Александр Иванович Меньшиков
Новый подход к познанию мироустройства. Авторская концепция
Основной наш (авторский) постулат – реальность реальна, и любое наше представление о ней может в любой момент оказаться вымыслом, потому что покоится на какой-то ненадёжной схеме. Кроме того, реальность безгранична и необъятна, чего никак нельзя сказать о наших теориях и представлениях о ней. Она не обязана нам подчиняться, и никогда не будет этого делать.
Глава 10
Иллюстрации и размышления
с позиции авторской концепции
1. Психологизм концепции
От психологии здесь никак не уйти.
Причина первая
Коль скоро речь идёт о выходе за пределы человеческого восприятия, значит нельзя не заметить, что восприятие – психологическая категория, относящаяся к когнитивной (интеллектуальной, познавательной) подструктуре личности. Она, в свою очередь, опирается на сознание и подсознание, которое условно можно разделить на «неосознаваемое» и «подсознательное». Последнее сознанию практически неподконтрольно. Это так называемые глубины подсознания, возможно, отчасти уходящие и в некую генетическую память в сочетании с врождёнными инстинктами.
Сказанное существенным образом ограничивает способность индивида «выйти за пределы человеческого взгляда на мир», отказавшись от устоявшихся и привычных представлений.
Причина вторая
Само собой разумеется, что автор, то есть я, будучи человеком, тоже не полностью свободен от этих ограничений.
Речь можно вести только о «да» и «нет», то есть о принципиальной возможности или невозможности условно проникнуть за пределы этих ограничений и об «уровне выхода», то есть о степени углубления в «надсубъектное вѝдение», об уровне «объективизации» взгляда на мир.
Этот уровень у всех разный.
Поэтому мы поневоле непрерывно обращаемся к психологическим деталям, отражающим мировоззрение человека и человечества и его мыслительную деятельность.
Это обращение не касается только психологии как таковой, но и всех иных отраслей знания, потому что все источники знаний о мире сформированы людьми, человеками, и абсолютно на всех из них лежит эта печать – печать психологических, биопсихических и других объективных ограничений.
Ни одно из философских или религиозных учений, ни одна из идеологических платформ, ни одна отрасль научных знаний не свободны от проявления свойств человеческой психики и от обусловленных самой природой особенностей мировосприятия.
Как уже отмечалось, на общечеловеческом уровне это проявляется в антропоцентризме (который иногда обозначается как антропоморфизм). Исключения из этого всеобщего правила, то есть индивиды, способные и готовые воспринять идею глянуть на человечество «со стороны», «из космоса», пока весьма редки.
Следует также отметить, что в трудах учёных, в том числе общепризнанных научных лидеров, занимающихся точными и прочими естественными науками, очень часто значительное внимание уделяется именно психологическим аспектам познания – например когда они обсуждают условность или субъективность тех или иных понятий, их применимость к реальному миру, называя это чаще всего объективностью открытых законов и закономерностей. Часто эти размышления занимают основной объём публикации.
В соответствии с данным замечаниям, обратимся в первую очередь к известным персонам, посвятившим себя изучению тех или иных аспектов психологии человека.
2. Зигмунд Шломо Фрейд – Карл Густав Юнг – Альфред Адлер
Не будем касаться их вклада в психологию, так как нас интересует только личная познавательная позиция всех трёх представителей психологической мысли.
Все трое являются психоаналитиками, З.Фрейда считают основоположником психоанализа. К.Юнг и А.Адлер какое-то время независимо друг от друга сотрудничали с З.Фрейдом, затем расстались с ним, и развивали свои школы психоанализа, отойдя от базовых посылок фрейдизма, которые посчитали слишком узкими. Нельзя с ними не согласиться: сводить всю психическую жизнь человека к преодолению эдипового комплекса как минимум нелогично. Расставание с З.Фрейдом носило необратимый характер, однако и К.Юнг, и А.Адлер остались сторонниками психоанализа, сменив лишь исходные посылки фрейдизма на свои собственные.
