юрий павлович елисеев
Оглянитесь сотник Черкашин
Глава 8
– За него я получил свою первую благодарность и пять рублей серебром, – упрямо вскинув голову, не без гордости, сообщил прадед. – Скажу прямо – по дурному получил, как в рулетке.. Ну да ничего, будем считать, что это был аванс. Зато вторую получил за дело. Меня тогда как раз откомандировали в Гребенской полк есаула Егорова.
Прадед приосанился, насколько это было возможно при запущенной подагре, выпятил впалую грудь и, перескочив события годика на два, рассказал, как во главе Линейцев, одержав победу над персами, князь Цицианов не решился преследовать противника, но есаулы Сурков и Егоров с тридцатью казаками Семейного и Гребенского войска, обскакав гору, успели отрезать часть бегущей персидской армии и отбили 4 знамени и 4 фальконета. Глядя на трофеи добытые казаками, впечатлительный главнокомандующий тут же наградил наиболее отличившихся новыми
французскими карабинами. Всем объявили отпуск и с очередным обозом все они были отправлены из Грузии в России. Таким образом, Савелий, впервые за полтора года, оказался в родных местах. По пути из Владикавказа ушли в свои станицы почти все двенадцать Линейцев, остались только Егор и Иван Сальковы из Калиновской и Камнев из Каргалинской. Сердце Савелия учащённо забилось, когда распрощавшись с побратимами, он свернул от Терека в знакомую рощу. На Южном посту стоял внушительного роста молодой казак из молодых, и приглядевшись, Савелий признал в нём соседского Ивана, жившего через три дома.
– Гурова Игната сын что ли? Ну и вымахал.. – удивился Савелий, проезжая мимо.
Казак приготовительного разряда Иван Гуров кивнул, и с уважением глядя на новенький красивый карабин Савелия, крикнул вслед:
– Вас дядька с возвращением. А где остальные..
На знакомой улице встречные станичники, узнав его, приветствовал и, провожая взглядом, недоумевали, почему герой вернулся один, и только Анисья, вышедшая из калитки в грубом, замызганном халате, прямо спросила:
– А где мужики наши, али поубивало всех?
– Нет, все на месте, живы-здоровы, шлют приветы. Вечером приходите к дому старшины, всё расскажу. – стараясь быть немногословным, ответил Савелий, и пришпорив Черныша, поскакал к дому.
Станичники, глядя вслед, судачили о причине его появления в станице. Версии были разные: толи сбежал, толи прибыл по ранению, а толи, вообще, – неизлечимо заболел и комиссован. Старый Гаврила Смирнов, оскалив в улыбке два последних зуба, выдал свою версию:
– Яво отпустили для отметки у жены: молодуха извелась совсем. Рожать ей давно пора – вот начальство об етом и прознало.
– Тебе бы дед, варианты создавать.. – прыснула со смеху Анисья, – да только нет в тебе никакой силы..
– Зря базланишь, меня ещё ой как пользовать можно. – ощетинившись, как ёж обиделся дед. Он подобрал упавший костыль и засеменил ко двору Черкашиных, в надежде приспособиться к чужому празднику.
Анастасия с утра встала с каким-то странным ощущением, будто сердце то замирало, то, как птица беспомощно трепыхалось в груди. Она умылась, помолилась господу, прося прощения за грехи свои, помолилась матери-заступнице и умоляла отвести все беды и болезни от мужа Савелия и дочери Дуняше, молила святого Николая о помощи в ратных делах и прохождения пути. Облегчения после молитвы не наступило, заботы по хозяйству тоже не уняли душевную маету, предчувствие чего-то очень важного не отпускало. Когда она увидела Савелия на пороге дома, первым движение было броситься к мужу, но ноги предательски отказали и она неловко грохнулась на лавку перед столом. Скребок, которым она чистила столешницу, выпал из рук и покатился по земляному полу к ногам мужа. Савелий поднял его и сказал с укоризной:
– Что же ты застыла, аль не признала?
Настя, пришла в себя, сдавлено вскрикнула и радостно бросилась к Савелию.
– Я знала, я самого утра чувствовала! – воскликнула она, покрывая поцелуями обветренное, небритое лицо мужа. – Вот и не верь предчувствиям! Какими судьбами Сава? Мы ждали вас следующей весной. Вы что, раньше вернулись?
– Нет, я один.
Савелий снял папаху, саблю, поставил в угол карабин. На удивлённый взгляд жены ответил:
– Я отпуск заслужил… Две недели.
