Юля Клён
Путь
10. Сон
– Не хочешь ли ты отдохнуть? – спросил Охотник, и Девочка с белым лицом только и успела подумать: ”Нет! Небо! Пожалуйста! Нет!”
Она вяло мотнула головой, но уже проваливалась в сон.
На самом деле не было ничего ужасного в самом сне как таковом. Как бы она ни спала, где бы и когда бы, Девочка с белым лицом раз за разом оказывалась в одном и том же сне. Так научили ее в Ордене Видящих Сестер. Ведь каждый раз, если она видела другой сон, к ее голой детской коже прикладывали кусочек алого угля. И так до тех пор, пока других снов просто не осталось.
Девочка не принимала самого насилия. Этого искусственного погружения в забытие. Нет, это не больно, это в самом прямом смысле никак.
Но как же Девочка ненавидела Охотника, когда его серые, словно зимний дождь, глаза начинали слегка мерцать, и выбора у нее, у Девочки, больше не оставалось.
Трудно разве подождать до ночи?
Но вот Девочка с белым лицом уснула и как всегда оказалась на улице Города. Она по привычке посмотрела направо – там высилась в небо витрина торгового центра, в которой отражалось ее миловидное лицо и худощавое тельце, укутанное в какой-то несуразно большой и пушистый свитер, доходящий почти до колен. На плечах мягкими темными волнами лежали волосы, а лоб, на котором Девочка обычно писала короткие послания, был прикрыт аккуратной прямой челкой. Здесь она была похожа на куклу с пухлыми губками и длинными ресницами. Здесь она была Викки.
И Викки знала, чем все закончится. Видеть и помнить сны. Вот предназначение Ордена Видящих Сестер.
В руках Викки пиликнул дорогой телефон, она достала его из крохотной, но очень дорогой сумочки, название которой она никак не могла прочитать, но раз за разом оно ассоциировалось у нее с мяуканьем кошки.
Во второй руке Викки потекло мороженое – она и пару раз не успела от него откусить, но уже выкинула его в урну, ведь сможет купить еще.
Избыточность.
Викки разблокировала телефон аккуратными трепетными пальцами с почти прозрачной кожей, с голубыми прожилками и нежно блестящими ноготками. Викки ненавидела эти руки.
Викки ненавидела свои оголенные ноги, прикрытые только несуразно длинными носками и какими-то огромными неудобными ботинками. Ненавидела свое лицо, на котором было нарисовано лицо. Эти волосы, распущенные и пахнущие цветами.
Викки знала, к чему это приведет.
Она вздохнула и последовала течению сна.
Викки села на подогреваемую лавочку, справа от нее самозабвенно целовалась парочка. Парень запустил руку девушке под одежду и ворошил там, постанывая и укладывая свою подругу Викки чуть ли не на колени. Викки подвинулась слегка.
Мимо прошла молодая мама, она говорила по телефону и волочила за руку ребенка, не отрывающего взгляд от экрана своего гаджета.
Напротив сидел бродяга и скептически разглядывал брошенный ему бургер в бумаге. Он остался недоволен качеством подношения и выкинул его, как минуту назад выкинула мороженое сама Викки.
Через толстую подошву ботинок… Викки все время в этот момент вспоминала волдыри на своих пятках там, где она шла почти босиком по раскаленному песку… Через толстую подошву Вики почувствовала мелкую, едва заметную дрожь земли под слоями бетона и цивилизации. Содрогнулось метро. Содрогнулись парковки. С крыши высотки слетел голубь.
– Хэй! – гласило радостное сообщение в телефоне Викки. – Го сегодня тусить! Открылась новая кафешка, говорят там лапша – высший класс! Возьмем баблти и успеем еще уроки сделать.
– Сегодня не могу, – смайлик, смайлик, смайлик. Викки задумалась. Может, стоит написать: “Сегодня мы умрем” ?
Заворчали недра.
Это услышали все, даже сквозь рев пробки за спиной, даже сквозь непрекращающийся гул голосов и стрекот ногтей по экранам.
