Владимир Павлович Винник
Бессрочная осень
Мы вошли в тускло освещенный летний ресторанчик. Заказали ужин и поначалу выпили по бокалу белого вина. За столом говорили по пустякам: об учебе ее, как дороги здесь фрукты на юге, дороже, чем у нас в Сибири, и болтали о прочей чепухе.
Я за разговором доверчиво смотрел на нее и думал: « А мне чего-то лучшего, чем она, и не надо». По причине одиночества и влюбчивости я быстро привязывался к новым знакомым. За ужином мы почувствовали себя близкими. Когда, наговорившись и допив вино, вышли под слабым хмельком из ресторана, я чувствовал уже ее расположение к себе. Сразу это создало некую интимность между нами, дало мне смелость в дальнейшем обращении с ней, и уже как бы некое право на нее. Хотя темнело поздно, все же у нас почти не оставалось времени до полной темноты побродить по городу, а нам не хотелось расставаться, и я предложил:
– Пойдем ко мне.
Она усмехнулась и, взяв меня под руку, прижала ее к себе. Расслабившись, шла, положив голову на мое плечо…
Вернулись к полуночи, когда во дворе моей хижины стоял полусвет и царила тишина, только иногда стоящие во дворе большие кусты осторожно трепетали листвой от набегавшего слабого ветерка. Войдя ко мне на веранду, не зажигая света, сели в плетеные кресла. В полумраке глядя на нее, я оцепенел в том страшном и дивном, что так внезапно и неожиданно совершилось: «она со мной». Я сидел, даже как бы потерявшись во времени, когда услышал ее негромкий голос:
– У тебя есть здесь душ?
– Да, конечно, – поднялся с места, – вода теплая, нагрелась за день, тут за ширмой. Душ, правда, одно название, но ничего, всегда можно освежиться.
– Зажги свет, или нет, не надо. Где у тебя полотенце?..
Она сняла через голову платье, положив его на спинку кресла, сняла не спеша туфли. Молодость и красота ее волновали мне сердце. Подойдя к ней сзади и подавая полотенце, я не совладал уже с собой, и обнял за обнаженные плечи. Она запрокинула назад голову, и я поцеловал ее в щеки, губы. Когда она вышла из душа, прикрывшись полотенцем, и что-то болтала, приводя волосы в порядок, меня в ней еще больше возбуждала та откровенность, с которой она говорила, расхрабрившись от действия выпитого вина. Во мне сразу же вспыхнуло сладострастное желание воспользоваться ею, как мне показалось, еще совсем неопытной. Подойдя, обнял ее и почувствовал тягу ко всему ее телу. Она с веселым спокойствием подняла руки, положив их мне на плечи, уронив полотенце. Взяв ее на руки, шагнул в угол, где стояла кровать. Когда, откинувшись на подушки, я жадно целовал ее, она сладостно что-то бормотала, вызывая во мне еще большую страсть к ней…
Проснулся, когда на наше ложе уже упали лучи утреннего рассвета. Она лежала на моем плече, слегка отстранившись, глянул на нее. Она, почувствовав мой взгляд, открыла глаза и спешно отвернулась, тяжело вздохнув, я понял, что ее что-то беспокоит. Был ли этот тяжелый вздох признаком любящей женщины или таил в себе что-то, что ее волновало, не знаю, но она побледнела, когда я спросил:
– Что-то не так?
– Что я делаю, – в сердцах проронила она, бросилась в объятья, и чуть слышно дыша, с умирающими глазами шепнула:
– Бери меня всю!..
Провалявшись в постели до полудня, наконец поднялись. Она стала приводить себя в порядок, пройдя в душ. Когда вышла, я предложил чай, но она отказалась, сказав:
– Какой чай в это время.
На мое предложение проводить ее она пошутила:
– На улице ведь день, поди не потеряюсь.
– Тогда до вечера, Леночка! Нет, давай через 2-3 часа, до вечера не выдержу без тебя, – пошутил уже я.
– До вечера, – надев туфли, взяла сумочку.
– На том же месте, в тот же час.
– Хорошо.
