Юана Фокс
Сказки для страшных снов
Улыбашки
Капитан Даррен Дэниэл Доджсон-Хейз всегда был настоящим профи. Его репутацией можно было освещать путь к месту убийства вместо фонаря. Если б она светилась. Может, был бы толк от неё, а то в последние три месяца какой-то неведомый подонок попросту задницу этой репутацией вытирает!
– Что ж, Синклер! Вопрос всего один, – наконец заговорил Даррен, зябко ёжась в ночной холодище. Сырой туман так и полз за шиворот.
Его напарник заметно напрягся. Видно было, что доктора вся эта загадочная тряхомудия напрягает почище самого капитана. Хейз и сам не рад был рот открывать. Тошнота подкатывала удушливым комком. Он нервно сглотнул и торопливо заговорил снова:
– Да бросьте, Джеймс, мы с вами уже грёбаный сезон бьёмся на этом кровавом поле, неужто у вас до сих пор нет хоть какой-то самой скромной медицинской догадки? Вы хотя бы взгляните на тело, доктор!
– О нет! – простонал Синклер. – Да бросьте вы сами, мистер Хейз, я вам и не глядя скажу: молодой мужчина, предположительно 25-30 лет, отсутствие видимых повреждений и признаков насильственной смерти и далее по списку… Чёрт, эти их грёбаные лица, я ковырял их и так и эдак – они же совершенно натуральные, будто жертвы родились с ними! Дьявол их задери!
– Я почти уверен, тут не без него, – пробормотал Даррен и наконец заставил себя наклониться и посмотреть. Всё ровно так же, как и у пяти предыдущих убитых. Обычное человеческое тело, нетронутая шея, никаких следов иглы или клея. Просто кожа, безупречно переходящая в лицо тряпичной куклы. Глаза-пуговицы, вышитая грубыми нитками улыбочка. И яркое пятно, кровавый отпечаток, будто кто-то поцеловал зловещего кадавра прокушенными губами. Надо ли объяснять, почему над серией они работали унылым дуэтом, без команды? Бывалые вояки убегали в кусты поблевать, а то и увольнялись через две-три встречи с «улыбашками».
Даррен разогнулся:
– Доктор, а что вы скажете…
– Минуточку! – махнул ему Синклер. – Природа зовёт!
Доктор исчез в темноте за кустами. Где-то совсем рядом заухала сова. Капитан от неожиданности отступил, и под ногой что-то хрустнуло. Он наклонился и подобрал… тряпичную куклу! Точно такая же, вышитая зловеще-глупая улыбочка и глаза-пуговицы! Капитан едва сдержался, чтобы не отшвырнуть страшную вещь подальше.
– Отдай, это моё! – сказал суровый детский голосок. Даррен повернулся. Маленькая девочка лет пяти или шести на вид, грязная, но слишком хорошо одетая для бродяжки, в одной красной туфельке не по сезону, подскочила к Хейзу и прежде, чем тот успел что-то сказать, выхватила куклу и помчалась в темноту. Хейза прошибло насквозь: парную туфельку сжимал в руке их первый «улыбчивый» труп!
– Стой, девочка, стой, я не причиню тебе вреда, я из полиции! – заорал Хейз и ломанулся вслед за ребёнком. Выскочив из парка, девочка обернулась и, зыркнув на капитана, распахнула дверь какого-то дома. Даррен, не глядя, что это за место, влетел за ней и замер. Тесная и душная спальня. Одинокая тусклая свеча робко бросает блики на лицо женщины. Высохший полутруп, измождённая, серая кожа со следами изъеденной болезнью красоты.
– Элайза?! – ахнул Хейз и, не в силах стоять, осел на пол. Его бывшая любовница приподнялась на локтях и, не замечая Даррена, затянулась самокруткой. Сладкий и мерзкий запашок. Опиум. Женщина закашлялась, тяжело и страшно, изо рта её хлынула кровь.
– Мама? – робко пролепетал голосок ребёнка. Та самая девочка, что привела его сюда, только меньше ростом… Хейзу хотелось вскочить и помочь, но тело больше не слушалось его. Он мог только смотреть.
События побежали перед его глазами, словно в нетерпеливой детской игре. Какой-то слащавый молодчик уводит ревущую девочку. Капитан безошибочно узнаёт этот бархатный жилет с блестящими пуговицами – первая жертва. «Шлюха мертва, забирай котёночка!»