Гул земли услышали все.
И пока жрущие, идущие, покупающие, целующиеся, пинающие, орущие, незамечающие, все те, кто жил в этом-о-городе опустили взгляд к земле…
Девочка подняла взор к небу.
Она знала.
Только ее глаза оставались черными. Видящими.
И Викки увидела, как разверзлось небо и с него спустились ангелы, похожие на острые и всепоглощающие лучи солнца. Они касались земли и выжигали ее. Они касались людей, и те становились чудовищами. Они касались зверей, и те бросались в горло друг другу.
Не было больше неба. Было пламя, пожирающее бытие.
И кричали люди. И трещали рассыпающиеся стекла. И пошла трещинами земля, поглощая поглощающих.
Девочка стояла, а вокруг нее рушился мир.
Всего лишь сон.
Один из ангелов обернулся к ней через плечо, встретился своими золотыми глазами с ее желтыми и медленно приложил палец к губам. О том, что случилось с этим миром, знает только Орден Видящих Сестер. Так и должно остаться.
После этого, ангел указал перстом на нее, Девочку обдало лучом жгущего солнца, и кожа на лице тут же обуглилась и сварилась. Но не это было страшно.
А то, что от месива пожирающих друг друга монстров отделился один и пошел к ней. Он был стар, бородат, многорук и многолап. Его жвала вяло мяли выброшенный бургер.
Старик.
Бродяга.
Он сделал к ней шаг. Другой. Открыл пасть и уже предвкушал отличную трапезу, но Викки проснулась.
Как же здесь было… тихо.
Девочка с белым лицом смотрела черными глазами в небо. Небо смотрело солнцем на Девочку с белым лицом.
Где-то рядом сидел Охотник и оттирал свой нож от зеленой вонючей крови. Парень с душой змеи уже теребил Девочку за плечо, пытаясь помочь ей подняться. Щенок пытался отгрызть демону похожую на тараканью лапу.
Девочка с белым лицом на мгновение закрыла глаза.
Она видела.
II Девочка с белым лицом
11. Память
На самом деле обязанностью Видящих Сестер было помнить. Помнить свои сны. Помнить облики демонов. Помнить облики ангелов. Помнить, что произошло с миром, чтобы предотвратить это в будущем.
Но это приводило и к тому, что Сестры помнили то, как их сделали… ну… Сестрами.
Их забирали из колыбелей, тех девочек, что с первых дней жизни могли видеть сны. Их видели там, в том сожженном дотла мире старшие Сестры. Дело в том, что эти дети оставались людьми в хаосе тел и черной крови. Они лежали и сосали палец или плакали от ужаса, или жались к огненной груди ангела, что прикрывал их собой от кошмара разрушений. И тогда увидевшая Сестра запоминала примерное расположения девочки и шла за ней, находила, забирала у родителей и приобретала статус Матери, а вместе с этим – право говорить.
Так в свое время забрали и Девочку с белым лицом. Конечно, тогда ее лицо еще не было покрыто толстым слоем белого грима, скрывающего черные шрамы. Тогда глаза ее не были черными. Тогда десны ее не были черными.
Тогда Девочка с белым лицом была милым розовощеким пухлым младенцем, откормленным молоком и манной кашей, кажется, даже с маслом. Она, окутанная любовью и нежными муслиновыми пеленками, засыпала, вдыхая аромат теплой материнской плоти, эту смесь солоноватого пота, безопасности и счастья. Тогда ей не снились ни ангелы, ни демоны. Ей снился покой, Девочка точно помнила это, покой.
Но с тех пор, как за ней пришла Мать, Девочка больше не знала ни покоя, ни счастья, ни любви.
Сестры не были предназначены для этого.
Девочка с белым лицом помнила, как с ней, младенцем, разговаривали Матери и раз за разом повторяли ей:
– Молчи. Ты не смеешь предавать веру ангелов. Мы несем наши знания молча.
