Владислава Николаева
Удача
Да, он вёл себя дерзко, но смерть слишком суровая кара.
Пока я бегала по коридору, ломая руки, мужчины встретились внизу. Вотан дождался Фенрира. Я заговорила с ним, чтобы он скорее ушёл и избежал встречи, а он спустился вниз и специально дождался его.
Я не знала, о чём они разговаривали, но обошлось без драки. Фенрир поднялся в квартиру в чистой одежде и с продуктами, но утомлённым лицом.
Вотан специально дождался соперника у входа в дом. Фенрир не заставил себя долго ждать. Он спешил к своей женщине. Он не любил расставаться с ней.
Вотан поприветствовал его открыто, издали. Фенрир не должен был заподозрить, что он заходил внутрь. Вотан не хотел, чтобы ей пришлось расплачиваться за его визит. Он не хотел ассоциироваться для неё с неприятностями, хотя этого было не избежать.
– Уходи, – коротко потребовал Фенрир.
Если бы можно было убить взглядом…
– На двоих мужчин одна женщина, – Вотан покачал головой. – Я слишком долго искал её, чтобы уйти просто из-за тебя.
Ему не надо было объяснять про продолжение рода. Такие вещи он понимал быстрее остальных.
Фенрир сжал челюсти.
– Мы были уверены, что одни. Раз есть ты, могут быть другие… другие женщины…
– Я искал…
– Оставь её в покое…
– Я умею искать…
– Так поищи ещё! – глаза Фенрира бешено полыхнули. – Поищи!.. И удачи тебе…
Вотан удивлённо хмыкнул. Фенрир тяжело дышал, как после забега. Вотан кивнул напоследок и исчез. Фенрир чувствовал, что в следующий раз они не разойдутся подобру-поздорову. Рой ощущений и мыслей обуял его. Его любовь горела в нём обжигающим пламенем. Он любил свою женщину так сильно, что едва справлялся с повседневными делами. Естество требовало повсюду следовать за ней, от всего оберегать её, дышать её запахами, трогать её, наслаждаться ей… если кто-то хотел того же, инстинкт подсказывал уничтожить его, выгрызть из груди его сердце и бросить к её ногам. Фенрир кратко задумался, понравится ли ей такой подарок. Вспомнил, как иногда она дрожала, когда он приходил в крови. Решил, что показывать ей ничего не будет. В конце концов, сердце можно съесть на месте.
Он настроился на убийство. В такие моменты с ним бесполезно было спорить, бесполезно переубеждать. Я знала об этом и не толкла воду в ступе – бесполезно. Мы снова сменили мир. Тёплый климат был приятен для разнообразия, но мои мысли были далеки от областей приятного. Он продолжал улыбаться, но рассеянной нерадостной улыбкой. Мы нашли дом в тени странной клыкообразной скалы, торчащей из груди песчаной равнины. Наверное, это называлось саванной или долиной. Я не могла сообразить. Я знала, что в сущности повсюду вокруг дома растут деревья, и что есть ещё скалы, но я едва видела пейзаж. Я была нужна Фенриру в постели, он искал моего тепла и не мог им насытиться.
Чутьё подсказало ему, когда пришло время. Он поднялся с постели и без спешки оделся.
Я верила в него. Он попросил дождаться его в кровати.
Усталость доконала меня, и я заснула, пока ждала его. Я дождалась. Он вернулся победителем. Он застиг меня спящей, тёплой, разнеженной… хоть и с тяжёлой головой, но этого я показывать не стала. Он сдержанно и спокойно улыбался. Я чувствовала, что он рад.
– Ты сделал, что собирался?
– Да, – только он умел так спокойно говорить о смерти.
Он сдвинул одеяло в сторону, любуясь моим телом с тем же трепетом, как в семнадцать лет. Это было так давно. Один он умел шагать сквозь десятилетия, не теряя яркости восприятия, блеск ослепительно голубых глаз не замыливался.
Я поцеловала его. Ему очень хотелось быть со мной сейчас. Я старалась не думать о том, что он сделал. Нас было двое, мы были одни. Снова. Мы должны были прощать друг друга… я не хотела, чтобы он убивал, но он всегда убивал, такова была его природа, из-за этого его так боялись…
Я всхлипнула, и он прижал меня к себе. Он гладил меня согнутым указательным пальцем по виску и целовал очень мягко, словно растягивал удовольствие. Он действительно был спокоен. В последние дни в его груди всё клекотало, а теперь только взбудораженное биение сердца. Я положила ладонь ему на грудь, он отнял её и поцеловал, закрыв глаза от наслаждения. Я погладила его по коротким волосам, он снова поцеловал мою руку. Он дольше поцеловал мои губы. Приподнялся, снова рассматривая меня. Прижался лицом к груди, осыпая её поцелуями.
