полная версия

Александр Феликсович Борун
Работы. Мемуар

Полная версия

Разноуровневые доктора наук

Про Мордковича ещё буду упоминать дальше, пока замечу, что на его примере я обнаружил, что доктора наук по статусу сильно отличаются друг от друга. А именно, у меня в Москве был дядя, старший брат отца, руководитель теоретического отдела Института кристаллографии, то есть, довольно близкой специальности. Не то что бы это привело к какому-то профессиональному общению. Ну ладно, тут не про дядю. Но он был не просто доктор наук, а как-то выдвигался в член-корры Академии наук. Правда, как он сам с юмором говорил, он был шансонеткой, от слов «шансов нет». Тем не менее, даже так это уже не простой доктор наук! Было интересно смотреть на реакцию его и Мордковича на упоминание фамилии одного другому. Оказалось, оба они друг о друге знают, и друг к другу относятся хорошо. Но если дядя снисходительно свысока заметил что-то вроде «головастый мужик», то Мордкович отозвался о нём с огромным уважение, явно взирая, так сказать, снизу вверх. Это в добавление к тому наблюдению, что дистанция между начальственными уровнями растёт с повышением уровня. От руководителя группы до начальника лаборатории гораздо ближе, чем от начальника лаборатории до начальника отдела, в т.ч. отдела другого института.

Тем удивительнее лекция, устроенная мне ВРИО или замом директора – больше я с таким ни разу не встречался. Моё поступление на работу оставалось всегда делом тех, кто собирался непосредственно работать со мной, ну и плюс кому положено его визировать – но их я не видел обычно. Может, бумаги подписывал, скажем, начальник отдела кадров, но именно с бумагами он и знакомился. Бывало, по рассказам, что знакомился и с поступающим на работу, обычно в случае, когда он чем-то подозрителен. Аню как-то начальник отдела кадров спросил о её фамилии Дыбо, она объяснила, что обычная украинская фамилия. – А! – воскликнул начальник. – Цоб-цобе! Так вы так и говорите, что украинская, а то чёрт знает что подумать можно! – Тут надо заметить, что у меня фамилия тоже украинская, или белорусская. Скорее первое, во всяком случае, встречался мне в интернете украинский футболист Борун. Впрочем, футболист может с любой фамилией оказаться в любой команде. Хоть из Африки. Нусутх. Я даже могу предположить, какой у неё смысл, правда, не знаю, какой из двух вариантов, то ли борун – это человек, живущий в бору, например, лесник. То ли тот, кто занимается борьбой или хорошо борется, борец, в общем. Витя слышал, что белорусы вместо выйдем поговорим говорят выйдем борнёмся. Это в пользу боруна – борца. Но могла быть и контаминация с еврейским именем Борух. А так и в русском вполне действующее окончание: скакун (кстати, есть и такая фамилия), колун (толстый топор), колотун (мороз), бегун (и такую фамилию я встречал). Но что-то я не припомню ни одной беседы с начальником отдела кадров и вообще ни с каким начальником уровня института при поступлении. Страшно далеки они от народа. Это должна быть какая-то личная заинтересованность. Скажем, есть анекдотическая история про директора «стекловки» (математический институт), что он был настроен очень антисемитски и как-то забраковал одного поступающего на основании фотографии в личном деле. К нему привели человека, он с ним побеседовал, а главное, посмотрел на него и убедился, что зря подозревал. – Ну, значит, фотограф был еврей, – сказал он. Между прочим, вполне правдоподобный вариант. Аня как-то рассказала, что её мать на снимке, сделанном в фотоателье китайцем, была очень похожа на китаянку. В жизни же, могу засвидетельствовать, похожа не была. Чурганова Валерия Григорьевна, русская, не китаянка. Из Тульской области. Конечно, фотограф не может каким-то мистическим образом влиять на фотографию. Он влияет вполне материально: ретуширует, убирая погрешности изображения, а заодно может слегка подправить в соответствии со своими эстетическими представлениями⁶⁸. А еще был анекдот про академика Юрия Дерениковича Апресяна, главу перестроечного авторского коллектива Нового большого англо-русского словаря: ему начкадров якобы сказал, что, конечно, я согласился, что мы будем принимать всех, но нельзя ли как-нибудь принимать не только всех?

