полная версия
Александр Феликсович Борун
Работы. Мемуар
Дома я прочёл текст в мобилизационном предписании. Там были указаны основной и запасной пункты и время явки в случае мобилизации. Наверное, имелось в виду, если война. Основной – у главпочтамта в тот же день, кажется, в 8 утра, запасной (вдруг главпочтамт вместе с центром Саратова, да и им самим, чего уж там, уже не будет существовать?) – в лесу, на Кумысной поляне, на следующий день. Указано, что если будет повестка с иными сроками и координатами явки, то являться по повестке. Что делать, если будет повестка с теми же самыми местами и временами, не сказано. Предполагая, что составлявшие предписание слов на ветер не бросают, зачем они определили возможную повестку именно как с отличающимися координатами? Если имели в виду простое указание «если будет повестка, то являться по повестке»? Подумавши, можно сделать вывод, что при получении повестки с теми же координатами, что в предписании, нужно, видимо, действовать по-другому, чем с повесткой с иными координатами, а именно, являться всё-таки по предписанию. Что уже невозможно, ибо его координаты теперь заблокированы повесткой. Не то чтобы меня не расстреляли в военное время, если я так буду оправдывать неявку, это я понимаю, но мозги у военных бюрократов всё-таки странно устроены. Мне кажется, наиболее странным образом из всех бюрократов, но могу и ошибаться.
Был и третий раз, когда меня хотели всё-таки забрать в армию, и на этот раз я дошёл-таки до мандатной комиссии. Военком заранее объяснил, что там зададут вопрос, как я отношусь к службе в Советской армии. На этот вопрос допускается только один ответ: как к своему гражданскому долгу. Говорить ничего иного не следует, даже, например, что только и мечтаю, чтобы туда попасть. Потому что ясно же, что издеваюсь, отвечая так – кто мне мешал поступить в военное училище, если я хотел служить офицером в армии? Всем заранее ясно, что отношусь отрицательно, но не имею права так отвечать. Потому что, если отвечу, получу тот же результат, да ещё длинную лекцию о правах и обязанностях советского гражданина. Мне было обидно действовать как роботу в рамках заданной программы, и я на комиссии ответил вопросом: какое это имеет значение? И получил вполне разумный ответ, который показывал, что мандатная комиссия (как бы) вовсе не просто формальность. Оказывается, я мог в ответ привести какие-то препятствия, мешающие мне служить в армии, например, наличие тяжело больных родственников, о которых некому заботиться, и комиссия (может быть) вошла бы в моё положение. Может быть, ага. Насколько я понимаю, при наличии таких препятствий я не на мандатной комиссии должен был бы о них голословно заявлять, а запастись справками и предъявить их ещё в военкомате. И на комиссию не попадать. А если справок нет, то и комиссия бы не стала входить в положение. Так что на самом деле ответ был формальный, как и вся комиссия была формализмом. Единственное, чего я добился своим вопросом, была та самая лекция о правах и обязанностях советского гражданина. Но, надеюсь, в укороченном варианте по сравнению с ответом, что в армию не желаю. Но они навели меня на мысль о справках, и я запасся письмом за подписью начальника ОКБ, в котором утверждалось, что я очень ценный работник, и не стоит забирать меня в армию, то есть та самая моя мысль, что для самой же армии это невыгодно, там была в виде намёка. Не помню, куда я отнёс или послал это письмо, наверное, если отнёс, то в военкомат, а если послал, то уж совсем не знаю, теперь, в какую инстанцию. А может, не знаю потому, что никуда его не отнёс и не отправил, понимая, что это письмо роли не сыграет? Не помню. В армию меня всё равно не забрали, видимо, и в этот раз набрали народу с запасом, и мне повезло. Или заданный вопрос все-таки сыграл роль тоже? Но что-то не верится. Для этого там должны служить не куклы, а люди. Судя по слухам, если они и отличаются от кукол, то в худшую сторону: могут освободить от армии за очень большую взятку. В общем, нусутх. Повезло и повезло.
Зато пару раз с завода забирали на армейские курсы переподготовки. Курсы были менее формальные, чем потом аналогичные в Москве. Мы выезжали на полигон стрелять из автомата, с нами проводили тактические учения по карте. Карта была секретная – подразумевалось, что на всех обычных, общедоступных картах специально вносятся какие-то искажения, чтоб по ним нельзя было действовать военным, а эти карты правильные. В порядке учений предлагалось нарисовать план наступления на… Саратов. Предположительно, он был уже захвачен каким-то противником, и нужно было отбивать обратно. Ну ещё бы, ведь плана обороны Саратова даже составить не предлагалось, так что это дело заранее считалось провальным, а тогда оно и было бы провальным, раз никто не представляет, как его организовать. Шучу, конечно, по одному-единственному тактическому упражнению нельзя делать такие обобщения. Может, предыдущим призванным на курсы переподготовки как раз давали задачу оборонять Саратов, и они с ней не справились. Вот теперь нам, значит, это исправлять. Но эта задача проще. Не надо размещать войска среди городской инфраструктуры. Вообще плевать на эту инфраструктуру. Поломаем – гражданские починят, война всё спишет.