Он был теплее меня, как обычно. Мы долго целовались. Возможно, дело было в том, что прежде ему не приходилось избавляться от соперников, и он почувствовал, что победа над другим претендентом, ещё один способ доказать всем права на меня. Он был очень ласков. Нам было очень хорошо. Я предоставила ему делать, что он хочет и сколько хочет, и не пожалела об этом. Он не выпускал меня из объятий. Он прерывался, мы целовались, он начинал снова. Кажется, я изучила каждый элемент декораций в спальне, рисунок на стенах, неровности побелки на потолке, клочок пейзажа, выглядывающий в зазор между занавесями на окне, и поняла, что должна подарить ему сына.
Он сдержал традиционный ликующий нечеловеческий звук, поцеловал меня в висок и продолжил, словно он поднялся не с меня, когда пошёл убивать, а из своего чудовищного мира, и два года не прикасался к женщине.
Я лежала на животе. Он ещё целовал меня, но уже явно успокаивался. Я начала дремать. Он вымотал меня. Меня одолевал сон. Он положил руку мне на поясницу, лёг рядом, чтобы не придавливать меня и ребёнка. Я почти спала. Но что-то заставило меня обернуться, возможно, оставленная на пояснице рука.
Не знаю, как я не потеряла ребёнка в тот самый момент. Не было светло-русых волос, голубых глаз – он вернул себе собственную внешность.
Если он был здесь, значит, Фенрир был мёртв. Я не могла вообразить другой причины. По моему лицу побежали слёзы. Он склонился ко мне и вытер их. Я запоздало жала одеяло к груди, пытаясь спрятаться за ним. Он поднялся с постели, высокий, сильный, чужой. Выудил из ниоткуда свою одежду. Та, в которой он пришёл прикинувшись Фенриром, осталась брошена на полу, как оборотничья шкура.
Я плакала. Он застёгивал манжеты, возвышаясь над кроватью.
– Он жив, – спокойно сказал Вотан. – Но если будет мешать, умрёт. Сейчас он придёт. Я поставил таймер на его клетку. Он знает, что ты больше не только его. Дадим ему время привыкнуть к твоим новым запахам. Я буду поблизости, так что не бойся – даже если попытается, он не успеет ничего тебе сделать.
Он замолчал, я не видела, что он делает, плакала, опустив лицо, после паузы он заговорил снова.
– … я понимаю твою растерянность. Фенрир на моём месте просто убил бы меня. Но всё же, в том что на нас двоих всего одна женщина, он не виноват. Как и в том, что ему повезло встретить тебя первым. Ты привыкла к нему. Я бы не хотел, чтобы ты возненавидела меня за его смерть.
Я ничего не понимала.
– Во что ты превратил мою жизнь…
Вотан ушёл. Через какое-то время появился Фенрир. Он без лишних слов забрался в постель, обнюхивая меня. Он дрожал крупной дрожью. Он фыркал мне в лицо, чувствовал чужой запах на губах, на висках, лбу, подбородке, добравшись до груди, он взвыл пронзительным раненым воем. Он замер и замолк на моём животе. Сжал руки вокруг талии, положил лицо против места, где рос ребёнок, и беззвучно затрясся. Он плакал. Впервые в жизни.
Фенрир ничего не попытался мне сделать. Он гладил меня по подбородку, заглядывая в глаза сверху вниз, вне поля видимости.
Я прижималась к нему голым телом, он иногда подрагивал, чувствуя кожей посторонние прикосновения. Мне было больно за него. Когда он смог заговорить, он сказал:
– Он мог убить меня. Он сделал оружие против меня. Скажи, я должен был выбрать смерть?
Он искренне ждал моего мнения, не придавая своей смерти большего значения, чем чьей-либо чужой.
– Я рада, что ты жив.
Мой голос был не моим, неживым, трескучим.
Он вздохнул.
– И потом, если бы он убил меня, тебе бы некуда было от него деться. Он сказал, что мы разделим время с тобой. Он придёт за тобой. Скоро…
Он охрип, в его голосе послышались слёзы.
– Заберёт на пять лет… он сказал, что мне лучше убраться на это время в мой мир… он, наверное, прав…
Он зарылся лицом в мои волосы и затих.