Матери не повышали голоса. Нет, они не били девочек. Не морили их голодом. На тарелках перед несознательными малышами всегда лежало картофельное пюре на воде, тертая морковочка и даже иногда тыква. Вот же ложка. Вот еда. Бери да ешь.
Нельзя было только плакать или издавать других звуков.
Девочка с белым лицом помнила это правило.
Сестер обучали. Старательно и терпеливо. Им читали Тексты. Им рассказывали истории. Их учили писать и читать. Рисовать – это был обязательный навык, ведь девочек не учили говорить, каждая из них должна была изъясняться как может.
Девочка с белым лицом всегда для речи выбирала собственное тело. Единой системы жестов практически не было, только некоторые универсальные жесты, означавшие “Мать”, Ангел”, “Демон”, “Охотник”… Поэтому Девочка брала кусочек угля – уголь был здесь повсюду – и писала слова прямо на себе. На руках, на худощавых бедрах. На бугристом от шрамов лбу.
Девочка с белым лицом помнила, как появились эти шрамы.
Их так обучали. Матери называли это подобием. Если ты увидела неправильный сон – ангел поцелует тебя. Если ты произнесешь звук – ангел поцелует тебя. Если ты забудешь текст и не сможешь жестами передать его значение – ангел поцелует тебя.
Ангелами называли пылающие жаром алые угли.
Девочка с белым лицом была нерадивой ученицей, чего уж скрывать.
Нет, Матери не были злыми, они выполняли наказ ангелов – тот самый, когда во сне каждой из них ангел просил, нет, требовал молчания, приложив палец к губам.
И Сестры молчали.
Сестры помнили.
Сестры несли это знание веками. Поколениями. Они были рождены, чтобы видеть, что произошло с миро, и не позволить этому повториться. Сестры не позволяли себе излишеств. Одно платье. Одна пара обуви. Растительная пища. Минимум удобств. Трагедия избыточности не должна повториться.
Сестры помнили это.
Помнили, каково это – сгорать заживо в пламени ангельского гнева.
Ведь они сгорали каждый раз, засыпая.
Девочка помнила, что такое боль, но, конечно, давно перестала придавать этому значение.
Самым важным моментом в жизни Сестер был день определения пути. Все Видящие Сестры становились или Смотрящими – те, кто искал новых Сестер, или Идущими – те, кто следовал с Охотниками и помогал демонам переродиться, или же Сведущими – те, кто познавал историю прошлого и накапливал знания.
Смотрящих лишали возможности ходить.
Идущих лишали возможности говорить.
Сведущих лишали возможности видеть.
Девочка с белым лицом стала Идущей. И ангел поцеловал ее сперва в голосовые связки. Потом в небо и язык. Ангел целовал ее десны и слезные железы. Ангел навсегда остался с Девочкой.
Девочка помнила это.
Девочка не держала зла на Матерей. Девочка была верной Сестрой Ордена Видящих. Она была готова отдать жизнь за Мать, за Орден, за Сестер. В принципе, Девочка просто не против была бы отдать жизнь, но ее раз за разом спасали.
Девочка помнила, что значит уважать, она помнила значение слова “любовь”, помнила все тексты, молитвы и обряды.
Девочка помнила.
Поэтому, когда однажды во сне она увидела, как ангел поднимает свою величественную солнцеподобную голову и смотрит ей в глаза, как он указывает перстом на помятую машину, где в детском креслице ворочался розовощекий младенец, укутанный в белоснежные пеленки…
Девочка проснулась.
И Девочка с белым лицом забыла.
12. Чудовище
У каждого ребенка в детстве должен быть невидимый друг, так полагали Сестры Ордена и благосклонно закрывали глаза, делая вид, что не слышат, как их маленькие подопечные бормочут греховные слова в темноте. Им это позволялось лет до пяти.
У Девочки же, тогда еще без белого лица, было Чудовище под кроватью.
И о нем не знали даже Сестры.
Девочка молчала. Она действительно, истинно молчала. Она была воплощением ангельского предназначения и не издавала ни звука. Матери тогда предполагали, что им попалась немая, и возносили благодарственные молитвы небесам, но на самом деле Девочка просто умела молчать.
