Александр Николаевич Лекомцев
Эскулап Лопатов вне закона
В ожидании перемен
В большом чердачном помещении летучие мыши чётко видели в свете луны, как ворочался на своём ложе Буньков. Его рука потянулась к выключателю. Зажёгся свет. С улыбкой смотрел он на то, как великое множество кур сидело на насестах. Домашние птицы дремали, не обращая внимания на свет.
Буньков выбрался из-под одеяла. Доволен. Потрогал рукой бинт на голове, потёр виски.
– Благодать и чудеса! – тихо, но с восторгом промолвил он. – Прекрасная птичья терапия! Голова почти не болит.
Поднялся с постели по той причине, что его срочно потянуло справить малую нужду. Направился к лестнице, чтобы спустится на первый этаж. Но остановился, передумал. Пожелал романтики.
Открывает створку окна и выбрался на крышу. В восторге поднял руки к небу, к звёздам. Начал расстёгивать ширинку брюк, потерял равновесие и с грохотом упал вниз.
Сидящий на трубе кот Клавдий с большим удовольствием и восторгом наблюдал за происходящим. Домашние животные тоже умеет радоваться, тем более тогда, когда имеется для этого причина или повод.
Чаепитие в доме Мурашовых продолжалось. Пряники и смородиновое варенье были прекрасным дополнением к горячему напитку.
– А тебя, Лариса, не потеряет Буньков? – спросила у подруги Алевтина. – Вдруг ему среди ночи что-нибудь понадобится.
– Да ты, что, Алевтина! – засмеялась Аральская. – Он сейчас спит, как сурок, среди птиц. Ему хорошо. Спит себе и балдеет. Он ведь особенный, неповторимый. Вот и держит марку.
– Буня такой по жизни и есть, – согласился с ней Мурашов. – Всегда хотел, стремился отличаться от других. Жажда быть особенным, не похожим ни на кого. Дикость!
– В большом птичьем коллективе не только тело человеческое лечиться, – пояснила Аральская. – но и душа. Может быть, он проснётся хорошим человеком. Но не совсем хорошим, а более или менее нормальным.
– Ему таковым стать не помогут даже все птицы мира, включая белых лебедей, пингвинов и страусов, – Мурашов знал, что говорит. – Чёрного кобеля не отмоешь до бела. Неисправимый поддонок. Вряд ли он когда-нибудь изменится в лучшую сторону.
На мгновение все трое замолкли, сосредоточились на чаепитии.
По ступеням полуосвещённой лестницы с большим трудом поднялся на чердак Буньков. Он очень заметно припадал на левую ногу. Явный ушиб, вывих или даже перелом.
Костюм, лицо и руки у важного чиновника были в грязи, даже повязка на голове чёрная. У пиджака оторвался рукав. Перед тем, как взойти на чердак, Буньков присел на ступеньку, Нуждался пусть в коротком, но отдыхе.
С трудом встал на ноги и открыл дверь в птичник, в освещённое пространство.
За чаем Аральская прямо сказала Мурашрву:
– Не стоит думать обо мне, Филипп Сидорович, как о герое какой-нибудь гражданской войны. Но после странных вопросов ко мне по поводу моего брата Иванова, я московского чинушу послала ещё в одно место, но не так уж и далеко.
– Куда на сей раз, – Мурашов широко раскрыл глаза, – если это не секрет?
– Не секрет. Я Валерия Трофимовича вежливо послала, всего лишь, на ближайшее болото., – сообщила Аральская. – Порекомендовала ему потребовать там свидетельство о смерти моего талантливого и несчастного двоюродного брата Вячеслава Иванова.
– Ты опять говоришь шарадами, Лариса, – позволила себе покритиковать подругу Алевтина. – К кому он должен обратиться на болоте с назойливой просьбой о выдаче или демонстрации копии такого документа, заверенного нотариусом, или, вообще, любой другого?
– Пусть обращается к ответственному Лешему или авторитетной Кикиморе, – продолжала свою мысль Аральская. – У Хлюпалы или Кричаны можно ещё поинтересоваться, в конце концов.
– А что, имеются в природе и такие? – выразил недоумение Мурашов. – Я глубоко сомневаюсь в том, что таковые существуют. Извините, но, как-то, не верю.