Перспективы
Вернусь теперь к начальникам, которые не заинтересованы в том, чтобы подчинённые вели научную деятельность. Если её разрешить, она подразумевает лишние расходы, по крайней мере, времени. А то и способствовать как-то придётся, каким-то оборудованием. Правда, если её не поощрять, человек может уйти куда-то, где поощряют, но это сложно сделать. Да и кто сказал, что он не уйдёт, если поощрять? Защитит диссер и найдёт место получше. Хотя бы на другом предприятии Саратова, где ему дадут свою лабораторию или что-то такое. Примером может являться мой отец, конструктор по специальности, причём очень хороший. В конце жизни он руководил отделом в своём институте, а когда умер, отдел немедленно развалился, потому что никто там не смог его заменить. Так вот, он нашёл было аспирантуру в Москве, но его лучший друг настучал начальнику, и тот не отпустил его в запланированную командировку, в которой он собирался заодно сдавать экзамены. Потом он долго писал по вечерам диссертацию, и, в конце концов, защитил, причём это был редкий среди его коллег случай такого упорства и работоспособности.
Собственно, и для меня, в моей специальности, возможности для занятия наукой были с самого начала небольшими. Универ-то я окончил с красным дипломом и получил рекомендацию в аспирантуру, да только мест в университетской аспирантуре не было. В смысле, было мало и не для всяких там. Работая, тоже можно сдать аспирантские экзамены, для чего нужно записаться в нечто вроде заочной аспирантуры, называется не «аспирант», а «соискатель», это, значит, человек собирается писать диссер без отрыва от производства. Но на это надо разрешение начальства. К начальству ходил просить за нас обоих мой друг Алик Хазанов. Кажется, разрешение он получил только для себя. С формулировкой «а то вообще не дадим». А может, я плохо помню, и он тоже не получил разрешения?
Появилась возможность, о которой узнал Якорев: сдать кандидатский экзамен по философии можно, окончив некий «Университет марксизма-ленинизма». Они на этом зарабатывают посещаемость. Мы оба с ним туда записались и ходили, хотя это был полный отстой даже по сравнению с философией в универе. Например, преподавательница заявила на лекции, что электрон не имеет массы покоя. И сослалась на Ленина. Тут мы промолчали, но когда она повторила то же самое на семинаре, стали возражать. Пойманная с поличным преподавательница тут же вспомнила, что это сделанное машинально по старой памяти утверждение нынче не считается допустимым, и мгновенно переориентировалась. Она не стала спорить и отстаивать точку зрения, которой, видимо, так и осталась верна, несмотря на новые веяния, но скрывала это. Она попросту сказала, что такого не говорила. Ага, даже два раза.
История КПСС была ещё хуже. Она заключалась в перечнях показателей народного хозяйства, намеченных на съездах КПСС и реализованных в пятилетних планах. Сколько кур, какая яйценоскость, какие надои. Исторических событий ноль. Да и я тогда совсем не интересовался историей. Это потом я для НФ романа о драконе в конце 15 века во Франции читал воспоминания Филиппа де Коммина. И то это интерес к истории в очень ограниченное время в ограниченном месте. Ну ладно, ладно, увлёкся и захватил немного предыдущее время, столетнюю войну и Жанну д’Арк. И войну Алой и Белой Роз в Англии. Но по большей части всё же ограничился Бургундскими войнами. Т.е. до 1476 года, и на этом всё. В конце концов, события романа охватывают недели две. Просто там персонажи про Жанну д’Арк вспоминают, как и про Агнес Бернауэр и другие очевидно неправедные церковные суды. И не очевидно неправедные, но тоже подозрительные, скажем, дело Жиля де Рэ.
Получил я какую-то бумажку об окончании университета марксизма-ленинизма, даже экзамены какие-то сдал – а в универе не хотят принимать у меня экзамен по философии в рамках кандидатского минимума. Говорят, университет марксизма-ленинизма вас в список не внёс. А универ М-Л утверждает, что нет, это те сами вычеркнули. Кто врёт, установить невозможно, очную ставку им не устроишь, каждый сидит в своём месте и на голубом глазу врёт. То есть врёт, вероятно, кто-то один из них, но, в сущности, какая разница. Может, не надо было спорить насчёт электрона? Фиг бы с ним, не с электроном, а с УМЛ, пускай там думают, что у электрона нет массы покоя. Но там больше Якорев спорил… А может, одно из проявлений ограничений на национальность? Неизвестно, в общем. Скорее всего, просто ограничили число мест и на сдачу экзамена, но об этом не сказали, ни заранее, ни постфактум. Так и пришлось потом в Москве опять ходить на подготовительные курсы и опять сдавать философию. Я даже от злости пародию написал, под названием «Паразитический материализм», сокращённо пармат. Но это другая история.
