Владимир Алексеевич Аникин
Осмотреться в отсеках
С-53 временно вошла в состав 107-го ОДНПЛ, который, в свою очередь, входил в состав 78-й бригады ОВРа. В одной из казарм дивизиона подводных лодок для моей команды был выделен кубрик, а офицеры и мичманы С-53 расположились в каютах на плавказарме, ошвартованной неподалеку от нашей лодки.
Уже в Усть-Двинске мы узнали, что ремонт и подготовка балтийской лодки С-101, которая должна передаваться сирийской стороне одновременно с моей С-53, задерживается на неопределенное время. Вот так получилось, что черноморская лодка, при одновременном старте с балтийской, успела отремонтироваться, перейти в Усть-Двинск и на тот момент находилась в полной готовности к обучению сирийских экипажей.
Но мы еще не знали о планах использования нашей лодки в процессе обучения сирийских подводников, эти планы были доведены до нас в начале 1985 года. А пока мой экипаж осваивался на новом месте и готовился к встрече Нового, 1985 года.
Перед самым Новым годом мне поступил доклад от начальника медицинской службы лодки старшего лейтенанта Михаила Шарикова о том, что приблизительно пятая часть продуктов в лодочной провизионке, предназначенная для перехода, осталась неиспользованной.
Произошел небывалый случай незапланированной экономии продуктов. Обычно излишков продовольствия на лодке не было, а чаще всего наблюдалась недостача. Вот что значит вовремя отстранить от заведования провизионкой нечистого на руку баталера.
Способствовала этой экономии и наша необычная «рыбалка» в Цымлянском водохранилище. Вводимые «рыбные дни», после обмена тушенки на рыбу, несомненно помогли сохранить значительную часть продуктов.
К этому времени экипаж уже стоял на довольствии в 107-м ОДНПЛ, и я приказал все самое лучшее, кроме вина, выдать на новогодний стол для команды, а остальные продукты поделить между офицерами и мичманами поровну.
Сразу после Нового года наши семьи, по возможности, стали приезжать в Усть-Двинск. Командование дивизиона выделило офицерам и мичманам моей лодки служебные квартиры.
Вскоре прилетела самолетом и моя семья. Мне дали двухкомнатную квартиру на первом этаже двухэтажного старого дома с печным отоплением. Но, как говорится, «не до жиру, быть бы живу». Прожили мы в этой квартире благополучно до осени 1985 года.
«Делай, как я»
Уже в начале января 1985 года состоялась наше первое знакомство с сирийскими офицерами, проходящими обучение в учебном центре Усть-Двинска. Знакомство это произошло в кабинете торпедной стрельбы 107-го ДНПЛ, в котором я проводил плановую тренировку своего корабельного боевого расчета. В кабинет неожиданно вошла группа советских и сирийских офицеров, среди которых, как выяснилось, находились преподаватели учебного центра, командование сирийских экипажей и бригадный адмирал ВМС Сирии. Представитель учебного центра, по старшинству, представил мне сирийских подводников.
Командиры сирийских экипажей капитаны 3 ранга Шавкат и Махмуд оказались моими сверстниками, а их комбриг бригадный адмирал Ибрагим намного старше. После первых минут визуального осмотра друг друга, рукопожатия и взаимного знакомства с остальными сирийскими офицерами адмирал Ибрагим попросил меня оценить умение командира сирийского экипажа капитана 3 ранга Шавката выходить в торпедную атаку на нашем тренажере.
Этот сирийский командир, как выяснилось позже, был лучшим среди своих подводников и впоследствии принимал мою С-53, как имеющий право выбора. Сирийские офицеры довольно сносно разговаривали по-русски, два года учебы в учебном центре, видимо, пошли им на пользу. Присутствовали практически все члены сирийского КБР, кроме торпедного электрика, вместо которого на торпедном автомате стрельбы работал мой старшина.