А ночью, когда засыпали Сестры и Матери, когда переставали всхлипывать другие девочки, когда затихали сквозняки и просыпались демоны, Девочка залезала к себе под кровать, ложилась, морщась, на спину и протягивала израненную ладонь Чудовищу.
Чудовище был прохладным и гладким. Он не мог говорить, не материализовавшись в этом мире, а воплотившись, но он всегда с тихим шипением обхватывал ладонь Девочки и проливал на вздутые ожоги соленые слезы. Девочке было больно, конечно, но она молчала.
Девочка всегда была в ранах. Ее наказывали за то, что она отказывалась есть или ела слишком много, за то, что она потратила слишком много времени на умывание и слишком мало на расчесывание волос, за то, что она не забыла постирать свое единственное платье и за то, что она надела его еще влажным, потому что в Ордене не было отопления, был только гнев ангелов.
И их поцелуи.
– Нашлась тут бедняжка Джейн Эйр, – отчитывала Девочку ее Мать прямо на ней горячим утюгом разглаживая влажное платье, чтобы то высохло быстрее, – Знаешь ли ты, что можешь и умереть, если заболеешь? Ты думаешь, мы хотим твоей смерти? Ты думаешь, ангел выбрал тебя, чтобы ты просто простыла и исчезла??
Девочка подняла только глаза и корявыми печатными буквами углем прямо на стене спросила, что такое Джейн Эйр. Мать тогда покачала головой, дернула девочку за ухо, дала ей тряпку, чтобы отмыть стену и ушла. Но вечером под подушкой Девочка нашла старый Текст.
Ночью Девочка медленно беззвучно шевелила губами и водила по Тексту трясущимся пальцем, показывая Чудовищу на особенно интересные места.
Утром ее наказали за то, что она прикоснулась к Тексту.
Когда Девочка научилась видеть Тот Самый Сон, Чудовище покинуло ее. Девочка продолжала каждую ночь забираться под кровать. Она искала худощавой, похожей на паука рукой своего друга в темноте, но ногти скребли только пол. Тогда Девочка плакала, все так же беззвучно, потому что единственное, чего она на самом деле боялась, – это остаться одной и окунуться в сон.
Она не любила ангелов.
Другие девочки давно уже отказались от своих невидимых друзей. Или просто научились прятать свое сумасшествие от Матерей. Девочка до сих пор иногда слышала, как в темноте то одна, то другая что-то бормочет, тихо-тихо запихивая в рот желтоватую пахнущую плесенью наволочку, чтобы заглушить голос, а потом визг и тишина, ведь каждая девочка на самом деле знала, что в темноте стоит Мать с закрытой жаровней, чтобы Ангельские Очи не мерцали и не мешали Сестрам спать. Девочки знали, что их услышат, но не могли себя остановить.
Девочки не любили одиночество.
Девочка стала Девочкой со шрамами на лице. Но Чудовище не вернулось к ней. Девочка стала Девочкой с сожженными ладонями. Но Чудовище не вернулось к ней. Девочка стала Девочкой с обугленными ступнями. Но Чудовище не вернулось к ней.
Однажды Мать, уже слегка сумасшедшая, но все еще слишком влиятельная, привела Девочку в купель и сказала:
– Ты, Девочка, дар ангелов. Твое молчание – дар ангелов. И ты станешь следующей Настоятельницей, пройдя обряд Омовения.
И она сорвала с Девочки ее белое платье, подвела к купели, наполненной тлеющими мерцающими углями, и толкнула.
Девочка только ахнула беззвучно.
Успела почувствовать запах жженых волос и сильную боль в черепе.
Девочка зависла в воздухе. Изуродованными пальцами ног она все еще пыталась цепляться за край бассейна. Ее костлявое тело струной вытянулось над открытой жаровней, и с кончика носа Девочки капала смесь пота и слез, а вся кожа, вся ее опаленная кожа была покрыта мурашками, но Девочка точно знала, что если она дернется, если она нарушит баланс, ее ноги окунутся в ад, а за ними и вся она.