А тогда, работая на заводе, я стал присматриваться, нет ли какого места с большей перспективой научной работы. Калибровка доставшегося нам Оже-спектрометра не получается, экзамены сдать не дают, в соискатели не записывают, времени маловато на что бы то ни было, кроме текучки, но ведь, кроме завода, бывают НИИ. Нашёл одно НИИ с Оже-спектрометром. Не хочу его называть, дальше будет видно, почему. Пришёл к ним посмотреть. Оже-спектрометр ленинградского производства. И он – оп-па – с ртутным диффузионным насосом. Я удивился, а они объяснили, что да, тот же завод в Ленинграде, который изготовил спектрометр, выпускает эти насосы, которые везде отказываются теперь применять, так они их хоть в свой Оже-спектрометр поставили. – А вы не боитесь отравления ртутью? – Да ну, диффузионный насос же не на атмосферу работает, а на форвакуумный насос. – Какая разница? Форвакуумный насос всё равно тут же в комнате стоит. – Э-э, нет! Мы всё предусмотрели. У нас есть форвакуумная линия! – А куда выходит эта форвакуумная линия? – естественно, продолжаю интересоваться я. – О, тут всё в порядке, можете не волноваться. Вот, посмотрите в окно. Видите, автобусная остановка? Отсюда не видно, но там из стены здания торчит труба. Это она и есть. – Вот уж точно, труба, подумал я. Спорить с этими нравственными уродами не стал, решив, что это бесполезно. Просто не пошёл к ним работать, не объясняя причины. Да, я не миссионер. Вообще не люблю спорить. Тем более, предъявлять претензии, высказывать осуждение и пр. Хотя всё же приходилось спорить, в том числе с начальством, например, владельцем фирмы 1С, на которой я тогда был на самой что ни на есть минимальной должности… но это история из более позднего времени (см. ниже). И это мне нелегко далось. Да, начальников я побаиваюсь. Не потому, что считаю их выше, скорее уж наоборот, но это люди, мозги которых устроены непонятно для меня, и потому общаться тяжело.
В конце концов, работа на заводе ПУЛ закончилась для меня тем, что я женился на москвичке и таким образом переехал в Мск, где и нашёл другую работу.
Семинары
Ах, да, чуть не забыл. Ещё работая на ПУЛе, я познакомился с тем, что такое научный семинар. В Саратове как-то состоялся семинар по квантовой химии. И туда забронировали себе места многие начальники, рассчитывая на халяву хорошо отдохнуть, потому что он был устроен на какой-то базе отдыха на энгельсском берегу Волги. Но какое-то более высокое начальство узнало и запретило. Бедные начальники вместо себя отправили туда молодых специалистов. Включая меня. Большинство докладов были мне неинтересны даже отдалённо, но иногда я, вроде бы, понимал, о чём речь. Успехи квантовомеханических расчётов были весьма скромные, на мой взгляд. Хороших компьютеров ещё не было, наверное, дело в этом. Например, а одном докладе рассказывалось, что удалось рассчитать структуру электронных оболочек какого-то атома. Не помню, какого. Когда он приземлился на поверхность кристалла замёрзшего аргона. Инертный газ и холод были нужны для того, чтобы структура электронных оболочек не сильно искажалась по сравнению со свободным состоянием атома. Только тогда это небольшое отклонение можно было рассчитать. Что уж там говорить о расчёте для какого-нибудь химического соединения с сильным взаимодействием между атомами. Так что название «квантовая химия» было скорее планами на будущее, чем настоящим предметом этой науки.
Невольно вспоминается рассказ отца, как он, проходя мимо афиши математического семинара, заинтересовался темой доклада – о математическом моделировании воздушных вихрей, образующихся при вращении пропеллера – зашёл и послушал. Но очень быстро разочаровался. Он не учёл, что доклад был именно математический. Автор первым делом для упрощения, достаточного для строгого математического решения задачи, упростил форму пропеллера, заменив его шаром…
Не знаю, как сейчас, вроде бы, она продвинулась гораздо дальше. Ага, вот Википедия пишет о квантовой химии «…наблюдаемые в последние два десятилетия революционные сдвиги в развитии компьютерной техники, приведшие к её заметному удешевлению, заметно стимулируют…».
В общем, тогда я больше сочинял роман об Атлантиде, чем слушал доклады на темы тогдашней «квантовой химии».
Начальники, наверное, предполагали пожить в доме отдыха, где поселили иногородних участников. Но заменившие их молодые специалисты не были настолько нахальными, и ездили каждый день туда на автобусе. Правда, не сами добирались на рейсовом. За нами присылали шикарный «Икарус», и он вёз всего несколько человек. Венгерский «Икарус» был для нас непривычно комфортабельным. По слухам, когда Венгрия подалась в Европу, завод, выпускавший его, купили – и тут же закрыли. Избавились от конкурента. А жаль. Надо было договориться как-нибудь в трёхстороннем порядке, включая РФ, европейцы заплатили бы за избавление от конкурента, РФ за оборудование, и выпускала бы его, обязавшись никому не продавать. Да только, скорее всего, покупатели не признавались, что покупают не для продолжения выпуска автобусов. Мало ли, вдруг бы венгры тогда обиделись и не продали. Хотя… всех этих новых капиталистов, бывших партийных и комсомольских работников, гэбэшников и уголовников, мне трудно заподозрить в повышенном патриотизме. Не тогда, когда речь о деньгах. Но я могу и ошибаться. И покупатели могли учесть возможность такой ошибки. Нусутх.
О семинаре в доме отдыха нужно привести только ещё наблюдение, что кормили обедом в общей столовой вместе с отдыхающими. Жить-то там саратовские участники семинара не жили, но обедали. Я заметил значительную разницу в кормёжке. Обед был похожим, но не совсем. Скажем, отдыхающим на второе доставалась каша, а участникам семинара та же каша – с котлетой.