Учебная атака, выполненная сирийским командиром, была довольно сырой и далекой от совершенства. Мой торпедный электрик весь вспотел, выполняя беспорядочные команды чужого командира. «Ну как атака?» – последовал мне вопрос по ее окончании от сирийского адмирала. Я не стал заострять внимание арабов на ошибки при выполнении этой учебной торпедной стрельбы и счел нужным похвалить умение сирийского командира выходить в атаку. И правильно поступил, сирийские подводники с благодарностью попрощались со мной и, довольные своим «умением», убыли в учебный центр. Таким образом, контакт с моими будущими подопечными был налажен, и он заложил основу будущих наших дружеских взаимоотношений.
Наступал самый ответственный период деятельности моего экипажа – практическое обучение одновременно двух сирийских экипажей. С-101 по-прежнему находилась у стенки завода в Лиепае, и неизвестно, когда ожидалось ее прибытие в Усть-Двинск. В связи с этим обстоятельством и было принято решение использовать для обучения сирийцев мою лодку, не дожидаясь окончания ремонта С-101.
Передача обеих наших лодок сирийской стороне планировалась, по контракту, в 1985 году, сразу после окончания процесса практического обучения их экипажей. Переход в порт Тартус должны были осуществить уже сами сирийские подводники при участии наших инструкторов. Мы тогда еще не знали, что планы эти в скором времени в корне изменятся. А пока моему экипажу предстояло выполнять приказание вышестоящего командования и начать обучение сирийских экипажей, начиная с первой курсовой задачи, которая называлась «Организация подводной лодки и подготовка ее к плаванию».
Интересную позицию заняло командование 107-го дивизиона, в состав которого моя лодка временно входила. Позиция эта заключалась в абсолютном неучастии командира дивизиона и штаба в подготовке С-53 к процессу обучения арабов. С момента прибытия лодки в Усть-Двинск в декабре 1984 года на ней не соизволил побывать ни один офицер из штаба этого дивизиона. Видимо, комдив капитан 1 ранга Дмитрий Гнатюк считал, что С-53 являлась черноморской лодкой, и не хотел брать на себя лишнюю ответственность за возможные промахи в деятельности моего экипажа.
Единственно, кто принимал некоторое участие в подготовке моей лодки, был командир 178-й бригады ОВРа контр-адмирал Геннадий Калайда. Участие это заключалось в оказании помощи в размещении и встрече на комбриговской «Волге» многочисленных комиссий Черноморского флота, которые неоднократно посещали Усть-Двинск с целью проверки хода подготовки С-53 к передаче сирийской стороне.
Опытнейший в прошлом подводник контр-адмирал Геннадий Михайлович Калайда, прослуживший много лет на подводных лодках Тихоокеанского флота, по-отечески отнесся ко мне, молодому командиру. Этот убеленный сединами адмирал крупного телосложения обладал редким даром флотского юмора. Ему прощались некоторые нецензурные выражения, которые он частенько употреблял как в обычном разговоре, так и в процессе выступлений на различных политических мероприятиях, проводимых в бригаде. Причем адмирал Калайда не стеснялся в своих выражениях даже женщин, такой он был, и таким его любила вся бригада.
Командиры лодок 107-го дивизиона рассказывали мне, как однажды один высокопоставленный политработник Балтийского флота, в процессе очередной проверки бригады, поинтересовался у комбрига, знает ли он байку, сложенную о нем: «На бригаде, как всегда, ходит пьяный Калайда». На что Геннадий Михайлович ответил ему:
– Мне больше нравится другая байка: «На бригаде, иногда, ходит трезвый Калайда».
Проверяющий политработник засмеялся, махнул рукой и оставил в покое заслуженного подводника.
Вот и теперь комбриг Калайда вызвал меня к себе в кабинет и спросил:
– Командир, ты сам и твой экипаж готов обучать арабов?
Что я мог ответить адмиралу?
