Владислава Николаева
Удача
Фенрир не понимал, что делать с такими маленькими детьми. Он обнюхивал их при рождении, но потом, до тех пор пока они не начинали бегать, не представлял, зачем они нужны. Его хватило только на несколько прогулок с младшим по моей просьбе.
Я покормила сына, поиграла с ним немного в незамысловатые младенческие игры, поцеловала в чистый лоб. У него уже закрывались тёмно-синие глаза. Отец забрал его у меня и устроил в кроватке. Он очень тщательно оправлял чистое бельё, чтобы малышу ничего не мешало, чтобы не было ни морщинки. Я играла с ребёнком, не пряча грудь, на случай если он решит, что не наелся. Платье, которое я носила, было полупрозрачным, а теперь ещё и распахивалось до пупа, завязывай-не завязывай тесёмки – особой разницы нет, но я посмотрела на сидящего у маленькой кроватки Вотана и позволила платью сползти с одного плеча.
Вотан продолжал смотреть на сына. Чистый здоровый мальчик неудержимо засыпал. Вотан смотрел, как на тёмно-синие блестящие глаза наползают обрамлённые чёрными ресничками веки.
Я вздохнула. Вотан наконец обернулся. Замер. Быстро оправился. Выпрямился и начал расстёгивать рубашку. Он заставлял меня ждать. Умышленно?
Вот он стоял передо мной совершенно обнажённый. Он ничего не сказал, встал на одно колено на кровать, положил обе руки на талию, почти замыкая на ней захват, склонился к лицу, целуя.
Он опять был бережен, словно я не заставляла его ждать. Для меня было дико, что он ждал моего разрешения. В какие-то моменты, чувствуя его тело напротив своего, я испытывала обиду, что не он нашёл меня в семнадцать… ему я доверила бы себя и в шестнадцать. Чего там, и в пятнадцать бы доверила.
В отведённый срок я родила ещё двоих сыновей. Настал день, когда я должна была оставить трёх маленьких детей Вотану и уйти к Фенриру и волчатам, которые не смогли превзойти обиду и ни разу не пришли увидеть меня. Моё сердце ныло. Я хотела обнять волчат, мне было стыдно перед Фенриром, но гораздо сложнее было оторваться от маленьких детей на невообразимые пять лет – ни одному из них не было пяти лет! А ещё я не представляла, что этой ночью лягу в кровать не с Вотаном.
Мой мужчина держал на изгибе локтя нашего младшего сына, который ещё даже не мог сказать: «Пока, мама!». Вотан не хотел, чтобы я уходила, но молчал. Что если бы я сказала ему, что не хочу уходить? Он бы передал мне сына, вытащил из ниоткуда оружие и отправился бы убивать Фенрира? Но и этого я не хотела.
Я поняла, что всё моё лицо взмокло от слёз. Я не соображала, что давно плачу. Вотан протянул ко мне руку. Я дала себя обнять.
– Я о них позабочусь.
Мне было необходимо это услышать. Его обещание было самой надёжной гарантией.
Я вышла из дома. Мир снаружи показался мне серым и безрадостным. В сени свешивающих кроны с обрыва плакучих ив неустанно рыскали волчата. Я направилась к ним, ноги заплетались. Я отвыкла, я просто не могла принять прежнюю жизнь…
Вот и Фенрир. Я и с пятидесяти шагов могла различить владеющее им лихорадочное оживление. Что он сделает со мной этой ночью? Он так долго ждал, и он не умеет просить разрешения. В его глазах я всё ему разрешила ещё в семнадцать лет.
Волчата метнулись ко мне одновременно. Окружили объятьями, крепко зажмурив глаза. Они обнюхивали меня. Мне было неловко. Как Фенрир объяснил им, что случилось? Объяснил ли вообще? Волчата были взрослые, загорелые, у Инголфра на скуле заживал шрам. Оба ни о чём не спросили, уступили место отцу.
Фенрир без паузы утащил меня в другой мир. Он подготовился. Мы оказались в чистой прибранной комнате.
Он положил меня в кровать и плотно навалился сверху. Ужас сковал меня липкими нитями. Откуда это худое жилистое тело, едва уловимо пахнущее кровью? Он не мог сдерживаться, никогда не мог, он не понимал, что мне нужно время, чтобы привыкнуть, он бы взбесился, если бы узнал, что я отвыкла от его прикосновений, что я больше не хотела его…
– Как ты, родная? – услышала я голос над головой. Он называл меня родной. Он всё ещё считал меня родной. Как я смела пренебрегать им?