Это всё к вопросу об антисемитизме в СССР. Как мне кажется, он был на системном уровне ограниченным – была, скажем, неофициальная процентная норма приёма в МГУ и другие ВУЗы, далеко не во все. С физтехом, правда, речь шла уже даже не о норме, а об исключительной ситуации для попадания туда. Я с этим знаком не понаслышке: туда пытался поступить мой брат. Не доверяя слухам, что это невозможно, да и, в конце концов, можно же сделать попытку и убедиться самому. Кажется, там приём был пораньше, просто потому, что конкурс большой, так пусть у абитуриентов будет возможность куда-то поступить при неудаче. Он хорошо сдал все экзамены, а на собеседовании его откровенно целенаправленно завалили. А потом мой дядя, тот, который «шансонетка», сетовал, что его не предупредили. Кто же так делает, надо было поговорить с нужными людьми. Но я сомневаюсь, чтобы он мог (и захотел) что-то сделать. Потом-то всякий скажет, что зря ему не сказали, уж он бы… Но в другой похожей ситуации он не пытался помочь. Возможно, и не мог, не знаю. Но я и других людей встречал, говоривших задним числом, что надо было только к ним обратиться, и тоже сомнительно, чтобы это на самом деле имело смысл. Это просто совершенно ничего не стоящий способ поддержания авторитета и хорошего отношения.

Что касается работы, то я с ограничениями по национальному признаку почти не встречался. Да и зачем? Просто человека, имевшего форму допуска, сколько-то лет не выпускали за границу. Например, мой двоюродный дед умер в разлуке с уехавшими женой и детьми, не успев «отбыть» это количество лет. Он был математик и проводил, в качестве подработки, какие-то расчёты для чего-то авиационного. Как мне рассказали, сомнительно, чтоб он мог выдать какие-то секреты, потому что смысл разработок ему не сообщали, но порядок есть порядок. Однако вполне себе существовали некоторые директора институтов, по своим личным предпочтениям проводившими антисемитскую политику, и их, видимо, сверху не одёргивали.

Скорее всего (по слухам так) в других республиках была какая-то сложная национальная политика. Кадровая, я имею в виду. Местные жаловались, что все высшие должности занимают русские, русские жаловались, что наоборот⁶⁹. Что касается антисемитизма, вроде бы ещё при царе существовала должность «умный еврей при губернаторе». А может, это придумали евреи. Анекдот про мэра Одессы, который удержался на своём посту необычайно долго, и вот его спрашивают, как ему удалось поладить с одесситами, они же своими насмешками всех его предшественников быстро выживали. – С ними легко поладить, – сказал он. – Просто надо иметь тохес на плечах. – Тут надо пояснить, что тохес на идише вовсе не голова, как думает этот мэр, а задница. Кто-то над ним подшутил… Но вернусь в ИПТМ. Тем более, идиша я не знаю, так что анекдот понял только после пояснения.

Как оказалось, не из лекции ВРИО директора, а потом, политикой института было предварительное прохождение каждой публикации или доклада на конференции любого сотрудника института через обсуждение научного совета, то есть фактически общего собрания, на которое приходили все, кто мог оторваться от работы в этот момент. В принципе, это правильная стратегия, чтобы институт не дискредитировали недобросовестные сотрудники, выступая с недостоверной инфой. Не нравилось мне в ней то, что это местным сотрудникам было легко прийти на полчаса в конференц-зал и обсудить интересующее их сообщение, а мне и коллегам из московской лаборатории приходилось приезжать в Черноголовку и терять целый день. Среди же черноголовских сотрудников ИПТМ было распространено мнение, что москвичи зазнаются: приезжают только со своими докладами, максимум с товарищами, а на обсуждение докладов местных не приезжают. Это приводило к несколько неприязненному отношению, которое сказывалось, насколько я мог по себе заметить, в повышенной придирчивости при обсуждении.