– Без веры жить на свете нельзя, – заверила своего собеседника Аральская. – Грешно. Но там, на болоте, присутствуют всякие, Филипп Сидорович. Не надо предполагать, что вы единственный на планете и самый красивый. Есть и намного симпатичней и гораздо разумней вас.
– Ты, Лариса, умная и находчивая. А мы с Филиппом попроще., – согласилась с ней Алевтина. -Тебе бы проповедником работать. Но только вот никак не соображу, что ты проповедуешь.
– А ты не задумывайся на эту тему, Алевтина, – сказала Аральскеая. – Я пришла к вам не просто поговорить об устройстве подлунного мира, а пытаюсь вас уберечь от возможных неприятностей. Себя, кстати, тоже.
– Это я понимаю. Но нам с Мурашовым не до шуток, – заметила Алевтина. -. Если бы, конечно, твои болотные авторитеты помогли нам уберечься от бед, то я лично была бы им благодарна.
– Я тоже бы сразу же поверил в их существование, – и шутя, и серьёзно сказал Мурашов. – Тогда… совсем другое дело.
– Сначала они должны поверить в то, что вы существуете, – осадила сельских врачей чародейка. – Это важно. Но только не убеждайте меня в том, что вы просты, как крестьянские стиральные доски. Весь ваш запас целительной жидкости Лопатова спрячьте так, чтобы даже мышь их не нашла.
– Я так и думал, Лариса Самсоновна, – опустил голову вниз Мупашов, – что вы обо всём уже догадываетесь.
– А вы полагали, что я умственно отсталая, – довольно широко улыбнулась Аральская, – или меня долго и больно били по голове?
– Почему же? – смутился Мурашов. – Мы так не думали.
– Мы перестраховывались, Лариса, – честно призналась Алевтина, – Ты должна нас понять. Поэтому тебе ничего о панацее пока не говорили.
– Мне-то вы напрасно не доверяете, – разумеется, Аральская обиделась. – Я вам только добра желаю, кстати, и себе тоже. Уверена, что я вам пригожусь.
Она закончила пить чай. Встала из-за стола, направилась к умывальнику.
Тщательно вымыла руки, вытерла их полотенцем.
– Не переживай, Лариса, – пообещала Алевтина подруге. – Когда всё успокоится и уедет из наших мест Буньков, то мы не только дадим тебе достаточное количество этой жидкости, но и подробный, обстоятельный рецепт их приготовления.
– Я не переживаю, – сказала Аральская. – Мне ведь тоже остаётся только надеяться на то, что всё образуется. Конечно же, с нищих и бедных я не собираюсь брать за лечение никаких денег. Я сама в своё время на своей шкуре испытала, каково это быть лишним человеком.
– А мы и не сомневаемся,– Мурашов говорит то, что думал, – что всё так и будет.
– Ну, ладно. О самом главном я вам сообщила, – подбодрила местная чародейка Мурашовых. – Остальное – по ходу. Пора спать и вам, и мне. Держитесь!
Направилась к входной двери.
Почти в середине широкого поля находился воздушный шар, готовый к взлёту. С четырёх сторон он был прикреплен канатами к толстым и надёжным кольям, которые прочно и надёжно вбили в грунт или в почву.
К нему по ковровой дорожке шли Кнут и Веткин. Их обоих встречала большая делегация, состоящая из депутатов, чиновников и олигархов. Но здесь присутствовали не только они, как бы, представители элиты. Вовсю трудился и большой духовой оркестр. Музыканты во фраках. Гремела музыка. Исполнялось что-то торжественное и бодрое. Возможно, «Мурка».
Кнут и Веткин пожимали всем присутствующим руки. Музыка смолкла, но никто не произносил речей. Все ждали.
Подмигнув Веткину, Кнут повёл его к воздушному шару, и они оба по веревочной лестнице поднялись в его корзину-гондолу. Четверо крепких парней в коричневых лакейских ливреях одновременно обрубили концы канатов.
Воздушный шар взмыл в небо. Кнут и Веткин обнялись.
Из-за горизонта появились четыре вертолёта, последовали за воздушным шаром. Это группа сопровождения.
