок упек. И пытки к ним применил. Я про сколько раз говорил. Ну, промолвил мужик по пьяному делу слово против меня? Что с того? Чего пытать его за сие?
– Эрнест! Не противу тебя он поносное слово молвил! Но против меня, его молвил. Ведь я тебя к престолу приблизила, и кто имеет право осуждать меня? А ты в те дела не лезь, дружочек.
– Кстати, Анхен, пришло прошение на твое имя. Прошение от имени Натальи Борисовны Долгорукой, урожденной Шереметевой.
Анна терпеть не могла имени Долгоруких и поморщилась от досады.
– Наталья Долгорукая жена врага моего Ваньки Долгорукого?
– Она, Анхен. Но муж её по твоему слову казнен, а она с детьми малолетними в Сибири обретается. И просит отпустить её из ссылки на Москву в дом родственников Шереметевых. Все же она дочь лица знаменитого, фельдмаршала Шереметева.
– Пусть весь выводок поганый долгоруковский передохнет в Сибири.
– Но, Анхен. У тебя радость такая. Принцесса наследника ждет. В честь того праздника и прости можно княгиню Долгорукую.
– Ладно! – согласилась царица. – В честь праздника жалую Наташку Долгорукую своей милостью. Пущай со чадами своими в Москву едет. Но в Петербурге ей бывать запрещаю! Заготовь мой указ. Я подпишу.
– Он уже готов, Анхен. Вот он.
– Ох, и хитер ты, герцог!
***
Во время маскарада и фейерверка императрица много смеялась. Она сама пила вино и требовала того от других. В тот день при дворе, кто желание имел государыне угодить, должен быть пьян. Ибо радость была великая. Наследник престолу зачат!
Императрица сорила деньгами. Шуты в тот день такоже были награждены.
Лакоста кувыркался с карлами. Буженинова тузила Новокшенову. Квасник ободрал хвост любимому попугаю императрицы и птица стала смешно кувыркаться при этом. Анна не наказала шута за то, но швырнула ему кошель. Квасник как всегда не согнулся даже чтобы подобрать подарок царицы и быть бы ему за то битым. Не любила Анна гордецов особенно ежели на них были шутовские чулки. Но кошель ловко подобрал Кульковский и опустил себе в карман. Это вызвало новый взрыв смеха.
Шут Апраксин подошел с жалобой на сеньора Миру к царице. Она была в настроении хорошем.
– Матушка всемилостивая. Позволь мне получить мое с Адамки Педрилло.
– Свое? А он тебе должен, дурак?
– Двух попугаев он у меня взял на время, матушка. А попугаи те дороги. Один в 20 рублев, а иной в 35 рублев!
– И он тебе их не отдал? Эй! – Анна хлопнула в ладоши. – Где Адамка?
– Да здесь я, матушка. А Апраксин все врет. Я ему птиц его отдал через месяц.
– Отдал? А чего же дурак мой на тебя жалуется? – Анна посмотрела на Апраксина.
– Дак он их ощипал матушка, и все перья с них пооборвал, отчего оба попугая и околели.
– Да на кой тебе их перья, Адамка? – засмеялась царица.
– Но они месяц гостили в моем доме и ели мою еду, матушка. Вот я взял в возмещение за прокорм месячный с них верхнее платье!
Все, кто это слышал, залились смехом и первой была императрица. Он долго хохотала и на радостях швырнула Апраксину перстень с большим бриллиантом в возмещение убытка.
Услыхал сие и истопник придворный Олсуфьев и такоже с жалобой на Пьетро Миру полез. Он пал на колени и подполз к трону. Императрица прекратила смеяться и спросила милостиво:
– А тебе чего, Олсуфьев?
– Дак мне всемилостивая государыня-царица Педрилло нос разбил. Ни с того ни с сего по роже моей заехал.
– И чего желаешь?
– Да пусть мне за то 100 рублев пожалует, – попросил истопник.
– Что скажешь на сие, Адамка? – императрица ожидал новой шутки.