Дойдя до калитки, она сама нежно меня обняла и поцеловала в щеку, затем быстрыми шагами пошла, стуча каблучками.
Стоит ли говорить, с каким трепетом и желанием я ждал вечера и встречи с той, которая стала дорога моему сердцу. Днем выбрался в город пополнить нашу корзину фруктами и сладостями. Запах лаванды и прочей экзотической зелени этих мест стоял повсюду от прогретого к полудню воздуха…
Она была на этот раз в белых шортах, белой футболке и легких туфельках с сумочкой на плече и пакетом в руке. Мы уже как близкие, не стали обмениваться любезностями при встрече, я только, приняв от нее пакет с какими-то вещами, спросил:
– Мы сегодня где ужинаем?
– Дома, – спокойно ответила она.
– Дома! Ну что ж, прекрасно. Здесь по пути есть гриль. Как мы относимся к «Цыплёнку табака»?
– Положительно.
– Ну и ладненько.
Вечер у нас получился намного романтичнее, нежели в прошлый раз, с застольем и при свечах.
Ночь была так тепла и великолепна, что нам казалось, нет ничего милее этой нашей хижины, где мы, налюбившись, лежали с каким-то умилением.
На следующее утро проснулись рано и до чая успели пойти искупаться, как это делал один я прежде. К этому времени, в ранний час, туман у набережной уже расходится и уходит куда-то выше к вершинам гор. Во второй половине дня, приводя себя в порядок, она не была уже так смущена, в разговоре весела и рассудительна. Я взялся проводить ее, когда она сказала, что нужно ей прийти сегодня пораньше к своим. Подойдя к пятиэтажке, где они квартировали, поинтересовался, нужно ли договариваться о дальнейшей встрече.
– Что здесь договариваться, – ответила она, – встаем мы поздно, а ближе к полудню всегда у моря на прежнем месте.
– Все понятно, – я поцеловал ее в щеку, и она вошла в подъезд.
В этот вечер был один, и как-то все без нее вдруг стало безразличным и серым вокруг, эта наша убогая обитель, подарившая нам несколько часов счастья. Прилег уже поздно с надеждой, что завтра снова увижу ее. Так в мечтах и грезах, забывшись, уснул.
_______________
Утро следующего дня было как всегда теплым, но солнце с его живительными лучами стали чаще закрывать целые полчища туч, и я был обеспокоен, пойдут ли они в такую погоду на пляж. Но скоро с появлением ветерка тучки скрылись за гребнями гор, и мои опасения были напрасны. Близился полдень, и было уже даже жарко, воздух во дворе стоял неподвижный со слабым запахом хвои. Я, собравшись по-пляжному, пошел к морю.
Мой юный приятель Коля стоял уже на волнорезе «маяком», дав мне сразу возможность сориентироваться в этом многолюдном лежбище голых тел. Подойдя к нему, поздоровались как приятели. Я стал высматривать, где же мой предмет обожания, а он все как-то загадочно смотрел на меня, а потом спросил:
– Ты что, влюбился в Ленку? Она сегодня не пришла, ей нездоровится.
Я подумал: – «Мал ты еще рассуждать о любви».
– Она ведь замужем, – воспользовался он моим молчанием.
– Да ну!
– Правда-правда. Четверо девчонок из их группы, что поженились, не поехали, а ее дома отпустили, потому что со Светой, они с детства подруги. Не веришь, можешь у мамы спросить. Света этого, конечно, не скажет тебе.
Тут же внизу у заветного теперь уже волнореза я увидел ее подругу одну. Ошарашенный такой новостью, не знаю зачем, подошел к ней.
– Приятного отдыха, – поприветствовал ее.
Она кивнула молча головой и, сурово посмотрев на меня, сказала:
– Приятного мало.
– А что так! Что-нибудь случилось?
– А то вы не знаете. Заморочили девчонке голову, она места себе не находит. Вчера вечером чуть до истерики дело не дошло. Поигрались, молодой человек, и довольно, – настаивала на своем.
– Я вижу, вы посвящены в наши отношения.
– А то трудно догадаться, когда она не живёт по ночам дома.