– Тяжело, – с трудом выдохнула я. К горлу подступили слёзы.
Он приподнялся, заглядывая в моё лицо. Смахнул бегущую по щеке слезу.
– Ты родила детей?
– Да.
– Не одного?
– Троих.
Фенрир тягостно вздохнул.
– Если ты захочешь видеть их… – я видела, как он сделал над собой усилие, – я не против.
– С чего вдруг? – не удержалась я.
Меня обдало холодом голубых глаз.
– Ты всегда была хорошей матерью. Я знаю, что ты будешь тосковать без них.
Я не ожидала понимания от него. Я нашла горячую руку у себя на пояснице и благодарно сжала её своей. Рука была как будто незнакомой. Странно. Я могла поклясться, что знаю каждый миллиметр его кожи. У него были молодые сильные руки с удлинёнными пальцами. Сколько раз он прикасался ко мне, как я могла забыть каково прикасаться к этим рукам?
Он потёрся тщательно выбритой щекой о мою. Запах крови мне померещился. Он всегда старательно смывал кровь. От него пахло солнцем и сандаловым деревом. По бледности проступившей поверх обычного загара я догадалась, что он недавно вернулся из своего жуткого мира.
Он высвободил руку и прижал ей к своим губам мои пальцы. У него были мягкие губы эталонной формы. Он лёг рядом со мной. Я не находила объяснения тому, что его руки ещё не сжимались на моих бёдрах, оставляя синяки. В первый год жизни вместе у меня на бёдрах часто бывали синяки. Знаю, что он не хотел делать мне больно, просто не умел сдерживаться. Я относилась к этому, как к чему-то неизбежному. Не знала, что может быть по-другому. С Вотаном было по-другому. За пять лет вместе единственный синяк, появившийся у меня, был заслугой старшего из наших сыновей, боднувшего меня по неразумности.
Золотистая кожа Фенрира пахла морской свежестью. Должно быть, он долго прождал на берегу, прячась где-нибудь среди прорывших влажный сероватый песок корней ив. Я провела пальцем по его губам. Они были сомкнуты. Он держал себя в руках. Как ему удавалось? Сдержанность никогда не была его коньком.
– Ты в порядке? – спросила я.
– Нет, – он всегда был искренен. – Я очень беспокоился за тебя.
Он вздохнул, а потом рассказал, что было у него на сердце.
– Я сидел тогда в клетке. Я ведь видел, как он принял мой облик. Я знал, что он пойдёт к тебе, что ты примешь его, будешь ласкова с ним, как со мной… я выл, пока не лишился голоса, но мысли не заткнёшь так просто…
Он долго-долго вздохнул. За прошедшие годы он осмыслил большее, чем способно животное.
– Я люблю тебя… я хочу, чтобы ты знала, что я так люблю тебя…
Он держал меня в объятьях. Я устроила голову на его жёстком плече, слушала его ровное дыхание, чувствовала струю воздуха на волосах. Я уснула, а проснувшись, не разобравшись и не открыв глаза, разомкнула эталонные губы поцелуем. Может, я думала по привычке, что меня греют руки Вотана, но скорее всего я не думала ничего. Фенрира было приятно целовать, когда его не тянуло кусаться… иногда даже укусы были приятны.
Фенрир соскользнул вниз, чтобы наши лица были на одном уровне, блаженно сощурил глаза, отвечая на мои поцелуи, его рука скользнула под подол платья, обжигая кожу сухим прикосновением. Указательный палец оттянул резинку на выступающей косточке таза. Я обхватила его руками вокруг плеч, кажется, теперь только понимая, что разбередила Фенрира, а не Вотана. Заигрывая с Вотаном, можно ничего не опасаться, игра не превратится в изнасилование. Я зарыла пальцы в короткие волосы на затылке, сжала их, чтобы ему некуда было деться. Губы, которые я целовала, сложились в улыбку.
– Прости, – он отстранился. Я увидела свет солнца, запутавшийся в его волосах. – Ты ведь уверена, что я это я, правда?
Я честно посмотрела в яркие ледяные глаза. Его бёдра уже раздвинули мои, а горячие пальцы приготовились одним движением разорвать пойманную резинку.
– Я уверена.
Он поцеловал меня.
Следующие слова я скорее почувствовала кожей, чем услышала.
– Я не хочу чувствовать его запах… я не хочу чувствовать его прикосновения на твоём теле… я хочу, чтобы ты думала обо мне, когда спишь со мной, я хочу, чтобы ты хотела этого…
Он в правду сдержался. Он смотрел на меня обнажённую, пока я по его просьбе смывала с себя прикосновения другого мужчины в горячей ванне, желание застилало ему глаза, но он сидел на полу, не шелохнувшись.
