Владимир Павлович Винник
Бессрочная осень
Она одернула меня за руку и положила голову на мое плечо. Затем, оставив меня, шагнула быстро вперед и, крутанувшись в вальсе, остановилась, глядя мне в глаза:
– Правда, ты меня любишь? – сказала она с тихим недоумением и с особой угодливостью запрокинула голову, когда я подошел к ней.
– Да! – и мы сплелись в длительном поцелуе…
Вскоре после нашего сближения она, положив мне голову на грудь, сказала:
– Через три дня, во вторник, я уезжаю домой. Ты ведь придёшь меня проводить? Приходи как всегда, вечером, поезд отходит поздно ночью.
– Да, приду! Постой, а как же я? – спохватился, не взяв сразу в толк еще ею сказанного.
– Там видно будет, дорогой! Я тебе обо всем напишу, сразу же, хорошо!
После ее слов наша близость казалась мне недоразумением. «Но почему я так встревожен, то, чего добивался, исполнилось. Зачем и почему надо так мучить себя?» – задавал сам себе вопросы…
В окне забрезжил утренний рассвет, когда я проснулся, открыв глаза. Она в упор смотрела на меня. Затем принялась целовать мою грудь, руки, и возбужденный от ее поцелуев, я заставил ее очередной раз испытать то крайнее в любви бесстыдство, которое испытывает женщина, угождая и отдавая всю себя мужчине…
– А, бог с ней, с этой любовью – успокаивал сам себя. И весь следующий выходной день мы провели вместе, валяясь в постели, не выходя из квартиры.
С меня было достаточно и того, что я с ней рядом, она в моих объятьях, слышу на своей груди ее легкое дыхание и целую всю…
Стало темнеть, когда мы вышли со двора моего дома. Провожая ее, мы в основном молчали, каждый думая о своем, и остановились на углу общежития, не подходя к крыльцу. Она сама обнимала и целовала меня в лицо, не давая мне своих губ, и, когда прижималась своими щеками и губами к моему лицу, я чувствовал, как моргают ее мокрые ресницы. Наконец, она успокоилась и уступила мне свои губы, и мы сплелись в жарком поцелуе.
– Пока! – спокойно бросила она и, не оборачиваясь, пошла, скрывшись за входной дверью.
Я повернулся и тихо пошел домой…
Во вторник пришел с работы домой пораньше и был полон надежды и испытывал ощущение счастья, что снова увижу ее и кто знает, как все сложится дальше.
В подъезде в своем почтовом ящике обнаружил письмо. Конверт был без почтового штемпеля, значит, опустил его в ящик собственноручно обладатель письма. На конверте без адреса было написано одно слово – мое имя. Войдя в квартиру, вскрыл конверт, где красивым убористым почерком было написано несколько слов:
Дорогой!
Я уезжаю сегодня поздно ночью. Прости меня, что не смогла тебе сказать правду о своем отъезде. Боялась, что не выдержу нашей прощальной разлуки.
Будь счастлив.
Целую и люблю.
Полина.
Внизу вчерашнее число, значит, приходила опускать конверт в понедельник перед самым отъездом.
Работа и вечерняя учеба в вузе – практически не было времени расслабляться и горевать. Через месяц я уже не вспоминал о ней…
С тех пор прошло почти сорок лет. Но лет десять тому назад, в начале двухтысячных годов, будучи в гостях у близкой знакомой семейной пары, был представлен хозяйкой дома ее подруге, нежданно пришедшей к ним по каким-то делам. Позже из разговора за чаем узнал, что эта женщина и хозяйка дома учились вместе и что она преподает в финансовом колледже…
После пребывания в гостях я вызвался довести эту женщину домой, лукаво сказав, что нам все равно по пути. Уже в дороге уточнил, тот ли это колледж – бывший техникум и как долго она там работает. Она ответила, что работает сразу же после института, с начала 70 –х годов…
– У меня есть к вам просьба, если это возможно, Людмила Степановна! – обратился я к ней.
– Да. Я вас слушаю!
– Нельзя ли узнать про одну выпускницу 1974 года.
– Да нет проблем. А кто такая?