Яркие солнечные лучи через широкие окна осветили большой чердачное помещение. Куры и немногочисленные петухи уже бодрствовали. Кудахтали, кукарекали, хлопали крыльями.
Одеяло, которым был укрыт Буньков, валялось в стороне. Чёрный костюм и рубаха, изрядно загрязнённые от недавнего падения с крыши важного чиновника на грядки, заметно побелели от птичьего помёта. Его лицо и руки тоже были своеобразно… украшены. Не физиономия получалась у Валерия Трофимовича, а страшная чёрно-белая маска. Куры вольготно гуляли рядом с лежащим Буньковым, да и по его телу.
Наконец-то, со стонами Буньков проснулся. Отдельные части тела и голова у него болели. Он стонал, но, в принципе, был почти счастлив.
Забравшись на грудь московского чиновника, всматривался в его жуткое лицо большой пёстрый петух по кличке Весёлый. Не простой, а реально, можно сказать, истинный хозяин огромного птичника и предводитель куриного сообщества.
Но Вёсёлого тоже на рожу не являлся красавцем. Продолговатая голова, мелкие жёлтые глазки, кривой клюв, большой красный гребень.
Буньков окончательно проснулся и увидел прямо перед собой страшную рожу с клювом. Чиновником овладевает животный страх, и он хриплым шёпотом спросил:.
– Ты кто?
Невольным свидетелем такого тесного знакомства Бунькова с петухом Весёлым стала Аральская. Она рассыпала зерно, хлеб, комбикорм в кормушки. Наливала в поилки воду.
– Да кто ты, чёрт возьми? – любознательность Бунькова зашкаливала. – Кто ты, чудовище?
Петух Весёлый внезапно среагировал на внезапно заданный ему вопрос, причём, вполне, адекватно. Он очень сноровисто, прицельно и надёжно клюнул Бунькова в левый глаз.
От такого действия пернатого животного и от нестерпимой боли Буньков моментально с воплями выхватил из-под подушки пистолет, снял его с предохранителя и всадил почти всю обойму в неразумного и недружелюбного петуха.
С жуткими криками, с пистолетом в руке, Буньков заметался по чердаку, пугая кур и волоча за собой свою сломанную или вывихнутую ногу. Закрывал ладонью то место, где ещё недавно находился глаз.
Увидев внезапную и трагическую смерть своего любимца Весёлого, опечаленная, но разгневанная Аральская со всей силы ударила Бунькова деревянной кормушкой по голове. Их здесь в стороне от чердачной двери вместе с запасными корзинами, вёдрами, насестами и прочим была свалено множества. Несколько штук стояло рядом с насестами.
Но добрая женщина, защитница домашних птиц, не выбирала… Она пазила о голову Валерия Трофимовича ту кормушку, которая попалась ей под пуки.
Не успев выразить возмущение, Буньков упал на постель, потерял сознание.
– Подлый негодяй с грязной ослиной рожей! –загудела она, как заводская сирена врёмён затянувшегося строительства социализма. – Убил моего петушка! Ты у меня, столичный монстр, ещё покукарекаешь!
Собрав останки Весёлого в небольшую корзину и не теряя времени, Аральская полетела стрелой к Мурашовым.
Очень быстро старались перевалить сопку Лопатов и Тюленев. Задыхались от усталости, но передвигались резвым шагом. За плечами у них, как и прежде, висели рюкзаки.
Но ощутимое утомление брало своё. Они остановились , потом сели прямо на траву.
– Ты только прикинь, Игнат, – Тюленев находился в некотором негодовании. – нас могли ночью запросто застрелить только за то, что мы оказались без изолирующих медицинских масок, без этих чёртовых повязок, на лицах. Запросто!
– А ты надеялся и рассчитывал, Еремей, – задал резонный вопрос Лопатов, – что нас с вертолёта завалят не пулями, а шоколадными конфетами?
– Я согласился бы в данном экстремальном случае и на обычную фруктовую карамель. Свист пуль ничуть не порадовал меня.
– Я уже устал удивляться всему происходящему. Разве не ясно, что нашей замечательной параллельной Россией правят абсолютные подонки? Или ты живёшь светлой надеждой?