Расфуфыренный толстопуз хватает и лапает дитя: «Какая-то она тощая, я не дам тебе полной цены!» Жертва номер два.
«Иди-ка сюда, сладенькая… Дядя Том не сделает тебе ничего плохого, смотри, у меня есть конфеты!» Шоколадные батончики – полные карманы «улыбашки» номер три.
«Эй, поторопись-ка там, время!» – коренастый блондин нервно поглядывает на карманные часы, что разбитые валялись рядом с бездыханным телом номер четыре.
«Ну, не плачь, малышка, я принёс тебе куколку!» – тварь снимает шляпу, под которой багрово расплывается родимое пятно. Отвратительное обрамление «улыбашки» номер пять. Девочка робко поднимает заплаканные глаза и осторожно берёт куклу. Волосы у ребёнка золотые, словно спелая рожь… волосы Элайзы. Даррена трясёт, внутри у него что-то с треском рвётся, он рыдает в голос.
– Не мучай себя так, самое страшное вот-вот закончится! – ласково шепчет голос прямо в ухо капитана. Даже не глядя на неё, Дарри знает, кто это. Женщина, родная и знакомая до боли и кошмара, всем и каждому живому существу на Земле, садится рядом с ним и ласково кладёт руку ему на плечо.
– Смотри! – хитро и тепло улыбается она. Даррен смотрит туда, куда и она.
Отвратительный паук уже расстёгивает штаны, бормочет что-то слюнявое. Даррен стонет и кусает пальцы от бессилия. Девочка завороженно глядит на куклу. Во тьме за спиной ребёнка проступает та самая Женщина, что сидит сейчас рядом с Дарреном, и ласково-железными пальцами поглаживает его по плечу, говоря: «Сиди».
Там, в аду, женщина целует девочку в макушку. Та вытягивается, как стрела, дрожь проходит через всё её тельце. Она зажмуривается на миг. Открывает потемневшие синие глаза. В них горит хищный, мстительный огонёк.
– Давай сначала поиграем с моей куклой! – говорит она ангельским голосочком. Урод смеётся, берёт куклу в руки.
– Целуй! – требует девочка и усмехается так, что мороз дерёт Даррену хребет. Выродок подносит тряпичное тельце к лицу. Рожа его вытягивается, он хрипит и воет. Пока не замолкает, оседая на пол пятой жертвой. Даррен утирает мокрый нос и глядит на Женщину с благодарностью и облегчением. Она улыбается ему в ответ мудро и тонко и кивает.
– А дальше ты знаешь! – говорит она и хлопает его по плечу, поднимаясь. Девочка вынимает куклу из мёртвых рук, картинка растворяется в эфире.
– Погодите, леди Смерть! – хрипит Даррен пересохшим горлом. – Эта девочка, она…
– Твоя дочь! Оу, точнее, уже моя! Я не хочу, чтобы она жила с этим, ну ты ж понимаешь, что ты за отец, Дарри!
Женщина отряхивает платье и протягивает руку. Девочка выходит к ней из темноты. Даррен бестолково озирается. Он снова на месте преступления. Смерть и дитя уже разворачиваются, чтобы уйти.
– Но скажите хотя бы, как её зовут? – в отчаянии кричит капитан.
– А, да, едва не забыла! —Женщина поворачивается и протягивает ему папку потёртой старой кожи. – Здесь всё, что тебе нужно – имена, подробности, детали! Отнеси это своим псам, начальство будет довольно! И не терзайся, Сьюзен простила тебя!
Даррен машинально берёт папку и повторяет, повторяет, как умалишённый на паперти:
– Сьюзен, Сью, моя девочка, господи, Сьюзен!
Женщина, похоже, потеряла к нему интерес. Она берёт ребёнка на руки и что-то тихо ей шепчет. Даррен глядит на них глазами умирающей собаки. Ему хочется кричать, корчиться, умолять: заберите меня с собой, заберите меня!
– Леди Смерть, ещё одну секунду, прошу! « кричит он, и Она оборачивается.
Вопрос, глупее не придумать, сам вырывается из пустомельного рта:
– Почему ты их целуешь, разве они этого достойны?
– Потому что я люблю вас всех, Дарри! Я Смерть, я милосердие и любовь!
Она посмотрела Даррену в глаза, и, лишаясь чувств, он ухватил последние её слова: «Увидимся, малыш!»
Туман укутал мокрой тряпкой, заливаясь в уши и рот, увлекая Даррена на дно, на самое тёмное и ледяное дно…
– Капитан? Даррен? Даррен, очнитесь ради бога!