– Ты поди голоден. Ты садись, я щас…
Раскрасневшаяся Настя засуетилась возле печи, схватив ухват, она ловко достала горшок и поставила его на леток и открыла крышку. В хате запахло щами. Савелий обвёл глазами хату, перекрестился и сел за стол.
– А где Дуня?
– Так она к деду с бабкой побежала. Малая, а шустрая, что козочка.
В этот момент с улицы хлопнула входная дверь, в сенях затопали тяжёлые сапоги и в комнату вошёл отец.
– А я смотрю Черныш стоит. – На лице Ивана Филипповича отразилось живое любопытство уже виденное Савелием у встреченных им станичников.– Я говорю Дуняше: – «Ты глянь, кажись отец твой приехал.»
Он поправил безвольно повисшую руку, оглянулся на спрятавшуюся внучку:
– Ты не прячься, а выходи с отцом знакомиться. Сама же бубнила: – «Когда, да когда?» – вот он приехал!
Из-под дедовской руки появилось милое личико четырёхлетней девчушки. Она с пытливым любопытством разглядывала высокого статного казака, в серой, с серебряными газырями, черкесске. Казак был подпоясан тонким кожаным поясом с пристёгнутым блестящим кинжалом, а на шелковой плетённой перевязи висела большая изогнутая сабля. Казак расставил руки, присел и сказал:
– Ну иди ко мне дочурка, я твой папка.
– Иди Дуня, иди к папе. – подтвердила Настя.
– Смелее..– подтолкнул девчушку к отцу Иван Филиппович.
Он подвёл внучку поближе, и когда Савелий взял её на руки, промолвил:
– Ну вот и добре, теперь хоть отстанет от меня.
Затем увидев, как отец и дочь поглощены друг другом, он отвернулся, и смахнув непрошеную слезу, перекрестился. Посмотрев на сноху сказал:
– Герой.. Надо бы гостей..
– Конечно, – оживилась Настя, – радость какая! Вы приглашайте..
Вечером у дома войскового старшины собрались станичники. В основном это были казачки: жены и матери ушедших ни Линию гребенцов. Они, как это присуще собравшимся в кучу казачкам, громко переговаривались расположившись полукругом возле крыльца, на котором рядом с атаманом стоял Савелий Черкашин, держа в руках связку писем. Атаман, призвав к тишине, зачитал письмо из канцелярии князя Цицианова, в коем говорилось о геройском рейде Гребенцов, в результате которого были добыты знамёна и лёгкие пушки персов. Среди собравшихся пролетел шелест одобрения. Все обратили взгляды на Савелия. Тот развязав тесьму, стал зачитывать фамилии и раздавать письма, частью написанные за алтын полковым писарем, а частью нацарапанные корявыми каракулями на залапанной бумаге – и те и другие вызывали сильные эмоции. Савелия засыпали вопросами, на которые он отвечал, стараясь быть правдивым, но так как он часто находился вне своего взвода, ответы получались не многословными. На вопрос жены Григорьева: – «как там Алексей Митрофанович?». Савелий, увидевший урядника только перед отъездом в Россию, сказал, что выглядит Григорьев молодцом и шлёт ей горячий привет. Следом за урядницей, перед Савелием, под стать Фролу Кашину, встала башней, его рыжая жена Наталья, и выставив руки в боки, потребовала сообщить: не нашёл ли муженёк кого в далёкой стороне. Станичники грохнули с такого ультиматума и давай чудить и подливать скабрёзные подробности на эту тему. Кончилось тем, что уязвлённая великанша плюнула и под общее веселье отправилась к себе, в Яхтинское урочище. Остальные с благодарностью принимали те крохи, что передавал Савелий из далёких мест, где служили их родные, по воле бога и царя принявшие на себя казацкую судьбу, защищать рубежи России.