Где начальники оторвались, это на каком-то аналогичном мероприятии, которое было устроено на острове на Волге. Не очень далеко от Саратова, примерно напротив Затона. Это одна из саратовских окраин, на берегу. Там молодые специалисты, включая меня, побывали только в качестве обслуги. Продукты привозили, дрова пилили, всякое такое. Не помню даже, на какую тему было то мероприятие, но не просто так собрались отдохнуть, тоже под видом чего-то делового. Запомнил я его только из-за одного эпизода. Как-то я был в группе, вёзшей продукты на лодке на этот остров. Лодка была с подвесным мотором, можно сказать, катер, а не «гулянка», хотя такая больше бы подошла для грузовых и пассажирских перевозок на небольшое расстояние. Зато «катер» солиднее. Вдобавок лодочник был из бывших железнодорожников и носил от солнца не кепочку с козырьком, а форменную фуражку. И вот вдруг при нашем приближении какая-то лодка поспешно завелась и быстро уехала. – Ага, – сказал лодочник, с которым, похоже, это происходило не впервые, – приняли меня за инспектора рыбного хозяйства. Надо посмотреть, что там у них. – И он повернул в ту сторону. Действительно, там оказался перемёт. Он был обозначен поплавками на концах. Наш лодочник вытащил его и обнаружил на крючках трёх маленьких бестеров. Маленьких – это сантиметров тридцать-сорок. Но у них были характерные для осетровых рыб длинные тонкие изогнутые носы. Бестер – это помесь белуги и стерляди, его вывели и специально запустили в Волгу. Понятно, что ловить таких маленьких тоже запрещено, но раз уж они попались на крючок, мы их съели. И с начальством не поделились – было бы чем делиться, три рыбки. Мне тоже достался совсем небольшой кусочек, но могу засвидетельствовать, что рыба очень вкусная.
Саратов и Москва
Вообще, жизнь в Саратове с редкими поездками в Москву к родственникам привела меня к ощущению, что, уехав из Саратова, мне будет жалко только возможности бывать на Волге. Впрочем, если поехать в Саратов на достаточно большое время, месяц или хотя бы половину, почему бы и из Москвы не съездить на Волгу.
И действительно, первые годы моей жизни в Москве я так и делал. Собственно, я и с первой женой познакомился по-настоящему, только привезя её на Волгу, а потом и со второй женой приезжал. Но когда у Ани начались летом сплошные экспедиции в Туву и Хакасию, это прекратилось. Знакомые, оставшиеся там, уже и приглашать почти перестали. А родственников и не осталось. Мама с братом тоже переехали, отец умер, мама уже здесь умерла. Никто из них меня не упрекал, что я уехал. Собственно, родители и сами, будучи москвичами, были, мягко говоря, не особо рады распределению в Саратов. Тем более у них все родственники остались в Москве. Но сами выбраться обратно не сумели. Только мама, уже на пенсии. Не так-то это просто. Как описал Войнович в «Москве 2042», имеются круги враждебности, и Москва находится в первом круге. Москвичей вне Москвы не любят. Я и сам это замечал, например, во время байдарочного похода в Московской же области. Чтобы избежать драки с местными, пришлось наврать, что мы из Болшева. И то нас презрительно обозвали «болшевиками» и дали понять, что это слишком близко к Москве, чтоб нас сочли за приличных людей. Словно для подтверждения описания Войновича, МКАД огородили здоровенной стенкой. На самом деле для звукоизоляции, но на вид похоже, как для обозначения кольца враждебности. Причём его первый огородили. Если не ошибаюсь, только потом, сильно не сразу, стали строить такие же стены вдоль больших шоссе, расходящихся из Москвы… Но, хотя москвичей не любят, многие стремятся переехать в Москву. Сами москвичи не любят всех остальных, в особенности тех, кто «понаехал», и такое впечатление, что, чем ближе по времени человек стал москвичом, тем больше он ругает тех, кто приехал позже. Я-то могу оправдываться тем, что не понаехал, а вернулся в место жительства родителей, да и не в Москве живу, а в Мытищах, да и нет у меня ненависти к «понаехавшим». По-моему, положение, когда приезду в Москву всячески препятствуют, ненормальное. А для СССР это была как раз норма. И нужна она была потому, что снабжение в Москве всегда было гораздо лучше. Отсюда и все эти неприязненные отношения в обе стороны. А это тоже ненормально.
Публикации
Несмотря на отвращение больших начальников к научной работе подчинённых, непосредственное начальство ею вместе со мной занималось. В итоге за время работы на заводе ПУЛ у меня появилось 7 публикаций, от 1981 до 1986 года. В не особо престижных журналах, в университетских сборниках, в трудах конференций. Все на темы анализа различных образцов методом Оже-спектроскопии.
Всё-таки какое-то основание для дальнейшего – представиться кому-то не бывшим студентом, который после выпуска, возможно, вообще ничего не делал.
53. В.Ч.: да, смысл в том, что не дожидаясь повестки, сам, как особо сознательный. Но Кумысная поляна – это интересно! У меня гораздо скучнее: техникум за углом, где был и наш избирательный участок и лекции на сборах нам читали (Повезло: у отечества не было тогда денег, чтобы как полагается посылать на месяц в лагеря, поселять в палатках… помнишь «партизан» во время нашего пребывания в Бресте? Или – сильно идеализированная версия – фильм «Парад планет». А нам просто заменили лекциями по вечерам. – Я: да, позже в Мск я на сборы попадал тоже на лекции. А немного лет назад, уже во время всеобщего бардака, человек в МИСиС рассказывал, как был на сборах с выездом за город, и там была непрерывная пьянка, с ведома начальства, которое, увидев первый ящик водки, предупредило только, чтобы они «не очень». И, хотя ежедневно собирали с утра в сельский клуб на лекцию, но лектор ни разу не пришёл. А потом распустили по домам, раньше срока, понимая, что никто раньше на работу не побежит, используют как мини-отпуск.