– Нет, но я к ней со всей серьезностью.
– Да в том то и дело, что мы всегда такие серьезные, когда не надо!
– Она что, замужем? – после недолгого молчания спросил я.
– Это она пусть сама вам скажет, и, пожалуйста, не зовите ее больше к себе, я прошу вас, наберитесь мужества!
– Да, но я ведь не просто так, ради развлечения, как вы выразились, «поигрались и довольно». Простите, вы не допускаете разве, что у меня могут быть к ней какие-то чувства.
– Вот именно, какие-то! Начувствовались уже, довольно! – не унималась она. – А то для нее этот отдых превратился в сущий кошмар, извелась уже вся. Ладно она, но вы-то мужчина, простите, должны быть сильнее своих чувств. Осталось два дня, пусть хоть успокоится.
– Извините! – сказал я и поспешил покинуть набережную.
__________
Еще вчера я даже не подозревал ничего такого, блаженно и страшно замирало сердце при одной только мысли, что мы уже не будем вместе. Я помнил ее еще всю, помнил запах ее и молодое красивое тело. Чувствовал в себе еще испытание наслаждений ее женской прелестью и вдруг тут такое. Я не находил себе места и думал, как прожить эти полтора оставшихся суток до отъезда. Неужели все, что было между нами, только забавное знакомство, о котором, судя по реакции ее подруги, посвященной в наши отношения, уже нельзя даже думать. Эти полдня прошли в кошмарных муках, не помню, когда уснул, но проснулся поздно, когда уже был день. Нужно было отвлечься, чем-то заняться, отвлечь себя от мрачных мыслей. Удивительно, но встал я со свежей головой, и ясно представлял, что до этого со мной произошло.
Приняв водные процедуры и приведя себя в порядок, вышел побродить по городу и выпить в какой-нибудь забегаловке чашку – другую горячего черного кофе.
Прогуливаясь, бесцельно бродя по улицам, не знаю зачем подошел к тому летнему ресторанчику, где были вдвоем. Днем там было немноголюдно, вошел и сел за столик в углу окна. Заказал мясное и сто пятьдесят граммов водки. Затем опять бродил по городу, было как-то тихо, немноголюдно на улицах и казалось, что этот совершенно чужой для меня городишко, был проникнут сочувствием ко мне…
Вернулся к месту, где квартировал, уже ближе к сумеркам, когда уже красноватым диском висело вечернее солнце. Прийдя прилег на кровать, чтобы передохнуть, а затем собраться назавтра в дорогу, но неожиданно для себя заснул, а когда проснулся, было раннее утро. Не спеша умылся, долго пил чай, потом собрал свои вещи и сразу же поехал в аэропорт, хотя до отлета было еще много времени. Скоро стали съезжаться все наши, весь этот девичник и мои мужики-коллеги, которым после регистрации я составил компанию, и шутя они делились впечатлениями от пребывания на море. Наконец объявили посадку. Мы вошли последние, когда наши девушки уже расселись по местам. Когда взлетели, я попросил девушку, сидящую рядом с Леной, пересесть на мое место, и по тому, как она молча поднялась, не задавая лишних вопросов прошла на мое место, мне стало ясно, что о наших отношениях она тоже в курсе. Когда я тихо присел, Лена даже не взглянула на меня.
«Снова она рядом». Я взял ее ладонь в свою, она не отстранила ее. За все время полета мы не проронили ни одного слова, только слегка задремав, она опустила свою голову на мое плечо. Я нежно поцеловал ее в лоб, чувствовала ли это она?
Приземлившись, выходили из салона последними, так как сидели в первых рядах. Я, поднявшись, пропустил ее вперед, затем она жалобно взглянула на меня, наконец, и виновато тихо проронила:
– Вовочка, ты не подходи ко мне, пожалуйста, меня могут встречать.
– Кто? – вырвалось у меня.
– Муж. Если захочешь увидеться, то в институте, группа 53т.