– Некая Полина Говорова!
– Полина Говорова, как же была такая, – почти сразу же без затруднений ответила она, – неординарная была девочка, почему и запомнилась. Очень способная и закончила учебу с отличием, – немного помолчав, думая о своем, продолжила. – Она еще ходила пела в женском хоре во время служб в церкви… Знаете, это раньше не особо приветствовалось… Комсомолка все-таки.
Мы немного помолчали.
– Да, кстати! – спохватилась она – я ее видела года два тому назад.
– Как видели? – перебил я ее.
– Она служит настоятельницей в женском монастыре, куда я со своими ученицами ездила на экскурсию, там устраивают посещения по выходным.
– Как «настоятельница» – еще больше удивился я – разве после учебы не уехала домой, она ведь где-то с юга?
– Нет! Она здешняя не помню, с какого района, толи с Называевского, то ли с Тюкалинского, одним словом нашенская.
Она как не странно узнала меня первой – улыбнулась – мы с ней так мило побеседовали, как старые близкие «подруги». После учебы она работала в банке. Закончила еще институт – заочно по нашему профилю, даже возглавляла какое-то отделение банка. А вначале 90-х годов, когда все рухнуло, бросила работу и подалась на богослужение. Так одна и прожила – опять немного помолчав, продолжила она – я уж не знаю, что за причина. Такая видная из себя, казалось бы, не должна была остаться без внимания, а семьи так и не было. Может несчастная любовь, кто его знает, что ее подвигло на такое решение. Но умница была и активная общественница. Вела в техникуме у девочек секцию цветоводства, у нее мама агроном по цветам.
Квартира у нее в городе, но живет там, как и послушницы при монастыре – слушал я ее уже думая о своем…
Миг очарования
В ту весну было уже по-летнему тепло. Но с началом лета, как только в селах хозяйства управились с полевыми работами, наступила отвратительная погода. Поначалу разбушевались сильные ветра, дуя со степи, расшатывая деревья, ломая их ветви, а затем несколько дней моросили дожди, вконец превратив грунтовые дороги в сплошное месиво-грязь! Люди уже стали проявлять беспокойство с такой погодой за будущий урожай. Моим планам ненастная погода тоже могла помешать, поскольку уже не далее чем через неделю предстояла поездка в те места, где была размякшая грунтовая дорога. Но, к счастью, дней за пять до поездки наступила тихая безоблачность, и от простоявшего за это время солнечного тепла уже ничто не напоминало о тех мрачных событиях…
Я в числе других был приглашен на юбилей к одному из наших друзей еще по детству. Условившись о поездке, мы собрались заранее, чтобы не опоздать к назначенному времени, потому как в конце пути требовалось еще переправиться через реку на пароме, а мы не знали в точности его расписание. За разговорами время как-то пролетело незаметно, и вот уже подъехали к переправе. На берегу стояло несколько машин и толпились вышедшие из них люди. Все вокруг громко говорили, смеялись. От излишней суеты мне как-то было неловко, и я, предупредив своих, отошел в сторону. С реки тянуло слабым ветерком. У берега царил какой-то беспорядок, по сторонам повсюду разбросаны выкорчеванные большие кусты прибрежного ивняка, и от этого весь берег был голый и глинистый, а сам подъезд к переправе – пристани неаккуратно усыпан крупным щебнем…
Скоро от противоположного берега стал отходить паром и, круто описав широкую дугу, уже через несколько минут стал выравниваться у нашей пристани, шумя вокруг буксира бурлящей водой. Команда закрепила швартовые и стала мостить сходни.
С парома сходили люди, следом съехали машины. Вернувшись к своим, узнал, что обратно паром пойдет через полтора часа и только за полчаса до отправления начнется погрузка. Глядя вдаль, в двух-трех верстах от переправы усмотрел черты знакомого поселка – райцентра, где по долгу службы приходилось бывать в молодые годы. «Как долго не был в этих местах», – подумал я. – Не велик был труд проехать каких-то сто верст, чтобы согреть свою душу воспоминаниями о тех годах молодости. Но все как-то не ехалось, а только иногда с грустью вспоминалось и, наконец, оказался теперь здесь при совсем других обстоятельствах. И находясь так близко, хотелось заглянуть туда хотя бы на минутку, Изнутри разбирало любопытство, и терзали душу томные мысли. Обратившись к своим попутчикам о своем намерении посетить со мной поселок, чтобы скоротать время ожидания до погрузки, они любезно отказались, сказав – поезжай!..