Пьтеро посмотрел на герцога Бирона и тот его понял. Он вытащил из кармана своего кафтана кошелек и бросил его шуту.
– Здесь 200 монет золотом! – сказал Бирон.
Адамка кошель ловко поймал и швырнул его истопнику. Тот схватил его жадно и сунул себе за пазуху. Мира сразу подошел к нему и еще раз ударил его в лицо, отчего истопник покатился кубарем по полу.
– Ну, теперь мы с тобой квиты! – проговорил Мира.
– Снова озоруешь? – спросила Миру Анна.
– Нет, матушка. Я ему за бесчестие был сто монет должен, но отдал, двести и потому еще раз в рожу ему дал.
Императрица снова засмеялась.
– Ох, и умен, Адамка. Держи от щедрот моих! – и, сняв с пальца перстень, бросила его шуту.
Он стоил 5 тысяч монет! Вот так зарабатывались большие деньги при веселом дворе императрицы Анны Ивановны!
***
Год 1739, сентябрь, 14-го дня. Санкт-Петербург.
Волынский за работой.
Артемий Петрович Волынский посетил Анну Леопольдовну в её покоях и поклонился принцессе. Та охотно приняла кабинет-министра. Принцесса снова нуждалась в деньгах. А банкир Бирона Либман категорически ей в средствах отказал.
– Ваше высочество я рад видеть вас, и могу засвидетельствовать, что вы отлично выглядите.
– Спасибо вам, Артемий Петрович, – произнесла принцесса по-русски с легким акцентом.
– Вы нуждаетесь в деньгах, ваше высочество. Я услышал про это и принес вам пять тысяч золотых.
Артемий Петрович положил на стол кошель с золотом. При виде его глаза принцессы заблестели.
– Спасибо вам, и моя блягодарность принесет вам плод, господин кабинэт-министр. Моя тетушка, императрица, раздает средства для шут, но мне жалеет и тысячи. Я ношу под сердцэм дитя. Дитя для русский престол.
– Ваше высочество может всегда рассчитывать на меня. Я готов стать для вас опорой.
– Я не забуду про сие, господин кабинэт-министр.
Артемий Петрович откланялся и покинул покои принцессы. Его следующий визит к самой императрице. Анна ждала его. Императрица нуждалась в Волынском в последнее время все больше и больше. И эту перемену заметил первым банкир Либман.
Царица Анна была в халате и обычном платке, которым повязала голову. Так она обычно одевалась утром, не желая втискивать свое полное тело в корсеты и робы, придворных платьев.
–Артемий Петрович? – Анна приветливо кивнула кабинет-министру.
–Ваше величество! – Волынский низко поклонился. – Вы сегодня прекрасны…
–Оставь, Артемий! Не люблю я этого. Знаю я как выгляжу. Больна я. Говори, с чем пришел?
–Проекты мои утверждения высочайшего требуют.
–Проекты, Петрович?
–Проекты об устроении дел государственных, ваше величество.
–А вот ты скажи мне, Петрович. Ты чего до племянницы мой таскался вперед меня? Али думаешь что стара стала Анна и не знает ничего? Мне все доносят чего надобно.
Волынский был поражен тем, что соглядатаи уже донести Анне о его визите к принцессе Анне Леопольдовне.
–Ваше величество! Да я был у её высочества принцессы. И дал ей денег. Ея высочество нуждается в средствах.
– А ты добрый у нас? Либман не дал, так ты расстарался? Смори, Волынский, коли интриги плести станешь, не помилую. Мне слуги верные надобны, а не интриганы поганые.
– Но её высочество нуждается в средствах, ваше величество. И что такого, что я из собственных средств помог ей?
– Не лукавь, Артемий. Коли помочь желаешь то народу помоги. Народу нищему, коих в Петербурге много. А Анне ты моей помогаешь не просто так. Думаешь, коли помру я, то она в силу войдет? Эх, Артемий.
– Ваше величество!
– Мне надобен друг верный. Ведь Анну поддержать надобно будет когда помру я.
– Ваше величество еще проживет много лет на благо подданных, и на благо России.
