Александр Николаевич Лекомцев
Эскулап Лопатов вне закона
Опасность всё ближе
На скамейке, во дворе своего домика в Иванчаево, сидели, уже изрядно подвыпившие, Лопатов и Тюленев.
– Тюля, ты меня уважаешь? – Лопатов мутным взглядом посмотрел на друга. – Или как?
– Уважаю, Лопата, – чистосердечно ответил Тюленев. – Меня вылечил от страшной болезни кто? Ты меня вылечил, Лопата, а не какой-нибудь хрен с горы. Я тебя уважаю.
Он обнял Лопатова и поцеловал в макушку. Переполнен самыми светлыми чувствами к своему другу. Его губы дрожали.
– Ты будешь делать то, что я тебе посоветую? – спросил Лопатов. – Будешь или нет?
– Буду! – пообещал Тюленев. – Железно… буду!
– Завтра кое-куда сходим, и я тебе кое-что покажу.
– Пойдём сейчас!
– Нет. Завтра.
– А куда пойдём сейчас?
– Мы пойдём домой и будем спать.
Встали. Обнявшись и покачиваясь, поднялись на крыльцо. Несколько раз упали. Но, в конце концов, им удалось переползти порог дома.
В гостиничном номере за столом сидел Буньков в халате и тапочках, что-то писал, рассматривал фото. Поднял глаза на дверь.
В номер вошли агенты СПС Первый и Второй. Замерли на пороге, принимая стойку «смирно». Буньков резко встал из-за стола, в ярости.
Уважительно согнувшись перед большим начальником, они быстро, но робко приблизились к столу. Разъярённый Валерий Трофимович начал пихать в лица агентов бумаги и фотографии. Он поочередно хватал их за грудки, пытался душить, раздавал оплеухи налево и направо. По гостиничному номеру летали бумаги.
В конце концов, Буньков схватил попавшийся под руки стул и с яростью и злорадным наслаждением разбил его об их головы. Обломки полетели в разные стороны.
Проштрафившиеся агенты смиренно выдержали собственное избиение, не оказывая сопротивления. Они даже не демонстрировали признаков робкого возмущения или обиды.
Буньков поочередно вытолкнул Первого и Второго в распахнутое окно. Вытер рукавом халата пот со лба. Сел за стол и продолжил что-то писать.
Поглядывая на часы, Колпаков продолжал собирать милостыню. Иногда в его тарелку сердобольные люди бросали не только мелочь.
К нему подошли двое молодых парней в джинсовых костюмах, в чёрных очках и с медицинскими масками на лицах – толстый и тонкий. .
Улыбаясь, Колпаков пошарил рукой во внутренней кармане пиджака, достал пятитысячную ассигнацию, протянул её толстому. Тот отравил деньги в свой карман.
Оба рэкетира вразвалочку направились в сторону тётки, торгующей помидорами и огурцами. Она уже держала в руке пару пятисотенных купюр и широко улыбалась.
На печи, на раскалённой плите, в горнице дома Мурашовых, стояла большая открытая кастрюля с кипящей жидкостью. Алевтина занималась приготовлением панацеи в жидком состоянии.
На столе – порожние трёхлитровые банки, различные высушенные травы, корни растений, в стеклянных колбах разноцветная жидкость, куски угля. Здесь же лежала специальная инструкция. Время от времени заглядывая в неё, Алевтина добавляла в кипящую воду то уголь, то цветы ромашки, то кусочки корней. При этом она пользовалась аптечными весами, тщательно взвешивая каждый компонент.
Вход в подполье-погреб был открыт.
Она надела толстые рукавицы. Сняла с плиты кипящую жидкость, поставила на стол.
На подносе – заранее подготовленная трёхлитровая банка. В неё половником из кастрюли Алевтина наливала кипящую жидкость.
Из подполья показалась голова, а потом и руки Мурашова. Осторожно Алевтина взяла в руки поднос с наполненной банкой, поставила его перед Мурашовым.
– Осторожно, любимый! – предупредила она. – Банка очень горячая. Бери её осторожно, прямо вместе с подносом.
– Полная ерунда, дорогая, – успокоил Мурашов жену. – У меня большой жизненный опыт.
Взял банку обеими руками и с воплем упал вниз. Отчётливо послышится грохот и звон разбитой стеклянной посуды.
Капитально и неотвратимо вечерело. Колпаков внимательно смотрел на циферблат своих ручных часов, Тарелку с мелочью швырнул в брезентовую сумку. Рядом с ним стоял молодой, черноусый полицейский, сержант с медицинской повязкой на лице. У Колпакова наблюдалось хорошее настроение. Он встал из-за ящиков на свои недавно выросшие ноги, но ещё не осознал произошедших с ним изменений. Взял сумку, сел в инвалидную коляску.