Вернувшись от войскового старшины, Савелий застал Саньку, игравшего с Дуняшей в салочки. Брат здорово повзрослел, загрубел лицом и налился упругой силой: словом, как и положено казаку Приготовительного разряда, усердно вникавшему в тонкости военного дела. Они сдержанно обнялись, Сашка изо всех сил старался держаться по-взрослому: басил, играл мускулами… Савелий удивлялся – куда подевался шустрый отрок, готовый бежать за ним на край станицы, с завистью глядевший на ружьё и саблю, на бурку, папаху, газыри.. Теперь перед ним стоял казак, готовый хоть завтра на Линию, красивый и уверенный в себе воин. Появились первые гости. Пришёл Данила Капустин, вернувшийся из Кизляра и двоюродный брат Семён, здоровый, как буйвол. Он встал посреди комнаты почти касаясь потолка и Савелию показалось, что в доме стало тесновато. Горница совсем уменьшилась, когда пришли все Ефремовы: отец Григорий Игнатьевич, Григорий с женой и братья двойняшки: Аркадий и Егор. Григорий обнялся с Савелием, и кивнув в сторону жены, которая кинулась помогать Насте, сказал:
– Моя суженная, Катерина Сёмина, та самая..
– Ты как в воду глядел.. – согласился Савелий. – Что дети есть?
Свояк сконфуженно пожал плечами.
– Пока нет… – видимо вопрос заданный Савелием был для него неприятен, и сменив тему, он спросил. – Ты, я вижу геройских дел натворил. Расскажешь в подробностях?
– Да какие там геройства – повезло.. – пояснил Савелий, – мы оказались шустрее персов.
Последними пришли отец и мать. Евдокия перекрестилась у порога, поклонилась присутствующим, и подойдя к сыну, уткнулась в складки его черкесски, глухо и тихо произнесла:
– Соскучилась, давно тебя не было. – Она отстранилась, внимательно оглядев сына, сказала: – Ты там бережись. Всех врагов не переведёшь, а голова одна.
– Поберегусь, поберегусь.. – успокоил, обнимая мать, Савелий.
К ним подошла Настя, встала рядом с мужем и пригласила гостей за стол. Казаки, до сих пор стоявшие в центре горницы, искоса бросавшие делано равнодушные взгляды на бутыли с чихирем и самогонкой, на чаши с закусками и хлебом, дождавшись повторных приглашений, не спеша расселись по местам. Разлили вино. Слово взял старший Черкашин.
– Спасибо всем, что уважили, пришли к нам на праздник. У нас действительно большой праздник: вернулся мой старший сын Савелий. Генерал-лейтенант Цицианов за геройство наградил его отпуском и новым французским карабином. Давайте выпьем за нашего героя и за других наших станичников, которые честно несут службу на Линии. Пусть им будет хорошо и вольготно в дальних краях.
Гости гаркнули троекратное «ура» и выпили. Застолье вошло в своё обычное устойчивое русло: после предложенного тоста за здоровье императора Александра, последовали тосты за здоровье князя Цицианова, за есаулов Егорова и Суркова и ещё многих геройских командиров. Потом пели про жизнь казацкую, про то, как злой чечен ползёт на гору, точит свой кинжал. Разошлись поздно, пили стременную потом на ход ноги, на посошок, наконец, уже на крыльце, расцеловавшись, клялись друг другу в вечной дружбе.
Наутро Савелий проснулся в жутком похмелье, открыл глаза и увидел перед собой ангела. Белокурое создание внимательно рассматривало его опухшее лицо и растрёпанные свалявшиеся волосы. Никакого осуждения в глазах ангела, Савелий не увидел, наоборот Дуняша протянула свою маленькую ручку и погладила его по голове.
– Как ты устал вчера. – сказала она заботливым голосом. – Это мамка тебя сюда определила.
Савелий поднял голову и огляделся. Теперь он увидел что лежит в чулане. «Вот сучка!» – подумал он. – «Ефремовская порода.»
Он приподнялся, поглядел в пространство двери на коридор, где бродили бесхозные куры. «Щас я ей устрою.» – решился Савелий. Он рывком поднялся с овчины, взял за руку дочку и отправился на поиски жены. На дворе при ярком солнце решимость Савелия поутихла, а когда подошёл к открытой двери хлева и навстречу ему вышла Настя с вилами, желание разобраться с женой пропало совсем. Вместо претензий он встал у стены в неопределенную позу и сказал:
– Представляешь, проснулся сегодня в чулане..
Настя бросила на него уничтожающий взгляд, обманутой в своих ожиданиях женщины и мстительно сказала:
– Так тебе и надо. Ты что думал, я тебя в таком состоянии к себе в постель пущу?
Савелий понял: надо срочно мириться.
– Ну ладно, прости. Сам не понимаю, как это всё получилось. Чихирь с самогонкой опасно мешать. Никак нельзя. Ну прости, я больше не буду пить. Ни грамма.
