Но это не огорчило русского корреспондента.
Он погладил ушибленное место и сказал:
– Это будет мне воспоминанием о Востоке, нравы которого я опишу.
Сергей Филиппов.
Успех у женщин! Кто бы не хотел его иметь?!
– Но если вы, мой друг, – говорил мне старый каналья-волокита Х., виновный «на сумму более трёхсот женщин», – если вы, в своей погоне за счастьем, хотите и здесь установить какую-нибудь теорию, – предупреждаю, вы даром потеряете время. Теорий и систем в этом деле не существует. Систем столько же, сколько и женщин. Каждая требует своей особенной!
Но, ведь, должны же и тут быть какие-нибудь свои законы!
Как умирающий от жажды ищет воды, – я обегал всех известнейших сердцеедов. Всех, за кем молва установила репутацию наиболее ловких и счастливых дон Жуанов.
К каждому из них я обращался с одним и тем же вопросом:
– Ваша система?
– Лесть! – отвечал мне счастливый баловень всех модных и известных актрис г-н ***. – На эту приманку женщины ловятся лучше всего. Вы знаете, мой друг, что сфера моей деятельности – преимущественно артистический мир. Когда мне нравится какая-нибудь бабёнка, я начинаю ей льстить. Если мне нравится шансонетная артистка, – я знакомлюсь с ней, прикидываюсь поражённым и говорю: «Почему вы не поступаете в оперетку? С вашим шиком, изяществом, грацией, молодостью и красотой пропадать на кафешантанных подмостках, в то время, когда в столицах днём с огнём ищут таких примадонн! Да вас оторвут отсюда с руками и ногами!» Опереточной я говорю: «Почему вы не поступаете в оперу? С таким голосом тратить свои способности на эту, – извините меня, – дрянную оперетку, тогда как вас с распростёртыми объятиями, без дебюта, примут на большую оперную сцену». Провинциальным драматическим я советую смело дебютировать на любой столичной сцене, а столичных с удивлением спрашиваю, почему они до сих пор ещё не на сцене Малого театра? Вы понимаете, – я единственный человек, который понял и оценил её способности как следует! И даёт мне преферанс перед всеми другими ухаживателями. Ну, затем я, разумеется, немножко вру и обещаю своё содействие.
– Всё это великолепно относительно актрис. Но что вы делаете с женщинами обыкновенного света?
– Это, по большей части, любительницы театра. Я «угадываю в них таких», уговариваю принять участие в каком-нибудь глупейшем любительском спектакле. Прохожу с нею роль, восхищаясь каждым скверно сказанным словом, вздыхаю о том, что «такой талант гибнет для искусства». Я заклинаю её не губить таланта, умоляю бросить всё и поступить на сцену. Разумеется, на сцену она не поступает, – но мои труды увенчиваются другим, гораздо лучшим, успехом. Льстить женщине – это значит её подкупать. А кого не подкупишь в наш панамский век!
– Вздор! – говорил мне г-н Н., когда я ему передал теорию его предшественника. – Помните одно: у женщины есть всегда потребность спасать котят, щенят, больных и погибающих. Верьте беллетристу, за которым вы не станете, надеюсь, отрицать маленького права на звание психолога. Но ещё больше верьте человеку, у которого в 38 лет голова более похожа на колено! Я делал так. Я под шумок говорил о той роли в литературе, которую мне пророчили, и о своих кутежах. А когда меня спрашивали, для чего я, такой умный, такой талантливый, делаю всё это, – я отвечал: «А для чего мне ум, для чего мне талант? Для того, чтобы ещё более чувствовать всю пустоту жизни?» – «Но неужели у вас так-таки нет никакой цели, никакого интереса?» Я отвечал: «Не было!» и тут же намекал, что на тёмном фоне мелькнула одна яркая звёздочка, но о ней так же смешно было бы мечтать как о далёкой звезде. Через несколько дней я снова «проговаривался» о своих кутежах. Меня начинали «спасать». Просиживали со мной целые вечера, а когда я начинал хандрить окончательно и в один прекрасный день выражал твёрдое желание бросить литературу и поступить в писцы к какому-то мифическому дядюшке, управляющему несуществующим департаментом, – мне давали сил на новую борьбу! Женщины – дети. Им нравится игра «в спасенье», пусть спасают, – благо, мы от этого далеко не в убытке. Хе-хе!