– Конечно, готов, обучим, куда мы денемся.
– Хорошо, если понадобится помощь, обращайся, помогу.
На этом инструктаж закончился.
Началась, пожалуй, самая необычная отработка задачи № 1 на моей лодке, которая затянулась почти на три месяца. Отрабатывали мы элементы задачи попеременно с каждым сирийским экипажем через день. Причем для того, чтобы все показные мероприятия по задаче проводились качественно, без жалоб арабов, приходилось тренироваться в вечернее и даже иногда в ночное время. Каждый рабочий день недели был занят обучением сирийских подводников, причем арабы имели возможность отдыхать через день, а мы вынуждены были трудиться без перерыва.
В целом процесс обучения протекал спокойно, без особых эксцессов. Но иногда возникали недоразумения. Так, еще в начале обучения, сирийцы потребовали убрать с лодки всех матросов и старшин срочной службы, плохо разговаривающих на русском языке. А таких на лодке было в то время немало, особенно выходцев из среднеазиатских республик.
Замену этим матросам присылал Черноморский флот, теперь уже командиры лодок нашей Балаклавской бригады вынуждены были расставаться с хорошими подводниками, отбор был жесткий. Меняли время от времени также некоторых мичманов и даже офицеров.
Так, вскоре по прибытии лодки в Усть-Двинск, командир БЧ-3 старший лейтенант Виктор Мурашов, которого я воспитывал с лейтенантов, был назначен на другую должность с повышением. Вместо него прислали из Севастополя минера, которого пришлось убрать с лодки буквально через две недели за драку в центральном посту с подчиненным торпедным электриком в присутствии арабов. Инцидент замяли, но минера пришлось заменить.
Некоторые теоретические занятия с командирами и старшими помощниками сирийских экипажей я проводил на плавказарме (ПКЗ), ошвартованной к пирсу неподалеку от С-53. Для этой цели мне была выделена на этой ПКЗ каюта «люкс». В процессе занятий мы беседовали на разные темы, в том числе и на бытовые.
Угощал я сирийских офицеров обычно чаем. Однажды командир арабского экипажа капитан 3 ранга Шавкат поинтересовался, какой у меня оклад денежного содержания? Я ответил: «Немногим более четырехсот рублей». Мой ответ буквально поразил арабского офицера: «Как же ты живешь на эти деньги? Я получаю пять тысяч рублей в месяц, и то не хватает этих денег на жизнь». С этого момента сирийские офицеры уже сами угощали меня хорошим кофе.
Получая такие деньги, арабы занимались несколько необычным «бизнесом». Они скупали в магазинах Риги и Усть-Двинска все, что можно было отправить в Сирию в контейнерах, с целью последующей перепродажи всего этого имущества у себя на родине.
Усть-Двинск. Плавказарма, на которой проживали офицеры и мичманы С-53
Фото из архива автора
Однажды я побывал в гостях у командира Шавката на его квартире в Учебном центре. Принимал меня сирийский командир с супругой на кухне, предварительно извинившись за неудобства. Как выяснилось, обе жилые комнаты его квартиры были практически полностью забиты мебелью, пианино, роялями, холодильниками и другими вещами, которые были приготовлены для отправки в Сирию.
Уже находясь в Тартусе в качестве инструктора, я узнал от тех же арабских офицеров, что этот так называемый «бизнес» был им необходим для поддержания семейного бюджета. «Большие» деньги сирийцы, оказывается, получали только в СССР, а у себя на родине довольствовались очень даже скромным денежным довольствием.
Адмиральский эффект
Практически весь период отработки сирийскими экипажами курсовой задачи № 1 С-53 находилась у пирса без движения, в условиях ледовой обстановки. С начала января до апреля устье реки Даугава сковал лед толщиной до тридцати сантиметров.