Хейз с большим трудом открыл глаза. Доктор шлёпал его по щекам нещадно, но капитан почти ничего не чувствовал.
– Мне нужна бумага, мне срочно нужна бумага и карандаш, доктор! – бормотал он, озираясь. – Мы закрываем дело, ради бога, дайте мне бумагу!
Когда часы пробили восемь, капитан Даррен Хейз уже стоял в кабинете начальника полиции. Надменный, лысеющий усач всегда раздражал капитана, но сегодня ни одна нервная струна в нём не натянулась. Кажется, они вообще все оборвались навсегда.
– Не верится, Хейз, что вам наконец-то есть что сказать по поводу причины смерти наших жертв!
– Забудьте об этих скотах, всё равно цепочка убийств на этом обрывается, – сухо проговорил капитан. На вопросительный взгляд начальника он выложил на стол папку и поверх неё – свой рисунок.
– Вот настоящая жертва! Сюзанна-Мэдисон Литтл Эпплуайт, приёмная дочь мелкого сквайра и кутилы, нашей первой жертвы. Её мать, опиумная наркоманка, погибла на глазах у дочери. Тело ещё не остыло, а отчим уже продал дитя своим толстосумным дружкам, как бездушную тряпичную куклу, как портовую шлюху и домашнее животное. К счастью, девочке удалось найти защиту и отмщение.
Старший инспектор, лысый чёрт, предостерегающе поднял руку:
– Такое ощущение, что вы оправдываете преступников, инспектор Хейз!
– Все подробности у вас на столе! – капитан кивнул на папку. Рот его горько кривился. – У вас ещё есть вопросы по моему увольнению?
Инспектор только покачал лысеющей головой. Капитан Хейз отдал честь и холодно отчеканил:
– Тогда желаю вам счастливо оставаться со всем этим дерьмом! И будьте вы прокляты со своей королевской полицией!
Он повернулся, щёлкнув каблуками, и вышел вон.
– Слабак, – пробурчал его бывший начальник.
Но капитан Даррен-Даниэль Доджсон Хейз не услышал его. Он уже растворился в непроглядном утреннем тумане.
Мама
– Ну что, Машунь, берём? – Айван Стравински приобнял жену за плечи.
– Говори по-английски, а то они подумают, что мы русская мафия! – промурлыкала Мэри Стравински и улыбнулась риэлтору так, как учил её сериал «Отчаянные домохозяйки» – приветливо и широко.
– Машка, ты можешь в это поверить?! Вид на жительство и вид на… на болото! – Иван хохотнул, и вопросительно-смущенно поглядел на жену.
– Да пофиг мне на вид из окна, вид на жительство меня устроит даже если у меня будет вид на свалку ядерных отходов, Ваня! И да, говори по-английски!
– Оф корс, Мэри, у а райт, вэри райт!
– Хосспади, Джонни, что за адовый акцент!
– Да забей, Маш! Может, хоть на второй этаж поднимемся? Поглядим наконец за что мы заплатили.
– Ой, ну какая разница, всё равно ни на что другое у нас бабла не хватает!
– Ну если только на тот зачуханный трейлер…
– Ага, в трейлерном парке, с наркоманами и алкашами!
– С американскими наркоманами и алкашами, ты хотела сказать?
– Вань, алкаши – они и в Америке алкаши!
– Не, мне кажется, всё равно как-то приличнее должно быть!
– С фига ли… Ух, блин, реально – второй этаж! Ты только глянь, Маха, это ж настоящий, сука, второй этаж! Фак мой мозг, Маша!
– Даааа… вот мы и дожили! – деланно-восторженно воскликнула Маша и подошла к окну. «Но это не Вистерия Лэйн, дамы и господа!» – грустно подумала она и со скрипом распахнула запыленные створки старомодных деревянных окон.
Задний двор уходил прямиком в болото. Стихия беспощадно наступала. Говорят, здесь и крокодилы водятся… Брррр! Маша встряхнула рыжими кудрями и повернулась к мужу:
– Смотри, тут можно сделать классное патио!
Иван высунулся в окно и чуть не вывалился. Звучно матюкнувшись, он рассмеялся и радостно закричал:
– Вау, это там решётка для барбекю?! Машкааа, да мы прям как в кино попали!