– Какой там ещё, к бесу, надеждой? Мне давно, например, всё ясно. Но хорошо бы, если бы это поняли все россияне.
На его кепку, на голову, по спине взобралась большая зелёная ящерица.
Она и одновременно Тюленев принялись в упор, но с интересом смотреть на Лопатова, который крайне от поступка ящерицы искренне возмутился.
– Нечего тут меня пристально разглядывать! – выразил протест профессор. – Я тебе не красная девица и не привокзальная проститутка!
– А что, прикажешь мне разговаривать с тобой с закрытыми глазами, Лопата? – обиделся Тюленев. – Я пока ещё не ослеп.
– Да причём здесь ты, Тюля! – Лопатов схватил ящерицу левой рукой и бросил в траву. – Это я ей говорю!
– Тогда понятно. А я посчитал, что ящерица тебе понравилась, и ты боишься её спугнуть. Но, может быть, ты на неё охотился.
– На кой чёрт она мне сдалась! Мы, вообще не знаем, кто она. А кругом снуют сплошные президентские шпионы!
– Честно сказать, я тоже не любитель таёжной экзотики.
– На чём я остановился в нашем разговоре? А-а! Вспомнил! Так вот, всё-таки, ты, Еремей, недооцениваешь уровень царящего вокруг нас беспредела.
– Да всё вижу и слышу! Не слепой и не глухой! Я уже старый гражданин и не пальцем деланный. Я – нормальный пацан.
– Вот дикий пример. При поддержке президента столичный мэр распорядился из-за пандемии выходить на прогулку жителям многоэтажных домов в масках и по графику. Очерёдность такая вот. Олигархи и бандиты чётко и нагло контролируют процесс самоизоляции! И смешно, и грустно, мать твою в сковородку!
– Никакая здесь не самоизоляция, а самый настоящий арест… Если наш народ вовремя не подсуетится, то годика через два-три люди будут и мыться по графику. Под присмотром чиновников, полицейских и судебных приставов.
– Как это?
– Очень просто. Как в известном анекдоте. На десяток домов будет выдаваться один переходящий кусок хозяйственного мыла. Слава президенту!
– Боюсь, что абсолютно всё будет идти… по графику, который изобретут они, геморройные создания. Чипизация и сбор информация о каждом гражданине уже идет полным ходом. Коровам и козам точно так же вешают на шеи колокольчики, чтобы не потерялись. Прикинь!
– Может быть, не все попадут под электронный контроль главного бандита и преступника?
– Раскатал губу! Президентское преступное сообщество даже умудрилось внушить многим людям, что массовая нищета и бесправие – залог перспективного процветания нации и грядущего долголетия. А завтрашний светлый день впереди.
– Чересчур мудро говоришь, но правильно.
– Ничего мудрого я не сказал. Всё происходит пошло и подло. Олигархи при наворованных несметных богатствах и беспредельной власти наглым образом убеждают людей в том, что, именно, за повальной нищетой и стоит общенародное выздоровление по всем параметрам.
– Голосуй – не голосуй, всё равно получишь… Одним словом, общенародное бесправие налицо.
– Разбойники сумели убедить даже самых обездоленных и обманутых в том, что так надо, что так должно быть. Такой путь ведёт к уничтожению людей, но не к долголетию.
Встал на ноги. Подошёл к поваленной сосне, наклоняется над её стволом.
Тюленев тоже решил встать на ноги, он спросил:
– Что ты там увидел, Игнат Аркадьевич?
– Сейчас сам посмотришь, – хмуро ответил Лопатов. – Неприглядная картина.
– Мать честная! – Тюленев подошёл к тому месту, где находился профессор. – Надо же! Застреленный медведь, и в своих лапах он держит оторванную человеческую руку. Кошмар – на кошмаре! Таёжные истории, мать твою…
Зрелище, на самом деле, было далеко не из приятных.
Убитый пулей, выпущенной из карабина, почти в упор медведь совсем недавно был живым. Явно, он внезапно напал на охотника, который не растерялся, успел застрелить в зверя. Но, наверняка, погиб и сам от шока и потери крови.
– Надо искать пострадавшего человека! – Лопатов выразил крайнюю озабоченность. – Если ещё не прошло более трёх-четырёх часов, то наша целительная жидкость спасут его.