Мы так и пролежали в тишине, обнимаясь, пока Вотан не постучал демонстративно в дверь. Я не могла поверить в происходящее. Фенрир уходил, Фенрир оставлял меня с другим. Он прижал меня к себе и долго поцеловал. Я хотела вцепиться в его руки и не отпускать… но чем это могло кончиться? Он будет убит…
Подумать только, если я и была в чём-то уверена, так в том, что нет никого опаснее него. Он был моей каменной стеной, моей опорой. Земля уходила у меня из-под ног. Я села. Фенрир предпочёл уйти в никуда сразу из комнаты. Он не хотел видеть Вотана.
Я была виновата, что тогда мой взгляд сказал Вотану, что он может претендовать на меня? Я виновата, что мой взгляд что-то пообещал ему? Я была виновата?
Вотан поднялся в спальню. Поставил меня на ноги, взял за руку. Я обречённо поплелась за ним.
У него был дом. Он также, как и мы, скитался между мирами, но потом возвращался домой. Это был большой дом с большими окнами. Вотан провёл меня по комнатам. Здесь всё было новое. Я редко бывала в таких домах.
После непродолжительной экскурсии Вотан отвёл меня в спальню. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего он хочет.
Пускай делает что угодно. Мной овладело полнейшее равнодушие. Я обессиленно легла на кровать, я не спала три ночи подряд, под сердцем развивалась новая жизнь, к которой я не успела ещё привязаться… был миг, когда я ощутила, что должна привести в мир ребёнка, но тогда я считала новую жизнь продолжением жизни моего мужчины… теперь всё запуталось, я ничего не понимала, гудела голова. Пускай делает что хочет. Плевать.
Он внимательно посмотрел на меня и начал раздеваться. Я отвернулась. Судя по тому, что я заснула, он не прикасался ко мне.
Я проснулась в тёплой постели, не сразу поняв, где нахожусь. Я приподняла голову, под неё была подложена непривычно смуглая мускулистая рука. Он внимательно смотрел на меня. Он раздел меня, но не потревожил. Я отстранилась. Он отвёл взгляд.
Моей одежды нигде не было. Поэтому я осталась под пухлым, как облако, одеялом, прижав его к бокам. Он надел штаны и вышел из спальни.
Большое окно было зашторено плотными белыми шторами, в щёлку проникал солнечный свет… он мало значил без золотых волос Фенрира. В комнате было мало предметов: кровать, на которой я лежала, ростовое зеркало у окна и одно мягкое кресло с маленьким столиком у подлокотника.
Вотан вернулся с чашкой чая и горячими бутербродами на белой тарелке. В чашке плавала долька лимона. Я хотела есть. Пришлось поднять подушку и сесть. Вотан поставил тарелку на одеяло и подал чашку мне в руки.
Я уже осознала, что мне никуда не деться. До этого утра происходящее казалось слишком нереальным. Теперь реальность накрыла. Мне придётся привыкнуть.
Вотан унёс опустевшую тарелку, и ещё до того, как я допила чай, вернулся с аккуратной круглой коробкой. Я не стала ломаться. Сколько можно ломаться – пять лет точно не получится. В коробке было платье. Белое, полупрозрачное. Я оделась, старательно прикрываясь одеялом. Но потом поднялась и убедилась, что платье совершенно прозрачное.
Фенрир не понимал шуток. Он улыбался только от радости, от счастья. Вотан понимал юмор, он усмехнулся. И всё равно он усмехался надо мной. Нельзя было смеяться надо мной сейчас.
Я села к нему спиной, обнимая себя руками через грудь. Он сомкнул руки поверх моих, вынудил склонить голову набок, несколько раз поцеловал в шею. Он поднялся, мне пришлось встать вслед за ним, и потянул меня к зеркалу. Его руки всё ещё лежали поверх моих, я взглянула в зеркало. Он хотел показать мне, что видел. Он снял мои руки с плеч и развёл в стороны.
Платье только подчёркивало наготу. В нём я была ещё более голая, чем без него. Он жадно разглядывал моё отражение из-за моей спины.
Он отвёл меня обратно в постель. И снял с меня платье. Был смысл сопротивляться? Умом понимаю, что нет. Но почему внутри ничего не противилось? Почему сердце билось взволнованно и истомно, не напугано? В первый раз я поддалась, потому что видела своего мужчину, меня сложно было упрекнуть в неверности, я просто не ожидала подвоха… а теперь?
Он был другой и чужой, но хотел стать моим… мне… мне это льстило.