– Ладно, прощу. Вон и заступница у тебя есть. – Настя вздохнула. – Там на столе в кувшине рассол, а в чашке вчерашние остатки. Молоко тебе, пожалуй, нельзя.. Идите уже. Мне хлев чистить надо.
Скинув с себя груз вины, Савелий поднял дочь на руки и с лёгким сердцем направился в хату – в семье вновь воцарились мир и согласие.
К обеду, когда внутренности перестали бунтовать и в душе наступило равновесие, Савелий запряг Черныша в телегу и отправился в урочище Шар кошкар на севере станицы, к одноимённому озеру, где собрался нарезать камыша. Три года назад он затеял обновить крышу сарая, но призыв на службу нарушил планы. Теперь кровля почернела и местами совсем сгнила. Не привыкший к упряжи Черныш, недовольно мотал головой, безуспешно пытаясь избавиться от хомута, брыкался и резко дёргал телегу в стороны. Савелий пару раз перетянул паршивца плёткой и на какое-то время это подействовало.
Черныш убрал свой гонор, и приняв реальность, пошёл спокойно. На повороте к озеру, у протоки, в кущах сидел старый казак Тимофей, с которым Савелий, ещё будучи пацаном ловил рыбу. Старый Тимофей привстал с коряги и прикрыв ладошкой глаза, воззрился на Савелия. Он какое-то время рассматривал Савелия, затем произнёс шершавым голосом:
– Не признаю тебя, ты из Самохиных, что ли?
– Нет, дедушка, я Черкашин, сын Ивана Филипповича. Савелий я.
– А рыбачёк, – узнал его старик, – Эка ты вымахал, настоящий казак!
– А вы дедушка, вроде уменьшились. – рассмеялся Савелий.
– Так ведь всё по закону: где-то прибудет, а где-то убудет, – философски заметил старик, и давая понять, что разговор окончен, отвернувшись, сел на корягу.
Савелий обогнул озеро и подъехал к дальнему берегу, где камыш стоял высокой сплошной стеной. Остановившись у кромки берега, он положил кинжал и карабин в телегу и пустил Черныша пастись, а сам, снял сапоги, закатал штаны, и подоткнув полы черкесски, полез в воду. Осторожно чтобы не напороться на торчащие обрезки камыша, Савелий прошёл вдоль берега, достал из-за пояса серп и стал срезать высокие стебли под самый корень. Скоро на берегу выросла большая куча очерета, которую разделив на части и связав с двух концов, Савелий погрузил на телегу. Получилось достаточно, чтобы с запасом починить кровлю. Савелий не спеша омыл мелкие ранки от порезов, обмотал ноги портянками и надел сапоги. Затем, отряхнув черкеску, взгромоздился на большой воз из вязанок камыша. Не доезжая к протоке, где встретил старика Тимофея, Савелий услышал выстрел. Он остановил Черныша, и скатившись вниз, сунул руку под связку камыша, где лежал карабин. Знаком показав Чернышу стоять на месте, Савелий осторожно и скрытно двинулся к кущам. Первое, что он увидел были всадники, которых, поначалу, он принял за ногайцев, но приглядевшись, он понял, что это чеченцы. Их было двое: один на коне, а второй, спешившись, колдовал над стариком, прилаживая к его шее камень. «Шакалы проклятые, что вам старик сделал?» – возмутился Савелий. – «Зачем его надо было убивать». Несколько мгновений спустя он увидел ответ на свой вопрос: из кустов верхом на кауром коне появился третий абрек ведя за собой четвёрку связанных между собой коров. «Вот сволочи!» Савелий прицелился и выстрелил в пешего чеченца. Тот, сделав кувырок, упал в воду у самого берега. Остальные бандиты, достали ружья и дали беспорядочный залп по кущам, откуда был произведён выстрел. Савелий, между тем успел перезарядиться, вышел на дорогу, и прицелившись, выстрелил во второго абрека. Чеченец зашатался и склонился к шее коня. «Двое». – со злорадством отметил Савелий. Он поглядел на оставшегося чеченца: – «Этот не пойдёт один на один». Действительно, третий, самый молодой, как и предположил Савелий, разразился потоком ругательств, и подхватив под уздцы коня раненого подельника, ускакал по дороге ведущей на северо-восток, в сторону Сулейманова кургана. Савелий подошёл к Тимофею. Старик был мёртв. Рядом в воде валялся зарезавший его чеченец, видимо за то, что старик стал невольным свидетелем кражи четырёх коров. Савелий раскидал часть связок камыша и сложил тела в телегу. Подумав, вернул связки обратно, и привязав коров сзади телеги, отправился в станицу. У дома атамана, на скамье, Савелий увидел двоих стариков. Они ещё издали приметили диковинный обоз и один из них, старший Герасимов, спросил подъехавшего казака:
– И где же ты, милок, столько коров наимал?