– Будем искать,– голос Тюленева прозвучал глухо, как эхо, – и надеяться на то, что мы его отыщем. Среди густой и пышной растительности отыскать что-либо не так просто.
Медленно Тюленев пошёл по тропе, ориентируясь на капли и пятна крови, засохшие на листьях травы. Тут же, почти сразу, он наткнулся на тело охотника, истекающего кровью. Правой руки нет, лицо у человека неопределённого возраста бледное, карабин валяется в стороне.
Подошёл и Лопатов, опустился перед пострадавшим на колени.
Он прощупал пульс пострадавшего, приложил ухо к его груди.
– Наш охотник умирает, но, к счастью, пока ещё жив, – Лопатов встал в полный рост. – Нам и ему повезло.
Не теряя драгоценного времени, Лопатов и Тюленев вернулись к рюкзакам, развязывают их, достают из них несколько полиэтиленовых бутылок со специальным медицинским раствором.
Они отвинтили крышки бутылок и обильно полили живительной влагой то место на теле охотника, где недавно была рука. Обильно и щедро смочили жуткую рану. Да и не только её, а почти всё тело умирающего. Опорожненные бутылки спрятали в рюкзаках.
– Через час окончательно оживёт, – без малейшей доли сомнения произнёс Лопатов, – и уйдёт отсюда бодрым и здоровым.
– Будет, конечно, благодарить за своё спасение высшие небесные силы, – предположил Тюленев. – Больше ведь некого.
– Никого он не станет благодарить. Обошлось – и слава богу. А мы со стороны понаблюдаем… Придётся задержаться. Заодно лишний часок и отдохнём. А потом тоже пойдём в твой Уссурийск.
– Ясно море, что нам с тобой, Игнат, нет смысла поздравлять его с воскрешением.
– Этот добрый человек ничего не поймёт и ничему не поверит. Да и нам с тобой, Еремей, лишняя реклама и расспросы ни к чему. Вон за тем бугорком и затаимся!
– Но надо не забыть вырвать из когтей мёртвого медведя оторванную руку охотника.
– Обязательно, А то ведь этот охотник может очень удивиться, а потом и… Одним словом, надо эту руку выбросить подальше, в кусты.
Руку пострадавшего вырвали из крепких когтей мёртвого медведя и бросили со склона сопки, в густую траву. Потом взяли за лямки рюкзаки и направились в сторону небольшого холма, заросшего мелким кустарником. Там их даже очень опытный охотник не должен заметить. Да и не станет он этого делать. Не до того ему будет.
На скамеечке в горнице Мурашовых сидела Аральская, Она пила прямо из ковша холодную воду, губы и руки её тряслись. Рядом с ней находилась Алевтина, с сочувствием смотрела на страдающую подругу.
– Всё с твоим петухом Весёлым будет нормально, Лариса, – заверила её Алевтина. – Ты же ведь не однажды со стороны видела то, как действуют волшебный водный раствор Лопатова.
– Да, наблюдала, – подтвердила Аральскеая. – Но Весёлый разорван пулями на мелкие части.
– Филипп не будет выбрасывать отдельных частей петуха. Его организм восстановится сам. Твой задиристый и хулиганистый пернатый друг станет, как новенький.
Из соседней комнаты вышел Мурашов.
Он был в халате, в резиновых перчатках, с маской на лице. Не торопясь, всё это снял, спрятал в шкаф с полками.
– Процесс репродукции, Лариса Самсоновна, то есть восстановления, птичьего организма протекает нормально, – сообщил он. – Через минут двадцать-тридцать или чуть больше петух Весёлый станет здоровым и сильным, и готовым к новым атакам на мирных людей.
– Мне бы взглянуть на него, – заволновалась Аральская, – хоть одним глазком, Филипп Сидорович. Я так переживаю.
– Сейчас не желательно, – запротестовал Мурашов. – Больному необходим покой. Точнее, он восстанавливается. А минут через двадцать зайдёте в комнату и посмотрите на своего любимца. Но пусть он пока находится в большой картонной коробке.