На пути к раскрепощению мысли у представителей психоанализа стоял двойной барьер: помимо биологического, ещё и барьер направленности познания. Психоанализ не обращён во внешний мир, он построен исключительно на анализе своего собственного внутреннего мира, в том числе сновидений. Обращение в мир внешний происходило в процессе применения сложившихся представлений в лечебной (психиатрической, психотерапевтической) практике, при этом использовались представления и теории, основанные только на углублённом самоанализе. Эти представления проецировались на пациентов, переносились на них. Иногда предпринимались попытки связать отдельные аномальные психические проявления пациентов с какими-либо органическими влияниями, то есть с заболеваниями либо дефектами соматического характера, однако они не были систематическими, не связывались с медицинскими исследованиями и основывались на предположениях и догадках.
Несмотря на это, психоанализ приобрёл широчайшую популярность, и до сих пор её не утратил.
Касаясь изысканий психоаналитиков, нельзя не коснуться и их личности, ведь их теории берут начало именно в ней.
У всех из них имеются определённые биографические предпосылки к «уходу в себя» и к самопознанию, они неплохо прослеживаются и в их деятельности.
Как метко заметил Г.Айзенк, «Говорили, что Фрейд был единственным человеком, который смог взвалить свой собственный невроз на плечи всего мира и сформировать человечество как будто бы по своему (больному) образу и подобию» (Айзенк Г.Ю., «Зигмунд Фрейд. Упадок и конец психоанализа». Глава 1 «Фрейд как человек»).
Казалось бы, сама суть психоаналитического подхода к исследованию личности не оставляет сомнений в том, что психоаналитики изначально заперты внутри собственного мира и поэтому неспособны выйти за пределы не только человеческого мировосприятия как такового, но даже и своего собственного.
Однако некоторую надежду на такой выход оставлял Карл Юнг, рассуждавший об «архетипах» и о «коллективном бессознательном», а также посвятивший как минимум одну из своих работ исследованию понятия «душа» (эссе «Структура души»). Иногда в трудах К.Юнга обнаруживают также некий оккультизм и мистичность.
«Коллективное бессознательное», которое объединяет в себе общее для всех людей в целом, «сложившийся за миллионы лет опыт предков» и покоящееся в «структуре мозга и симпатической нервной системе», могло бы вывести за пределы индивидуального восприятия, однако при изучении его трудов ответа на вопрос о том, каким образом это коллективное бессознательное с его архетипами передаётся от индивида к индивиду и как оно транспортируется между изолированными сообществами, то есть как преодолевает путь взаимной информационной и физической изоляции этих сообществ, найти не удалось. Следовательно, не удалось и обнаружить ни мистического канала переноса, ни какого бы то ни было материального, находящегося вне человечества, «над» ним. Эти вопросы К.Юнгом не рассматриваются.
Понятие души им освещается абстрактно, исключительно в описательном русле, основанном на внутреннем созерцании, без раскрытия сущностной стороны и даже без определения того, в какой она находится взаимосвязи с психикой человека и с его организмом.
Приписываемые К.Юнгу мистичность и оккультизм также не находят у него какого-то проявления и никак им не исследуются, если только не относить к мистике саму попытку истолкования сновидений. Это истолкование не носит прогностического характера, оно не принимает формы неких «знаков свыше», а представляет собой попытку рационального истолкования образов, пришедших в сновидение, перевода этих образов на осознаваемые понятия, чтобы перенести эти образы из интуиции в сознание человека как некую подсказку, которую она ему даёт. Каких-либо мистических толкований обнаружить не удалось.
При изучении наследия К.Юнга не удалось выявить и признаков выхода за пределы собственного «Я», попыток предпринять такой выход или даже рассмотреть вопрос о возможности такого выхода.
Иными словами, имеет место «двойной антропоцентризм»: как обычный, исключительно человеческий, так и наложенный на него личностный, мотивационный, ограничивший познание рамками самонаблюдения, интроспекции.
Не можем не отметить, что при ознакомлении с биографиями З.Фрейда, К.Юнга и А.Адлера, как уже говорилось, находим то общее, что их объединяет: во многом сходные личные переживания в детстве и в молодости, вызванные стечением обстоятельств и, возможно, послужившие причиной их самоуглубления. Однако к нашей концепции познания мироустройства это не имеет никакого отношения: вырваться за «двойной барьер» ещё сложнее, чем за «одинарный», особенно с учётом того, что нет к этому и мотивационных предпосылок.