Она пошла, а я остолбенел на месте. Затем меня кто-то взял под руку. Я оглянулся, это была Светлана Николаевна:
– Послушай, я не думала, что это у вас с ней так серьезно. Думала, пусть потешатся и разойдутся. Да, история! Ну возьми ты себя в руки, – говорила все время мне «ты», хотя мы едва были знакомы, – пойдем, уже все сошли, – и в сопровождении, вышел из самолета.
Компаньон
Я жил тогда уже в деревне, когда, уладив все дела в городе, оставив в положенном месте машину, в центре, направился в летнее кафе-веранду перекусить немного перед дальней дорогой к дому. Не успел отойти и десяти шагов, как меня окликнул, как мне показалось, знакомый голос мужчины, я оглянулся на окрик.
«Николай!» – мелькнуло у меня в голове. Оставив тоже свою машину, он подходил ко мне сбоку, на ходу приглаживая свой поседевший и поредевший плешивый чуб. С тех пор как мы виделись последний раз, вернее, расстались, и надо сказать, совсем не дружелюбно, прошло более пятнадцати лет. Когда-то мы были служащими одного предприятия и в девяностых годах, оставив службу, организовали фирму, став соучредителями на равных правах.
Деятельность фирмы была связана с работой на химическом производстве, сулила неплохие в будущем доходы. Николай возглавил ее, а мне была отведена роль технического руководителя, поскольку я по образованию инженер, а он гуманитарий. Так условились изначально. Поначалу шло все хорошо, и, обустроившись, союзно проработали несколько лет, с каждым годом все крепчая. Но потом я стал замечать за ним, что он несколько изменился, старался решать в обход меня какие-то ключевые вопросы, в которых мое участие обязательно как соучредителя. И мне вдруг «стукнуло» в голову в части траты наших общих производственных денег заподозрить его в махинациях. Подозрения дали сразу же о себе знать, я оказался прав. Преданность друг к другу, которой мы дорожили все эти годы, куда-то сразу исчезла, а появилась ненависть у меня к нему за его невежество, предательство и нечистоплотность в наших отношениях.
Помню, как тогда, изоблачив его, у меня во рту все пересохло, и это мое непонятное состояние не прошло до того момента, (он был на тот час в отъезде), пока я не высказал ему всю подноготную которую он чинил в обход меня. Одним словом, мы расстались навсегда, разделившись…
Как-то неловко я первый сунул ему руку, видя его замешательство, он же, напротив, изъявил свой восторг встречи, крепко сжав мою протянутую руку. Хотя он за эти годы внешне изменился, но блеск его бесстыжих голубых глаз был тот же.
– Время у меня в обрез, – сказал я, – тормознул перекусить перед большой дорогой. Можешь составить мне компанию, – не глядя ему в глаза, любезно предложил ему.
– Да, конечно, можно поговорить, – отозвался он на мое предложение.
«И зачем я его пригласил» – думал я, когда мы остановились на площади, чтобы пропустить уходящий автобус. По тротуару зашли в летнее кафе. Присев в уголке, заказали по мясному блюду и чашке кофе. Он тут же стал припоминать разные случаи того времени, когда нас объединяла совместная работа. Не знаю, искренне ли, но сожалел о том, что не сумели сохранить товарищеские отношения, намекая на то, что мои обвинения послужили раздору. Пока, сидя за едой, не спеша жевали, он изливался и кипел воспоминаниями, а я с каким-то странным чувством зачем-то поддакивал ему. Иногда покачивал головой и бормотал что-то ему в ответ. Когда работали, имели в то время и собственное местечко для отдыха, сауну со всеми атрибутами активного отдыха, где ни одно застолье не обходилось без девиц.
Он впился в меня своими голубыми глазами, как будто спрашивая: «Ты счастлив», ибо, по-видимому, никакое состояние не смогло принести ему счастья. Мне, признаюсь, никогда не приходило в голову, что такой человек, как он, может быть несчастным.
– Ты помнишь, у меня была тогда девушка Анюта, не из тех, что…
– Да конечно, помню, – перебил я его, – продавщица парфюмерии из бутика в торговом центре. Приметная была девушка, тебе всегда везло больше на них, красивых и длинноногих.
