Юрий Симоненко
Стройотряд
***
– А кто такая Анжела Дэвис? – поинтересовался Вован, выслушав подробный рассказ Лёхи о посещении американского корабля. Рассказ был для Надежды. Кандидат медицинских наук Надежда Михайловна Скворцова очень заинтересовалась упрятанной в анабиозную камеру «афроамериканкой».
Они втроём – Надежда, Лёха и Вован – сидели по-турецки, прямо на песке, в тени меж невысоких барханов в двух километрах от строившегося города. Рядом стояли два мотоцикла и готовый к полёту дрон. Второй дрон в это время висел над городом и наблюдал очередной «стремительный домкрат» – сиречь закат, по меткому выражению Лёхи: окружённое голубым маревом белое солнце на экране пульта управления дроном ныряло за горизонт так лихо, что было бы сложно подобрать этому зрелищу более точную и выразительную метафору.
– Анжела Дэвис, – сказал Лёха, – это такая кучерявая как одуванчик американская негритоска, ярая феминистка и лесбиянка. В своё время, баба эта была в большом авторитете у всяких леваков и элгэбэтэшных дегенератов. Померла в начале века[32].
– Тьфу ты мерзость какая… – покривился муж, отец и посмертно дед Вован. – А чего у той, что на корабле, волосы тоже как одуванчик?
– Не! – Лёха усмехнулся и сощурил глаза. – Такая же страшная.
О «Шарапове» к тому времени Лёха Надежде уже рассказал, премного её тем удивив. Надежда было затребовала карту памяти дрона с материалами из пещеры, но Лёха осадил её научное рвение, сказав, что все карты остались у Сергея, кроме одной – той, что лежала теперь в кармане её комбеза. Да и ту, к слову, Надежда просмотреть пока не могла, так как вся аппаратура из её и Сергея палаток уехала на одном из вездеходов далеко в пустыню.
Ещё Лёха рассказал об их приключениях в месте, названном Сергеем «Афедроном», но эта история мёртвую женщину мало впечатлила, – только повеселило название самого места. Лёха справился у неё насчёт непонятного слова, и когда та ему объяснила, высоко оценил юмор начальника.
Стемнело.
– Что будем делать с дроном, командир ополчения? – спросила Надежда, посмотрев на Лёху с привычной иронией. В свете звёзд и слабо подсвеченных кнопок пульта лицо мёртвой женщины едва угадывались в густой темноте.
– А что не так, дорогая?
– Так не видно ведь ничего.
– Можно прожектор включить и водить им по сторонам…
– И много ты так увидишь?
– Не надо прожектор включать, Надежда, – сказал Вован.
Лёха с Надеждой повернулись к мёртвому боксёру.
– А ну-ка поясни, товарищ «Валуев», почему это не надо включать прожектор?
– А самому подумать, трубадур ты наш доморощенный? – гоготнул в ответ Вован.
– Всё правильно Володя говорит, – сказала тогда Надежда. – С фонарём этим всё равно ничего толком не увидишь, а вот сам фонарь будет виден издалека. Как маяк для этих… Понял?
– Понял… – Лёха зачем-то почесал за шеей.
– Так, что, возвращать дрон?
– Нет, – мертвец покачал головой, – пусть висит. Только разверни его камерой на восток, и повыше подними, на предельную высоту.
– Да зачем же?!
– Затем, Надежда, – снова заговорил Вован, – что, если со стороны Каньона кто-то будет ехать по ночи, ехать он будет, вероятно, с включёнными фарами… Всё как с твоим «маяком», только наоборот: мы их «маяк» увидим.
– Совершенно верно! – подтвердил Лёха слова товарища. – Ты ведь спать этой ночью не собираешься, а, Надежда Михайловна?
– Обормот ты, Лёшка, – улыбнувшись, ответила ему мёртвая женщина.