Вывод: позиция исключительно «внутричеловеческая», и ничего нового или полезного для развития объявленной нами концепции познания она не содержит.
3. Ганс Юрген Айзенк
Обычно причисляется к основоположникам биологического направления в психологии, хотя сам называет себя бихевиористом. Например, глава 7 его книги «Парадоксы психологии» называется: «Не стреляйте в бихевиориста – он старается изо всех сил», и в тексте он относит себя к их числу, говоря от их имени «мы» и выражая как бы их общую позицию.
Несмотря на явную направленность на познание в первую очередь объективной реальности, Г.Ю.Айзенк за пределы собственной психики и собственных границ миропонимания не выходит, да и нет у него потребности в этом, он свой предмет исследования определил, и этого «водораздела» не касается.
Ознакомление с его работами ничего для понимания способов преодоления антропологического барьера на пути к познанию также не даёт.
4. Прочие психологи
Несмотря на многоголосье и разнообразие, мы их объединим в один пункт – как отечественных (в том числе советских), так и разнообразнейших зарубежных – известных и неизвестных, популярных и суперпопулярных. Результат всё тот же: нет. Это не то. Это замкнутость всё в том же круге земного человеческого бытия и отсутствие потребности «выглянуть наружу». Полуфантастические истории Майкла Ньютона, изложенные в его сверхпопулярном бестселлере «Journey of souls» (название переведено как «Путешествия души»), изложенные им практически в документальной форме со ссылкой на очень длительную личную психотерапевтическую практику с применением гипноза, не могут восприниматься как объективные научные данные, так как воспоминания пациентов о «прошлых жизнях», о процессе расставания с телом и с родственниками, о блуждании души в ожидании очередного вселения имеют явный оттенок субъективизма и мистики, а также обладают очень важным недостатком, внушая читателям пренебрежение к жизни как таковой, не только своей, но и чужой, наполняя ожиданием тёплого приёма в небесном «распределителе» и «льготами» для «постоянных посетителей» в виде предоставления возможности выбрать тело (включая пол), эпоху и так далее.
5. Точные науки. Физика, математика и так далее
Математика, физика
Как ни странно (хотя что в этом странного), именно в этой среде наблюдается наиболее выраженная потребность к «выходу в космос», что диктуется самим предметом исследования.
К этому «выходу» особенно активно побуждают разнообразные «революции в науке», в особенности последняя из таких состоявшихся революций, связанная с отходом от принципов классической механики, с отказом (по большей части мнимым) от теории эфира, с наступившей кратковременной эрой торжества релятивизма и соперничающей с ним столь же тупиковой ветви того же релятивизма – квантовой физики.
Из известных нам теоретиков и научных величин высшего уровня к такому выходу ближе всех как будто бы находится Анри Пуанкаре, величайший физик и математик, предшественник А.Эйнштейна, от которого он не удостоился даже упоминания (но это другая тема).
А.Пуанкаре уделяет очень много внимания вопросам объективности знания и применимости теоретических конструкций, обобщающих научные открытия. Правда, следует отметить, что он не стремится отыскать наиболее объективную систему отсчёта в пределах всей вселенной, а рассуждает «изнутри», формулируя свои критерии оценки применимости теорий всё с тех же позиций человека и его возможностей.
В достаточно широкое употребление вошло понятие «конвенционализм А.Пуанкаре». Суть его состоит в том, чтобы из всех мыслимых и немыслимых теоретических конструкций избрать такую, которая отвечала бы требованиям:
– наибольшей полноты и точности в объединении всех научных открытий;
– наибольшей гибкости по отношению к возможным новым открытиям и к возможным ошибкам в существующих теориях;
– наибольшей простоты в практическим описании этих конструкций, в том числе простоты и наглядности их математического аппарата.
Третий пункт иногда оказывается по значимости первым. И это хорошо видно, скажем, на примере преобразований Лоренца, к которым А.Пуанкаре имел самое непосредственное отношение (по сути дела, это преобразования Пуанкаре, но он в силу исключительной личной скромности оставил за ними имя Лоренца) и которые, по нашему мнению, были легко принесены в жертву теории относительности А.Эйнштейна – ради простоты и наглядности.