– Вообще-то я не люблю распространяться на амурные свои похождения, – продолжил он, – но то было время, когда я не на шутку увлекся ею, и что характерно, она мною тоже, несмотря на разницу в двадцать лет между нами.
– Да я знаю, при мне же все происходило.
– Но я же человек семейный, хотя и был привержен любовным страстям. Была в Анюте какая-то особая черта и порядочность, и какая-то особая гибкость в поведении.
Он бросил на меня удивленный взгляд, словно задав себе вопрос: «Слушает ли он меня». Я кивнул головой, и он продолжил:
– Как-то вечером зашел в торговый центр. Бог ты мой, как я тогда волновался, увидев ее в первый раз. Сколько их перебывало в нашей сауне, – продолжал он задумчиво, – проще всего совратить девушку. Едешь на «джипе», увидел «всю из себя», тормознул, и уже полдела сделано. Собственно, в такой обстановке и слов никаких особых не требуется. Все бесстыдное, похабное сглаживается само-собой. На близком расстоянии все становится проще. Но в тот раз с Анютой, – помолчав секунду, снова заговорил он, – я вынужден был обходиться более чем деликатно: простите да извините, а когда следующий раз встретимся и т.д. Одним словом, ни о каком-то интимном сближении в первую встречу и речи не могло быть. Мне интереснее было добиться ее согласия через ее чувства. Ну я и начал обхаживать, – отхлебнув остывший уже кофе, все продолжал он.
– О чем же ты говорил? – неожиданно для себя зачем-то задал ему вопрос.
– О себе разумеется. Я хотел ее заинтересовать собой и, по-моему, мне это удалось.
Боже, до чего я был взволнован, слушая его, и старался сам не смотреть ему в глаза, а уставился куда-то в пол. Сентябрь месяц на исходе, и гулял по веранде слабый ветерок, принесший откуда-то кленовый лист, катавшийся по полу. Мне вдруг вспомнилось, что и тогда тоже стояла осень, в тот день, когда он впервые заявился с ней в нашу обитель.
– Ну а дальше, – зачем-то спросил я, не поднимая глаз.
– Дальше, счастье было уже… позади. Конец в таких случаях всегда один, это до первого сближения летаешь в облаках, а потом… Я стал от нее уставать. Она все чаще стала расспрашивать об моих отношениях с женой, намекая на развод. Я, конечно, все спокойно выслушивал, а сам думал: «Так чего доброго попросит денег на свой собственный бутик или небольшой магазинчик». Но как-то проронила раз, что мечтает стать учительницей, и у меня немного отлегла от души тревога. Так что тянулся наш роман не особенно долго. Ты уже уходишь? – спросил он, когда я, допив кофе, взглянул на часы.
– Да, тороплюсь, я ведь тебе говорил перед встречей, что уезжаю из города. Приятно было повидаться, – слукавил я.
Перед тем как мне встать, он сам себя же спросил, что стало с ней, где она теперь.
– Где-где, – вырвалось у меня, – в деревне работает директором школы.
– Ты что ее видел? – удивился он.
–Видимся каждый день.
–Как?
–Как! Очень просто.
«Ему надо было сказать, наверное, сразу о ней, как только он затеял этот разговор, может, тогда эта встреча была бы не так унизительна для меня,» – подумал я.
– Она замужем? – поинтересовался он.
– Да!
– И кто же муж?
– Я.
Его обе щеки нервно дернулись и опали. Блестевшие всегда так неотразимо глаза потускнели. Я, взглянув на него мельком, подумал: – «Неужели эта скотина склонна к переживаниям?»
–Да, вот такая история, – сказал я, – встретились с ней случайно, сперва у меня и в мыслях не было, но потом мы поженились, несмотря на разницу в двадцать пять лет. Я ведь после развода больше десяти лет был один, «сауна» спасала. У нас уже дочь через два года школу заканчивает. Она очень похожа на Анюту и не только внешне. Я с ними очень счастлив.
Я посмотрел на него, и мне показалось в этот момент, что он стал не похож сам на себя, такой был у него удручающий вид. Я еще подумал про себя, последний раз взглянув на него: «И этот серенький мужичишка когда-то унижал то, что так мне дорого».