Вотан не терял головы, не сходил с ума, не набрасывался. Он хотел, его грудь волновалась и горела, но он удовлетворял своё желание, не причиняя боли мне. Вскоре я уже не просто не противилась, а обнимала его руками и скрещивала ноги на его спине.
Его любовь не опаляла и не сжигала, он знал, где грань, за которой мне будет больно, и не переходил её. Я не могла прочитать его мысли, как читала мысли Фенрира, зато для него я была раскрытой книгой. Он предугадывал мои поступки и просьбы. Он изучал меня и приучал к себе. Порой мы возвращались в постель дважды за день.
К нему было несложно привыкнуть… точнее, пристраститься, как к наркотику. Я привыкла уступать… ради собственного выживания. Теперь ненужно было уступать и терпеть. Он решал мои проблемы, сознательно не добавляя новых. Он успокаивал меня, если я беспокоилась. Я не могла понять, в чём же подвох. Разве бывает без подвоха?
В какой-то день Вотан принёс в спальню колыбель. Я знала, что скоро пора, но увидев колыбель, начала нервничать. Он усадил меня к себе на колени, молчаливо посмотрел в глаза, ободряюще сжал руку. Я сдалась и приникла к его груди. Он убаюкал меня, как дитя.
Первый сын Вотана и третий для меня родился ближе к утру. Он не был похож на моих старших. Он был похож на Вотана – его кожа была темней моей, а волосы были совершенно чёрными, как у Вотана. Глаза пока были голубыми, но младенческой тёплой голубизной. Я знала, они потемнеют. Меня беспокоили обычные послеродовые страхи. Я знала, что не заболтаю Вотана, просто не смогу. Я не знала, чем это кончится, но неизбежно должна была узнать. Это было предрешено в тот день, когда я забеременела не от мужчины, с которым уже научилась жить. Ему я знала, что сказать, как успокоить, знала, как он себя поведёт.
Вотан с волнением перенёс роды, он видел, что мне больно, но старался не выдавать своих эмоций, чтобы я не нервничала. Мне не пришлось просить, чтобы он подал мне ребёнка. Он сразу приложил его к моей груди. Я тайком посмотрела на его лицо – он смотрел на сына. Когда я покормила ребёнка, он попросил, чтобы я дала ему подержать его. Подумав, я передала младенца ему в руки. Он взял его бережно. Выпрямился во весь рост. Я следила за ним. Он коснулся лба ребёнка губами и положил его в колыбель. Мы назвали его Лодур.
Моё сердце ёкнуло. Что будет дальше?
Он опустился на пол с моей стороны и поймал мой взгляд.
– Где мне лечь, чтобы не тревожить тебя?
Я изумлённо смотрела в его понимающие глаза.
– Можешь лечь со мной… только не трогай меня.
Теперь он изумлённо посмотрел на меня.
Кажется, я сказала лишнее… он поймёт… он сразу поймёт, он почувствует страх в моём голосе…
Я проснулась часа через два – вернулась старая привычка, выработанная во время трудных первых годов выхаживания двух сыновей. Вотан уже подкладывал мне под грудь проснувшегося сына. Он лежал эти два часа рядом со мной, но вряд ли спал. Он мешал мне не больше, чем если бы устроился в другой комнате. Накормленного сына он бережно вернул в колыбель.
Я чувствовала слабость, но спать больше пока не хотелось.
– Тебя что-то удивляет? – спросил он.
Я не знала, как ответить. В конце концов, я не собиралась разговаривать с ним о Фенрире и нашей жизни с ним.
– Твоя заботливость.
К счастью, он не заговорил о Фенрире.
Наш ребёнок заметно подрос, но ещё не садился самостоятельно, когда он вспомнил о волчатах и сказал, что они могут навещать меня в его доме. На самом деле, он сказал «в нашем доме».
Он ни разу не приставал ко мне. Несмотря на уход за ребёнком, у нас оставалось много свободного времени. Дом стоял на берегу моря, мы гуляли по влажному песку, но всегда недолго, мы ведь никуда не могли пойти без сына, а он был слишком мал. Мы часто разговаривали. Я старалась не заговаривать с ним на темы, которые могли закончиться обсуждением Фенрира… но Фенрир был почти вся моя жизнь. Однажды это должно было случиться.
Мы лежали в постели в темноте. Сын спал в кроватке. Вотан гладил меня по плечу, а я всё ждала, что он сорвётся. Но этого не происходило.
– Как вы встретились? – спросил он тогда.
– Он увидел меня и позвал, – коротко ответила я, стараясь показать, что не хочу больше об этом говорить.
– Что было дальше?
– Мы решили быть вместе.