***
Сергей не нашёл мотоцикла на месте взрыва «бомбёшки». Только изломанного каменной шрапнелью бессмысленно подёргивающегося недалеко от воронки стрелкá, который, по-видимому, закрыл собой последнего выжившего мотоциклиста, приняв в спину добрый килограмм измельчённой скальной породы. Ранец его дыхательного аппарата был разорван в клочья, – его попросту сдуло с широкой спины, – а сама спина была вся красная. Он видел следы круто свернувшего влево мотоцикла. Даже не стал всматриваться в черноту каньона, в надежде заметить там случайно мазнувшее по вставшему на пути у мотоциклиста камню пятнышко света. Зачем? Ему теперь было понятно назначение необычно большого экрана на приборной панели брошенного мотоцикла… Инфракрасная фара плюс видеокамера, изображение с которой выводится на экран. Так эти твари обдолбанные перемещались в кромешной темноте.
Старый мёртвый опер Андрей Ильич Черкасов был мёртв по-настоящему. Мертвее мёртвого. Когда Сергей добежал до него, лежащего в темноте на холодном песке, тот был бездвижен.
Он склонился с фонарём над телом товарища, осмотрел голову и шею, ощупал позвоночник, после чего осторожно перевернул тело на спину. Глаза Андрея Ильича за жёлтыми защитными очками были широко открыты, слегка мутные карие глаза смотрели прямо. Грудь мертвеца была сильно побита пулями. Сергей приблизил лицо к груди и потянул ноздрями жидкий воздух. Пахло горелой проводкой. Пошевелил безвольные руки, проверил ноги. Признаков повреждения скелета он не заметил, только множественные пулевые ранения в туловище и несколько в плечи и бёдра.
Андрей Ильич уже остывал, – это термогель, которым у мертвецов заполнены артерии, вены и капилляры, перестал нагревать пропитанную консервантами мёртвую плоть. Значит, повреждена система питания, – отсюда и запах горелой проводки… Скоро конечности Ильича перестанут сгибаться, и тогда он станет неудоботранспортабельным, деревяшкой станет несгибаемой…
Сергей снял с разгрузки товарища чудом уцелевшую рацию, выжал тангенту, отпустил. Работает.
– Тёзка, – позвал он Майора.
– На приёме.
– Что у тебя?
– Два двухсотых. Раскидало их тут хорошо… Лежат, дрыгаются. Одну ногу найти не могу…
– Не ищи, не надо. Давай скорее сюда.
– Что у вас?
– Ильич у нас. Двухсотый. Ну, может ещё двести пятьдесят… Надежда посмотрит, скажет.
– Еду.
Через минуту в темноте возле ущелья вспыхнули фары машины…
…Андрея Ильича они с Майором уложили в багажник – куда старый опер так не хотел. Уложили очень аккуратно и засыпали песком, чтобы не болтался в дороге. Чего ему будет, мёртвому?.. А так целее будет. Может быть, Надежда действительно сможет что-то сделать…
Осмотр достигнутых результатов много времени не занял.
Двое, что пытались прорваться через ущелье, оказались, – вот же неудивительно-то, а! – неграми. Мужского и женского пола. Причём, баба, несмотря на комплекцию подающей надежды пауэрлифтерши, оказалась сильно симпатичнее «Анжелки», – она была за рулём мотоцикла, и, благодаря защите пуленепробиваемого обтекателя, ей оторвало только одну руку, правую. А вот негра-бодибилдера, что сидел позади чёрной красавицы, разобрало буквально на запчасти. Кстати, упомянутую Майором ногу всё же нашли, – лежала за камнем в двадцати метрах от мотоцикла. Все останки шевелились, но слабо, потому как уже начали замерзать. Ядерный боеприпас был на своём месте внутри корпуса мотоцикла, совершенно целый и невредимый, как, впрочем, и мотоцикл, который только слегка поцарапало камнями.
А вот третий, что стрелял в Майора, при внимательном осмотре оказался белым… или белой?.. В общем, существом непонятного пола. Тут мнения товарищей разделились:
– Это гомик, – уверенно сказал Сергей, осветив существо фонарём, – просто он женских гормонов обожрался и сиськи искусственные себе вставил… Так называемый «трансгендер».
– Да баба это, – возразил ему Майор. – Баба, просто страшная, как атомная война. Англичанка, или немка, или финка, прости господи…
– А чего не американка? – усмехнулся Сергей.