Непривычно было нам, черноморцам, наблюдать свою лодку в этом ледовом плену. По этому льду мы ходили вокруг лодки, и мне приходилось заставлять делать приборку на нем, не допуская разлития нефтесодержащих жидкостей. На С-53 была в строю паровая система, и обогрев отсеков лодки осуществлялся посредством пара, подаваемого по береговым коммуникациям. В этом плане в 178-й бригаде ОВРа все было налажено, суровые зимние условия этого требовали.
И только в конце апреля появилась возможность выходить в море для отработки задачи № 2 – «Плавание подводной лодки в надводном и подводном положении». К этому времени река Даугава и Рижский залив полностью очистились ото льда и все элементы первой курсовой задачи с обоими сирийскими экипажами были успешно отработаны.
Так как я со своим экипажем, после ремонта и перехода в Усть-Двинск, задачу № 2 еще не сдавал, необходимо было устранить этот пробел. С этой целью был спланирован трехсуточный выход С-53 в Рижский залив для ее ускоренной отработки. Все делалось в авральном режиме, так как балтийская лодка С-101 по-прежнему находилась у стенки завода в Лиепае, и моей лодке предстояло отрабатывать морскую часть второй курсовой задачи, опять же попеременно, с каждым сирийским экипажем.
На этом трехсуточном выходе в море я успел отработать все элементы задачи № 2, а принимал ее начальник штаба 107-го ДНПЛ в единственном числе, без штаба и чисто формально. Командир дивизиона капитан 1 ранга Дмитрий Гнатюк и в этом случае уклонился от ответственности за возможные промахи моего экипажа.
Без особых проблем С-53 выполнила даже такие сложные элементы задачи, как срочное погружение из-под работающих дизелей, аварийное всплытие, плавание в режиме работы дизеля под водой (РДП). В итоге задача была принята с оценкой «хорошо», и лодка была готова к обучению арабов в море.
Усть-Двинск. С-53
(правая) в
ледовом плену
Фото из архива автора
Легководолазную подготовку сирийские экипажи прошли в учебном центре, и после размещения в отсеках лодки второго комплекта средств защиты и спасения личного состава С-53 приступила к выполнению самого ответственного этапа их обучения – отработке элементов второй курсовой задачи в море.
Все проходило, до определенного момента, по плану. Поочередно я вывозил сирийских подводников в Рижский залив и, по разделениям, соблюдая все возможные меры безопасности, показывал арабам наши действия по отработке элементов задачи вначале в надводном, а затем и в подводном положении. Командование обоих сирийских экипажей беспрекословно подчинялось всем моим требованиям и благоговейно наблюдало за всеми действиями штатного экипажа С-53. Для них все было ново в этом процессе становления подводниками. При первом же погружении на безопасную глубину тридцать метров (глубина Рижского залива составляла сорок метров) я поочередно посвятил всех арабов в подводники, заставив выпить по плафону балтийской воды.
Но вот, уже ближе к концу отработки задачи, в море решил выйти с одним из экипажей сирийский комбриг бригадный адмирал Ибрагим. До этого момента он, по неизвестной причине, отсиживался на берегу.
Как обычно, вышли из базы, удифферентовались в районе и некоторое время осуществляли плавание на перископной глубине. Неподалеку от лодки находился рыболовный сейнер, который занимался ловом рыбы. Я не погружался на безопасную глубину, ожидая выхода сейнера из полигона, предназначенного для отработки подводных лодок.
Этот сейнер увидел в зенитный перископ, который на лодке 633-го проекта располагается рядом с командирским перископом, и сирийский адмирал. Акустик хорошо прослушивал шумы винтов этого сейнера, в центральный пост периодически поступали доклады по лодочной трансляции о изменении пеленга на цель.
Я объявил боевому информационному посту (БИП) готовность № 1 и приказал определить курс и скорость сейнера. И тут адмирал Ибрагим неожиданно предложил выйти в учебную торпедную атаку по этому сейнеру силами сирийского корабельного боевого расчета. Уж очень ему, видимо, не терпелось увидеть в деле своего лучшего командира Шавката.