Уже у въезда в поселок понял, что все изменилось до неузнаваемости: еле усматривались прежние черты улиц, переулков, – так все обновилось и вновь застроилось. Проехав к центру, решил пройтись немного…
Да, где-то здесь хаживал в молодости в теплые летние вечера. А вот и аллейка, ведущая к обелиску. Как давно же я здесь не был, все мучился воспоминаниями. Как многое здесь изменилось, но аллейка в парке сохранилась прежняя, разве что постарели деревья, местами выдавая свой возраст сухими макушками. Я присел на рядом стоящую скамью и, глядя вдоль аллеи… В глазах у меня зарябило, и точно какая-то искорка свернула в голове, напомнив мне события тридцатилетней давности…
_________________
Находясь тогда здесь в командировке, вышел вечерком из гостиницы прогуляться. Горизонт был уже окрашен багровым закатом, но было еще тепло и светло. Шел по этому парку, а точнее, по хорошо ухоженной широкой аллее, идущей к монументу славы в честь «Защитников отечества». Шел не спеша, без всякой цели, но глубоко задумавшись. Мысли мои все летали около чего-то недосягаемого и в то же время близкого по моему восприятию. У меня было какое-то угнетенное состояние ожидания, какое бывает у людей, ждущих чего-то более тайного и сокровенного, чем наша каждодневная обыденность. От терзавших изнутри мою душу мыслей ни как не мог вернуться в существующую вокруг меня реальность и отвлекся лишь тогда, когда увидел идущую навстречу девушку. Я не сводил с нее глаз, сколько в ней было нежности, девичьей чистоты и изящества. «Это она, это и есть, наверное, та, что мучает меня, – нашло мне тогда в голову, – ни на кого не похожая, единственная моя». Она еще на почтительном расстоянии своими голубыми глазами и тонкой улыбкой на устах уловила мой восхищенный взгляд…
Мы! Молодые, здоровые, красивые, молча, прошли мимо друг друга. Зачем? Однако через несколько буквально секунд я с необыкновенной быстротой обернулся и увидел, как она тоже обернулась, провожая меня своим взглядом…
Возвратившись в гостиницу, прилег и долго не мог уснуть. Из головы не выходила эта случайная мимолетная встреча с незнакомой. Мне сразу понравилось ее лицо, глаза, походка. Не зная ее, я уже скучал по ней, мое воображение охотно рисовало ее в своих объятьях, распалив этим себя до телесного возбуждения, и уже корил себя в нерешительности заговорить с ней. Я был тогда в том радостно-волнующем, щемящем сердце состоянии влюбленности, что потом по истечении многих лет, думая о своем идеале женщины для большой любви, память почему-то всегда возвращала ко мне именно эту мимолетную встречу в летнем парке…
____________
Эти воспоминания настолько растрогали меня, что я слегка прослезился и, сняв платочком с глаз мокроту, уже наяву увидел, что издали шла немолодая статная женщина. Я мгновенно соскочил со скамьи и, видимо, под впечатлением воспоминаний, боясь опять что-то потерять, шагнул ей навстречу. Поравнявшись, оба мы точно по обоюдному согласию бросили друг на друга длительный умоляющий внимательный взгляд. Разойдясь, пройдя несколько шагов, я вдруг почувствовал настоятельную потребность обернуться назад. Обернувшись, увидел: она смотрела мне вслед. Мне показалось, что это была та из далекого прошлого, которую не мог забыть и лицо которой всегда вспоминал, вернее, ее образ сам приходил ко мне, когда особенно мне было дурно и тоскливо. Женщина глядела на меня пристальными изумленными глазами, заметно бледнея от волнения. Я не выдержал ее взгляда, и какая-то сила толкнула меня вперед. Сильно заколотилось сердце. Мне показалось, что уже наяву на миг вернулся тот далекий летний вечер. Поравнявшись с ней, неловко моментально взял ее за руку, сам не сознавая своего поступка, так боялся вновь ее потерять.