Девочка скосила глаза в сторону.
Запутав пальцы в ее темные непослушные дымящиеся волосы, ее держал за косы одной рукой огромный отвратительный демон. Его кожа вздувалась гнойными волдырями, разлагающаяся плоть не давала закрыться зловонной пасти. Воск со свечей на потолке заливался ему в белесые, слепые глаза, а раздвоенный алый ядовитый язык свисал и волочился по полу.
Кап.
Зашипели угли.
Демон медленно разжал руку. Вторую. На колени встало обезглавленное тело Матери. Мать склонилась в поклоне и прошла обряд Омовения.
Кап.
Угли шкворчали, получив дань.
Ангелы, наверное, пировали.
Демон все так же за волосы поднял Девочку к своему лицу, она болталась безвольной куклой, в безмолвном крике открыв черный рот.
Демон провел прохладной, влажной от крови когтистой лапой Девочке по щеке, поставил ее, нагую, на пол рядом с порванным платьем и снова исчез в зловонном облаке, не способный задержаться в смертном мире, если его не Видит одна из Сестер.
Девочка села на пол. Ее Чудовище вернулось.
Девочка улыбалась.
Девочка видела его крылья.
13. Окно
Сны Ордена Видящих Сестер наделяли Демонов… плотью.
Это догма. Это правило. Это истина.
Никто и никогда не мог объяснить, почему так происходило. Матери и Настоятельницы приносили живые жертвы ангелам. Охотники потрошили демонов и пытались гадать на их внутренностях, но ничего, кроме бессмысленного кровопролития, это не принесло.
Демоны становились материальными, если Сестра видела его во сне. Да-да, в Том Самом Сне, где ангелы, разгневавшись, выжгли все живое и приказали молчать об этом.
Только все живое не вымерло, конечно, а деформировалось, как это всегда и случалось.
И вот, чтобы жить, демону всего лишь необходимо было попасть в поле зрения спящей Сестры там, во сне. Для этого демону надо было быть рядом. И именно в этом таился основной трюк. Дело в том, что для Сестер как и для почти всех оставшихся жителей этого опустошенного гневом ангелов мира, демоны были невидимыми. Но сами демоны прекрасно видели всех и все, им не был страшен солнечный свет или ночная тьма, им не страшна ни вода, ни огонь. Они уже погибли когда-то и теперь практически неуязвимы. Просто они… бестелесны…
Поэтому Сестер Ордена учили наряду с возвращением в один и тот же сон, как сны не видеть вообще.
Но этому приходилось учиться. Иногда долго. Иногда с трудом.
Поэтому больше всего Девочка боялась ночи. Когда она лежала и ждала своего Чудовища. Когда она прислушивалась, чтобы услышать первый всхрап Матери, пока она лежала и, крепко сомкнув веки, беззвучно шевелила губами в молитве…
Там, за окном, стояли демоны и смотрели на нее.
От их дыхания запотевали окна. Их лапы и пальцы, и щупальца, и когти, и ладони, и клешни оставляли следы на стеклах и с каждым годом в Ордене все меньше оставалось древних витражей, потому что время от времени их конечности прорывались внутрь и тлели с мерзким запахом то ли от святости аскетизма, то ли от поцелуев ангелов, кто ж их разберет.
Девочка знала, знала, конечно, что демоны ее не тронут. Они не могли попасть на святую землю – никто не бросит несчастных детей на съедение озверевших тварей, Орден был защищен. Демоны не могли сожрать Сестер еще и по той причине, что питались они исключительно грешниками, а девочек забирали из колыбелей и учили жить, следуя завету ангелов. Девочка знала это. Знала. Знала.
Но демоны тоже хотели жить.
Демоны стремились быть увиденными.
Демоны всегда следовали на запах сожженной плоти Сестер.
Демоны стояли за окном и смотрели на нее.