«Ага, в “Поворот не туда”»! – мрачно поглядела ему в спину жена и погладила в кармане курточки грин-карту. Надо было её припрятать поудачнее, чтобы, не дай бог, не потерять! Но Марии Стравинской так нравилось ощущать себя владелицей этой чудесной штучки! Проводить пальцами по её гладкой поверхности, снова и снова читать волшебное заклинание, открывающее мрачные ворота из прошлой жизни в новую: «United States Of America Permanent Resident».
Осталось только разглядеть в этом доме не развалюху, всю подточенную сыростью, а надёжное убежище!
И кроме того, это и правда единственное, на что у них хватило средств после получения наследства. А впрочем, супруги Стравинские договорились никогда больше не говорить о той, чью квартиру они продали в тот же день, как получили документы о правах наследования.
Маша хотела аккуратно заполнить свою американскую книгу воспоминаний с самой первой странички. Первый шаг по американской земле. Первые мили вместо километров на первом стареньком «Мерсе» от Батон-Руж до Нового Орлеана. Первая серьёзная сделка – эта двухэтажная развалюха, зато настоящая американская собственность!
– Стремно такое говорить, но… спасибо урагану «Катрина»! – прошептала Маша мужу в их первой гостинице, когда они только прилетели в страну и готовились к встрече с риэлтором. Цены после катаклизма им предложили крышесносные! Как бы неуместно ни прозвучал этот каламбур, а именно так беспардонный Иван и выразился, и Мария с ним согласилась.
И вот их ждёт их первый ужин в новом доме! Настоящее новоселье!
Маша мечтала, что всё будет совсем не так… она видела гирлянду на фасаде, как на Новый год, чтобы соседи знали о новеньких на их улице! Домохозяйки с кружками в руках будут оценивающе смотреть, как весёлые новые жильцы выгружают мебель и коробки из грузовика и приветливо машут всему «нейборхуд». Кто-то стучит в их дверь, Маша летит открывать, а там милые душечки-змеюшечки – соседки, оценивающе оглядывают её, пока она приветливо принимает из их рук корзинки с маффинами и булочками… всё как в кино!
Реальность же ей предложила скрипучее крыльцо, пышный декор из ядовитого плюща, запах отсыревших досок, пыльные потолки, тяжёлые шторы, наверняка дырявую крышу и «полную меблировку», на которую страшно не то, что сесть, а просто опереться! И никаких соседей, да, собственно, и улицы никакой! Была когда-то, но сгинула в болоте, унесло торнадо! Дом чудом уцелел, и оптимист Иван увидел в этом знак, а практичная Маша… она просто повторяла себе: «Мы справимся, у нас всё будет хорошо!»
– Самое время привыкать ужинать в столовой, раз уж она у нас теперь есть! – проворчала Маша и потянулась к выключателю. Лампочка вспыхнула и с оглушительным треском разлетелась на мелкие осколки. Маша сжала зубы и закрыла глаза. Она знала, что делает, когда поставила свою подпись в документах о покупке.
– Едрёна-матрёна, бляяяя… – протянул муж у неё за спиной. – Чё, может, в саду поедим?
– Нет, я успела пошариться, знаю, где швабра, – сдержанно ответила ему жена. – И свечи есть в ящике в столе. Щас разберёмся!
– Ага, – рассеянно кивнул Иван. – Я пока винишко открою, и, может, ты меня когда-нибудь простишь, что я тебя сюда затащил!
Он сел за стол, а Маша, подсвечивая фонариком мобильного, выложила перед ним свечи:
– Подумай, куда их поставить. И не парься, айм файн!
– Да уж… не к ночи будь помянута, но мне, как вспомню, что тут от неё ни одной вещи нет и не будет – сразу о***нно легчает! – сказал Иван, и отхлебнул большой глоток из бутылки. Маша отложила швабру, хозяйски положила мужу руку на плечо и вынула у него из рук бутылку:
– Тогда за нас, едрён-батон! И гори твоя мама синим пламенем!
Супруги переглянулись и расхохотались, как могут только очень близкие люди. Антонину Николаевну Стравинскую кремировали, а прах её единственный сын развеял прямо над мусорным баком во дворе крематория… Никаких отпеваний, никаких «приличных» похорон. Всё для того, чтобы покойница потеряла все следы обратно! Именно так, как посоветовал дорогостоящий специалист.
– Слушай, чёт мне в голову дало!
Иван встал и ухватился за край стола. Осколок стекла хрустнул под его кроссовком.