54. Почему полковник за огурцом лезет в банку рукой? – У него туда голова не пролезает. – А почему она не пролезает? – Потому что на ней фуражка надета.
55. В.Ч.: это не подразумевалось, а факт, часто обнаруживаемый туристами или геологами напр.. Вторая проблема – отсутствие абсолютных координат. Только относительных причём неизвестно относительно чего. Я наблюдал, как в одной фирмочке в 90е гг, когда уже вроде всё рассекретили, пытались оцифровать и карты отдельных районов и создать кадастровую карту Саратовской обл. Выпускник физтеха никак не мог понять: почему у него, если приложить карты соседних районов по их границе – то выходит пробел внизу то сверху перехлест. Метров на 20-30, но если там твой дачный участок! Я ему долго втолковывал, что Земля круглая и поэтому имеет ненулевую гауссову кривизну, а потому даже частично «не изгибается» (без искажений размеров) на плоскость, что не далее, как с утра об этом лекцию студентам-механикам читал. Выпускник физтеха и его друг – хозяин фирмы, доктор тех. наук (у нас говорили: «тех, а не этих») мне не верили, но карты-то не сходились! Пришлось им открыть двухтомный учебник геодезии (формата А3). Нашли формулы пересчета координат (на картах а не на местности!). Но в формулы входили параметры: истинные широта и долгота контрольной точки (напр., горки с геодезической пирамидкой). И тут выяснилось, что в соответствующей госконторе никто не знает, где список этих координат – скорее всего потерян. Я принес школьный атлас мира (в половину А4 размером), нашел на нем параллель и меридиан, проходящие ближе всего к Саратову, учли что на север–юг до границ области примерно по 1,5 градуса, а на запад-восток примерно 3. Подставили – и о чудо! Все границы совместились с точностью до ширины линии на экране. (Кстати, ещё они мне хвастались первой базой данных на жителей Саратова, которую делали по заказу ФСБ. Я попросил найти Феликса Львовича (без фамилии) – и мне тут же выдали номера (заводской и гаишный) его машины, катера, должность и зарплату за последний квартал, наличие/отсутствие ружья, само собой адрес и самый короткий и незаметный из окна путь подхода группы захвата). У деда – железнодорожного строителя – про карты была своя байка. После финской войны 1939-40 гг. нужно было расшивать железнодорожную колею под Выборгом с европейской на русскую ширину. Дед как раз несколько месяцев тогда работал в Ленинграде. Приехали немецкие коллеги помогать. Ну, говорят, показывайте карты. Дед с коллегами жмутся: пакт о ненападении и договор о дружбе – хорошо, но всё-таки иностранцы. Немцы: «У вас нет что ли? Ну ничего, мы из Кенигсберга захватили. Берите, не стесняйтесь: мы на обратном пути там себе ещё купим в магазине». За 2 месяца до войны деда перевели в Смоленск, так что семья избежала гибели в блокаду, как семья брата бабушки. Но в Смоленске уже в октябре попали на 3 года в оккупацию. – Я: отличный исторический анекдот. Жаль, впервые слышу, теперь нечестно было бы включать в воспоминания. – Он: включи в примечания. Всё равно же все включенные в текст байки не про тебя лично, а характеристика эпохи.
56. В.Ч.: ну, знаешь, с этим даже кадровый военный Гаврила Державин не справился: пока он, наладив, как воображал, оборону Саратова, искал Пугачева где-то под будущим Марксом, тот пришел и город сжег, Державин, бессильно наблюдавший пожар из Энгельса, оправдывался потом что город был слишком велик для обороны: ворота были на Московской у выхода из сквера перед домом, где Камышинцевы жили, а Октябрьская была городским валом с частоколом. А теперь, после присоединения всего Саратовского р-на «для полноценного развития агломерации» Саратов стал вторым по площади городом России после Москвы, так что ныне его тем более не оборонить в случае наступления украинско-казахской коалиции, да ещё при такой огромной пятой колонне внутри. (Державин же попозже попытался пленить Е.Пугачева у будущего г. Пугачева на Б. Иргизе, но соратники выдали Емельяна Иваныча кому-то другому раньше. Впавший в немилость за бездарность Гаврила Романыч прятался от гнева начальства где-то в нашем левобережье и с горя впервые начал там писать стихи.) – Я: О! Роль Пугачёва в развитии литературы в России. А потом он Пушкина вдохновил постфактум. – Он: если ты про "Капитанскую дочку" – то вроде бы это общее место у литературоведов… – Я: …да и на творчество Пушкина, наверное, Державин как-то повлиял. Старик Державин нас заметил… и в гроб сойти благословил? или как-то так. – Он: ну так, про знаменательный эпизод мы из восторженного рассказа Пушкина и знаем. Державин был большой авторитет, да и стихи у него действительно недурны.