Полицейский глянул на него критически и сурово. До такой степени возмутился, что стянул повязку с лица до самой шеи.
– Встань, Колпаков, – приказал полицейский, – и шагай ко мне!
– Ты что, обалдел, Георгий?! – Колпаков обиделся, но встал и пошёл. – Я же безногий!
Но вдруг внезапно и неожиданно заметил, что у него выросли ноги, и он на них уверенно стоит. С истошным воплем Ануфрий стремительно побежал по рынку, сметая всё на своём пути. Даже, между делом, произвёл кульбит.
Некоторые торговцы и торговки, побросали товар и резво зашагали с рынка прочь.
Со страхом, стуча зубами, Колпаков вернулся к полицейскому и к инвалидной коляске.
– Я так и знал, Колпаков, что ты только строишь из себя инвалида, – пришёл к неутешительному выводу полицейский.– А на самом деле всё не так. Тебе не стыдно перед людьми? Следующий раз оштрафую по полной программе!
Уже не страх, а ужас охватил Колпакова. К этому состоянию присоединилось чувство растерянности и безысходности.
– Разве я виноват в том, что у меня выросли ноги? – голос Колпакова не дрожал, а дребезжал. -Завтра же, дорогой мой Гоша, врачи, в срочном порядке, очень снимут с меня инвалидность.
– Да ты, Ануфрий, ещё, к тому же, и пьян! – заметил полицейский. – Это, вообще, ни в одни ворота не лезет!
– И что! Я спиртяшки вмазал-то самую малость. Да разве же от спиртного у людей вырастают ноги? А как же я теперь буду жить? Я потерял работу. А другой мне не надо! Я протестую! Я вступлю в ряды самой оппозиционной партии и буду активно протестовать! А в тюрьме меня всегда накормят, к примеру, гороховым супом.
Демонстративно сел в инвалидную коляску.
– Сплошные экстремисты кругом и придурки! – полицейский схватился за голову. – Куда я попал?
Принялся крутить пальцами у виска.
На поваленном заборе сидел Буньков, на котором неплохо смотрелся светло-синий плащ и такого же цвета шляпа. Он в вечерний час вёл беседу с Веткиным. Наводил справки, записывал его длинные рассказы на диктофон.
Веткин был неторопливым, но разговорчивым, любовался своим голосом и врождённой мудростью. Но Бунькову, явно, не по вкусу пришлись посторонние сведения. Он постоянно прерывал рассказчика обычным толчком кулака в его грудь.
Но Веткин, не обращая внимания на гнев Бунькова, прикрыв глаза, продолжает нести дежурный вздор потому, что эрудит.
Затянувшаяся беседа, в конце концов, надоела Бунькову. Он поднялся на ноги и поднёс к носу Веткина кулак. Но тот удивлённо пожал плечами и развёл руки в стороны.
В дверях горницы особняка Аральской стояла Придорожная. Перед ней – Аральская, в очередной пах провожала частую и надоедливую гостью.
– Я очень надеюсь, дорогая Лариса Самсоновна, – говорила Придорожная, – что очень скоро ко мне прилетит на крыльях любви мой славный и замечательный Джордж Клуни. Как я полюбила своего Жору!
– Он обязательно к тебе прилётит, Нелли Овсеевна,– упавшим голосом произнесла Аральская. – Выбор ты сделала хороший. Клуни – славный актёр.
– Пусть он немного в возрасте, но я теперь только о нём думаю. Так прилетит ко мне Жора, мой будущий суженный, или нет?
– Непременно! Не сразу, но прилетит. Скоро эта чёртова брендовирусная эпидемия пройдёт, и он появится перед тобой с букетом роз.
– Жаль. Я очень люблю тюльпаны. А нельзя ли мысленно, на расстоянии передать Жоре, чтобы он прилетел ко мне с тюльпанами? Я доплачу.
– Не надо! Он прилетит с тюльпанами.
– Как я вам за всё благодарна, госпожа Аральская! Так я пойду?
– Конечно! И счастливой тебе дороги, Нелли!
Придорожная вышла из горницы за порог.
Уставшая Аральская села за стол, обхватила голову руками. Устала. Посмотрела на дверь.
В горницу без стука вошёл Ануфрий Колпаков. Разумеется, Аральскую поразил его самостоятельный приход. Она широко раскрыла рот, была не в состоянии сразу же закрыть. У кота Клавдия шерсть встала дыбом.