– Прям как это… – начал было он, но осёкся. Жена поняла и сделала вид, что не расслышала, увлечённо расставляя свечи по бокалам. Мама Вани, заслуженный врач, преподаватель, уважаемая и любимая, хохотала от души, когда семилетний мальчишка уронил ампулу и сам же наступил на осколки. Руки дрожали, он готовил укол витамина В для себя. Мама заливалась – испугался, трусишка! Какого-то укола, ахахаха! А он весь сжался и смотрел, как ручеёк крови ползёт прямо к светлому дорогущему ковру, и ждал, парализованный, когда весёлая истерика матери перейдёт в припадок злобы. Как она накажет его в этот раз? Отлупит мокрой тряпкой? Закроет на балконе в одних трусах? Придумает что-то новое?..
Иван встряхнул головой, отгоняя болючие видения. Маша аккуратно положила перед ним бургер.
– Он холодный, но можем разогреть над свечкой, – тихо сказала она.
– Ты только прикинь – Луизиана, а? – невесело усмехнулся муж. – Тут, где точно есть пеликаны!
– Скорее, крокодилы! – добродушно проворчала Маша и обняла Ивана обеими руками.
– Пошли поищем! – воодушевился тот и, чмокнув жену в макушку, потащил её за собой.
– Чего, куда? – смеясь, отбрыкивалась Маша, но семенила за мужем. – Ночь же, не видать нифига!
– Да я прикалываюсь, нахрена нам крокодилы, мы ещё дом нормально не видели!
Ступени скрипели от каждого шага, голова кружилась то ли от дешёвой выпивки, то ли от неверно дрожащего огонька свечи. Маша провела рукой по стене, кусок обоины послушно пополз за ней, как домашняя змея.
– Теперь можно будет на Мексиканский залив ездить отдыхать! – мечтательно пропела она, и капля воска укусила её за пальцы. Девушка остановилась снять горячий налёт, и муж ушёл вперёд.
– Ух, и нифига себееее! – тихо протянул он откуда-то сверху.
– Погоди, погоди! – громко зашептала Маша, сама себя пугая. – Чё там у тебя?
– Чердак, Маха! – радовался Иван, как ребёнок. – Ну чё, полезли?
Его жена неуверенно замялась. Ей совсем не нравилась эта приставная лестница. И кто его знает, этот потолок, не рухнет под весом двух взрослых людей? Пусть даже в ней и 52 килограмма всего, но в Ваньке-то все 90! Пока она раздумывала, лезть или нет, Иван уже скрылся в непроглядной темноте. Маша повздыхала, задула свечу и отчаянно полезла вслед за ним.
Иван в мутном пятне света мобильного телефона уже вертел в руках какую-то дрянь:
– Ничоси, канделябр! Мэри, ты свечи не захватила?
– Нет, только бухлишко! —заговорщицки подмигнула ему «Мэри» и не соврала. Она и правда успела схватить со стола непочатую вторую бутылку безымянного вина из супермаркета на заправке.
– Да ладно?! – подпрыгнул муж.
– Да, вот! – лукаво захихикала жена. – Вообще-то, я хотела его на завтра оставить, но мы же празднуем! Блин, только чем его открыть?
– Не, я обратно не полезу! – протестующе выставил перед собой руки Иван.
– А я тем более! – сделала огромные глаза Мария. И супруги принялись искать, что тут может сойти за штопор.
Кучка пыльных журналов, коробка с мотками шерсти, молоток, искусственная роза, ковбойские сапоги и даже набор красок и кистей, но вот уж чего они никак не ожидали, так это два винных бокала! Правда, жутко грязных, но всё же! И штопор! Ржавый, но вполне рабочий! Маша вытащила из кармана джинсов пачку бумажных платочков и всю её извела на бокалы, а Ваня откупорил бутылку и зажёг три свечи в канделябре. С сомнением прищурившись сквозь мутное стекло на свет, Маша наполнила бокалы до краёв.
– За вас, миссис Джон Стравински! – с галантностью медведя поднял свой бокал Иван.
– За вас, мистер Джон Стравински! – со смехом ответила ему Мария.
Джон и Мэри… как же хохотала мама! Как закатывала глаза и хлопала по плечу то жениха, то невесту:
– Как её зовут? Маша? То есть Ванька да Манька, а? Ну вы даёте, ребят! Иван да Марья, вот же прикол, да?
– Да, мама, ты права, это просто нечеловечески смешно! А ещё смешнее, что мы подаём на визу США сразу, как только поженимся, а это будет послезавтра, так что в 12.30 в загсе Советского района!