– Мне кажется, что одноглазый и частично покалеченный Буньков, – предположила Алевтина, – через полчаса-час появится здесь. Ему добрые люди посоветуют получить медицинскую помощь, именно, у нас.
– Видеть его не хочу – Аральская была настроена категорично. – Мерзкий человек!
Взяла со стола опустевший ковш и направилась к бачку с водой. Открыла его крышку.
Опять она активно приступила к утолению жажды. Что ж, такое объяснение, вполне, объяснимо. Ведь её пернатый друг находился в беде.
Посреди огорода, на участке, можно сказать, среди зарослей кукурузы, стоял Буньков. Вид его был страшен. Рваный и капитально загаженный землёй и птичьим помётом чёрный костюм, свирепое чёрно-белое лицо с пустой глазницей. Он, крепко сжав зубы, держался обеими руками, за кукурузные стебли, как снежный человек за стволы двух молодых дубов.
На приусадебный участок Аральской вошла старушка Свидригайлова. Она не говорила, а громко кричала:
– Лариса! У меня вторые сутки запор! Ты скажи мне, какую травку надо попить, чтобы желудок освободился! Выйди, Лариска, и скажи!
Но тут Свидригайлова увидела в зарослях кукурузы Бунькова. Нет, она не испугалась, а стремительно вошла в состояние жуткого и активно текущего ужаса.
– Всё! У меня уже нет никакого запора, а началась диарея, – она схватилась за живот, на лице её заиграла устойчивая улыбка. – Прямо сейчас. Спасибо всем! Вау! Я это сделала!
Очень широко расставляя ноги в стороны, Свидригайлова стремительно, пожалуй, что прыжками, покинула соседний приусадебный участок.
От боли Буньков жутко рычал и выл, завалился на грядку. При этом он постоянно звкпывал грязной ладонью пустую окровавленную глазницу.
Что касается Мурашова, Алевтины и Аральской, то они продолжали беседовать, морально готовясь к приходу одноглазого гостя.
– Я почти убедила Бунькова в том, – сказала Аральская, – что мой двоюродный брат Иванов сгинул в болоте. Но, на самом деле, я добыла ему документы на другого человека. Мой, если некрасиво выразиться, кузен теперь за границей.
– Удивительно, Лариса Самсоновна, – заметил Мурашов, – что даже в Соединённых Штатах Америки вашему брату Вячеславу ничего не грозит.
– Кто вам сказал, Филипп Сидорович, – Аральская пристально посмотрела на сельского врача,– что он проживает в Америке?
– А где? В Италии, Франции, Англии? – Алевтина с рождения была любознательной. – В Арабских Эмиратах?
– Что ты такое говоришь, Алевтина? – опустила подругу с небес на землю Аральская. – Вячеслав отправился в нормальное демократическое общество. На теплоходе или, как-то, по-другому. Не знаю. В общем, отправился…
– Я понял, – Мурашов, как малое дитя, радовался своей сметливости. – Он прекрасно проживает в Китайской Народной Республике и успешно занимается изобретательством.
– Добрые люди утверждают, – популярно и просто объяснила Аральская, – что мой Славик занимается добычей съедобных кореньев ползучего дерева Гумдун. Проживает он в очень процветающей, островной республике Кутумба.
– Она точно процветающая? – усомнилась в подлинности информации Алевтина. – Или это фейк, и всё в ней происходит примерно так, как в нашей замечательной параллельной России?
– Наверное, точно… процветающая, – заверила подругу Аральская. – Там мужчины уходят на пенсию в шестьдесят лет, а женщины в пятьдесят пять. Образование и медицина бесплатные. С жильём проблем тоже нет. Там к людям относятся… по-человечески.
– Разве такое бывает? – в Мурашове ожил скептик и одновременно нигилист, и, в какой-то степени, патриот. – За границей всё гораздо хуже, чем у нас.. Правда, и у нас очень погано.
– Если честно, то лично я не знаю, как там, – объяснила Аральская. – Опираюсь на мнение других людей. Может, они и врут. Но утверждают, что и нормальное, благоустроенное жильё там тоже бесплатное. Страна-то ведь та… социалистическая.
– Опять фантазируешь, Лариса? – Алевтина даже предположения соседки поставила под сомнение. – У нас великая и богатая на всякие природные ресурсы страна, а там… какая-то островная Кутумба.