– На благо ли, Артемий? – уже спокойно сказала императрица. – Перед смертью много думаю про царствование свое, Петрович. И думаю чем помянут меня потомки мои? Добром али нет?
– Ваше царствование….
– Не нежно лести, Петрович. Лучше говори чего надобно, а потом я тебе расскажу чего надобно мне от тебя.
Волынский представил императрице свой проект об устроении дел государственных в коем указал на необходимость исправления образования в империи российской, воспитания юношества, об исправлении дел коммерческих и прибавления через оные доходов государственных. Императрица его выслушала, но внимания словам кабинет-министра уделила мало. Её все это уже интересовало мало. Она была одержима одной мыслью – утверждения престола государства Российского за потомками Ивана, а не Петра.
– Погляжу проект твой, Петрович. Погляжу. А сейчас ты меня послушай. Надеюсь, я дожить до того, как родит моя племянница и родит мальчика. Наследника.
– Я уверен в том, ваше величество и безопасность трона и империи будет тем обеспечена.
– Но мне надобно знать, что дворянство российское, того наследника поддержит и признает! Мне новый переворот не надобен. Я поганые роды Голицыных да Долгоруких произвела малость. Но они еще копошатся по углам темным и шипят и ядовитые жала свои высовывают. Ох, много вреда России от тех родов было и будет. Много смуты и много потрясений.
Императрица искренне ненавидела Долгоруких и Голицыных и считала что извести эти роды дело для государства благое. И изводила их как могла, но росли они как трава сорная и поднимались снова и снова.
– Надобен мне человек верный, Петрович. Который дитя, что Анна в утробе носит, поддержит. И на тебя в том деле уповаю я…
***
Год 1739, сентябрь, 15 дня. Санкт-Петербург.
Либман за работой.
Лейба Либман донесения от своих наушников послушав, сразу отправился к герцогине Бенингне Бирон. Ему странно не нравилась горбатая уродина, но сейчас иного выбора не было. Сам герцог слишком легкомысленно относиться к его предупреждениям, а Пьетро Мира слишком увлечен Марией Дорио. А горбунья так мужу своему надоедать умела, что Бирен был на все готов лишь бы отвязаться от неё.
Бенингна в отличие от императрицы всегда одевалась с самого утра в роскошные платья, и парикмахеры колдовали над её прической по полтора-два часа. Причем главная цель оной процедуры была в том, дабы обнажить прелестную шею герцогини, единственную часть своего тела, коей она могла гордиться.
Он приняла Либмана с кислой миной на лице и протянула ему руку для поцелуя.
– Ваша светлость, – банкир поклонился Биронше. – Вы сегодня очаровательны.
Такой комплимент к горбунье скорее напоминал насмешку, но Бенингна была не из тех, кто не принимает лесть.
– Но я прибыл к вам не для того чтобы расточать комплименты, ваша светлость. Над родом Биронов сгустились тучи, а ваш супруг дремлет. Я предупреждал его о том неоднократно, но все напрасно.
– И вы решили обратиться ко мне? – спросила Бенингна.
– Да, ваша светлость. Вы моя единственная надежда. Образумьте герцога. Или вы потеряете корону.
Последняя фраза словно хлестнула горбатую герцогиню по щеке. Она даже вздрогнула.
– Потеряем корону? Что вы говорите, Либман?
– Ваша светлость, оглянитесь вокруг. Кабинет министр Волынский лезет к власти и его влияние на императрицу усиливается. И скоро он вытеснит вашего мужа на второй план.
– Вы говорите ерунду, Либман. Императрица благоволит нашей семье.
– Но вспомните, ваша светлость, что в фаворитах у императрицы, когда она еще была герцогиней Курляндской числились многие мужчины. И вашего мужа она может сменить. Вспомните Бестужева-Рюмина, вспомните Мориса Саксонского, Вспомните Левенвольде. Где они? Их вытеснил ваш муж. Но его могут заставить уступить дорогу. И если не в постели императрицы, то в делах влияния политического.