Конференции

Где-то ближе к концу работы в ИПТМ – впрочем, ещё не зная, что этот конец наступит скоро, поскольку он был неожиданным – а именно, к 1994 году я заметил, что начальники, и непосредственный, Данилин, и посредственный, Мордкович, ездят на все заграничные конференции, в том числе, с совместными докладами. А на внутрисоюзные направляют рядовых сотрудников, в т.ч. меня и других рядовых сотрудников. Например, смотря постфактум, из восьми записанных у меня в Application международных конференций, есть Англия (1989), Испания (1994) и Швейцария (1995), это значит, что в докладах, сделанных там, стояло моё имя, но я там не был. Ещё был Тайвань (1994), но это исключение, о котором и речь. И были, тоже считавшиеся международными, Звенигород (1994), Хилово, Псковская обл. (2002), Звенигород (2003), там я действительно был. Не то чтобы я хотел наоборот, пусть начальники ездят по России, а я за границу, но хоть иногда-то было бы интересно съездить за рубеж тоже.

Хотя вообще я в советское время побывал во многих местах, которые теперь стали заграницей. Ещё в универе – в Бресте, в военных лагерях. Хм, тоже надо описать, но к какой мемуарной теме это относится?.. Живя ещё в Саратове, был в горном походе, начинавшемся в Душанбе, а после него заехал в Самарканд. А работая в ИПТМ, побывал в Тбилиси, например. Там был совместный семинар нашей лаборатории и тбилисской. Пожалуй, надо написать специальный раздел мемуаров о поездках, вот. Тем более, что большая часть к работе не относится. А большое их количество приходится на время на пенсии: Будапешт (заодно с Аней, она на конференцию, а я просто так), Израиль (помогал ей с разбором библиотеки, оставшейся от Долгопольского), Белое море, Тува, Горный Алтай (лингвистические экспедиции, а я так просто), разные районы Хакасии (тут хоть шофёром работал в нескольких).

Сами конференции по специальности были, естественно, для меня гораздо интереснее, чем тот случайный семинар по квантовой химии в Саратове. Иногда сосед по комнате (селили часто по двое) тоже что-то интересное рассказывал, по своей теме, если я не мог слушать доклад, будучи на другой секции, иногда что-то вне темы конференции.

Пример первого: товарищ агитировал за развитие синтеза кремния из моносилана SiH₄. Это, конечно, ядовитый газ, вдобавок самовоспламеняющийся на воздухе. Но он утверждал, что эти недостатки взаимно уничтожаются. Ядовитым газом можно при утечке отравиться, но если он тут же сгорает, этого не произойдёт!

Пример второго: товарищ утверждал, что разработчики квантовой физики были слишком молоды и слишком неопытны в математике. Потому они не нашли адекватного математического отображения для квантовомеханического объекта, имеющего свойства частицы и волны одновременно. А вот он проанализировал недостатки их математического описания – и нашёл получше. Это некая математическая сущность, представленная парой, одна компонента которой скаляр, а другая вектор⁷⁰. Формул он не приводил, а если бы привёл, я бы, наверное, не разобрался и не запомнил, но утверждал, что в его подходе ликвидируется «нелепое» соотношение неопределённостей, запрещающее одновременно узнать точно скорость и положение частицы. Или, скажем, энергию в чётко зафиксированный момент времени.

Один раз был такой забавный случай на конференции «с иностранным участием». Эта формулировка, как оказалось, включала нескольких белорусов и одного японца. Прочие намечавшиеся иностранцы передумали. Японец рассказывал очень интересные вещи. Он сделал настолько сверхвысокочастотный излучатель и регистратор этого излучения, что почти добрался до области инфракрасных волн. И получил кучу молекулярных спектров. Сложных, но выделяющихся индивидуальностью и опознаваемых. К сожалению, у организаторов конференции набралось незапланированно много докладов. Или мало времени. Они не нашли ничего лучше, чем сократить доклады с 15 до 10 минут. Без предупреждения! Точнее, с очень поздним предупреждением, когда уже некогда переделывать доклад. Могли бы, между прочим, хотя бы к единственному участнику, оправдывавшему заявленный статус конференции, отнестись более вежливо. Но нет. Несчастному японцу перед самым докладом, когда он уже вышел к кафедре и включил проектор, сказали, что – нет-нет, время не сокращается, но пришлось общее время сократить с 20 до 15 минут. Потому пусть он попытается сократить рассказ с 15 до 10 минут, чтобы оставить 5 на вопросы. Подразумевалось, что, если трудно, то и не надо. Но это что в лоб, что по лбу, или, как говорил сибиряк Якорев, «что совой по пню, что пнём по сове». Японец остался невозмутим, как истинный самурай. Он кивнул и прочитал весь доклад в быстром темпе. Причём особенно быстро он менял прозрачки в проекторе. Положит – вынет, положит – вынет. Так и мелькали блок-схема установки, чертежи каких-то её важных блоков, схема анализа спектров, типичные спектры разных молекул. Разглядеть было невозможно абсолютно ничего! Кончил он минута в минуту, оставив на вопросы 5 минут. Вопросов не было. Но слушатели похлопали, если не смыслу доклада, то тому, как он блестяще ответил на вызов, сделанный ему организаторами конференции. Смысл тоже было бы очень интересно послушать, но увы⁷¹.