Почти каждый день приходили волчата, и он благосклонно смотрел, как они трутся о меня, оставляя свой, родной запах. В первую встречу после разлуки я не успела их толком рассмотреть. Они стали красивыми мужчинами. Шрам на скуле Инголфра успел побелеть. Они были сильными, совсем взрослыми, но им была приятна моя ласка. Я гладила их по волосам. Сначала они сидели на полу за маленьким столом, отец поставил перед ними тарелки с крупными ломтями почти живого мяса. Сыновья с удовольствием очистили тарелки и перебрались ближе ко мне. Я гладила их, они жмурились от удовольствия. Фенрир сидел в кресле напротив и улыбался одними глазами. Сыновья опустили светлые головы мне на колени. Фенрир не сводил с меня излучающих любовь глаз.
Конечно, от запаха Вотана нельзя было избавиться окончательно. Я пахла его прикосновениями, когда на четвереньках нависла над выпрямившимся в постели Фенриром. Я поцеловала его красивые губы. Его горячая рука обжигала сквозь материю.
– Раздень меня, – тихо попросила я, не меняя позы.
Мы любили друг друга, в постели, в душе, соединяясь друг с другом физически и просто ловя ласкающий взгляд. Пару раз в год мы с Фенриром ходили в дом на морском берегу. Вотан соблюдал соглашение, он покидал дом, когда мы приходили, скорее всего оставался где-то поблизости, но на глаза не попадался.
Фенриру тяжело было видеть детей от другого, но он держал себя в руках. В первый визит он старательно обнюхал удивлённых мальчиков. Они тоже были не в восторге от его присутствия. Меня радовало, что он, запомнив их запахи, принял их в свой круг. Мальчики забрались ко мне на руки. Я боялась, что младший забудет меня, но он первым закричал «Мама!» С каждым визитом Фенрир всё больше примирялся с их существованием. Мальчики росли. Их отец хорошо заботился о них. Им трудно было понять, почему я должна оставлять их. Они связывали мои отсутствия с Фенриром и винили его в наших разлуках. Я не могла заставить себя объяснить им, почему ухожу, если Вотан не стал. Ему такие вещи давались лучше.
Так подошёл срок разлучиться с Фенриром. Я осознала это в постели утром, чувствуя рядом его тёплый бок. Его глаза были широко распахнуты, он едва ли спал. Я не считала дней. Посмотрела на его осунувшееся за ночь лицо, попыталась вспомнить, что могло его расстроить, и тогда поняла причину.
– Нет, – сказала я, – нет, нет!
По лицу побежали слёзы.
Фенрир поднялся и вышел из комнаты. Он вернулся со стаканом тёплого молока и булочкой.
– Волчата и дети ждут, – сказал он тихо. Он уже знал то, что я не могла допустить – я уйду, как решил за нас всех Вотан. Со дня встречи он решал за нас троих. Я многое вспомнила о нём, пока сидела в постели с булочкой и стаканом молока, медля есть. Как он пренебрегал Фенриром, не принимал его за равного, как заставлял меня сомневаться в нём…
Волчата и дети ждали, так сказал Фенрир. Я не могла не выйти навстречу моим сыновьям. Фенрир не пошёл со мной. Подходил срок отправляться в жуткий мир, в котором он был хозяином, ему не нужно было других потрясений, он не хотел смотреть в глаза Вотану, который становился моим любовником на ближайшие пять лет… наверное, он боялся, что я опять могу родить ему детей.
В данный момент во мне не было желания быть с ним, но как всё могло обернуться, когда Вотан окажется рядом, когда заговорит, когда посмотрит пронизывающими тёмными глазами?
Волчата подоспели ко мне первыми, дети ещё не могли угнаться за ними, старшему было около девяти лет. Вотан не остановил их, он ждал чуть вдали, и что я говорила? Только я заметила его высокий крепкий силуэт, моё сердце забилось взволнованно и сладко.
Я потянулась, чтобы обнять волчат. Склонилась, чтобы обнять детей. Последние удивлённо осмотрели первых. Они видели друг друга впервые. Даже несмотря на малый возраст дети должны были что-то понять.
На сей раз волчата последовали за мной до дома у моря и даже зашли внутрь. Они смотрели на Вотана исподлобья, он оставался совершенно невозмутим. Дети были оживлены, Вотан не реагировал на провокационные реплики и взгляды волчат. В конце концов, волчата пофыркали, поцеловали мои руки и удалились.