57. В.Ч.: я так понял, что отдел всё равно был обречен. Иначе с какой стати ему было сидеть на моем будущем стуле в Лапике на 1м этаже того же здания? Мне с первого дня хозяева-разбойники (один 10 годами старше меня, другой 10 годами младше) начали внушать, как мне далеко до Феликса Львовича (что было довольно странно: я же ещё не успел войти в курс дела, впрочем потом там сидел мой знакомый – город-то маленький! – и ему ставили в пример меня: такой способ дать понять, что своей зарплаты ты не заслуживаешь) При этом Паша, по-видимому один, кто мог оценить его квалификацию, говорил, что «платили ему сущие гроши». Вероятно, Ф.Л. там всё-таки только подрабатывал. В основном проектировал кулачковые механизмы (помимо прочего Лапик заменял вышедшие из строя детали на табачной фабрике) к восторгу малограмотных конструкторов: для знающего, что такое полярная система координат, кулачок не представляется сложным делом. Из чего я делаю вывод, что в его отделе уже не было ни работы, ни зарплаты. Я пришел года через 3-4 после его смерти, в здании НИИ были курсы макраме и подготовки в московскую ВШЭ, мой одноклассник торговал котлами для отопления частных домов, кусочек первого этажа – там где скошенный угол выходил на круглую площадь, занимал Лапик, а на последнем этаже кусочек занимало тоже какое-то малое предприятие, делавшее что-то электронное. В остальном коридоры, уходящие за горизонт, были пусты, в комнатах валялась какая-то брошенная рухлядь, было очень похоже на результат применения нейтронной бомбы: люди погибли, а здание целехонько. Однако, в последние недели работы я обнаружил, что на 3м этаже работает вполне приличный буфет. Во дворе был сарай из которого наш запасливый электронщик притащил не распакованные ГДРовские станки с ЧПУ. Прихватил что плохо лежало: крыша-то провалилась и станки оказались ржавыми. Как-то отчистили, но электронику кто-то уже прежде с мясом вырвал и наши всё колдовали, как приспособить имеющиеся в наличие микросхемы чтобы хоть один станок хоть как-то использовать (слова «импортозамещение» мы ещё не слышали). Покуривая у входа, я часто встречал очень хорошо одетого солидного господина моего возраста (т. е. тогда около 50), но совсем в иной физической форме, который ехидно спрашивал: «Всё курите?»– «По КЗоТу имею право 10 мин в конце каждого часа» – отвечал я. Мы почти подружились и уже здоровались за руку. В последний день работы я опять его встретил и спросил: «Простите, а какую должность Вы занимаете в этом здании?». – Он вздрогнул и сказал: «Генеральный директор!» – и замер в выжидании. Я сказал: «я собственно, уже удовлетворил свое праздное любопытство» и отвернулся. Кто я – он спросить не догадался. Одет он был обычно в ярко-оранжевый замшевый пиджак и вообще сильно напоминал модель из журнала мод. Часто одновременно с ним появлялся неброский, но явно солидный автомобиль неизвестной мне марки (кажется, как я позже узнал, майбах). Но без шофера и охраны. Спустя год дальняя половина здания была целиком отдана немецкому магазину стройматериалов. Фасад преобразился, поражая великолепием. Одновременно с этим майбах исчез и на его месте стал появляться автомобиль золотистого цвета, точь-в-точь такой же, как виденный мной однажды в иллюстрированном журнале с английской королевой внутри. В журнале писали, что это роллс-ройс. Да, а Паша, соседство с которым я унаследовал от Ф.Л., был учеником Веры Петровны, что можно было угадать по невероятно быстрому темпу в котором он работал. Учился он на ВМК в МГУ, но вернулся в Саратов. Ещё оказалось, что он сосед Алика Хазанова и часто пьет с ним пиво. После предварительных переговоров был назначен день, в который Алик мог меня принять. Я помнил Алика очень хорошеньким, даже чересчур, слегка самоуверенным юношей с внешностью поэта. Я завидовал его великолепию и хотел с ним дружить, но он мне всё время словно давал понять: нам и так с Сашей вдвоем дружить хорошо, ты нам не нужен. А между прочим: знаешь ли ты, что твой друг у тебя за спиной в Чардыме лез к Тане Камышинцевой целоваться? Но он не знал, что она ещё более коварна, чем он: она не стала предупреждать, что намазала лицо отчасти в гигиенических целях, отчасти против комаров лецитиновым спиртом, который запаха-то не имел, но имел невыносимую хинную горечь на вкус. Алик оказался не джентльмен: не смог сохранить вид, словно ему это нипочем и страсть всё превозмогает. А тут я увидел человека с потухшим взором, явно не слишком здорового и почему-то в совсем пустой квартире: словно из неё вывезли всю мебель: то ли переезд, то ли продали (возможно, конечно, просто по контрасту с моей, вернее, родительской, какая-то мебель конечно была) Ремонт не то, чтобы срочно требовался, но не помешал бы. Нет, на алкоголика и вообще опустившегося человека он совершенно не был похож, просто на человека очень нуждающегося и измученного. Я спросил о тебе – он пробормотал что-то непонятное, типа что ваши дороги давно разошлись, говорил, что сейчас в какой-то фирме – тоже осколке крупного предприятия, как Лапик, они пытаются сделать световое табло, наподобие того, которое ПУЛ делал на Новом Арбате согласно твоим воспоминаниям. Во всяком случае, я так понял. Но рассказывал он об этом без энтузиазма: пусть, дескать, попробуют, но он не верит в успех. Мама его, по-моему, незадолго до этого умерла. По-моему, мы выпили вместе жидкого чаю, если и было пиво, то максимум по пол-литра Никакой закуски вообще не помню. Несмотря на летнее время, когда в 6-7 часов вечера домой совершенно не торопишься, у меня осталось впечатление, что он, несмотря на всю вежливость, сам не рад, пригласив меня, но рад будет, если я оставлю его в покое. Ну я и ушел и больше его за последние 15-16 лет не видел. Возможно, я сильно сгущая краски по контрасту, потому что сам в то время чувствовал себя, несмотря на все проблемы, на подъеме. – Я: спасибо за все эти истории, я не знал. Отец, по инерции секретности, что ли, про работу не любил говорить. И Алик про себя. В постсоветское время мы общались раз, обнаружив друг друга в Одноклассниках, кажется, и я ему посылал совместный фильм со своими дополнениями, отклика не получил. А потом потерял аккаунт в Одноклассниках.