Пришлось согласиться с просьбой сирийского комбрига и учебная торпедная атака началась. После команды: «Торпедные аппараты № 1 и 2 к выстрелу приготовить условно», адмирал Ибрагим снова вмешался в ход атаки, изъявив желание произвести фактическую стрельбу «пузырем». Торпедные аппараты до этого неоднократно простреливали воздухом и водой при стоянке лодки у пирса. В море эти действия еще не производили. Не считая стрельбу «пузырем» чем-то неординарным, я отдал приказание в первый отсек на приготовление торпедных аппаратов № 1 и 2 к выстрелу. Торпедный боезапас в тот момент на лодке отсутствовал.
Учебная торпедная атака сейнера продолжалась, все внимание сирийского КБР было обращено на определение элементов движения цели. Я в это время продолжал наблюдать в командирский перископ за сейнером, заботясь, прежде всего, о навигационной безопасности лодки.
Через некоторое время от моего боцмана мичмана Станислава Довганя, который управлял горизонтальными рулями, поступил доклад:
– Лодка погружается, дифферент растет на нос, глубина 12 метров.
Немедленно командую, прервав торпедную атаку:
– Оба мотора «малый вперед», рули на всплытие. Боцман всплывай на 9 метров. Командиру БЧ-5 удифферентовать подводную лодку на перископной глубине.
И тут же в первый отсек:
–Закрыть передние крышки торпедных аппаратов№ 1 и № 2.
Я понял, что причиной нарушения дифферентовки лодки стали именно торпедные аппараты, которые не были, как положено, заполнены водой перед выходом лодки в море. Мои торпедисты, под руководством уже третьего по счету командира БЧ-3, решили заполнить торпедные аппараты водой, в процессе приготовления их к выстрелу, путем приоткрытия передних крышек. Эта грубая ошибка и привела к тому, что в торпедные аппараты было принято несколько тонн воды, и лодка, получив отрицательную плавучесть, начала погружаться с дифферентом на нос.
Тем временем боцман продолжает докладывать о медленном погружении лодки. Инженер-механик пытался удифферентовать лодку путем перегонки балласта из носа в корму и откачки воды из уравнительной цистерны главным осушительным насосом (ГОНом), но положительного результата достигнуто не было, лодка продолжала погружаться.
Командую:
– Оба мотора «средний вперед», приготовиться продуть «среднюю» (среднюю группу цистерн главного балласта).
Тут же очередной доклад боцмана:
– Глубина 20 метров, лодка погружается, дифферент отходит к нулю.
Самое опасное, что могло произойти, если не предпринять экстренных мер по всплытию, это перспектива коснуться килем лодки грунта и, тем более, зарыться в ил, толщина слоя которого в этом районе Рижского залива составляла шесть метров. Перспектива эта, естественно, меня абсолютно не устраивала.
Я и сам вижу по глубиномеру, что лодка продолжает погружаться. Как можно спокойнее, насколько возможно в данной ситуации, командую:
– Продуть «среднюю».
Полный ход моторами не даю, опасаясь за работу батарейных автоматов и поднятые выдвижные устройства. После продувания средней группы цистерн главного балласта лодка продолжает погружаться, глубина уже 30 метров. Командую уже более резким голосом:
– Продуть балласт аварийно!
Старшина команды машинистов трюмных мичман Николай Басанец и командир БЧ-5 капитан 3 ранга Владимир Гусаров одновременно открывают клапаны аварийного продувания носовой и кормовой групп цистерн главного балласта. В центральном посту слышен свист и шипение воздуха высокого давления, подаваемого в цистерны.
Понятно, что ситуация критическая, тут уже не до арабов и, тем более, не до учебной торпедной атаки, моя задача не дать лодке коснуться грунта. Наконец, на глубине 35 метров лодка «стала», погружение прекратилось, и через некоторое время вначале плавно, а затем быстро начала всплывать.