– И что вы посоветуете нам с мужем делать, Либман? Вы ведь явились ко мне дать совет?
– И не только. Я принес вам просимые вами 50 тысяч рублей золотом.
С этими словами Либман выложил на стол три туго набитых мешочка. Это были деньги которые просила у него Биронша уже два месяца. Та сразу обрадовалась и посмотрела на банкира с большей теплотой.
– Итак, что вы посоветуете нам с мужем делать?
– Постоянно быть при императрице.
– Я и так при ней постоянно.
– Но нужно быть больше. Всех придворных дам, вам стоят заменить при царице собой. Пусть она не сможет без вас обходиться. Участвуйте во всех её шутках и увеселениях. Во всех! И если герцог не постоянно при императрице, то пусть его заменит герцогиня. И еще одно, ваша светлость.
– Что?
– Ваш муж стал навещать цесаревну Елизавету.
– Что? Это ложь! – гневно воскликнула Биронша. – Это злобные наветы врагов моего мужа герцога!
Либман заявил, что это совсем не наветы, но истина. И он это проверил через своих соглядатаев, ибо и сам в такое верить поначалу не желал. Но верные люди донести, что герцог действительно посещает цесаревну.
Бенингна была напугана. Она знала о том, что придворные шептались за её спиной, декать герцог добьется у императрицы развода со своей горбуньей, а сам позволение получит жениться на Елизавете Петровне. Он как владетельный герцог теперь имеет право просить руки принцессы крови.
Либман насчет посещений герцогом цесаревны солгал. Да, Бирен как-то ездил к ней, но было это давно и с тех пор они не общались и виделись только при дворе во время приемов. Но банкиру надобно было напугать горбунью. Ибо испуганная она станет послушным орудием в его руках.
Волынский возвышался и обрастал сторонниками. Они умножались ежечасно. К нему в дом ходили теперь и чиновники, и офицеры армии и флота, и профессора академические. Его друзья поднимались по чиновной лестнице при дворе и ежели не остановить умного кабинет-министра, то это грозит бедами немецкой партии при дворе, которая была основательно расколота внутренними распрями.
– И в том, ваше высочество, я такоже руку Волынского вижу! – «выпалил» Либман последний свой заряд на сегодня.
–Вот как? – задумчиво прошептала Бенингна. – Я стала ему не нужна. Ему захотелось русской красавицы? Ну, это мы еще посмотрим любезный мой муж Эрнест! Посмотрим.
– И вам надлежит при царице Волынского и его друзей всячески чернить, ваша светлость. Но делать сие надлежит со всею осторожностию. Ибо сие дело не столь простое – очернить врага своего в глазах государыни.
– Говорите, что делать, Либман? Как вести себя, чтобы от врагов нам с Бироном избавиться?
– Для начала сегодня при дворе похвалите Волынского. Дабы бдительность его усыпить. Не нужно открыто показывать ему, что вы ему враг, ваша светлость. Пусть ни о чем не догадывается. Удар нужно наносить тогда, когда ты сильнее противника. А в придворной борьбе особенно.
– Я сделаю все.
Либман удалился из покоев Биронши довольный собой. Все получилось как нельзя лучше…
***
Год 1739, сентябрь, 18-го дня. Санкт-Петербург.
Трактат о мире.
Фельдмаршал Миних победно маршировал по Молдавии. Он заявил, что русские под его знаменами твердой ногой стали на Дунае. Фельдмаршала бесили донесения о поведении австрийцев. Он метался по своему шатру и орал, что его не остановят и он войдет в самый Стамбул в гости к султану.
И только твердый приказ из Петербурга остановиться и угроза гнева государыни заставили его приказ выполнить. 18 сентября 1739 года в столице Российской империи Санкт-Петербурге был опубликован Трактат о мире с Османской империей. Армия была отведена на зимние квартиры на Украине и готовилась к возвращению домой.
В империи начались праздники. Очередная русско-турецкая война закончилась. И пока не в пользу России. Но войны с османами еще будет, и принесут они славу отечеству…