– Так понятно, Серый, что все они – американцы… Не народ, а сборище – потомки понаехавших без роду, без племени. Кроме индейцев, само собой. Поди разберись, откуда предки этой «красавицы» в «цитадель свободы и демократии» приплыли!.. Но крокодил ви-идный… – Мёртвый десантник покачал головой.
Выяснять истинную половую принадлежность побитого каменной шрапнелью дегенерата мертвецы не стали. Если мотоцикл с боеприпасом Сергей перед тем тщательно отснял на видео в нескольких ракурсах и сделал множество фотографий, на которые попали и валявшиеся рядом негры, то это «трансгендерное» недоразумение (а то было именно оно самое, Сергей угадал точно) он только щёлкнул пару раз и убрал камеру в футляр, – для отчётности достаточно.
Сбитый американцами дрон искать в темноте не стали, – куда он денется? Главное, что все отснятые до этого дроном материалы писались не только на карту памяти, что имелась в самом беспилотнике, но и дублировались в память пульта управления, который был цел, невредим и никуда не терялся. В качестве трофеев взяли только три штурмовые винтовки и магазины с патронами. Ничего более. Всё остальное пускай лежит. Нужно было догонять последнего мерзавца.
***
Часы на приборной панели показывали двадцать минут третьего. Майор гнал машину так быстро, как только было возможно. Один раз они уже перевернулись, и ничего, отстегнулись, вылезли, поставили багги обратно на колёса и поехали дальше… Хорошо, что Андрея Ильича в багажнике песком засы́пали… Они подключили обратно верхние фары, а нижние выпрямили, как и положено. Свет от машины бил теперь далеко, и можно было гнать, никого и ничего не опасаясь. Это их Марс, они тут хозяева!..
Они сразу повернули обратно, после той узкой расщелины, куда свернул мотоциклист… Да, конечно, могло выйти и так, что, проехав ещё немного дальше на север, мертвецы нашли бы подходящий для проезда подъём. Но ведь могло и не выйти… А оставшееся позади ущелье, которым порывалась уйти парочка негров, на вид было довольно широким, – вряд ли оно окажется непроходимым… Не дай Бог… Может быть, где-то им придётся использовать лебёдку, но, всё же, как они полагали, то был верный шанс.
Мертвецы двинулись в погоню через полчаса. (Ну не могли они бросить Андрея Ильича, и погрузить тело кое-как, как вещь кукую-то, тоже не могли! Да и осмотреть место боя тоже было нужно.) Ехали час с четвертью по следу вдоль западной стены каньона, пока след не свернул влево, в совсем узкую щель, где багги не мог протиснуться попросту никак. Щель эта через сотню метров раздавалась в стороны и становилась довольно широким ущельем, по какому не то, что на багги, на вездеходе впору ездить.
Они потратили полчаса времени на подъём, и вышли на самый верх по следам американца. Было видно, что американец спешился и взбирался наверх пешком, ведя полноприводный мотоцикл в поводý. Для живого человека подъём был очень крутой, даже несмотря на малую гравитацию планеты. Но, видать, допинг и наркотá помогли американцу справиться с задачей. Взобрался и уехал точно на северо-запад, к Москве… «Видать по звёздам ориентируется, урод…» – сказал тогда Сергей, зло глядя на широкий след от колёс, он даже попытался сплюнуть, забыв, что ему давно нечем.
Спустившись, товарищи решили не полагаться на удачу и не поехали дальше на север. Ведь, если поторопиться, всего в каком-то часе езды обратно на юг оставалось широкое прямое ущелье, стены которого – это безоговорочно подтверждала ширина задержавшей американцев полосы дневного света – ни в каком месте не сходились ближе, чем на полсотни метров.