– На Шаре дедушка, а что, Алексей Михайлович дома?
– Дома, ты заходи.. Черкашин что ли?
– Он самый, – бросил на ходу Савелий взбегая по ступенькам на крыльцо.
Атаман, выслушав Савелия, поднял своё грузное тело из-за стола.
– Пойдём поглядим, – сказал он, вздохнув от навалившейся проблемы.
Когда Савелий снял вязанки камыша, Атаман посмотрел на тела и увидев труп чеченца, покачал головой:
– Этого нам только не хватало. Знаешь кого ты приземлил?
– Кого?
– Кого-кого, – передразнил атаман, – родственника своего,.. Беноева Юсуфа, чёрт тебя подери!
Теперь только Савелий припомнил, что прапрабабка Хава была из Беноевых, очень серьёзного и воинственного клана.
– На нём не было написано: чей он, – пытаясь оправдаться поднял голос Савелий, – было ясно, что он вор.
Атаман снова вздохнул и покачал головой.
– Дай бог, чтобы родственники не узнали кто виноват в смерти Юсуфа. Не то откроют на тебя охоту, а это, сам знаешь, не с врагом на поле боя… в общем пора тебе обратно на Линию. Тебе сколько осталось отпуска?
– Две недели.
Атаман поскрёб за ухом, подумал и сообщил:
– Даю тебе три дня. Со двора никуда. О случае этом никому ни слова. Чеченца ночью подкинем на тот берег, пусть голову ломают: что да как.. Потом дошлю к тебе человечка – он расскажет, как дела обстоят.
После этих слов атаман, видя, как сник Савелий, похлопал его по спине и попробовал утешить:
– Не унывай, всё как-нибудь устроится, может ещё обойдётся…
Глава 9
«Кровная месть среди горцев – закон.» – раздавив пальцами клопа найденного в складках рубахи, пояснил старый Савелий. – «Кровник брался за оружие, чтобы кровью убийцы смыть кровь убиенного родственника. С этого момента главным в его жизни становилась месть». Прадед прищурившись поглядел здоровым глазом на испачканные кровью пальцы, затем на Филю и сказал: – «Я расскажу тебе одну историю.. Она началась из-за такого же, как ты, мальца». – И Савелий поведал правнуку о том, что случилось с казаком, Михаилом Караваевым из Старогладовской лет тридцать назад. В тот день, когда началась эта история, Михаил с сынком Алёшей возвращался с рыбалки. Они шли от Терека по лесу к Южному посту и тут пацан, вспомнив, что забыл на берегу одну из своих удочек, рванул обратно, только пятки засверкали. Удочки были особенные, наборные. Михаил присел на бревно и стал ждать. Время шло, а сына всё не было. Наконец, терпение казака лопнуло и он вернулся на берег, где застал следующую картину: вцепившись в черкески, словно два щенка, его сын и непонятно откуда взявшийся здесь чеченский подросток, валтузили друг друга совсем не по-детски. Рядом стоял довольного вида вайнах и заинтересованно наблюдал за поединком. Увидев, что Михаил хочет разнять драчунов, он остановил его:
– Подожди, я хочу посмотреть, как мой Алимхан побьёт твоего щенка.
Наглость и снобизм чеченца задели Михаила.
– А ты что за нохчи? Похож на волка, а тявкаешь, как шакал. Может докажешь обратное?
Насмешка достигла цели. Чеченец оскалился и стал действительно похож на волка.
– Держись русский, я тебя резать буду. – прорычал он, и выхватив кинжал, бросился на Михаила.