Вотан только хмыкнул.
Я хотела остаться с ним наедине.
Я не родила ему детей в эти пять лет, но каждую ночь все пять лет я проводила с ним, и я принадлежала ему не одним лишь телом. И опять пришло время уйти, и я опять не хотела оставлять его и наших подросших детей. А потом новыми красками вспыхнула любовь к Фенриру. И я плакала и не хотела расставаться с ним…
Дети выросли. С каких-то пор они стали хоть и с некоторой осторожностью общаться с волчатами. Теперь то, когда я могла видеть и тех и других не зависело от того, с каким из мужчин я жила. Сыновья являлись, когда хотели и куда хотели, и никто им не препятствовал. Иногда они приходили все вместе, впятером.
В один из таких визитов это и произошло.
Мы с Вотаном гуляли по берегу, держась за руки. Волчата вышли навстречу, дети догнали сзади. Мы постелили покрывало и наблюдали с берега, как они разрезают волны тренированными телами. Волчата были как Фенрир, дети были как Вотан. Небо было заполнено пышными белыми облаками, и когда солнечный свет проникал в редкий зазор, две головы среди волн вспыхивали золотом.
Я разложила по отдельным стопкам сваленную вокруг нас одежду, изучая на предмет прорех и пятен. Одежду детей достаточно было постирать, а одежду волчат проще было выкинуть. Они пришли от отца, из его мира. Мы могли найти что-то подходящее на смену дома, сейчас пускай плавают.
Я начала расстёгивать платье, Вотан остановил мою руку. Я удивлённо вскинула на него глаза.
– Не надо.
– Почему? – мы часто плавали вдвоём, когда было тепло.
Вотан вздохнул и неохотно пояснил:
– На меня и Фенрира оказалась одна женщина, а на них пятерых – ни одной.
Его слова поразили меня. Волчата были так похожи на Фенрира, а дети на Вотана. Сыновья бодро выбежали на берег, по их голым телам сбегали струи солёной воды. После слов Вотана что-то стало с моими глазами. Ещё час назад я видела детей-детёнышей, будивших меня по утрам, счастливо кричавших «мама», залезавших мне на руки всем скопом… теперь я увидела пятерых взрослых мужчин, похожих на своих отцов, а значит…
– …мама, мама!
Я вздрогнула. Оказалось, младший сын уже пару минут не мог добиться от меня отклика.
– Что с тобой? – тёмные глаза смотрели со знакомым участием.
– Я хочу домой.
Что ещё я могла сказать? Избегая прикосновений взрослых рук сыновей, я вцепилась в Вотана. Если он разгадал, о чём я думала, то не подал виду.
Куда шла моя жизнь? Какие унижения и беды готовила? Куда девались годы счастливого пустого покоя?
Сыновья – не знаю насчёт Вотана – решили, что я устала. Вотан вряд ли так думал, он знал, что я спала ночью не меньше обычного. Тем не менее, я закрылась в спальне. Сыновья собрались все вместе в гостиной внизу. Я слышала приглушённые разговоры. Вотан зашёл к ним, они замолчали совсем. В тишине его слова прозвучали особенно чётко. Он предупреждал их, что должен уйти по делам, и просил не оставлять меня одну. Думаю, они кивнули.
Я стояла на коленях у окна, сложив руки на узком подоконнике и бессмысленно сверля даль взглядом. Силы небесные, что вы делаете со мной? Неужели и это из кошмара станет моей новой реальностью? Силы небесные, силы небесные…
Перед глазами проносились лица моих пятерых любимых сыновей.
Силы небесные, вы испытываете меня? Испытываете, какое унижение способна перенести женщина? Так вот он, предел.
Над двигающейся на месте гладью моря показались петли серых щупалец. Не могу сказать, что удивилась, не могу сказать, что видела подобное в первый раз. Обычно такое происходило рядом с Фенриром. Эта тварь относилась к его подданным, другое дело, что подданные Фенрира плохо представляли, что такое уважение к власти. Фенриру часто приходилось объяснять значение своей персоны, делая это, он нередко убивал.
Здесь Фенрира не было, но не было и причин для беспокойства – к кромке воды уже подбегали Ульф и Инголфр, за ними трое детей. Я слишком хорошо их знала, чтобы беспокоиться. Для них драка была развлечением.
Я только подумала, что на пятерых одного чудовища маловато, когда заметила второе, а потом третье. Что это случилось в ведомстве Фенрира?