–Будь здоров! – не подав и руки ему на прощанье, я встал и вышел.
Настоятельница монастыря
Майский вечерний день. Холодно горят уличные фонари в центре ночного Омска – везде веет прохладой. Разгоряченная и возбужденная танцами молодежь расходилась с набережной площадки с лирическим названием «Волна», – завсегдашное место препровождения в выходные дни в начале 70-х годов. Они оживленно спешили в одиночку, парами или группами по тротуарам центральных улиц, кто в ближайшие свои переулки, а кто на остановку последнего уходящего транспорта. Выделившись из общей толпы, возвращались домой и мы с товарищем. Пройдя не спеша мост, а затем центральные площади, свернули на полузатемнённую ул. Оржоникидзе, по которой в то время бегал еще трамвай. Ехать к моему жилью было всего три остановки, но, пропустив уже два вагона, решили пройтись пешком и незаметно нагнали двух идущих впереди девушек….
– Девушки, не хотите ли разделить с нами компанию, – вызвался мой приятель.
– Да не цепляйся ты, к школьницам, – одёрнул я его.
На мое высказывание по поводу их малолетства одна из них оглянулась назад и, бросив равнодушно взгляд на нас сверху донизу, отвернулась проронив:
– В другой раз, мальчики.
– Другого раза может и не быть, девочки, – отозвался опять мой товарищ. – Тем более, нам, наверное, по пути. Вы ведь недалеко здесь живете?
– С чего вы взяли? – отозвалась она же.
– Два вагона уже прошло, а вы не стали садиться, значит, живете где-то рядом, раз решили прогуляться.
– Ну допустим, что из того? – наконец заговорила вторая.
– Да, ничего… Ой! Мой трамвай, – обратился ко мне товарищ, – я, наверное, все же поеду…
Подходящий трамвай загремел рельсами, и в сумерках было видно, как над ним от контактного провода сыпались с шипением и угасали зеленые звезды. Из вагона вышла небольшая группа молодежи, похоже студенты, поскольку двинулись шумно гурьбой в сторону рядом расположенного института. Приятель мой вошел в полупустой ночной вагон, и через минуту его огни уже замаячили где-то там, впереди. Пока мы с ним обменивались прощальными любезностями, договариваясь о следующей встрече, я потерял из виду девушек – попутчиц. Направился дальше к дому на ул. Кемеровскую… Впереди меня шла одна из них, та, которая по большой части молчала, – как и я. Она свернула в проулок. Я было уже пошел прямо дальше, но из праздного любопытства повернул за ней, стараясь быстрым шагом догнать ее…
– Вы тоже остались одни, проводив подругу? – спросил я, когда поравнялись. – Простите, раз уж мы с вами немного знакомы, хотя, может, и таким бестактным образом, то с моей стороны было бы большим свинством не проводить вас к дому, в столь поздний час… Да, вы не беспокойтесь, мой поступок в отношении вас совершенно бескорыстен… хотя, если вам неприятно, я могу уйти.