– Не удивляйся, тётя Лариса, – пролепетал Колпаков. – Это я, твой племянник Ануфрий. Пришёл к тебе за советом.
– Сгинь, нечистая сила! – закричала она. – Сгинь! Сгинь!
Поспешно перекрестила его и потеряла сознание.
От одного разрушенного дома к другому в заброшенном селе Сиговка переползали агенты в медицинских масках и условно в белых плаща агенты СПС Первый и Второй. На шеях у них болтались артиллерийские бинокли.
Порой они прекращали движение и вели наблюдение. кое-где делали и стремительные перебежки. Но в этом плане агенты были не одиноки, их сопровождала большая и молчаливая свора бродячих собак.
С одного из домов на них сползала ветхая крыша, и накрыла с головой. Послышался грохот. Вниз падали полусгнившие деревянные переборки, куски штукатурки и шифёр.
Агенты Первый и Второй медленно, но уверенно выбрались из-под обломков крыши. Плащи на них рваные и грязные, бинокли, висящие на шее, раздавлены. На лицах и черепах остались заметные ссадины, царапины и прочие ранения.
С большим трудом, но Аральская поняла, что перед ней предстал племянник, когда, всё-таки, пришла в себя. Но она долгое время пока что непонимающе смотрела на Колпакова. Он сидел с понурым видом в кресле, напротив её.
– Но это же я, тётя Лариса, твой родной племянник Ануфрий, ещё раз довольно внятно повторил Колпаков. – Ты разве меня не узнала?
– Тебя-то я узнала, Ануфрий, – крайне слабым голосом произнесла она. – Но меня смутило и озадачило странное обстоятельство.
– Какое ещё обстоятельство, Лариса Самсоновна? Ты меня пугаешь.
– Это я тебя пугаю?! – в гневе начла стучать кулаком по столу. – Ты, безногий, заявился ко мне домой на собственных ногах! И я тебя пугаю?
– Так уж получилось…
– Кто тебя, славный мой мальчик, научил так изощрённо издеваться над родной тётей?
– Я сейчас тебе, Лариса Самсоновна, всё подробно расскажу. Произошла какая-то дикость. С одной стороны, это хорошо, что теперь я – не инвалид. Но с другой – полное безобразие.
– Возьми себя в руки, Ануфрий. Я уже готова тебя слушать.
На мгновение Колпаков отвернулся в сторону. В его глазах стояла вселенская тоска.
Ярко горели вечерние, почти ночные, костры. Перед ними сидели и ходили нищие.
Под бой барабанов, под флагами и транспарантами нищие водили хоровод вокруг грязных, в рваной одежде Первого и Второго. Агенты пытались вырваться из круга, но грязные руки обездоленных граждан не давали им такой возможности.
На большом камне стоят старец и его внучка Сима, наблюдали за происходящим.
– Велика параллельная Россия, Сима, – глубокомысленно изрёк старец, – но идти нам некуда.
– Но мы, всё равно, дедушка, будем идти! – с патриотическим пафосом заявила девочка. – Слава его величеству президенту!
– Всё верно. Куда-нибудь да придём! Его величеству президенту слава!
На ветру развивались синие знамёна. Перед Первым и Вторым мелькали страшные, самые разнообразные и невероятные физиономии нищих.
За столом перед Аральской, как пример невероятности и парадоксальности текущей действительности, сидел, уже относительно успокоившийся Колпаков, ел копчённое сало. Оно, нарезанное маленькими ломтиками, лежало на большом блюде. На столе – чекушка с водкой и в рюмке – тоже.
В стороне, в кресле, расположилась Аральская. Она держит в руках замызганную, исписанную корявым почерком бумажку. Внимательно изучала её. Потом встала и начала ходить по гостиной.
– Мне уже давно почти многое понятно, – задумчиво произнесла Аральская. – Наверняка, у Мурашовых в руках находится рецепт приготовления средства от всех болезней в виде водного раствора, панацеи, исцеляющих людей от страшных недугов.
– Что я им плохого сделала, – захныкал Колпаков. – Такую подлянку мне устроили.
– Чем же ты недоволен, Ануфрий? Люди тебе добро сделали, а ты накатал на них мерзкую жалобу. Да не кому-нибудь, а нашему славному его величество президенту. Не слишком хорошо получается с твоей стороны.
Колпаков выпил очередную порцию водки, закусил салом.
Он тут же повторил процедуру и с некоторым негодованием возразил :
– Но мне такой светлой радости не надо, тётя Лариса! Благодетели чёртовы! Из-за них я потерял всё! Они своими действиями искрошили мою судьбу, как кочан капусты!