58. На самом деле Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» такого ляпа не допустил. Он написал, что, по мнению некоторых философов, опирающихся на мнение некоторых физиков, электрон, возможно, не имеет массы покоя, подобно, скажем, фотону. (Его масса растёт с увеличением скорости, наверное, это и послужило причиной предположений, что в положении покоя её у него и нет совсем. Эти предположения потом не подтвердились). – Впрочем, – написал Ленин, – даже в таком случае это не повод заявить, что материя исчезает. – Что абсолютно верно. В конце концов, электрон, столкнувшись с позитроном, всю свою массу преобразует в энергию, и что? Фотон тоже не ангел небесный или дух Наполеона, он материален, хотя и не имеет массы покоя. Но относящиеся к Ленину как к пророку последователи сделали из его – даже не его! – предположения жёсткое утверждение. Которое, в конце концов, было, видимо, подвергнуто обоснованной критике, и преподаватели в универе такого не говорят. А вот в этом болоте такие преподаватели сохранились.
59. Это, значит, есть где-то большой форвакуумный насос, и вакуум от него подают ко всем установкам, как электричество, воду, сжатый воздух, всякое такое.
60. В.Ч.: а какой именно? Я помню в детстве на Кавказе ездил на роскошном междугороднем «Икарусе-Люксе» с мягкими самолетными креслами, занавесками на довольно маленьких окнах и выпирающем капоте двигателя: как у грузовиков, только не спереди, а сзади. Потом были большие городские желтые с наоборот непривычно большими окнами. Часть из них с «гармошкой». Элегантный вид им придавала хорошая краска и то, что стальной лист натягивался на каркас горячим и оставался всегда гладок, как кожа юной девы, чего не скажешь об отечественных. Внутри же он был откровенно функционален: какие-то приваренные уголки, большие винты и гайки которые конструкторы и не собирались скруглять или камуфлировать, просто покрасили всё в тот же ярко-желтый цвет. Но были ещё и серо-синие, небольшие, как наш пазик и для тех же целей – сообщение с селами, где плохие дороги, так что сидел он высоко на увеличенных толстых колесам. Дизельный двигатель его почему-то особенно тяжко и громко вздыхал при работе и выпускал, по правде сказать, многовато черного дыма. Это что я помню, а могли быть и другие. – Я: вот что бы тебе писать мои мемуары! У меня только общее впечатление: написано Икарус, значит, мягкие кресла, хорошая подвеска, не прыгает, как козёл на ухабах, мощный двигатель, который не надсадно воет перед переходом на следующую скорость, а негромко рычит. Коллективный образ всех Икарусов, наверное.
61. здоровенная деревенская лодка веретенообразной формы с маломощным, но надёжным и долговечным стационарным двигателем
62. Это, если кто не знает, запрещённое орудие ловли рыбы, состоящее из длинной толстой прочной лески, к которой через небольшие интервалы привязано много коротких отрезков тонкой лески с крючками. Запрещён он из-за слишком большой эффективности, это уже не любительская ловля, а почти промышленная. Кроме того, он ещё и довольно опасен. Какой-то я читал рассказ, как человек запутался в перемёте и утонул, но не помню подробностей. Дело в том, что я и сам как-то попал в перемёт при старте на водных лыжах, но этот эпизод я лучше опишу, если напишу мемуар о них, а то слишком далеко уклоняюсь.