– Не, сынок, ну что я там буду делать! Вам моё благословение уж точно не нужно, вы и так, как нарочно, из одного выводка, Иван да Марья, ну вы прям от души, ребята!
– Ладно, я тебя понял, мама… А про визу ты слышала?
– Чё? А, виза. Ну да, ну да! Стравинский, ну ты насмешил, блин! Ты прям как твой папа! Того тоже в Израиль не взяли! Ладно, мне на работу пора! Закроешь за мной?
И уже в дверях, добавила:
– Я так и знала, что ты мне Маньку приведёшь! Кого ж ещё, всё мне ясно с тобой! Ванька да Манька, хосспади, кому расскажешь – не поверят!
В загс мама так и не пришла. И в ресторан тоже. Всего раз звонил ей сын после свадьбы.
– Чего хотел? – деловито спросила мама. А он и сам не понимал. Наверное, коротенькое «поздравляю». Но мама ответа не дождалась и принялась жаловаться на болячки, пациентов, кота, соседку-наркоманку, цены на электричество… Иван положил трубку. И навряд ли она обиделась или вообще это заметила. О том, что они с «Манькой» получили грин-карты, он рассказывал уже урне с маминым прахом.
«Чёрт, здесь пыли, как будто сотню покойников рассыпали!» – не к месту подумал Иван и поспешно улыбнулся жене, отгоняя дурацкие мысли. Маша вертелась у шкафа:
– Ого, смотри, фарфоровые слоники! – запищала жена, вдруг развернулась и с воплем: – Бу! – сунула мужу в лицо куклу! Бедняга отпрыгнул и, проматерившись, облился вином. Маша притихла. Но Иван ругаться не стал. Зловещий уют этого места завораживал и приглушал голоса.
– Прости, я нечаянно! Напилась, наверное! – виновато прошептала Мария, и муж махнул ей рукой, мол, ничего! Он вынул у жены из рук куклу и посадил на стол.
– Прикольная! – тихо сказал он и погладил одним пальцем светлое кружевное платьице и рыжие кудряшки. – На тебя похожа!
Маша фыркнула, и зарылась в шкаф с головой.
– Вау, нифига себе, да тут целый магаз шмота!
Девушка чихнула и вынырнула из тёмного нутра с целым ворохом лежалого тряпья. Иван залез в сервант и перебирал чашки, мятые квитанции, рассыпанные пуговицы, ещё какую-то мелкую дрянь.
– А это чё? – крутил он в руках небольшую круглую коробочку. Маша уже нацепила одно из платьев и подошла посмотреть.
– Да это пудра! – воскликнула она и выхватила коробочку из рук мужа. Тот оглядел её с ног до головы и присвистнул:
– Ого, ты секси! Или, как там говорили, «вы, мадам, очаровательны?» Зырь, тут и бусы есть!
Маша повернулась к мужу спиной и подняла волосы:
– Нацепи мне!
Иван неумело и долго возился с застёжкой, его миссис выразительно вздыхала и постукивала ногой по полу. Когда её мистер наконец управился, она густо напудрилась слежалой в комок пудрой и повернулась к мужу. У того чуть сердце не остановилось: так пугающе похожи были девушка и кукла у неё в руках!
– Бля…
– Слушай, а пофоткай меня! – Маша сделала огромные глаза, и белое личико её наморщилось. Она громко чихнула и рассмеялась: – А то это платье так воняет, я в нём уже заколебалась!
– Ну, давай, – неуверенно промямлил муж. Ему уже нещадно зудело спуститься вниз и спрятаться под одеялом. Но жене об этом знать нельзя ни в коем случае! Маша уже примеряла красивые позы, и он нацелил на неё глазок мобильной камеры, как вдруг миссис вскрикнула и швырнула куклу куда-то ему за спину! Иван похолодел и быстро обернулся.
– Фу, Машка, твою мать! Это ж просто зеркало!
– Да вижу я, уф, чёрт, у меня чуть сердце не лопнуло!
– Просто зеркало! —повторил Иван, успокаиваясь, и подошёл поближе. Обыкновенное трюмо, подозрительно похожее на то, что стояло у них дома, сколько он себя помнил.