В оправдание А.Пуанкаре нельзя не заметить, что позицию простоты и наглядности он избрал вполне сознательно, хорошо понимая, что это минимальная жертва дальнейшему движению науки и неизбежной смене любых конструкций. Данное мнение является его глубоким убеждением, что хорошо прослеживается в его трудах и в публичных выступлениях.
Полагаем, что и его умолчание о вкладе в теорию относительности А.Эйнштейна, и отсутствие какой бы то ни было борьбы за приоритеты в науке связаны с его честностью и скромностью (которые отмечались неоднократно и являются общепризнанным фактом) и пониманием того, что теория относительности к моменту её формирования отвечала всем остальным критериям: полнота, точность, гибкость, наглядность. Ну, а временный характер этой теории А.Пуанкаре скорее всего, понимал лучше, чем кто бы то ни было. И даже весьма заметная её искусственность тоже, наверное, не ускользнула от его внимания.
А.Пуанкаре был способен не только охватить и объединить в своём сознании все новейшие достижения науки, но, обладая собственным вѝдением мира, обладал и способностью передать это вѝдение другим учёным-исследователям, переведя его на привычный для них язык формул. Ему принадлежит целый ряд фундаментальных открытий в области математики, физики, астрономии и других наук.
Считаем уместным провести довольно своеобразную параллель между психологами-психоаналитиками, упоминавшимися выше, и А.Пуанкаре: и те, и другой обладали неким законченным вѝдением действительности и выполняли роль своего рода переводчиков, способных перейти от знаковой системы интуитивных образов (психоаналитики) к системе словесных знаков и символов, и от собственных представлений о научных конструкциях (А.Пуанкаре) к системе символов математики и математической физики, то есть к формулам.
Какими образами оперировал в своём сознании и подсознании А.Пуанкаре, нам неизвестно, но его «переводы» были исключительно точны и понятны, благодаря чему он очень быстро получил самое широкое признание в научных и не только научных кругах.
Касаясь А.Пуанкаре, следует также заметить, что его работы отличаются философичностью, а также и психологичностью – в аспекте, относящемся к сфере познания и отражающем этапы интериоризации и «интеллектуализации» достаточно абстрактных понятий. Часть из его представлений передаётся на языке весьма простых образов, даже если это касается такой сложной темы, как многомерные пространства, а иногда он прибегает и к намеренному упрощению.
Однако более глубокое проникновение в логику размышлений А.Пуанкаре постепенно приводит к выводу об их всё том же субъективизме. Чего стоит только одна его фраза: «Словом, опыт не доказывает нам, что пространство имеет три измерения; он доказывает, что удобно приписывать ему три измерения, потому что именно таким образом число ухищрений сводится к минимуму». Такой вывод он обосновывает бесконечно длинными рассуждениями, в частности, о том, что аккомодация хрусталиков и конвергенция зрительных осей глаз вполне могут рассматриваться как самостоятельные пространственные измерения. Подобные рассуждения делаются на основе анализа мышечных ощущений человека, хотя этот анализ не имеет под собой почвы, так как А.Пуанкаре не имел отношения ни к физиологии, ни к психологии.
Похоже, А.Пуанкаре при всех его талантах стал просто рабом своего конвенционализма. За пределы же «человеческого» мировосприятия он не вышел и такой цели перед собой не ставил.
Размышления А.Пуанкаре о постоянстве или возможной изменчивости законов природы ограничиваются в пространстве нашей планетой и её ближайшим окружением, а во времени – периодом существования человечества, частично охватывая и те годы («миллионы лет»), когда человечества ещё не было. Здесь отметим весьма интересное вскользь высказанное им мнение, касающееся существования законов природы вне познающего их разума. Хочется привести его целиком. Вот оно:
«До сих пор мы не задавали вопроса о том, изменяются ли законы в действительности, мы лишь спрашивали, могут ли люди считать, что законы изменяются. Но являются ли законы неизменными сами по себе, если рассматривать их как существующие вне разума, который их создал и наблюдал? Такой вопрос не только неразрешим, но и не имеет никакого смысла. К чему нам задаваться вопросом, могут ли законы изменяться со временем в мире вещей в себе, если в таком мире само понятие времени, может быть, не имеет смысла? О том, что собой представляет этот мир, мы ничего не можем ни сказать, ни думать, мы можем только говорить о том, чем он представляется или может представляться уму, не слишком отличающемуся от нашего» (А.Пуанкаре, «Последние мысли», глава 1 «Эволюция законов», раздел Х).