Я всё ещё не беспокоилась. Волчата лучше разбирались в таких делах. Первое чудовище издохло в их руках с душераздирающим криком. Кажется, не получилось доказать свой авторитет иначе. Интересно, Фенрир не появлялся, потому что думал, что Вотан здесь?
Существа были омерзительны: щупальца, слизь, отравленные когти, раззевающиеся с сарай пасти, несколько рядов треугольных зубов, злобные глаза… смрад проникал даже в дом. Со странным чувством я вышла на крыльцо. Зябко обхватила плечи руками. У холода была потусторонняя причина, его принесли существа. Странно было стоять здесь без Фенрира.
Я спустилась с крыльца. На песке валялся зловонный труп размером с кита, как только вытащили.
Я сделала пару шагов к взбушевавшейся воде. Сыновья были увлечены, иначе бы потребовали, чтобы я вернулась в дом.
Я подошла так близко, что мои босые ноги омыла вода. Существ было больше, чем моих сыновей, но я всё равно не боялась за них. Они были опаснее кого бы то ни было.
Я пошла в воду. Ближе всех к берегу был мой четвёртый сын. Он запутался в жалящих тонких щупальцах уже мёртвой твари, оскользнулся и ушёл под воду. Близко была другая, живая. Она нацелилась на моего сына, как на лёгкую добычу. Я встала у неё на пути. Сын не видел меня. Ему не нужна была моя защита, но и остановить он меня не мог.
Инголфра пьянила битва, он даже смеялся. Ульф старался не отставать. Дети Вотана не брались в учёт в их личном соревновании, с некоторыми оговорками они признавали их братьями, но считать равными не были обязаны. Ульф тем не менее оглядывался время от времени, чтобы убедиться, что трое в порядке, не хватало ещё огорчить маму.
Инголфр, расхохотавшись, отправил в небытие третьего горгонтипа, Ульф тоже оскалил зубы и кинул взгляд за спину – двоих обнаружил сразу, а где третий? Ульф не стал беспокоиться раньше времени. Отец учил не беспокоиться в бою. Ульф внимательней поискал глазами возле туш, Инголфр вдруг ахнул, Ульф обернулся, Инголфр не нуждался в помощи, он смотрел в сторону берега, Ульф проследил за его взглядом – ужаснее того, что он увидел, он не видел в царстве отца, в ушах гулко застучало. Прежде Ульф не испытывал настоящего страха, не бояться ужасного вроде как было в его натуре. Он побледнел, ноги отказывались подчиняться.
Челюсти горгонтипа сомкнулись, отнимая у сыновей мать. Ульф услышал нечеловеческий раненый вой, от которого сердце пропустило удар. Отец? Нет, это выли они с Инголфром. Они бросились туда впятером. Они раскроили не убитое чудовище на две части, аккуратно раскроили желудочную камеру… но не нашли в ней и следа матери.
Ошибки быть не могло. И мама не могла так быстро раствориться, волчата в этом понимали. Впрочем, скоро познания в физиологии горгонтипов стали достоянием истории, потому что старший из сыновей матери проявил в полной силе своё волчье нутро, стая горгонтипов, забредшая в море, была истреблена. Инголфр выл, не переставая, Ульф мстительно следил, как сдыхает тварь за тварью, как заполняется смрадной густой жидкостью некогда чистая морская лагуна. Вой Инголфра не мог быть не услышан, он звучал, как призыв истреблять горгонтипов, это был королевский призыв, и первым его должен был услышать отец. Он появился вскоре, тоже в слизи горгонтипа, он выслушал сбивчивую речь Ульфа, Инголфр говорить не мог… он был нужен им…
Отец ничего не сказал. Он внимательно осмотрел раскроенную тушу и желудок, раскроил оставшиеся органы, но тела любимой не обнаружил. Вернувшийся Вотан нашёл его на берегу уже безучастным и немым. Он не стал заходить в воду, просто скользнул по лицам взглядом и всё понял.
Во вселенной осталось семь мужчин и ни единой женщины.
Семь мужчин прошли в дом. Вотан показал следовать в гостиную.
Измождённый Фенрир встал в арочном проходе:
– Я не чувствую её больше.
С этими словами он пошёл куда-то вглубь дома, Вотан не стал его останавливать. Потребовалась целая вечность, чтобы уговорить Инголфра сесть и выпить воды. У него до сих пор тряслись руки. Они услышали стук, Ульф распознал в нём упавшее тело. Пребывающий в шоке Инголфр вскочил на ноги и кинулся к лестнице. Он нашёл отца первым. Вотан хранил оружие против него в своём доме, и похоже отец знал об этом.