– Мама в таком всякую свою бабскую дрянь хранила, – пробормотал Иван и машинально открыл выдвижной ящичек под зеркалом. Ему так и казалось, что там окажется копеечная залежалая помада, синие тени двадцатилетней давности, нитки со сломаной иголкой, тупые ножницы, бинт в пожелтевшей обёртке со штампом советской фабрики, кассета «Шансон года-92», кусок резинки из детсадовских колготок и какой там негодный хлам ещё копила мама? Но какое облегчение! Ничего подобного в ящике не оказалось. Одна только книга. Толстая такая, в жёсткой на ощупь кожаной обложке. Иван повертел её в руках. Крупная вязь, выпуклые буквы с почти истёртой позолотой: «Mammam te diligit».
– Чё это? – заглянула ему через плечо Маша.
– Хз, латынь какая-то!
– Дай посмотрю!
Жена забрала у Ивана книгу и уселась в кресло-качалку, как будто только её и ждавшее прямо посередине чердака. Девушка зашуршала страницами и принялась читать тоном заправской сказочницы:
– Бла-бла-бла-бла-бла, прекрасный принц и говорит ей: «Быр-быр-шир-мыр, моя принцесса!»
– Чего? – расхохотался Иван.
– А я чего, тут так и написано! —посмотрела на него огромными невинными глазами жёнушка. – На вот, сам читай, тут латынь! Ты же врач, не я!
– Ага, ок! – проворчал Иван и забрал у жены книгу. Она вытянула руку с мобильным и подсветила ему страницы. Слегка жёлтые от времени, плотные и шершавые листы были убористо исписаны от руки чёрными чернилами. Тут и там текст перебивали непонятные знаки и тёмные красные кляксы, похожие на засохшую кровь. Иван поскрёб ногтем одну из клякс, прочистил горло и принялся читать с театральным пафосом:
– Vae vobis, qui verba pronuntiat, in vita enim mali pessimus evigilare faciatis!
Тут он поднял глаза на жену, усмехнулся, мол, ну и как тебе? Затем его глаза скользнули куда-то ей за спину. Иван замер, побледнел. Руки его задрожали. Маша уставилась на мужа огромными глазами и одними губами произнесла: «Что там?..»
Её муж выронил книгу и пролепетал:
– Мама…
– А чё это вы читаете в темноте-то, тут же свет есть! – раздался громогласный жизнерадостный возглас. Маша завизжала и, запутавшись в подоле платья, упала на колени. Кресло перевернулось и накрыло её. Из этого укрытия она наблюдала, как толстые ноги в трениках и шерстяных носках тяжело протопали мимо неё. Щёлкнул рычажок, вспыхнул свет.
– А чё ты жене-то не помогаешь, сынок? – ехидно прощебетала мёртвая Машина свекровь. – Опять всё мама да мама, а?
– Ма… – прохрипел Ваня. – Ты же… ты же это…
– Чего это? – проворчала Антонина Николаевна. – Ну ты прям как твой отец! Жена, как жук какой-то беспомощный, прости господи, а тебе ничё, тебе нормально! Нет бы помочь, а? Бесстыдник!
И она деятельно опрокинула кресло обратно на место. Маша скорчилась и закрыла голову руками.
– Ой, Машенька, бедная моя девочка! Так я и думала, от этих Стравинских толку никакого, ну что это за мужик, стоит рот раззявил, тьфу на тебя! – дурашливо-сердитым тоном отчитывала сына покойница, хватая безвольную сноху за руки. Та от страха не могла даже противиться и покорно поднялась на ноги.
– Да какая же ты красавица-то! – оглядела её всю свекровь. Маша изо всех сил стараясь смотреть мимо неё, прокусила губу. Привкус солёного железа во рту заземлял, возвращая реальность. Тем невыносимее было понимать – нет, это не кошмарный сон. Вот она, её mother in law, настоящая, во плоти! Скривилась, надулась, чего это она?! А, всего лишь я чихает! Но этого всё равно не может быть… она же… боже…
– Уф, а пылища какая у вас тут! – недовольно проворчала пришелица с того света и напоказ провела пальцем по столу. – Я так поняла, вы совсем не убираетесь?
– Мама, это чердак! – подала наконец голос Маша.
– А ты мёртвая! – подхватил Ваня. – И тебя вообще здесь быть не должно! – истерично добавил он, а его мать только ехидно головой покачала.
– Да, я тоже так думала!
– Ма, я тебе как врач говорю, ты умерла, мы тебя сожгли! – на высокой ноте выкрикнул Иван.