– Что слышала, то и вам рассказываю, – ещё раз подчеркнула Аральская. – Правда, с кока-колой, чипсами, хот-догами, попкорнами и прочими фасфудами у них напряжёнка. Но вот, как-то, выживают без такой еды.
– Человек ко всему привыкает, – на сей раз согласилась с ней Алевтина. – Он даже в глубокой… яме способен радоваться жизни.
– Но большие чиновники в республике Кутумба тоже против того, – вздохнула Аральская, – чтобы вместо бензина и солярки использовать обычную воду. Их общенародный бюджет от такого новшества может пострадать.
– Где же находится эта славная страна? – глаза Мурашова вспыхнули ярким светом. – В каких она расположена легендах и преданиях?
– Я, в принципе, не сказки рассказываю, – почти возмутилась Аральская. – Но где она находится, мне не известно. Совсем не интересуюсь географией. Я же, не какой-нибудь там… военный министр с дипломом агронома. Но, похоже, что и вам, дорогие мои врачи Мурашовы, под чужими документами придётся отправляться туда же или ещё дальше.
– Почему нам надо отправляться туда же? – спросила Алевтина. – Ты можешь сказать?
– Да потому, что с вашей панацеей в жидком состоянии вы не нужны ни в Китае, ни в Америке, ни в параллельной России, – не без основания заявила Аральская. – Вы – враги разбойников и воров, и олигархов. Лишние люди им на Земле ни к чему, тем более, ничем не болеющее и долго живущие. Такое обстоятельство их не греет.
– На какие шиши, Лариса, нам туда ехать, плыть или лететь? – Алевтина от удивления широко открыла рот. – Зачем ты произносишь вслух всякие пошлости?
– Это не вопрос, – пообещала Аральская. – С деньгами и документами я вам помогу. Свои же люди. Как-нибудь, разберёмся.
– Мы никогда не покинем нашу славную Родину, ни за какие пряники и пирожки с капустой. А как вот вы лично собираетесь, Лариса Самсоновна, заниматься лечением людей с помощью чудесного лекарства нашего славного профессора Лопатова?
– Я буду очень хитра и осторожна, – Аральская приложила руки к груди, – Торжественно обещаю! Никто и ничего не заподозрит.
– Что толку! Мы тоже старались быть осторожными, – посетовала Алевтина. – Но всё начало выплывать наружу, и совсем скоро наступит очень неприятный и, скорей всего, трагический финал. Мы этого не хотели бы.
Из соседней комнаты послышалось кукареканье.
Аральская встала на ноги, обняла Мурашова и Алевтину. Она утопала в безумном и безбрежном счастье. Поспешила на крик своего любимца и надёжного друга петуха Весёлого.
За высоким бугром лежали Лопатов и Тюленев. Они наблюдали за тем, как с земли медленно, но уверенно поднялся охотник. Стал озираться по сторонам, на всякий случай, плюёт через левое плёчо. Обратился к местному лешему, начал кланяться поочередно на все четыре стороны.
– Спасибо тебе, хозяин за то, что меня этот косолапый гад не сожрал, – говорил он. – Ядрёна медь! Ежкин кот! Благодарствую!
Поднял с земли вещевой мешок, который валяется неподалеку, пристроил за плечами. Нашёл и карабин. Внимательно посмотрел, не вышел ли он из строя. Достал из кармана брезентовой штормовки патроны, наполняет ими обойму-магазин. Крепко прижал карабин к груди. Это ведь его кормилец, по большому счёту.
Волоча левую ногу и прикрывая ладонью пустую глазницу, Буньков с большим трудом приближается к калитке, то есть к дому Мурашовых. Искалеченный чиновник внешне очень был похож на монстра или, в крайнем случае, на вампира из голливудских фильмов.
Над ним пролетел большой орёл и сбросил вниз костыли. Буньков, не вникая в подробности такого чуда, поднял их с земли. Опираясь на них, продолжил свой нелёгкий путь.
Посмотрев в окно, Мурашов обратил внимание на то, как по улице к их калитке не так быстро, но довольно ретиво движется Буньков. Мысленно Филипп поблагодарил себя за яркие способности примечать в окружающем мире самые интересные явления.