Данный ход мысли весьма характерен для А.Пуанкаре. За ним прослеживаются «человеческий» субъективизм и отсутствие какой бы то ни было потребности выйти за его пределы, связанное, по сути, с неверием в объективность природы и законов её существования.
В своих рассуждениях А.Пуанкаре покорно констатирует факт зарождения человечества и его гибели по мере остывания планеты и Солнца, хотя и высказывает предположение о том, что человечество в принципе может каким-то образом сохранить своё существование.
В целом же в ряде его размышлений встречается мысль о взаимосвязи мира объективного с миром субъективным в форме влияния второго на первый, то есть открываемые человеком законы мироздания, по его мнению, оказывают какое-то воздействие на само это мироздание – ограниченное, впрочем, всё той же досягаемой частью вселенной. Иными словами, здесь проявляется некий «действенный субъективизм», явление далеко не новое в философской мысли.
Это даёт ещё один ключ к пониманию причин, по которым он без колебаний принял теорию относительности А.Эйнштейна, дополнительный к ранее отмеченным, когда эйнштейновский вариант обобщения законов природы был им воспринят как и лишь один из многих возможных, но отвечающий требованиям наглядности, простоты формул и достаточной всеобщности: вероятно, он полагал, что «единый четырёхмерный пространственно-временной континуум», созданный в кабинетах Х.Лоренца, А.Пуанкаре, Г.Минковского и других учёных, в силу «обратного влияния законов на природу» обретёт действительную реальность.
А.Пуанкаре неоднократно указывал на необходимость использования в научном познании дедуктивного метода, что полностью отвечает и нашему подходу к познанию. Однако уровень его дедукции ограничивался, по сути, рамками уже познанной реальности, которые опять-таки ограничены и пространственными, и концептуальными рамками, опирающимися исключительно на хотя и научные, но всё же субъективные человеческие представления о ней. В нашем же варианте дедукция берёт начало в глубине вселенной со всей её бесконечностью, то есть исходная посылка дедуктивной цепочки располагается настолько глубоко и далеко во времени, пространстве и их единстве, насколько это вообще возможно для человека.
Л.Эйлер внёс в науку совершенно непостижимый вклад, настолько огромный, что его здесь невозможно изложить даже в краткой форме. Образно говоря, ему открылось прямое вѝдение сущности множества вещей в сочетании со способностью прямого перевода своего знания на язык математических символов, и не только их, а и на язык человеческой речи. Это можно сравнить с озарением, дарованным, наверное, от природы, от самой вселенной. Это таланты, которые он не зарыл в землю, а многократно умножил.
Являлся ли его взгляд на эти истины взглядом человека, Homo sapiens’а? В определённой мере, безусловно являлся, находя выражение хотя бы в том, что он как человек выступал качестве «переводчика» своих образов на человеческий язык. Осознавал ли он это? Ответить нельзя. Представляется, что мы имеем здесь дело с чем-то похожим на изначально вложенную в человека программу, которую он просто реализовал, не утруждая себя оценкой своей позиции в этом мире.
Что же касается его позиции, относящейся к сферам, не связанным с научной деятельностью, то она нам неизвестна. Вполне допускаем, что она была вполне традиционной для человека.
Во всяком случае, в его научных трудах и открытиях не обнаруживаются ни характерные проявления антропоцентризма и субъективизма, ни явный выход за их пределы. Л.Эйлер находится вне этой дихотомии.
Пожалуй, пример Л.Эйлера даёт повод дополнить нашу дихотомию третьей категорией, независимой от первых двух: это люди, личности, реализующие некую программу, личностную установку, поступившую к ним как бы изначально. Выражаясь опять же образно, можно считать, что это «задание», право на реализацию которого было «санкционировано свыше» ещё до соединения души с организмом, это таланты, вложенные богом. Можно предположить, что их наличие практически не имеет связи с земным обитанием, с социумом, с условиями жизни и воспитания. Вместе с тем, условия обитания и различные жизненные обстоятельства тоже нельзя не учитывать, потому что при их определённом стечении они могли воспрепятствовать раскрытию данных талантов. В частности, человек мог бы просто погибнуть в результате какого-то происшествия или иного несчастного случая.