…Когда следы, оставленные ими же, по которым они и возвращались, стали заворачивать влево, к месту, где валялся дохлый трансвестит, Майор свернул направо, тотчас высветив фарами устье ущелья. Объехали пару воронок от взрывов «бомбёшек» и мотоцикл с ядерной начинкой; негры были на месте и уже не шевелились, – должно быть, основательно промёрзли. А дальше начиналась дорога никем и никогда неезженая. В начале извилистое и вогнутое к центру как желоб в аквапарке дно ущелья вскоре выровнялось и превратилось в прямой и пологий гравийный склон посреди широкорасставленных полукилометровой высоты стен. Склон этот местами шёл волной, но всё время поднимался и поднимался вверх, на протяжении двенадцати километров, направляя машину точно на запад-юго-запад – туда, где в эти дни садилось солнце. Каменные стены становились всё ниже, а гравий под колёсами всё чаще пропадал, и его заменял серо-бурый крупный песок, на котором машину заметно вело.
– Ну наконец! – выдохнул Сергей, когда багги выскочил на равнину, что лежала вдоль каньона.
– Не говори!.. – Майор внимательно посмотрел на звёздное небо и немного резко вывернул руль, круто заворачивая вправо, к северо-западу. Багги занесло, но Майор легко справился с управлением и выровнял ход, сохраняя выбранное направление. – Дорога вроде ровная, можно и тридцатник выжать.
– Жми, Серёжа, жми, родной! Мы должны успеть, – сказал Сергей, переводя взгляд с часов на приборной панели вперёд, на освещённую ярким жёлтым светом песчаную дорогу.
На часах было: «3:10»
До Москвы – вёрст сотни полторы, а то и все две. Даже если всё время гнать на полную и не сбиваться с пути, ехать, в лучшем случае, часов пять… Оба товарища понимали, что они уже опоздали. Если только проклятый американец не сдохнет по дороге от избытка препаратов… Но в такое чудо мертвецы не верили.
– Как думаешь, товарищ гвардии майор, – Сергей посмотрел на едва различимое в свете звёзд лицо мёртвого десантника, – наши справятся?
Майор ответил не сразу. Молчал с минуту.
– Даже не знаю, товарищ подполковник… Честно, не знаю…
Натужно гудя моторами, багги нёсся по ночной марсианской пустыне в направлении Ржавых холмов за которыми, врытый, врезанный, впечатанный в сплошную каменную плиту лежал город – первый на этой мёртвой планете человеческий, русский город, который строили мёртвые, но живые русские люди.
***
– А не хотите ли ещё анекдот, дамы и господа? – предложил после некоторого молчания Лёха собравшимся вокруг пульта управления дроном мертвецам.
Была четверть шестого утра. Рядом с сидевшими по-турецки кружком мертвецами стояли уже не два, а три мотоцикла. На третьем приехали отец Никифор с Кацем. Тахир с Палычем в это время были в патруле – неспешно нарезáли круги по МКАДу, повернув фару мотоцикла вниз, как это недавно делали их товарищи на багги в каньоне.
Лёха, как обычно, всю ночь развлекал мертвецов анекдотами и баснями. Чего ещё делать мертвецу ночью, если функция сна в его оживлённом электричеством организме технически не предусмотрена?
– А не пошлый ли то будет анекдот, сударь? – шутливо поинтересовалась Надежда.
– Непременно пошлый, сударыня, – ответил с галантностью Лёха.
– Тогда давайте!
Кац с отцом Никифором весело переглянулись, а Лёха, не меняя принятой галантной личины, стал рассказывать:
– Как-то вечером, когда поручик Ржевский пребывал в спальне у Наташи Ростовой, где-то за шкафом послышалась подозрительная возня и скрип. «Что это там?» – спрашивает Ржевский Наташу. «Ах, моншер, – отвечает та, – то видно мышь в углу скребёт». «Хм, – говорит Ржевский, – вот так мышь!» – Поручик некоторое время лежит задумчиво, рассматривает узоры на балдахине, возня и скрип тем временем не стихают, и тогда он поворачивается к лежащей рядом Наташе и снова спрашивает: «А кто такой этот Вуглускр?»
Мёртвая женщина улыбнулась:
– Вуглускр, говоришь… Ну, что же, старый герой в новой постановке – зачёт. Молодец, Лёшка! – Она на минуту замолчала, вглядываясь в экран пульта управления дроном, а потом стала вдруг серьёзной и произнесла: – Ребята, я вижу свет…
Мертвецы стали сдвигаться ближе к Надежде, и круг их быстро стал полукругом.