«Это она, – отдавало в висках, – только она одна могла быть такой прекрасной, которая вошла в память и не отпускала вот уже столько лет». Ее уже кое-где подернутое морщинками лицо, когда она улыбалась, сияло оживлением и разбирающим любопытством. Она, слегка краснея, после недолгого замешательства спросила:
– Мы знакомы? – И сама же ответила. – Наверное!
– Извините! – замялся, было, я, неловко произнося. – Здравствуйте!
Она опять, о чем-то на секунду задумавшись, заявила:
– Но я вас видела…да, видела! – настоятельно повторила еще раз. – В такой же летний день предвечерний… Боже, сколько времени уже прошло, лет тридцать, наверное.
– Да, около этого. Я тогда проходил мимо. Мы проходили здесь, поправил сам себя, – шли, вернее, навстречу друг другу, и что-то тогда заставило нас обоих оглянуться, – поспешил ответить, догадываясь, о чем это она. Вот видите, как бывает: один какой-то миг, а в памяти на всю жизнь…
Она продолжала мило смотреть на меня своими голубыми ясными, еще молодыми глазами, и это ее расположение придало мне уверенности, поборов во мне застенчивость.
– Как все странно, однако, – она не сводила с меня глаз.
«И почему тогда было нам не броситься навстречу друг другу,» – подумал я, растроганный ее пристальным вниманием. Она, как будто прочитав мои мысли, умоляюще, через силу, как мне показалось, сказала:
– Если бы вы тогда сделали это, взяв меня в свои объятья, я, наверное, была бы самой счастливой женщиной на свете.
– У меня паром через час, – как-то не к месту вырвалось у меня от неожиданного ее признания.
– Мне некуда вас пригласить, – не взяв в толк сказанное мною, виновато замялась она. Я здесь в гостях из Омска. В молодости проходила здесь практику, – и улыбнувшись, грустно добавила: как раз в то самое время нашей в с вами встречи, несостоявшейся!
Она, задумавшись, урывками начала говорить:
– Как это все необыкновенно, Да и потом, зачем это теперь уже нам близкое знакомство.
– Да-да, вы, наверное, правы, но все равно вот увиделись еще раз через столько лет и как-то даже легче стало, хотя и грустно, конечно, годы-то улетели…
– Я тоже испытываю те же чувства, что и вы, – перебила она.
Она тихонько покачала головой. Мы все еще стояли, не разнимая рук и не зная, что дальше делать, продолжали смотреть друг на друга, не зная даже имен. В ее потухающих, слегка слезившихся глазах все глубже виделась печаль и разочарование, что нельзя уже ничего изменить и поправить.
И она все тоже, наверное, чувствовала и во мне, поскольку на моих глазах тоже появились слезинки.
– Это не сон! Это, несомненно, тогда были вы! – прервав, наконец, молчанье, сказала она уже с невыразимым сожалением. – Чудесный неизвестный, мой милый друг!
Она достала другой рукой из кармашка платок и нежно утерла свои, а затем и мои слезы. Потом, точно очнувшись от сна, по-молодецки выпрямилась и спокойно уже сказала:
– Прощайте! Больше не увидимся…
– Да, наверное! зачем-то поспешил ответить я, хотя хотелось сказать совершенно другое, да еще в завершение всего зачем-то добавил. – Извините за причинение беспокойства.
Она без всякого жеманства, как поступают искренне любящие нас люди, поцеловала меня, слегка коснувшись своими тонкими губами моих горячих губ и высвободив свою руку, не оборачиваясь, ушла, теперь уже навсегда…
«Да, мы никогда больше не встретимся, – с грустной печалью подумал я, – но то, что мы оба, не знавшие друг друга, однажды встретившись на миг взглядами, испытали одни и те же чувства, чувства несостоявшейся большой любви, это одинаково для нас осталось несомненным».