На поверхность лодка буквально выскочила, но, что характерно, на ровном киле. Первым делом я бросился искать в перископ злополучный сейнер, не хватало еще, вдобавок ко всему, протаранить его. Поэтому тут же приказал открыть клапаны вентиляции концевых групп цистерн главного балласта с целью погрузиться в позиционное положение и быть в готовности к уклонению от таранного удара.
Сейнера, к счастью, к этому времени в полигоне уже не оказалось, он удалялся к выходу из Рижского залива. И только после этого я обратил, наконец, внимание на арабского адмирала Ибрагима. Такого насмерть перепуганного человека я еще, пожалуй, не видел, его буквально трясло. Сирийский комбриг вдруг закричал истошным голосом:
– Командир, в базу!!! В базу!!!
Не знаю, что он подумал, чего так испугался, наверное, уже мысленно прощался с жизнью. Надо же было этому аварийному всплытию произойти именно на его первом выходе в море.
Как ни пытался я успокоить адмирала Ибрагима, все было бесполезно. Он твердил только одно: «В базу, в базу!». Пока шли в базу, сирийский комбриг немного успокоился. Я подробно объяснил ему, что на подводной лодке всякое может произойти, главное то, что командир не должен теряться и паниковать, а грамотно и быстро действовать в каждой аварийной ситуации.
По приходе в базу со своими торпедистами я устроил разбор «полетов». Выяснилось, что носовые торпедные аппараты накануне были свежевыкрашены изнутри суриком, и командир БЧ-3 договорился с инженер-механиком не заполнять их водой в процессе дифферентовки. А я, в свою очередь, поверил на слово командиру БЧ-5 перед выходом в море, будучи уверенным в нагрузке лодки, которая оставалась неизменной со дня первого выхода в Рижский залив. В итоге и инженер-механик, и минер получили от меня за свою договоренность все, что причитается.
В этот же день, ближе к вечеру, меня вызвал к себе в кабинет командир 178-й бригады ОВРа контр-адмирал Геннадий Калайда, и уже со мной устроил разбор «полетов». Я доложил, как все было, взяв всю вину за случившееся полностью на себя.
Комбриг Калайда, в целом, с пониманием отнесся к произошедшему инциденту и в конце разговора добавил:
– Да, жидковаты оказались арабы. Но ты, командир, постарайся их больше так не пугать, а то отобьешь нам всех покупателей.
Кадры решают все
По окончании отработки курсовой задачи № 2 с обоими сирийскими экипажами С-53 была поставлена в док с целью осмотра донно-забортной арматуры и замены штатных шестилопастных винтов на экспортный четырехлопастный вариант. Док находился в Риге, и из Усть-Двинска до него пришлось следовать вверх по течению, по реке Даугава, несколько десятков километров.
Осуществлять переход по реке мне еще не приходилось, но и этот эпизод был выполнен без замечаний, жизнь всему научит. С помощью карты, изучив предварительно весь маршрут перехода, я управлял лодкой в надводном положении в довольно сложных условиях сильного течения, многочисленных изгибов русла реки и незнакомого речного навигационного оборудования.
Постановка в док прошла также без проблем. Работы по замене винтов, осмотру забортных механизмов, чистке и покраске корпуса лодки были выполнены за рекордные двадцать дней, поджимали сроки готовности к передаче нашего подводного корабля сирийцам.
На всплытии лодки и выходе ее из дока присутствовали командиры и старшие помощники обоих сирийских экипажей. Разрешение на это было получено от командования 107-го дивизиона. Всплытие (заполнение цистерн дока водой и его погружение) лодки затянулось на несколько часов по причине негерметичности одной из цистерн главного балласта кормовой группы.