– Вы стали спать вместе с первого дня? – уточнил Вотан.
Я не хотела продолжать этот разговор, но ему хватало моего молчания, чтобы сделать выводы.
– Мы думали, что одни во всей вселенной, – собственный тон показался мне извиняющимся. В чём дело? Мне не за что извиняться!
– Сколько вам было лет?
– Семнадцать.
– В семнадцать лет он отказался от возможности поухаживать за единственной женщиной? – голос Вотана был подчёркнуто удивлённым.
– Ты не ухаживал за мной, – сухо напомнила я, стараясь увести тему от Фенрира.
– Я стараюсь компенсировать это, – спокойно признал он. – Да нам уже и не семнадцать. Мне пришлось отнять тебя у другого, и я не хотел, чтобы ты чувствовала себя изменницей. Гораздо проще винить меня, правда?
Разговор совсем мне не нравился. Старые вопросы зароились в голове: я виновата? Мой взгляд сказал ему, что это возможно? Мой взгляд выдал мою вечную тревогу, мою тоску, мою жажду покоя? Я виновата?
– Будь мне семнадцать, я бы ни за что не сказал, что у тебя просто нет выбора. В отсутствии выбора есть безысходность. Не думаю, что ты действительно уж хотела близости с ним, просто он убедил тебя в том, что так или иначе это произойдёт. Откладывать значило признать свою незрелость, неразумность…
Я не могла больше слушать его слова, я перебила:
– Что если однажды появится ещё одна женщина? Что тогда?
– А что?
– Не получится ли, что ты напрасно вмешался в нашу жизнь?
– Нет, – твёрдо сказал Вотан. – Даже если появится ещё одна женщина, её может выбрать лишь Фенрир.
Я оторопела.
– Почему это?
– Потому что он больше животное, чем человек, – без церемоний ответил он. – Ему подходит любая здоровая самка, а у людей сложнее.
Он замолчал, а погодя добавил:
– Мне очень жаль, что я не нашёл тебя первым.
Я долго не могла уснуть, но когда, часы спустя, уже засыпала услышала его шёпот:
– Пожив со мной, ты бы даже не взглянула на него, как на мужчину.
Он был прав. Он хорошо разбирался в людях. Как ни страшно было допускать это, но он скорее всего был прав. Если бы я узнала это лет в семнадцать-восемнадцать, я бы сошла с ума. Теперь были волчата… где-то. Уже поэтому то, что я уступила Фенриру, не было напрасно. Мне стыдно было даже думать, что наша связь была напрасной. Стыдно перед Фенриром. Что бы ни было сказано, он отдавал мне без остатка всю любовь, на которую был способен. Он не размышлял, он был прям, он с трудом понимал компромиссы, но он был искренен. Он всегда лишь хотел быть со мной, а это никакое не преступление.
С другой стороны я могла представить, насколько спокойнее и радостнее мог сделать мою жизнь Вотан, появись он в ней до Фенрира. Вместо инстинктов и рефлексов у него была стальная воля. Он постоянно показывал, что ценит меня. В мои семнадцать лет он избавил бы меня от всех тревог, он дал бы мне почувствовать себя любимой. Я бы не боялась, что он прокусит мою кожу до крови или сломает ребро, с ним мне бы такое и в голову не пришло. Я бы не боялась родить от него неизвестно кого, а он не заставлял бы мою кровь стыть в жилах от ужаса требованием родить ему. Он бы обращался со мной так, что я сама бы захотела подарить ему ребёнка. Я бы не боялась, что он убьёт малыша, потому что я уделяю ему много внимания. Я бы больше отдыхала, потому что знала бы, что могу доверить ребёнка ему, что он позаботится о нём. Он бы не уходил в страшный мир на два года, бросая меня одну сначала с одним ребёнком, а потом с двумя. Я бы не опасалась, что дети будут слишком похожи на него, я бы не видела в этом ничего страшного. Я бы не боялась какого-нибудь чудовищного импульсивного поступка....
Мне снились кошмары всю ночь, я проснулась уставшая и с головной болью. Вотан приподнял меня на руки, успокаивающе целуя. Я с горечью ждала, что моё едва прикрытое, взмыленное кошмарами тело наконец сломает его силу воли, но он не тронул меня. Поцеловал в губы, провёл рукой по волосам и сказал, что наполнит для меня ванну. Сказал, что когда я успокоюсь, лучше мне поспать днём, когда наш сын будет спать.
К обеду я действительно устала и легко заснула. Когда я проснулась, он тихонько качал сына на руках. Он не сводил с него глаз.