Действительно, в верхнем углу экрана то загоралась, то гасла белая точка. Мёртвая женщина протянула руку, тронула аналоговый стик на пульте, камера развернулась на юго-восток так, чтобы точка появлялась в центре экрана. Затем она приблизила изображение, насколько то было возможным и, подсчитав в уме показатели высоты и параметры камеры, сказала:
– Двадцать четыре километра, примерно. Движется к нам. Скорость – около пятнадцати.
– Это не наши, – произнёс Лёха. – У наших фары жёлтые.
– А где же тогда наши? – спросил будто сам себя Кац. Лёха ему ответил:
– Надеюсь, что просто опаздывают… Во всяком случае, радует уже то, что мы видим только один транспорт, а не три… Мóцыков от корабля уехало три.
– Может, два просто приотстали? – предположил Вован.
– Может и так. Или заходят с разных сторон… Надя, – Лёха впервые так её назвал, «Надей», – смотри и по сторонам тоже! Не появятся ли ещё где белые фары…
…Других фар, конечно же, не появилось. Ведь два других мотоцикла лежали сейчас на дне каньона вместе с большинством ехавших на них американских диверсантов. Но находившиеся в лагере, вернее, теперь недалеко от него мертвецы о том не знали, и потому проявляли разумную бдительность. Надежда регулярно окидывала взором дроновой оптики весь горизонт, и видела только один этот мотоцикл, вернее, источник света, что двигался среди Ржавых холмов в сторону строящегося города целенаправленно, время от времени поднимаясь на вершины и там ненадолго останавливаясь.
Около часа они наблюдали за приближавшимся к городу белым огоньком. Когда расстояние между дроном и объектом наблюдения сократилось до десяти километров, в том, что то был именно мотоцикл, сомнений ни у кого не осталось. Хоть сам мотоцикл по-прежнему и не было видно, зато яркую белую фару его и бегущее впереди длинное пятно освещаемой фарой земли камера видела очень даже хорошо. Иногда объект этот исчезал в темноте, скрываясь за очередным холмом, потом где-нибудь в стороне появлялось пятно света на земле, а потом объект появлялся снова, и так до следующего раза… Когда же до города ему оставалось ехать меньше пяти километров, наблюдаемый объект исчез, – мотоциклист выключил фару.
– Неужели собирается ждать дня в Ржавых холмах? – с сомнением произнёс Кац.
– Это вряд ли… – сказал Вован. – Скорее всего, перешёл на прибор ночного видения или что-нибудь типа того, чтобы мы его не заметили…
– Я думаю, Владимир прав, – поддержал Вована отец Никифор. – Ждать рассвета гости незваные не станут, а наоборот, постараются пробраться к нам по темноте… До рассвета сорок минут – пять килóметров проехать всяко успеют… Да, – подумав немного, мёртвый монах утвердительно качнул головой в накинутом сверху капюшоне, – успеют, если им в приборах ихних дорогу хорошо видно. Газку накрутят и аккурат до восхода будут у нас…
– Короче, – Сказал Лёха, и лица всех собравшихся мертвецов повернулись к нему, – пока мы тут базлаем, пиндосня на своём моцыке едет к нашему лагерю, где склады и электростанция, и к нашему городу, который мы тут семнадцать лет строим… Где там наши чекисты с ментами-десантниками – того мы не знаем… Надеюсь, живы-здоровы. Но пиндосню за нас Пушкин не загасит. Харэ сидеть и мять яйца, господа-товарищи… Миль пардон, мадам… – Он картинно поклонился Надежде. – Подъём и погнали! – С этими словами Лёха встал, взял автомат, до того лежавший у него на скрещённых ногах, и пошёл к мотоциклу. – Вован! – Лёха обернулся, и посмотрел в темноте на тоже поднявшегося на ноги мёртвого боксёра. – Задачу помнишь?
– За Надежду отвечаю головой, – серьёзно сказал Вован.
– Именно! А мы поедем. По коням, отцы-мертвецы!