С-53 в рижском доке. 1985 год
Фото: navy. su
Мой командир БЧ-5 капитан 3 ранга Владимир Гусаров, довольно грамотный и опытный инженер-механик, на этом всплытии допустил непросительную вольность. А именно, ублажая заводских сварщиков лодочным спиртом, при устранении негерметичности цистерны, привел и себя в нетрезвое состояние. Это заметили арабские офицеры, которые вначале подумали, что мой инженер-механик болен. Я старался спрятать командира БЧ-5 подальше от арабов, но Владимир Гусаров упорно появлялся на мостике лодки, причем с каждым разом его «болезненность» становилась все явнее. Естественно арабы это заметили и все поняли. Нахождение на мостике лодки в течение нескольких часов, в условиях довольно прохладной погоды, утомило не только арабов, но и меня тоже.
Тем временем при очередной попытке погружения дока течь в цистерне возобновлялась. Было понятно, что что-то делается не так, как надо. Наконец, общими усилиями, уже в темное время суток, удалось устранить проблемы с герметичностью цистерны. Лодка вышла из дока и ошвартовалась у одного из заводских пирсов. Арабы убыли в учебный центр на служебном автобусе, а я принялся приводить в чувство своего инженер-механика, так как на следующий день необходимо было возвращаться в Усть-Двинск на постоянное место базирования.
Вскоре «вольность» моего командира БЧ-5 стала известна командованию 107-го дивизиона подводных лодок и 78-й бригады ОВРа, а также особому отделу. Арабские офицеры не стали утаивать этот факт, видимо, намерзлись, бедолаги, на мостике лодки во время доковой операции. Да я и не просил их об этом, в то время еще не настолько близкие и дружественные отношения были между нами.
В итоге капитан 3 ранга Владимир Гусаров был в срочном порядке заменен на очередного, уже четвертого по счету, инженер-механика, которым стал капитан-лейтенант Владимир Бурков. Честно говоря, мне было жаль расставаться с Владимиром Гусаровым, он был очень грамотным специалистом и просто хорошим человеком. Никогда до этого случая Владимир не был замечен в бесконтрольном употреблении «зеленого змия». Вот так, иногда из-за одного, единственного «послабления», которое позволил себе этот русский человек, может быть разрушена вся дальнейшая карьера.
После этого случая началась самая настоящая чистка кадров моего экипажа. По неизвестной до настоящего времени мне причины были заменены: начальник РТС капитан-лейтенант Александр Даниленко, старшина команды акустиков мичман Леонид Кацай, старшина команды снабжения мичман Владимир Димитров.
Вскоре добрались и до меня и моего замполита капитана 3 ранга Бориса Миниха. В один прекрасный день меня вызвал к себе член Военного совета Балтийского флота, который специально прибыл в Усть-Двинск для решения кадровых вопросов по моему экипажу. Как только я вошел в кабинет начальника политотдела 78-й бригады ОВРа, в котором находился член Военного совета, последовал вопрос прямо в лоб:
– Командир, ты употреблял со своим замполитом спиртные напитки?
Экипаж С-53 в Усть-Двинске. Май 1985года года
Фото из архива автора
Я, по правде говоря, слегка опешил от такого вопроса, но, взяв себя в руки, ответил:
– Да, употреблял, когда находился в гостях дома у Бориса Дмитриевича, и он со своей семьей неоднократно бывал у меня дома. Но употребление это было, как положено, в умеренных количествах, не теряя чести и достоинства советского офицера-подводника.
После этого член Военного совета пояснил, что в политуправление Балтийского флота поступила бумага из особого отдела, в которой излагаются якобы факты употребления спиртных напитков мною, совместно с замполитом, во время перехода внутренними водными путями. По всей видимости, к тому времени работники особого отдела Балтийского флота уже переловили всех «шпионов» в округе и решили покопаться в грязном белье командира лодки.