Так вот, с чего я начал-то. Получил я как-то пригласительное письмо на конференцию аж на Тайвань. Организаторы, видимо, ориентировались на какие-то зарубежные публикации. Думаю, начальники тоже получили такие же приглашения, но пренебрегли. А я взял и ответил согласием. И таки съездил, и это был единственный раз за границей в относительно советское время. (Поездка в Будапешт была уже в несоветское. Тоже единственная – в Европу. И два раза в Израиль. Но по экзотичности ни Будапешт, ни Израиль не переплюнули Тайвань). Наверное, все сопутствующие хлопоты нужно описать в той самой теме путешествий. Тут замечу лишь, что Мордкович, узнав, что я еду на Тайвань, упрекнул меня только в том, что я раньше не сказал, потому что он должен посмотреть, как я перевёл доклад на английский. И действительно посмотрел и сделал полезные замечания. То есть проявил себя в тот раз как хороший начальник. Я-то опасался, он вообще запретит, обидевшись, что я вознамерился поехать сам, вместо того, чтобы уступить эту возможность ему или Данилину. А он, наоборот, помог.

А почему я об этом вообще вспомнил в теме «ИПТМ», я ведь доклад⁷² для Тайваня предъявил и на институтском семинаре. И от некоей компании что-то понимающих в этой теме людей получил критические замечания. В виде сомнений, что я прав в некоторых аспектах изложенного. Сейчас уже не помню, каких, впрочем, как будет видно дальше, на самом деле и им это было абсолютно неважно.

Про тайваньскую экзотику тут рассказывать не буду, это для темы «путешествия», а на конференции получилось так. Я даже получил несколько осмысленных вопросов, вроде, ответил, хотя с английским у меня так себе. Могу читать тексты по специальности. Лучше со словарём. А устный вообще плохо. Мне очень нравится английский способ описать эту ситуацию: I don’t know English… well.

Но, как я заметил, один француз, хотя замечаний не делал, но как-то подозрительно посмеивался. Потом я при его докладе понял, почему. В его работе источником электронов для возбуждения пиков Оже было синхротронное излучение какого-то ускорителя элементарных частиц. Оно для этих ускорителей – паразитное, заставляет вкладывать гораздо больше энергии. Но оно с успехом заменит рентгеновскую пушку, у него энергетическая ширина гораздо уже. В результате в его спектрах было прекрасное разрешение, гораздо лучше всего, что я с трудом добивался хитрыми способами. Ему не нужно было стоить компьютерную модель низкоэнергетического пика кремния в соединениях с кислородом и азотом. Попадись ему такой спектр – он бы отлично видел в нём отдельные пики кремния в Si, SiO₂, Si₃N₄, Si₂N₂O и пр.

Зато потом эта встреча со смешливым французом сыграла свою роль при написании книги «Критика эфиродинамики». Автор критикуемой теории, «эфиродинамики», В.А. Ацюковский, утверждал, в частности, что синхротронного излучения не существует. Посмотрел бы на сайт Курчатовского института, где приглашались им попользоваться как раз такие исследователи, как тот француз. Но моя работа в ИПТМ тогда уже заканчивалась, после той конференции я там недолго проработал. Да и кто бы мне позволил тащить Оже-спектрометр в Курчатовский институт и приделывать там его к их ускорителю.