Логика
Понятие «логика» обычно отождествляется с логическим мышлением, а оно, в свою очередь, традиционно почти целиком сводится к формальной (математической) логике.
Эта логика (формальная) активно противопоставляется так называемой житейской логике, «здравому смыслу», «рассудку», «очевидности» и так далее.
Такое противопоставление наблюдается повсеместно, особенно же оно характерно для представителей науки, в первую очередь для представителей точных наук.
Ограниченность формальной логики у нас не вызывает сомнений, однако попытка указать на эту ограниченность всегда вызывает яростное сопротивление, причём в рамках парадигмы самой же формальной логики: «ты неправ», «а докажи», и так далее. Образуется нечто вроде порочного круга, или замкнутого рекурсивного цикла и тому подобного.
Проясним свою позицию относительно ограниченности формальной логики.
Во-первых, формальная (математическая) логика изначально зародилась как вспомогательный инструмент для оперирования абстрактными понятиями.
Во-вторых, отсюда неизбежно вытекает то, что такие понятия должны обладать полной и однозначной определённостью, которая в «чистом виде» может существовать только в абстрактной среде.
В-третьих, это логика всего лишь двухзначная, дихотомическая. Любое суждение должно быть доведено до дихотомического уровня: да/нет, или/или. В реальной жизни это чаще всего попросту невозможно.
Является ли логика объективной категорией? Полагаем, что не является и являться не может. Она есть продукт человеческого сознания и не существует вне его. До появления человека, и тем более до «сотворения мира» никакой логики не было и не могло быть, был только реальный мир и события в нём, которые подчинялись всё той же реальности и ни на какие человеческие законы и правила не опирались.
Логика приписала этим событиям свои закономерности и установила свои ограничения на их оценку.
Двухзначная логика неоднократно в явной форме вступала в противоречия сама с собой, выступавшие в форме «апорий», «антиномий» и парадоксов.
Хорошо видно, что все эти парадоксы спровоцированы самой логикой, то есть её ограниченностью, и легко разрешаются при взгляде «извне», то есть, например, с нашей методологической позиции, предполагающей приоритет природы и реальности над любыми построениями человеческого разума.
Приведём пример.
Рассмотрим всем известный «парадокс лжеца»:
«Данное высказывание ложно.
Истинно ли это высказывание или нет?».
Читатель, разумеется, в затруднении, он сражён и заинтригован этой загадкой.
Характерно, что приемлемых для логики вариантов выхода из данного «парадокса» как минимум очень мало. Даже Бертран Рассел, объясняя этот парадокс, приводил аргументы, которые нельзя считать убедительными: «Сам Рассел так объяснял парадокс лжеца. Чтобы говорить что-нибудь о высказываниях, надо сначала определить само понятие «высказывания», при этом не используя не определённых пока понятий. Таким образом, можно определить высказывания первого типа, которые ничего не говорят о высказываниях. Потом можно определить высказывания второго типа, которые говорят о высказываниях первого типа, и так далее. Высказывание же «данное высказывание – ложно» не попадает ни под одно из этих определений, и таким образом не имеет смысла» (цитата из «Википедии»).
Здесь логика сама загнала себя в тупик, причём в тупик исключительно умозрительный и больно ударяющий по достоинству её приверженцев, что затмевает их рассудок.
Если отвлечься от чисто «человеческого» и несколько амбициозного подхода к этому «парадоксу», то становится видно, что первое из двух высказываний в неявной форме скрывает за собой нечто третье. Кроме того, оно содержит и другие формальные признаки некорректности.
1. «Данное высказывание является ложным» содержит явную отсылку, но по неизвестной причине никого не заставляет задаться вопросом: какое «данное»? О каком «данном высказывании» идёт речь? Что является субъектом высказывания?
Субъект не указан. Значит, фраза вообще не может рассматриваться как «высказывание» в формально-логическом понимании, и «парадокс» отсутствует, он не выражен.