Михаил увернулся от клинка, но по касательной, кинжал распорол широкий рукав черкески. «Жаль» – мелькнуло в голове. – «Жена заругает»
Достав свой кинжал, он с легкостью ушёл от следующего выпада и с удовлетворением увидел, как потемнел от крови бок соперника. Чеченец, почувствовав рану, словно взбесился. Он прыгал вокруг Михаила стараясь нанести ему рубленную рану, но пропускал лишь новые удары. Виновники поединка стояли открыв рты и глядели как сражаются отцы, ещё не понимая, что конец будет один. Отчаянно атаковав, чеченец, всё таки достал Михаила, и полоснув от ключицы до газырей, сделал глубокий надрез на груди казака. Черкесска мгновенно набухла кровью, но в горячке, Михаил не почувствовал боли. Он произвёл ответный выпад и нанёс чеченцу колющий удар в живот, отчего тот сломался пополам и упал на колени. Папаха слетела с его головы, обнажив бритый череп. Михаил подошёл, внимательно следя за поверженным врагом. Чеченец рычал, глядя на него налитыми кровью и ненавистью глазами, он пытался подняться на ноги. Тогда Михаил зашёл ему за спину, рывком запрокинув голову, полоснул клинком по горлу. Бросив тело на землю, он посмотрел на волчонка, готового броситься в бой, затем на сына и сказал:
– Он сам так хотел.
Уже в лесу, когда отец, нарвав листьев подорожника, засунул их под черкеску, Алёша отмер и перевёл дыхание.
– Он удочку мою забрал. – попытался оправдаться он перед отцом.
У Южного поста Михаил остановился, наклонился к сыну и серьёзно сказал:
– Что видел помалкивай, не было ничего, запомнил?
– А твоя рана? Мать увидит.
Они вернулись домой, как ни в чём не бывало. Жена Мария, посмотрев на улов, проворчала: – «Стоило бить ноги за парой замученных шамаек», и позвала завтракать. Михаил облегченно вздохнул, но за обедом срыть рану не удалось. Увидев кровь на черкеске, жена всплеснула руками.
– Это что такое? Ты где это лазил? А ну снимай одёжу.
Разглядывая рану, Мария качала головой и приговаривала:
– Это с кем же ты сцепился, с волком что ли? Ох ты господи, как полоснул.. Говори с кем дрался, с Егоркой? Он тебе тот случай, на меже простить не может. – Жена сморщилась. – Давай я тебе зашью. Сиди спокойно, я щас…
Она убежала и вскоре вернулась с иголкой и суровой ниткой. Обработав рану самогоном, она ловко и быстро сделала несколько стежков.
– Вот и ладно. В следующий раз думай прежде чем лезть в драку.
Михаил согласно кивнул, в душе благодаря недалекость Марии.
– Чтоб я ещё с Егоркой.. да ни в жизнь.
Михаил вздохнул свободно. Вечером он отправился прогуляться по станице и посетить самые компетентные сборища, где можно было услышать последние новости. Там он узнал следующее: сразу после обеда в станицу прискакали четверо чеченцев, крича что у Терека зарезан Ахмад Даурбеков, и что они, четверо его братьев объявляют себя, один за другим, «кровниками» убийцы. Услышав это Михаил почувствовал, как по телу пробежал холодок, и когда Иннокентий Замятин, спросил, не его ли видел с утра на дороге к Тереку, он поспешил отказаться, и отправившись домой, объявил Марии, что ему надо срочно съездить во Владикавказ на ярмарку. Всю ночь он не спал, ему казалось, что братья уже взяли след и сжимают кольцо поисков. К утру, так и не заснув, Михаил поднялся с постели, посмотрел на зарождавшийся день и начал собирать вещички. Настроение было поганым: осознание, что ему приходится бежать, как зайцу, угнетало его, он не знал как реагировать на создавшуюся угрозу. Пока седлал лошадь, встала жена. Остановившись возле конюшни Мария без предисловий продолжила вчерашнюю тему:
– Не пойму, что за блажь: ехать вот так, с бухты-барахты, не предупредив заранее, не собравшись по-человечески.. – выговорившись, Мария сделала паузу, ожидая ответных слов, но Михаил молчал, делая вид, что сильно занят сбруей.
– Что так и будешь молчать? – не выдержала жена. – Скажи хоть что-нибудь!
Михаил понял, что жена не отстанет.
– Седло мне новое надо, порох, пули на исходе.. черкеску видела? Новую надо. Тебе что-нибудь куплю, детям..
– Ладно. – Мария поняла, что переубедить мужа не удастся. – Пойду еды в дорогу соберу..
«И Михаил уехал», – завершил первую часть своего рассказа прадед. Он прикрыл глаза и, толи ушёл в свои воспоминания, толи снова заснул. Филя толкнул прадеда в коленку.
– Так что там было дальше?
Прадед вздрогнул.