***
Тарас не спал без малого сутки. Препараты, что ежечасно впрыскивал ему в вены искусственный интеллект скафандра, уже мало помогали. Сон очень важен для дышащих синтезированной смесью и питающихся концентратами. Иначе сердце может попросту остановиться, как это произошло с Бараком, после того как он, Тарас, приказал группе продолжить движение ночью, в ущерб положенному для отдыха времени. Они тогда два дня пробирались по образованному множеством каменных пропастей лабиринту. После смерти Барака, он стал в точности следовать предписанному инструкциями распорядку: его группа останавливалась в положенные часы днём, чтобы отдохнуть от утомительной езды, а по ночам они спали, забываясь яркими снами, которые им обеспечивали имевшиеся в скафандрах особые препараты. Без этих особых препаратов вряд ли бы они смогли выживать в этой депрессивной среде. А так, происходящее виделось им реалистичным приключением вроде реалити-шоу или компьютерной ролевой игры.
Накануне вечером, когда русские зомби неожиданно напали на них в каньоне, группа собиралась встать на привал. К тому времени они ехали по каньону уже два дня, давно миновав горную гряду, из-за которой и спустились в каньон на третий день пути. Весь последний день они не оставляли попыток выбраться наверх по ставшим как назло редкими по эту сторону гор ущельям. У них ничего не получалось: все расщелины оканчивались тупиками, или сужались настолько, что проехать по ним становилось невозможно. Эти попытки отнимали время и изматывали группу физически, хотя и были увлекательны, поскольку представлялись элементами захватывающего приключения.
Если бы не русские зомби, если бы не эти «klyati moskali», как до самой смерти называл русских один из отцов Тараса, бежавший из Украины в Евросоюз во время «Putin's invasion»… группа встала бы на ночлег, и все они хорошенько бы отдохнули. А с утра, полные сил, они бы двинулись в путь и уже следующей ночью три «Толстяка»[33] были бы в этом их русском «Зомбилэнде»…
«Хотя, нет, не три, а два… Ведь Флойд, обезьяна такая, угробил один байк… Нет, нельзя, нельзя так говорить про афроамериканцев, даже думать так про них нельзя! Но ведь, с-сука, с-сука, обезьяна же! Обезьяна тупая, угробил байк!» – Так повторял внутри своего скафандра Тарас, едучи один по ночной пустыне.
…В общем, не три, а два «Толстяка» были бы в «Зомбилэнде»… и разнесли бы там всё к чёртовой матери… Если бы не проклятые русские зомби… А теперь он остался один, без Джесси, без его любимого небинарного квир-партнёра… Малыш Джесси закрыл его своим телом, спас ему жизнь, чтобы он, Тарас Волынский, американец украинского происхождения, доставил последнего «Толстяка» в логово «svinosobak», как называл русских другой его отец, поляк по крови, но всегда считавший себя украинцем. И он поклялся держаться до последнего; приказал иски́ну скафандра перейти в режим «light», заменить наркотики и стимуляторы на лекарственные препараты и витамины, и теперь его одолевала сонливость и слабость в мышцах.
Тарас ехал всю ночь. Ему повезло вырваться из лап русских зомби ценой жизни малыша Джесси. Повезло найти узкую щель в стене каньона, и оторваться от мертвяков. Во время подготовки в форте Беннинг их учили ориентированию по звёздам. Причём, по звёздам в марсианском, а не земном небе. Зачем им земное небо… Тарас легко сориентировался, выбрал верное направление и погнал свой байк через пустыню. Переключившись с инфракрасного фонаря на обычный мощный прожектор, – кто его в пустыне увидит, когда до горизонта всего три с половиной километра? – он смог развить приличную скорость в двадцать пять километров в час; благодаря двум ведущим колёсам, байк был послушен и держал дорогу на этой сумасшедшей по местным меркам скорости. Когда пустыня закончилась и начались покатые твёрдые, а не песчаные сопки, он стал периодически взбираться на них, чтобы на высоте использовать встроенный в обтекатель байка особый «радар»… или как там он называется… настроенный на поиск русской атомной электростанции. Так, с помощью этого устройства, он и нашёл «Зомбилэнд»…
…Взобравшись последний раз на очередной холм, Тарас увидел на экране «радара» яркое жёлтое пятно, до которого оставалось меньше пяти километров. Ехать дальше с включённой фарой было опасно, и он выключил её, перейдя на инфракрасный фонарь. Изображение на экране в приборной панели тут же изменилось: картинка «радара» уменьшилась в несколько раз и сдвинулась влево и вверх, а бóльшую часть экрана заняло изображение с инфракрасной камеры. Глядя на экран, Тарас повёл байк под горку и дальше меж холмов.