Девочка знала, как это работает. На самом деле, при видимой одинаковости Того Самого Сна на самом деле, всегда там что-то менялось. Не сам сюжет, нет, всегда были поглощенные поглощением люди и их раз за разом настигала кара, само собой, иначе не было бы сейчас этих выжженных пустынных земель с одним домишком на целое пожранное крысами кукурузное поле.
Менялись люди.
Менялись те, кто возжелал второго шанса.
Кого-то больше не было. Они пали жертвой Охотников. Кто-то больше не мог, не смел существовать и склонял голову под мечом ангела, готовый покинуть этот мир навсегда. Кто-то сходил с ума от голода и пытался продолжать борьбу. Эти демоны были безмозглой массой. Ровно до того момента как понимали, вот она стоит, Девочка, она видит.
И чтобы обрести плоть, чтобы хлебнуть жаркой грешной крови, а не только намерений, чтобы увидеть ненавистное солнце, увидевший Демон делал шаг к Видящей Сестре, он попадал в поле ее зрения, он заставлял ее сфокусироваться на себе, он показывал ей свое лицо и обретал плоть.
Девочка не боялась того, что демоны делали во сне. Да, это неприятно, когда тебе пытаются оторвать руку, обглодать лицо, сорвать кожу, сломать пальцы, облить кислотой, ядом, слюной, кровью… Но это сон. Сестер этому учили быстро и безжалостно. Нельзя просыпаться с воплем и слезами. Надо спать до тех пор, пока тело во сне существует, чтобы Охотник успел уничтожить демона в реальном мире.
Нельзя просыпаться от боли во сне или познаешь боль настоящую.
Но они стояли за окном и смотрели на нее.
Девочка с белым лицом страдала бессонницей. Она посчитала все трещины в стенах, все плитки на полу, все кусочки мозаике на потолке. Она знала, с каким звуком дышит Мать и с каким запахом сходят с ума ее Сестры. Она слышала, когда в комнате под кроватью появлялось ее Чудовище.
Она слышала, когда каждую ночь демоны один за другим подходили к стенам их Ордена. Она слышала, как они дышат. Она слышала, как они шепчут. Она слышала, как они зовут ее.
Демоны, большие и малые, шли к своим Сестрам, они пытались дотянуться до тех, кто их видит. Каждую ночь, когда первая из Сестер засыпала, на горизонте появлялся он, демон, и он шел, приближался и в конце концов замирал перед окном и смотрел своим красным, зеленым, черным, желтым, слезящимся, гнойным, пылающим, вытекающим глазом на маленькую фигурку под тонкой белой простыней – на ту, что дала ему еще одну жизнь.
Демон, конечно, растворится в солнечных лучах, когда Матери пойдут по рядам между коек и будут будить методично Сестру за Сестрой.
Но наступит следующая ночь, и он вернется. Ведь он запомнил лицо Сестры, он запомнил ее запах, он запомнил ее тень.
Он придет и будет стоять за окном и смотреть на нее.
Он найдет ее.
Он сожрет ее.
Девочка лежала в темноте и хотела уснуть. Демоны во сне не казались ей страшными или отвратительными. Девочка знала, что она не должна была знать. Это не входит в обязанности Видящих Сестер —знать, что происходит в этом смертном сожженном мире. Не ее это дело – знать, как демоны делают шаг за шагом. Девочка не должна знать, что каждый демон хочет поглотить свою Сестру и склонить шею перед мечом разгневанного ангела.
Девочка не должна этого знать. Она должна только видеть.
Но Девочка не могла спать от ужаса.
Ведь демоны стояли за окном и смотрели на нее.
Тогда однажды, уже пройдя церемонию определения Пути, Девочка встала, подошла к огромному окну, облепленному демонами, испачканному их выделениями… Она положила ладонь на холодное стекло, она приблизила лицо и подула на холодную поверхности теплым дыханием. Девочка не торопилась. Она принимала свой новый путь. Она принимала решение.
Она стояла за окном и смотрела на них.
Демонов увидели.
Демоны трепетали.