– Что, что такое..
– Я говорю, что дальше… – повторил Филя.
– Ну да, во Владикавказе Михаил, купил всё что было нужно и через три дня вернулся домой. Только он заехал во двор, как, по лицу жены понял, что произошло самое плохое.
– К тебе были гости. – сдавленным от обиды голосом сообщила она. – Просили передать чтобы ты в пятницу один приехал к Тереку биться со старшим Дорчи Даурбековым. Он тоже будет один. Если не придёшь они вырежут всю семью.
– Что-то быстро они нашли меня. – сказал задумчиво Михаил. Он слез с коня и отвёл его в конюшню. Здесь его осенило: – «Это удочка! Все знают, что такая только у Алёшки: наборная, резная..» Он обернулся к Марии.
– После завтра я встречусь с ними. Поговорим.
Мария заплакала.
– Ты уже поговорил. Чёрт проклятый! Что же теперь? – запричитала она переходя на рёв. Он обнял жену.
– Прости, так получилось: там, или он, или я. По другому – никак.
Как сказал, таки сделал. В пятницу на рассвете спустился он к Тереку, где его уже поджидал закутанный в башлык Дорчи Даурбеков. Михаил остановил коня и оглядевшись, заметил на другом берегу троих всадников. Это явное нарушение договоренности не понравилось Михаилу и он крикнул стоящему напротив чеченцу:
– Это так ты держишь договор? – Он указал на берег и добавил. – Вас четверо против одного.
Дорчи усмехнулся:
– Мне не нужны братья, чтобы справиться с тобой, гяур. Я один стою десятка таких как ты. Я убью тебя быстро и брат будет отомщён.
Михаил улыбнулся, вспомнив бахвальство Ахмада. Он поправил саблю и сказал:
– Я уже слышал это. Давай уже к делу.
– Держись гяур! – крикнул Дорчи, и выхватив кривую саблю, поднял коня на дыбы. Михаил, приподнявшись на стременах, бросился ему навстречу. Сойдясь, они рубились неистово. Два раза Михаил был на волосок от смерти: сабля чеченца в одном случае, соскользнув с клинка Михаила, ударила его по голове и только папаха, разрубленная до подкладки, спасла ему жизнь. Второй раз, уже лишившись папахи, ему чудом удалось пригнуться и сабля, отхватив половину чуба, пролетела мимо. Как говорится, судьба даёт шансы всем одинаково, и свой шанс Михаил использовал верно. Когда, не достав Михаила, Дорчи провалился, оказавшись к нему спиной, тот, не веря своей удаче, одним махом, отрубил ему голову. Она свалилась вместе с папахой, покатилась по траве, и сделав несколько оборотов, остановилась у края берега. На той стороне раздались крики проклятий, братья, направив своих коней в воду, стали медленно пресекать Терек. Михаил понял, что пора отступить. Он повернул коня, и под вой дважды оскорблённых Даурбековых, поскакал в станицу.
– Деда, они его не догнали? – спросил Филя.
– Нет, внучок. Он был настоящий герой, а настоящего воина в бою не одолеть. Его можно только со спины взять. Даурбековым чести хватило не надолго. Однажды вечером, когда он возвращался после сенокоса, они подкараулили его в лесу к северу от станицы.
Зелимхан, старший из оставшихся братьев, спрятавшись за кустами, выстрелил в казака и пуля угодила Михаилу в спину. Он упал навзничь, и чувствуя онемение в груди, попытался дотянуться до карабина, но конь, испугавшись выстрела, дёрнулся и понёсся вперёд, отчего оружие отбросило к задней стенке телеги. Братья догнали взбесившуюся повозку на краю леса и тот же Зелимхан, схватив под уздцы, осадил коня. Михаил был ещё жив, он всё видел, но не чувствовал: Зелимхан склонился над ним, достал свой кинжал, схватил его за волосы, и глядя в глаза, сказал: – «Сдохни, гяур. Теперь мои братья отомщены». Вот такая история внучок. Кровная месть – закон Кавказа.
– Он убил его? – спросил потрясённый Филя.
– Да, отрезал голову.
Патриарх вдруг засуетился, схватил свою клюку, попытался приподняться, но, внезапно стих умиротворённый и сел обратно, на лице его отразилось благостное выражение, и Филя почувствовал запах мочи.
– Всё равно не добежал бы… – словно оправдываясь, пояснил, произошедший казус прадед. – Пойду сменю портки.