Поскольку работа по разрешению Оже-пиков соединений кремния стала потом заметной частью диссера про исследование скрытых слоёв оксинитрида кремния (хотя там были и другие вещи), я уже при докладе диссера (уж он-то, конечно, проходит обсуждение в институте) учёл те прошлые черноголовские замечания. Точнее, я их учёл не в основном тексте, а приготовил доказательства, что я прав, а они, со своими сомнениями, нет. И что же? Как я и предполагал, те же люди пришли на обсуждение и опять проявили претензии в форме сомнений. Только все мои заготовленные возражения не пригодились, потому что их сомнения теперь носили прямо противоположный характер! Боюсь, это не то чтобы они просто забыли свои прежние претензии, а новые сформировали случайно. Скорее, это было сделано именно для того, чтобы я, если подготовил возражения, попал с ними впросак. Но жаловаться мне не на что, на самом деле. Если это и было проявление недоброжелательности черноголовских сотрудников института к московским, для меня оно оказалось полезным. Потому что к защите диссера я подготовил возражения и на новые их сомнения, и на все, какие мог придумать сам. Собственно, так и надо было поступить с самого начала. Это, вообще-то, обязанность учёного. Но ведь всегда кажется, что всё и так ясно. Ну, там, где кажется, что ясно. А так – неясного всегда остаётся больше, и именно о нём хочется думать. Вот и получаются сомнительные места в тылу. Нет, в данном случае они не были на самом деле сомнительными, но, чтобы это показать, требовалось подумать и подобрать аргументы.

Изобретения

В отличие от Саратова, где на заводе были месячники подачи рацпредложений, в ИПТМ всё оказалось гораздо серьёзнее. Тут Данилин оформлял, с некоторой моей помощью, изобретения. Несколько штук оформил, всё на разные способы получения скрытого изолирующего слоя. Хм, это я так помню, что несколько, а в списке своих публикаций до 2003 года я нашёл только две заявки. Неважно. При этом и я с этим формализмом познакомился. Как положено, сперва описывается то, что было до, и что призвано улучшить данное изобретение, а потом в одной фразе, обязательно в одной, пусть там будет сколько угодно придаточных, краткое описание. Например, после перечисления недостатков известных способов и формулировки цели изобретения: улучшение качества структуры за счет улучшения электрофизических свойств слоя кремния на диэлектрике и увеличения его толщины. «Поставленная цель достигается тем, что в известном способе изготовления кремниевых многослойных структур, включающем создание в кремниевой подложке скрытого слоя диэлектрика на основе нитрида кремния с помощью повторяющихся циклов имплантация ионов азота – отжиг, при этом цикл по дозе имплантации ионов азота составляет (1-10)·10¹⁶ см^–2, а суммарная доза имплантации (2-6)·10¹⁷ см^–2, новым является то, что поддерживают температуру подложки при имплантации в интервале 200-450°С»… в результате чего при проведении заключительного отжига… что улучшает такие характеристики слоя, как… и т.д.

Вообще-то, если вспомнить, не сам по себе Саратов виноват в том, что вместо изобретений оформлялись рацпредложения, а ОКБ завода. В принципе, кто мне мешал оформить тот держатель в форме воронки для определения местоположения в пространстве фокуса анализатора как изобретение? Только то, что я его не осуществил и не ручался за его эффективность. А вот мой отец оформил много изобретений по своей конструкторской тематике. Насколько я понял, в основном в области расчёта сложных кулачковых механизмов. Если кто не знает, кулачок часто выглядит как цилиндр с канавкой сложной формы на боковой поверхности. По ней скользит при вращении кулачка конец рычага, другой конец выполняет сложное движение запрограммированного этой канавкой характера. Такое программирование движения без ЭВМ и вообще передачи электрических сигналов. Но там куча чисто механических ограничений, нельзя же сделать резкий угол, в котором рычаг застрянет. Причём ограничения зависят от скорости. И даже от конструкционных свойств металлов, из которых сделаны кулачок и рычаг. В общем, довольно сложная область механики. Но я отвлёкся.