– Как вам угодно, – не глядя на меня наконец отозвалась она на мои притязания…
– Не понимаю, какая нелегкая занесла нас на эту площадку, когда бродили по вечернему городу. Это все мой приятель, – оправдывался я перед таинственной незнакомкой, – простояли там как идиоты до полуночи…
Звали ее Полиной Говоровой и родом вроде откуда-то с юга, а в общем, я особо не допытывался. Она жила в общежитии финансового техникума, который уже заканчивала. Общежитие находилось недалеко от церкви на ул. Тарской. И теперь уже каждый вечер я приходил туда в установленное время, и мы с ней ехали на трамвае до центра, а затем уже оттуда шагали, взявшись за руки, по вечернему городу. Я не знал, чем это все должно было кончиться, да собственно старался и не думать. Но несколько майских вечерних дней препровождения с ней давали мне понять, что думать о какой-то скорой близости с ней было бесполезно – не тот случай. Она хоть и не была строга и неприступна в наших отношениях, но все же держала меня в каком-то мучительном ожидании, и я надеялся, авось все переменится. Но как бы то ни было, я все равно был рад, даже чувствовал некую обязанность уже проводить с ней вечера…
Когда приходил к ней, то всегда она пробегала по коридору молча, не глядя, мимо меня, и когда мы уже были на улице, она вместо «здравствуй», кокетливо повернув слегка голову, подставляла щеку для поцелуя. На этом изо дня в день наша с ней близость заканчивалась. Затем она всегда протягивала теплую руку, и, взявшись за руки, мы бродили так по вечерним улицам. Мы были молоды и настолько хороши собой, что некоторые прохожие провожали нас взглядом. Характера я был спокойного, рассудительного, мог выслушать собеседника, дав ей высказаться, если даже в чем-то с ней не согласен или не настроен был на предложенный ею разговор. А она была живая, даже чересчур разговорчива и, по-видимому, думала, что всегда права в своей высказанной правоте, поскольку я ее никогда не перебивал. Одним словом, насколько я был молчалив, ровно настолько же она была склонна к болтливости. Ее красота была в великолепных до пояса густых тёмно-русых волосах, голубых, как небо, глазах, великолепную фигуру подчеркивала легкая, голубая под цвет глаз кофточка и такого же цвета штаны, взятые снизу на пуговицы чуть выше щиколотки…
Ее любимой темой были рассказы про различные храмы и монастыри, а еще про цветы.
– Откуда ты все знаешь? – клирос, диакон, риза и слова то какие, – удивлялся я.
– Я иногда захожу в церкви, – улыбнувшись, искоса посмотрела на меня, как я отреагирую, – когда там проходят службы, ну и, конечно, если позволяет время.
– Разве в наше время проводят службы, в церквях? – еще больше удивился я.
– Да! Здесь, правда, на Тарской только по церковным праздникам, в пасху, к примеру, а на ул. Труда каждую неделю верующие посещают церковь.
– Это где?
– За ж/д вокзалом, где конечная остановка трамвая.
– Не знал, что ты не на шутку увлекаешься религией, а еще, наверное, комсомолка? – уже серьезно спросил я, подумав: «Монашки» еще не хватало в моей «коллекции».
– Комсорг курса, – усмехнулась она. – Я не увлекаюсь религией, – она, помолчав немного, пожала плечами, – просто это так все театрально… все эти службы!
Когда же я насмешливо подшутил над ней: – «Вот что значит жить рядом с божьим храмом, как это заразительно действует на человека!» – она обидчиво высвободила свою руку из моей, удивленно посмотрела на меня и, отведя свой взгляд в сторону, сказала:
– Ты ужасно не выдержан и лишен элементарного чувства такта.
– Это я-то, по большей части молчаливый.
– Дай мне договорить.
На что я не без иронии на ее упрек ответил: – Я уже благодаря твоим рассказам настолько осведомлен и погружен в эту тему, что идя к тебе, проходя мимо церкви, рука сама тянется перекреститься.
На мое высказывание она ни чуточку не чувствовала обиды, а даже довольна была собой, как мне показалось, и продолжила говорить как ни в чем не бывало…
– Да-а, если такой интерес к делам духовным, то тут уже не до любви, – я все своими высказываниями подвигал ее на более близкие отношения, на что она ответила уклончиво:
– Что касается любви, то ты у меня первый и последний. …Но довольно об этом…
– Начало любви во внимании глаз, – не унимался я, продолжая ее заводить, – в поцелуе в уста, – шутливо начал преподносить уроки любви, – а конец… «конца», по-видимому, у нас с тобой не будет никогда!? Мое дерзкое бесстыдное высказывание, по-видимому, задело ее за живое, и она тут же выказала свое самолюбие, не разнимая наших рук, резко повернулась навстречу, и мы стали лицом к лицу. Осторожно, как неопытная девица, она, не разжимая своих губ, коснулись моих…
– Доволен? – ничуть не смущаясь своего поступка и неопытности, сказала она.
– Ну, это уже что-то.
Минут пять мы шли молча. Вечер был тихий, от солнечного заката багровел горизонт, воздух хотя и прогретый за день, но все же мягкий, весенний и на душе как-то нежно, а мне немного почему-то все равно грустновато.