63. В.Ч.: ну, это была витрина для иностранцев и вдруг Брежнев захочет в магазин зайти. До самого конца 70х ведь «заказов», тем паче талонов не было, т. е. любой командировочный или просто турист мог приехать и всё скупить. Иное дело, что была идея планового хозяйства и равномерного распределения производительных сил (и соответственно населения) по стране, рост населения Москвы (а также Ленинграда, Кубани и Молдавии) сознательно сдерживался через систему прописки. Кроме того в провинции, даже типа Саратова, а уж тем паче на Севере и в Сибири, зарплаты на тех же должностях бывали несколько выше, перспективы получить жилье лучше, нормы жилплощади кое-где чуть больше, возможности быстрее продвинуться по службе. Вайнштейн-то рассуждал почти правильно, но Саратов по неясной мне причине начал к тому времени хиреть, ему надо было в Балаково и то лучше всего 10 годами раньше. В столичных ВУЗах доктора наук сидели годами на должностях ассистентов, а в провинции кандидат мог называться профессором и заведовать кафедрой. Народ мягко подталкивали уезжать в провинцию, попозже – конкретно в деревню, где строили образцовые агрогорода (а люди всё равно делали из подручного хлама сараи и хлева). Эффекта это всё равно не имело: в столице магазины на каждом углу, снег зимой чистят и больше развлечений, а если ты не редкий специалист, то, чтобы туда попасть, нужно жениться, в основном фиктивно, ибо обладатели московской прописки не верили в бескорыстную любовь провинциалов, что выглядело как снобизм (позже роль Москвы заняла заграница, отсюда такая патриотическая ненависть к ней, а уж особенно теперь). Лужков и в 90х пытался прописку сохранить, несмотря на переименование в регистрацию, но как я понял, всё рухнуло, когда украинцам с целью привязать их теснее разрешили находиться там до 180 дней без регистрации, а русским можно было только 3. Пришлось их приравнять друг к другу. И пошло: все съехались туда, где крутились большие деньги, а следом и зарплаты на свободном рынке труда стали выше в 2-3 раза (за ними и пенсии), нужно было где-то жить – всё вокруг застроили (да ещё совпало с поголовной автомобилизацией, прежде также сознательно сдерживаемой), образовалась раковая опухоль на теле страны (с самолета это особенно заметно), а всё остальное обезлюдело. Зависть к рядовым москвичам поутихла: каждый теперь может поехать, устроиться и взять ипотеку за 20 км от МКАД, причем оказалось, что мотаться по 1,5 часа в один конец на работу по пробкам и передвигаться по бесконечным переходам метро бегом – удовольствие не для всех. (Наблюдался, правда сильный всплеск ненависти к уехавшим в Москву в начале ковида: они тут приезжают в отчий дом и привозят заразу). В основном уезжает молодежь, какое-то время дети остаются с бабушками, но потом берется ипотека и детей забирают. В провинции остаются одни пенсионеры (кстати, причина, почему у меня стало плохо с учениками). Но любители порассуждать глобально, о чем-то свыше ассортимента в магазинах, ненавидят теперь московские фирмы, скупающие все предприятия в провинции, присылающие своих управляющих, ненавидят центральное правительство, высасывающее все налоги, притом что прибыль – а потому и налоговая база – и так уходит к московским хозяевам. У меня возникла личная ненависть к зажравшимся москвичам лишь с началом «антисанкций»: лежали везде дорогие польские яблоки выставочного вида, которые у нас никто не брал, покупали дешевые краснодарские. А вкуса пармезана, над пристрастием к которому так издевались патриоты, я и не знал, про хамон же вообще не ведал, что это такое. Вдруг начинается всё это уничтожение продуктов бульдозерами и хорошие краснодарские яблоки уже и москвичам пришлись по вкусу, у нас же остались тоже краснодарские, но гнилые. И то же самое с морковкой, картошкой.... Теперь процесс пойдет дальше: условно говоря, москвич покупал навороченный немецкий утюг (Александр вообще раздобыл его в группе «отдам даром»), мы же довольствовались китайскими попроще и подешевле. Теперь, как я понимаю, приличные китайские утюги у нас тоже исчезнут, во всяком случае в цене они уже поднялись раза в полтора… НО! В Саратове выстроили якобы международный аэропорт, из которого летал десяток рейсов в сутки, причем ещё и добираться до него целый час за 1000 руб на такси (электрички ходят редко: часто – нерентабельно). Закроют его – особенно никто и не заметит. А в московских аэропортах теперь десятки тысяч человек лишились работы. А турбюро, оптовые торговцы косметикой и качественными стройматериалами, ла мало ли кто! Чем город крупнее, тем он больше пострадает. А где под Москвой найти участок под посадку картошки? И в Саратов поедут, как в былые советские времена звезды исполнительского искусства, которых не хотят больше слушать на Западе. Дороги в порядок приведут: во время ковидного карантина позакрывали все магазины, кроме продовольственных, рестораны и кафе, даже ксерокс и фото на паспорт сделать было негде. И что же – высвободившиеся люди захотели класть асфальт и все тротуары вокруг меня асфальтировали сразу с двух сторон каждой улицы, идти можно было лишь по проезжей части. Кстати. Не удивлюсь, если в отчаянии правительство попробует влить деньги в возрождение ПУЛа. Но ты не торопись возвращаться: деньги всё равно разворуют. – Я: да я и не тороплюсь. Наверное, как родители были насильно высланы в Саратов, так и я не стал коренным саратовцем. Вот Волга – это да, вспоминаю всегда с сожалением, что пришлось расстаться. Лыжи в лесу на горах чуть-чуть. А ПУЛ оставил смешанное впечатление, по итогам не особо хорошее, когда оказалось, что всерьёз наукой заняться не выйдет. Поначалу интересно было, и люди хорошие… В основном, в «моей» исследовательской лаборатории. Витя вот чуть позже меня совсем с другим встретился непосредственно на производстве… Ну а теперь впору думать о том, чтобы уехать ещё дальше. Уже не от Саратова, а от Москвы :)