– И между прочим, это я тебя в мед устроила, если ты вдруг забыл! парировала мёртвая женщина. – Уж сколько мне пришлось декана Василь Игнатьича обхаживать, я даже на том свете на забуду! Кстати, а что отмечаем?
Мама схватила забытый бокал с вином и отхлебнула, не дожидаясь ответа. Глаза её округлились, и она перешла на торжественный тон:
– Дай угадаю! Вы наконец беременны!
– Бля, мама… – заныл Иван.
– Мама, бля, – в тон ему проныла Маша.
– Только не говорите, что назовёте Петя! Нет, лучше Вася! Василий Иванович, хосспади, это просто трындец, классика! – мама не удержалась и прыснула в бокал. Вино выплеснулось ей на похоронное строгое платье.
– От же твою мать! – прорычала она, и руки Ивана инстинктивно дёрнулись прикрыть голову. Он едва сдержался, напоминая себе, что он взрослый, женатый человек. Похоронивший свою мать. Которая стоит перед ним и остервенело трёт пятно на платье. Его затошнило, огоньки свечей поплыли перед глазами.
– Прекратите, хватит! – заорала вдруг Маша. Иван нащупал край стола и присел на него. Ноги больше не держали. Антонина Николаевна замерла. Смерила сноху ядовито-снисходительным взглядом:
– А, ну да, теперь ты тут хозяйка, твои правила, я не вмешиваюсь! Но ты, конечно, Ванечка, постарался для матери – шерстяные носки и трикошки старые, это под платье-то! Увааажил покойницу, нечего сказать!
И слишком энергично для покойницы она развернула кресло к себе, уселась в него и прикрыла глаза. На краткий миг обоим супругам показалось, что морок рассеется, и мертвец останется там, где и должен быть. Но нет! Вот она, их дорогая мамочка и любимая свекровь, стоит во всей красе, и что самое чудовищное – во плоти. Пятно вина темнеет на том самом месте, где лежал букет цветов, принесённый скорбящим сыном…
– Черт, это же дерьмо какое-то! – взорвался Ваня, схватил бутылку со стола, одним глотком опрокинул в себя остатки выпивки, швырнул её об стену. Маша отшатнулась, а мать насмешливо сложив руки на груди, проследила прищуренным взглядом за полётом бутылки. Проклятое стекло осталось целым.
– Да, типичный Стравинский! Я б даже сказала, истинный! Не пугайся, Машенька, Ванечка только притворяется злюкой, но сама видишь, он даже бутылку разбить не может! Кстати, где тут у вас ванная? Надо бы пятно-то застирать! А, ладно, не провожайте, я сама найду! У вас тут… как это, туса?
И непрошенная гостья грузно поднялась и полезла вниз по лестнице. «Она там расшибётся!» – тревожно и зло подумалось Ивану. Но он тут же спохватился – а точно она может расшибиться? Если её не удалось даже сжечь, то навряд ли… Но первый раз же как-то получилось? С кем бы посоветоваться? «Ага, так и вижу, звоню я такой: Сенька, привет! Да мы-то pretty cool, сам как? А, ну я рад за тебя! Слушай, чё звоню-то! Ты же паталог, не? Всё там же? Ну, супер! Скажи мне, как спец, ожившего покойника как можно обратно положить? Что, не твой случай? У тебя ещё никто не оживал? А кто может знать, не подскажешь?»
– Бреееед, какой-то fucking бред! – зло помотал головой Иван и полез вниз за матерью. Маша взвизгнула:
– Погоди, я тут одна не останусь! – и торопливо юркнула вслед за мужем.
По крыше барабанил дождь. Убаюкивал, укачивал, пел свои шероховатые шаманские песни… Откуда-то тянуло густым и тёплым ароматом выпечки с корицей.
– Мммм, кайф-то какой! – промычал разнеженный Иван и укутался в одеяло с головой. Повернулся на бок, развалился от души. До чего уютно! Слишком уютно!.. «А, это потому что Машка уже встала!» – сообразил он. И даже что-то вкусненькое на кухне мутит, пирог какой-нибудь! В животе заурчало. И поспать бы ещё, но этот запах так и манит из-под одеяла! Иван завозился, пытаясь выбирать между сном и едой, но дразнящий запах кофе всё решил за него! Он открыл глаза и бодро сел в постели, мечтая, как напялит тапки и халат и очутится на кухне, поцелует жену, схватит с тарелки горячий кусочек, чего бы она там ни испекла: «Гуд морнинг, хани!»