2. Приведённый «парадокс» провоцирует также на рассмотрение первого высказывания как обращённого на самого себя, но в этом случае мы имеем дело с рекурсией, причём рекурсией «бесконечного» уровня. Приверженцы формальной логики тонут в этой бесконечности и начинают привлекать сторонние и не самые аргументы, как это видно из приведённой выше цитаты Б.Рассела.
Факт наличия такой рекурсии при разрешении «парадокса» сторонниками формальной логики не осознаётся, и это приводит в растерянность. Между тем, наличие рекурсии нарушает правила построения суждений, поэтому такое высказывание по сути дела опять-таки не может рассматриваться как высказывание. «Парадокс» опять же просто отсутствует, так как из двух «высказываний» фактическим высказыванием является только второе.
3. Такие «парадоксы» порождаются двухзначностью логики в сочетании с жёсткостью правил, а их устойчивости способствуют дополнительные негласные и «корпоративные» ограничения: «честь мундира», престиж логики как науки, авторитет её основателей и так далее.
При рассмотрении же этих «парадоксов» с объявленной нами «внесубъектной» позиции становится совершенно очевидно, что всё это не объективно и реально существующие парадоксы, а парадоксы самой логики и породившего их антропоцентристского подхода к познанию природы, то есть парадоксы надуманные и искусственные. Никакого реального парадокса здесь нет. Природа полностью свободна от парадоксов, она существует сама по себе, и если человек встречается с неким парадоксом, значит он должен пересмотреть законы своей логики и ввести правила, отвечающие реальности. Реальность же не была и не будет двухзначной и формально определённой, а дихотомический выбор всегда будет связан с бесконечным дроблением как субъекта, так и остальных структурных элементов суждения на всё более мелкие элементы.
Приведём в качестве ещё одного примера всем известную (полуюмористическую?) апорию Зенона об Ахиллесе и черепахе, которую он никогда не сможет догнать, потому что пока Ахиллес, который находится в тысяче шагов от черепахи, пройдёт сто шагов, черепаха пройдёт десять, и так будет продолжаться до бесконечности.
Не пытаясь разрешить эту апорию «изнутри», то есть по законам логического мышления, плодом которого является данная апория, глянем на неё «снаружи», и вспомним, что всё мироздание представляет собой вечное и непрерывное неуничтожимое движение, в процессе которого бесчисленное множество «Ахиллов» догоняет столь же бесчисленное количество «черепах» на всех уровнях, от вселенского до «нано-», опровергая любые «парадоксы», так что любые апории могут быть только плодом игры рассудка, как преднамеренным (апория Зенона), так и непреднамеренным (другие формально-логические построения).
Следует упомянуть ещё одну группу логических парадоксов – в частности, так называемый парадокс множеств. Раскрывать его содержание не будем, оно наверняка всем известно. Отметим только, что этот парадокс имеет столь же надуманный характер и не отражает ничего, кроме несовершенства логической структуры, положенной в основу конструирования «множества» и «множества множеств». Никаких природных предпосылок данный парадокс не имеет и не может иметь, зато в повод для шуток и интернет-мемов он обязательно превратится и уже превратился («Реестр запрещённых сайтов внесён в реестр запрещённых сайтов, так как содержит информацию о запрещённых сайтах»).
В целом же хочется отметить следующее. Традиционно «житейская логика», «здравый смысл», «рассудок» и «очевидность» принято подвергать жестокому осмеянию и осуждению – часто вполне справедливому, иногда корыстному и тенденциозному. В итоге понятие логики практически полностью сводится к логике формальной или математической, весьма субъективной и далеко не противоречивой.
Самыми уязвимыми звеньями в этой логике мы считаем её абсолютную формальную определённость и дихотомичность, то есть двухзначность.
Однако без логики обойтись никак нельзя. Полагаем, что на логику формальную опираться всё же необходимо, однако она должна либо отвечать своему первоначальному назначению и применяться исключительно в математике и в других точных науках, либо, «обслуживая» не только себя саму как таковую, но и более широкую сферу мышления и познания, в том числе бесконечно широкую, должна отвечать этому новому назначению и развиваться. В качестве же эталона ей следует ориентироваться не на схоластику и умозрительные построения, а на реальность и на её объективные проявления.