Он довольно культурно подал кулаком условный знак Аральсклй, держащей в руках, будто младенца, петуха Весёлого. Алевтина тоже всё поняла.
– К нам движется Буньков, – Мурашрв отдал распоряжение Аральской. – Он страшен, как чёрт, и находится не совсем в приподнятом настроении. Вам, Лариса Самсоновна, вместе с вашим петушком, следует спрятаться в соседней комнате. Сидите и не шевелитесь! И чтобы никто из вас не кукарекал! Ни под каким предлогом!
– Я лично кукарекать не буду, – пообещала сельская чародейка. – Но за своего петушка не ручаюсь. Но почему я должна прятаться от Валерия Трофимовича? Я ничуть его не боюсь.
– Мы знаем, Лариса, что ты храбрая и отчаянная женщина, – ввела в курс предстоящих событий подругу Алевтина. – Когда внешний или какой-нибудь другой враг нападёт на нашу страну, то тебя за героизм непременно наградят медалью или даже орденом. Но сейчас нам здесь, в доме, не нужна прицельная стрельба. Тем более, мы тебе всегда желали долгой жизни.
– Вы меня почти убедили, – Аральская, с Весёлым в руках, поспешно решила отсидеться в соседней комнате. – Не за себя опасаюсь, а за своего друга. Он с Буньковым находится в конфронтации.
За ней Мурашов плотно затворил дверь.
По утреннему синему небу летел воздушный шар в сопровождении четырёх вертолётов. В корзине или, можно сказать, в гондоле, на мешках с продуктами, снаряжением и балластом сидели Кнут и Веткин. Они играли в карты, «в дурака». Находились в крайнем возбуждении.
Веткин что-то доказывал Кнуту, махал руками. Но Кнут показывал рукой на крестовую шестёрку. Категорически Веткин не соглашался с тем, что катастрофически проигрывает. Он схватил своего нового друга и собеседника за грудки. Началась относительно активная борьба двух стариков.
Возмущённый Веткин одержал кратковременную победу. С видом победителя стоиял над лежащим на дне корзины Кнутом. Потом демонстративно надел на спину упакованный, то есть технически грамотно сложенный парашют, и прыгнул за борт корзины.
Через мгновение над Веткиным раскрылся оранжевый купол парашюта. Вставший на ноги Кнут презрительно плюнул вниз, в сторону новоиспечённого десантника. Сельский эрудит и философ показал ему язык.
Обиженному Кнуту, скорей всего, показалось, что от продемонстрировал нечто другое. Только по этой причине знаменитый путешественник с некоторым наслаждением сбросил на него мешок с балластом, который, к счастью, упал а нескольких метрах от Веткина. Что-то тёмно-коричневое, даже отдалённо не напоминающее сахар-песок, разлетелось по сторонам в радиусе ста пятидесяти метров.
Но кузнечики, жучки и даже паучки параллельной России не боялись никаких смрадных запахов. Они ведь рождались и умирали в этой довольно оригинальной и замысловатой микрофлоре, созданной за несколько десятилетий искусственным путём.
С некоторым волнением Мурашов и Алевтина ждали прихода Бунькова. Ходили по горнице, стараясь взять себя в руки. Куда же он делся? Конечно же, они не знали и могли только предполагать, что Валерий Трофимович завалился под забором. Как говорится, сослепу споткнулся, зацепился ногой за один из дармовых костылей.
Но, всё же, томительное ожидание оказалось успешным и продуктивным. В сенях послышались грохот и стук. Одним махом Буньков выбил плечом входную дубовую дверь крестьянской избы. Но так поступить его заставило острое желание жить. Костыли упали прямо на пороге.
При всём при этом Алевтина и Мурашов старались выглядеть приветливыми и казаться гостеприимными. Они понимали, что от них не убудет, а уж дальше, как получится.
– Какая встреча, Буня! – воскликнул Мурашов.– Ну, проходи, садись, рассказывай по свою счастливую жизнь. Ты прекрасно выглядишь!
– Ты нагло врёшь, Мураш, – возразил Буньков. – Я знаю, что сейчас выгляжу отвратительно.