На это обвинение я ответил:
– Во время перехода все офицеры лодки были на виду у экипажа, все находились в прочном корпусе, и я не помню ни одного случая неблаговидного поведения как своего, так и всех моих подчиненных. Не знаю, какие цели преследовал тот человек, который писал этот донос, скорее всего – корыстные, но все это – вранье. Да, несколько раз меня и моего замполита приглашали к себе на обед капитаны буксиров, но что мы там употребляли, знали только мы, так как со свечкой никто рядом не стоял.
– Хорошо, командир, иди, разберемся – закончил аудиенцию член Военного совета.
Через несколько дней разбирательства я был вызван снова в кабинет начальника политотдела бригады, где член Военного совета озвучил следующее:
– Хотели мы тебя, командир, снять, но благодари весь свой экипаж, секретарей партийной и комсомольской организаций, которые горой стали на твою защиту. И так как экипаж не желает другого командира, то оставляем тебя в должности. Но ты должен дать слово, что, находясь в Сирии, ни разу не употребишь спиртные напитки.
Не знаю, когда он успел побеседовать с моим экипажем, я это не отслеживал, забот по подготовке лодки к передаче арабам и без этого хватало. Ответ мой адмиралу-политработнику был таковым:
– Я не могу вам дать такое слово, так как за него придется отвечать, а я не знаю, в какие обстоятельства могу попасть, находясь за границей. Могу обещать только то, что буду вести себя, в любом случае, достойно, не теряя чести и достоинства советского командира подводной лодки.
– Хорошо, командир, иди, но замполита твоего мы все-таки от тебя уберем.
Таков был окончательный вердикт Члена военного совета. На этом инцидент был исчерпан. Бориса Дмитриевича Миниха отправили на Черноморский флот, о чем я очень сожалею, душевный был у меня замполит и как человек замечательный.
«Своих» политработники-начальники в то время не бросали, и Борис Миних вскоре был назначен заместителем командира атомной подводной лодки Тихоокеанского флота, где и закончил благополучно свою службу по истечении установленного срока в звании капитана 2 ранга.
А вот кто был доносчиком в особый отдел, я до настоящего времени не знаю. Да и не было особого желания вести расследование по этому поводу. Уверен, лишь в одном: этому человеку далеко до высокого звания «подводник», какую бы он должность не занимал ни в то время, ни в последующие годы. Ну а если этот человек искренне считал, что делает правильное дело и любит нашу Советскую Родину больше, нежели командир подводной лодки, то и в этом случае он глубоко ошибался.
Тем временем в Усть-Двинск, наконец, прибыла балтийская подводная лодка С-101, закончившая ремонт в Лиепае. Командовал С-101 капитан 2 ранга Валерий Матвеев, с которым мы вместе учились на командирских классах. Заканчивалась подготовка к передаче обеих наших лодок сирийским экипажам, которая была запланирована в Усть-Двинске. После передачи арабы должны были, уже самостоятельно, с нашими инструкторами на борту, осуществить переход в сирийский порт Тартус. Но этим планам не суждено было сбыться. Вскоре выяснилось, что арабы отказались принимать лодки в Усть-Двинске и убыли к себе на родину самолетом. Перегонять лодки в Тартус мы обязаны были сами и уже там передавать их сирийским ВМС.
Весь период обучения сирийских подводников моим экипажем в Усть-Двинске арабы вели себя, мягко говоря, капризно. Все что-то им не нравилось. Самая главная их претензия состояла в том, что наши лодки, которые они собирались покупать, довольно «пожилого» возраста. На тот момент им исполнилось уже по 24 года. Нам также это обстоятельство доставляло немало неприятностей, потому как подготовить такие «старушки» на экспорт было делом очень даже нелегким. По мелочам постоянно что-то выходило из строя уже здесь – в Усть-Двинске, и это было трудно скрыть от арабов, которые дотошно старались вникнуть во все тонкости устройства подводной лодки.