Он собирался подорвать «Толстяка» возле электростанции. Если бы бомб было две, то вторую они заложили бы в центре строящегося «Зомбилэнда». А если бы все три байка уцелели, то третий «Толстяк» отправился бы на север, к ледяному озеру, которое в будущем должно будет обеспечивать «moskaley» водой и кислородом. Но, увы, что есть, то есть…
Тарас бросил взгляд на правый нижний угол экрана, где были часы, – до рассвета оставалась четверть часа. Он успевал. На случай, если мертвецы попытаются ему помешать, он заранее ввёл код подрыва на панели «Толстяка», и теперь ему оставалось только нажать «ввод», чтобы запустить последний отсчёт…
Он мог бы настроить «Толстяка» и на мгновенный подрыв, но тогда бы он не успел ничего понять, не успел бы увидеть плод своих усилий и насладиться моментом. Тарас очень хотел увидеть огненный шар, вернее, полусферу… наверное, ведь взрыв будет наземным… Хотел стать свидетелем смены эпох. Увидеть начало крушения надежд «rusn'i», как называли русских оба его отца. Ведь без электростанции проклятые русские зомби жить не смогут, – им нужно электричество, чтобы заряжать свои аккумуляторы. О том точно известно ЦРУ. Других зомби русские прислать на Марс не смогут. Спасибо за это американским учёным-генетикам! А этих – ну, тех, что не отправились охотиться на его группу (ведь не бросили же они свой «Зомбилэнд» без присмотра!) – сожжёт «Толстяк», вместе с их оборудованием, техникой и, пожалуй, частью строящегося города. Те зомби, что остались в каньоне, они просто сдохнут, когда сядут их батарейки. И всё. И не будет никаких русских на Марсе! А он, Тарас Волынский, войдёт в историю, как настоящий герой Америки. И все рассеянные по миру истинные украинцы будут им гордиться; он будет велик, как Степан Бандера. А «rusnya» будет скрежетать зубами в своей холодной гомофобной России от осознания того, что никогда Марс не станет их собственным, а будет принадлежать всему демократическому человечеству – то есть, Америке и её друзьям.
Хорошо, что бомбу можно легко отсоединить от байка и оставить на месте. Поднять её здесь, на Марсе, он сможет, – препараты ему помогут. А иначе пришлось бы выставлять на таймере большее время, бросать байк у электростанции и самому бежать к холмам, чтобы там укрыться.
…Десять минут – этого времени ему будет достаточно, чтобы после нажатия кнопки «ввод» на панели «Толстяка» отъехать подальше за холмы и приготовиться к главному зрелищу в его жизни. Потом, когда дело будет сделано, Тарас прикажет искусственному интеллекту скафандра запустить процесс приятной эвтаназии, и он покинет этот мир счастливым победителем.
Да, он победит! Он отомстит этим «orcs», как ещё называли русских его отцы, воспитавшие Тараса в любви и толерантности, отомстит за всё! За сталинский «Holodomor» и «atomic bombings of Hiroshima and Nagasaki», за путинскую «occupation of Ukraine», за многовековую «discrimination against gays and all LGBT people»… Он им покажет!
Тарас сосредоточенно всматривался в экран на укрытой обтекателем панели управления и вёл мотоцикл к цели, привычно объезжая подсвеченные инфракрасным фонарём крупные камни и ямы на пути. Скорость была меньше, чем при обычном освещении, – около двенадцати километров в час.
Выехав на непонятно откуда взявшийся просёлок, он несколько удивился, но быстро сообразил, что так даже лучше, – меньше вероятность угодить в яму или наскочить на валун, – и прибавил газу. Через несколько минут, просёлок вывел его на более укатанную грунтовку, которую наши мертвецы называли «МКАДом». Инфракрасный фонарь светил недалеко, – метров на пятнадцать, не более, но того было достаточно, чтобы Тарас оценил значение этой местной транспортной артерии.