– В прошлом году, – первая прервала она молчание, – здесь, в городе, в это же время убили священника, присланного, кажется, из Смоленска, молодой, лет тридцати, и хоронили его из храма. Я была тоже…
Хотел было спросить, как она попала туда, но промолчал.
– Представь себе, – продолжила она, – храм с его расписными сводами и стенами сумерки, внутри зажжены свечи, а напротив алтаря стоит на колоде гроб, покрытый золотой парчой, и поверх парчи – черная вязь. Красота и одновременно ужас, покойник все же под этой красотой лежит. У гроба стоят диаконы со свечками в руках, а один у изголовья с кадилом.
– Какие страсти мы рассказываем, – отозвался я, когда она на минуту замолчала.
– А на двух клиросах по обе стороны предела иконостаса стоят два хора женщин и поют перекликаясь, – продолжила она, – все поют в унисон, один предел стихнет – второй запоет, стихнет этот, подхватит первый. Есть что-то в этом… какая-то старая дивная Русь. Она только и осталась в монастырях – в церковных песнопениях. А на праздники до чего дивно поют. Я прошлый год ходила туда прослушиваться, – как мне показалось не без гордости сказала она. – Поют, а народ-прихожане тихо входят и выходят. И так весь день, пока идет служба… Ой, уйду когда-нибудь и я в монастырь!
От ее рассказов отвлеченных и далеких от желания двух молодых людей признаюсь иногда задавал сам себе вопрос: Зачем я вообще с ней встречаюсь? «Мой интерес невыполним в моих желаниях, ибо для этого нужно какое-то обоюдное влечение и, как минимум, проявление симпатий друг к другу…
Так прошел май месяц, и в начале июня, в одно из очередных вечерних свиданий, среди недели, уже при расставании она попросила на следующий день не приходить, а прийти дня через три в субботу, часам к трем, а не вечером, как обычно, поскольку эти дни до субботы будет занята сдачей гос. экзаменов.
Я пришел в назначенное время, через минуту-другую в фойе появилась она и тут же, подойдя ко мне сама, чего раньше не делала, поцеловала меня в щеку…
На ней было малиновое велюровое платье, облегающее талию, с глубоким декольте и без рукавов. Высокая, в такого же цвета туфлях на шпильках и с золотыми застежками. И вся была в этом наряде и макияже, который я никогда не видел на ней, кроме бледно подкрашенных губ, настолько хороша, что первый раз за все наше знакомство я подумал о серьезной любви к ней.
– Можно поздравить с успешным окончанием? Или…
– Спасибо! – не дала мне договорить.
– Я приглашаю пообедать в ресторане, в центре, – и чтобы она не отказалась, поспешил добавить, – днем там тихо, – зная по ее же словам, что она не любит, когда многолюдно, особенно по вечерам, когда «бринчат» самодеятельные музыканты, которых администрация заведения нанимает в оркестр. Она мило посмотрела на меня и ее молчаливый взгляд означал: «Затем собралась и позвала тебя среди дня».
– Пообедаем, только здесь недалеко, – взяв меня за руку, сказала она, когда вышли на улицу, – на углу рядом есть кафе «Лотос», чтобы не ехать потом обратно, а спокойно прогуляемся домой.
– Как скажешь, сегодня твой день, дорогая!..
И опять за столом мы говорили о чем-нибудь постороннем, только не о нашем совместном будущем, правда, на этот раз, к моему удивлению, обошлось без упоминаний монастырской жизни…
Вышли мы их кафе в восьмом часу, когда уже к вечеру стали набегать завсегдатаи посетители, в основном молодежь, и засуетился в углу оркестр, готовясь играть.
Выйдя, свернули в тихий переулок.
– Погода-то какая, прелесть!.. ты ведь рядом живешь, так что не будем спешить, весь вечер у нас еще впереди, – и посмотрев неравнодушно в мои глаза, усмехнулась, отводя взгляд.
Это высказывание, меня обнадеживало.
– Да! не только вечер, а и вообще… может, сегодня мы наконец узнаем, что такое настоящая любовь? – как можно серьезнее отозвался я.
