Влас Дорошевич
Pour la bonne bouche
– В предупреждение!
И отчего, ежели мужчина, то он беспременно охальник?
И отчего, ежели ты купеческая жена, то беспременно тебя целуют либо бьют?
Даже противно!
Не успел смотритель с кулаками уехать, как кум в третий раз приехал. Не люблю я этих визитов: одни недоразумения.
Спервоначалу всё ветчину целовал, потом мыла и бритву потребовал, чтобы окорок начать брить, потому на окороке всё-таки щетина, а под конец меня за собственную жену принял и колотить принялся.
– Я, – говорит, – тебе покажу. как с присяжными поверенными целоваться.
Ужли и она с Щелкопёровым?
Больно, а я молчу, потому любопытно, за что он дальше свою жену будет бить.
Одначе, любопытного мало, – потому кум только ругался.
Тут я благим матом заорала, и кума вывели.
Апосля гласный опять заезжал:
– У вас, – говорит, – очистка хозяйственным способом?
Вывели.
Потом многих ещё выводили и не допущали.
А к вечеру сам приехал, и запах от него – опопонакс.
Посмотрел он на меня, посмотрел.
– Какая, – говорит, – у этой свиньи голова несуразная… Даже противно!
И плюнул.
* * *
На этом записки Фёклы Евстигнеевны кончаются.
Через сто лет после смерти
Прошло сто лет с тех пор, как меня нет на свете. Я сам забыл о том, что когда-нибудь существовал. Как вдруг меня вывела из этого забытья игра на кастаньетах.
Около меня стоял господин. Приличной наружности. Скелет – как скелет. Как и у всякого черепа – улыбка удовольствия вплоть до ушей.
– Вставайте, дружище! – крикнул он мне.
И когда он задвигался, кости защёлкали, словно какая-нибудь этакая Пепиточка играла на кастаньетах.
Как видите, я даже через сто лет после смерти не потерял своего легкомыслия. Люди умирают, их легкомыслие – никогда.
Но на этот раз я был испуган.
Мы были поверх земли!
– Что случилось?
– Нас беспокоят потому, что через нашу местность проводят железную дорогу. Кладбище отчуждено. Инженеры отчудили эту штуку с мёртвыми, потому что живым пришлось бы платить за отчуждение их владений.
Весёлый скелет снова заиграл на своих кастаньетах:
– Свет становится всё умнее! Это приводит меня в восторг. Слава Богу, что я умер сто лет тому назад. Теперь все кругом так поумнели, что, того и гляди, останешься без последней рубашки… Посмотрите, как ловко они нас обработали. Ни одного камешка! Все памятники пошли на постройку железнодорожного моста. И деньги за камень, вместо половины, попадут в инженерский карман полностью… Хо, хо, хо!
– Неужели я умер уж сто лет?
– Хоть справляйте сегодня юбилей. Жаль только, вас некому будет поздравить. Всё ваше поколение тоже успело перемереть. Замечательное было поколение, – в френологическом отношении. Крепость лба – поразительная! Вот уже два часа, как я его изучаю положительно с восторгом.
– Изучаете?!
– Разумеется. Теперь всё это видно как нельзя лучше. Все косточки наружи. Если хотите, вы можете тут увидеть многих из ваших знакомых… Жаль, нельзя узнать, как кого звали. Все беспаспортные. Паспортами у нашего брата, покойника, называются памятники. А они, как я вам уже докладывал, пошли на постройку железнодорожного моста. Надо думать, что он когда-нибудь провалится с целым пассажирским поездом, и долг кладбищу будет, таким образом, заплачен. Но всё-таки жаль, что нет памятников. Имена узнать невозможно, но профессии определить вам я берусь.
– Профессии?
– По костям. Всякое профессиональное канальство сидит у человека в костях. По скелету можно отличить адвоката от поэта как волка от простой собаки, которая только и делала, что выла на луну. Вам угодно?