Он остановил байк на Т-образном перекрёстке, и решил осмотреться, повернул руль вправо, чуть проехал, чтобы посветить вдоль дороги, потом стал разворачиваться, чтобы посветить влево и тут в глаза ему ударил яркий свет. Источник света был где-то совсем рядом, и он двигался, – двигался прямо к нему!
Прежде чем накрутить ручку газа, Тарас сделал главное – протянул руку к пульту на бомбе, откинул защитную поликарбонатовую крышку и нажал кнопку «ввод», затем вслух чётко произнёс команду: «к бою!» Иски́н отреагировал моментально: в вены Тараса через катетеры хлынула ударная доза коктейля из Метапервитина, Икс-Бетапродина и высокоочищенного кокаина, а дыхательная смесь обогатилась кислородом и опиоидами вперемешку с ЛСД и несколькими производными на основе метилендиоксиметамфетамина. Усталость моментально пропала, тело налилось силой и лёгкостью; рука Тараса перехватила правую ручку руля и плавно провернула её до упора. Колёса синхронно загребли грунт, и мотоцикл рванул вперёд, через обочину и по бездорожью, к месту, что светилось в углу экрана ярким жёлтым светом.
Он не стал включать фару, решив, что до рассвета, который должен был начаться вот-вот, с минуты на минуту, – горизонт сзади справа уже заметно синел, – инфракрасный фонарь и камера станут его преимуществом. Однако вспыхнувшие позади на дороге мощные фары сначала одного, а потом и второго мотоциклов, точно высветили его в кромешной темноте. Через секунду чуть поодаль на северо-востоке мелькнула третья фара и стала быстро приближаться. Тогда Тарас включил свою и погнал байк напрямки к электростанции русских.
Преследуемый тремя мотоциклистами, он не проехал и сотни метров. Одновременно сразу несколько пуль пробили его спину, и воздух в скафандре стал моментально горьким. Тарас почувствовал эти удары, но не боль, – анальгетики её отключили. Но отключить законы физики препараты не могли, и потому Тараса вышибло из седла, как если бы по спине ему ударили несколько раз увесистой кувалдой. Он полетел в сторону через руль, кувыркаясь, а байк проехал вперёд с десяток метров и завалился набок, колёса его перестали вращаться. Тарас же тем временем быстро вскочил, не чувствуя боли, хотя из рваных дыр в его скафандре шёл пар, – это кровь его испарялась в разреженную атмосферу. Молниеносным движением он отщёлкнул на груди застёжки-фастексы и схватил винтовку, целя повыше ближней из трёх приближающихся фар, но выстрелить не успел…
…Длинная очередь откуда-то из темноты ударила Тараса в грудь. Одна из пуль пробила его сердце, а ещё одна пуля – последняя – попала ему точно в голову, в лоб, чуть повыше левой брови, и вынесла затылок. Приятной эвтаназии не получилось, хотя и страданий перед смертью Тарас не испытывал. Он умер быстро.
***
Первым американца заметил сам Лёха, – увидел движущийся на фоне синего горизонта силуэт, и посветил в его сторону фарой мотоцикла…
Поскольку район, где должен был появиться незваный гость, мертвецам был точно известен, они попросту рассредоточились вдоль МКАДа, оставаясь в зоне прямой радиовидимости «рабочих» гарнитур друг друга, – это значительно облегчало и ускоряло коммуникацию. Периодически они освещали округу фонарями и фарами мотоциклов, сообщая обо всех своих действиях в общий эфир. Американец, следивший за дорогой посредством передаваемой на экран картинки с инфракрасной камеры, запросто мог бы увидеть, пусть не лучи света, их не видно, но сами эти фонари, или пятна света от них на земле, если бы не был целиком и полностью сосредоточен на экране и управлении мотоциклом. Бессонная ночь и дорога вымотали его, а заданный скафандру режим не предполагал постоянного использования бодрящих препаратов.