– Ты, мой мальчик, наглый и неблагодарный балбес! – возмутилась Аральская. – Хамло и самый настоящий поросёнок!
Присела рядом с племянником, посмотрела на него в упор.
– Почему это я балбес? – поинтересовался Колпаком. – Почему ты так считаешь?
– Ты в своей идиотской жалобе в приёмную нашего славного и вечного правителя, президента сообщаешь, – она порвала бумажку на мелкие клочья и сунула их в карман Колпакову., – что врачи Мурашовы сделали так, что у тебя выросли ноги!
– Я написал, как было, – уточнил Ануфрий. – Нигде не наврал.
– Если я отправлю твою белиберду через интернет ответственным господам и дамам, то они мигом упрячут тебя в психушку. Наш замечательный президент лично не читает никаких жалоб, у него куча других дел. А клерки, к которым приходят жалобы, вообще, ни в чём не соображают.
– Неужели, правда?
– Ещё какая! Не временно тебя определят в психическую лечебницу, а до конца дней твоих. Заодно и меня пристроят. Интересная компания получится – тётя и племянник. Да не просто родственника, а явным помрачнением рассудка, то есть умалишённые.
– Почему нас туда упрячут? Ведь не было же у меня ног, а вот теперь появились. Там, в Москве, сидят умные люди, и они во всём разберутся.
– Никто и ни в чём не станет разбираться, Ануфрий, тем более, там. Никто! Ты живёшь в самой реальной стране, в параллельной России. Тебя незамедлительно объявят проходимцем, преступником и экстремистом.
– Почему?
– Да уже только потому, что все врачи хором будут говорить, что у тебя ноги всегда имелись. Просто они, как-то, не обращали на их присутствие особого внимания. Небольшое упущение, так сказать. Тебе не поздоровиться, дорогой мой мальчик. Папа твой был бараном, царство алкашу небесное, и ты не лучше его.
– Не надо обижать моего папу. Он умел делать веток ольхи такие замечательные свистульки.
– Вот именно! Он свою жизнь просвистел и… прогудел.
– Что же мне теперь делать?
– Благодарить бога и Мурашовых за доброе и полезное чудо, которое они совершили, и работу искать. Тебя, здорового бугая, грузчиком или охранником везде возьмут. С голоду не подохнешь. Верь, Ануфрий, что люди тебя поймут. Пусть не все и не сразу.
– Поймут? Держи кармана шире!
– Ну, годика два-три от тебя будут при встрече убегать. Не без этого. А потом… привыкнут.
– А что мне делать с Мурашовыми?
– Для особо одарённый повторяю! Молиться ты должен на их портреты утром, днём и вечером. Можно – и по ночам. Они для тебя – почти что боги, придурок! Разве не понятно?
Колпаков тупо посмотрел на Аральскую. Потом схватил чекушку со стола и решительно допил остатки водки прямо из горлышка.
В своём иванчаевском домике Лопатов и Тюленев увлечённо и сосредоточено играли в шахматы. Эта замечательная игра не только для гроссмейстеров. Позволено иногда и другим господам и дамам передвигать по клетчатой доске деревянные или, в крайнем случае, пластмассовые фигуры. Ничего удивительного в этом нет, ибо… демократия.
– А я вот своего слона поставлю сюда, – Лопатов сделал очередной ход. – Каково тебе сейчас, Ерёма? Ты дрожишь от страха. Так.
– Нет, не так. У меня всё нормально, Игнат, – парировал Тюленев. – Ставь его, куда хочешь.
– Ну, и как, Еремей Терентьевич?
Тюленев сделал ответный ход и выразительно посмотрел на Лопатова.
– Что это? – засмеялся доктор медицинских наук. – Что ты изобразил?
– Да так, по мелочам, – ответил Тюленев. – Но в шахматах это называется «мат», профессор.
– Какой мат?
– Самый обычный мат, Игнат Аркадьевич. Ничего мудреного. Проще некуда.
– Ты что, Тюля, – в расстроенных чувствах Лопатов смахнул фигуры на пол. – по-другому не можешь играть?
– Как по-другому играть, Лопата?
– Постоянно выигрываешь. Не жизнь, а сплошной бардак и неразберих! До каких же пор такое будет продолжаться? Но зато я не курю.
– Я тоже табачком не балуюсь, но пару стаканчиков водки всегда приму.
Лопатов встал из-за стола, взял со скамейки джинсовые штаны, торопливо надел.
В утренний час по Синим Быкам, по сельской улице, при всей своей амуниции, с зачёхлённой винтовкой за плечами шагала снайперша Валентина в спортивном зелёном костюме. На ремне – кожаная командирская сумка. Широко улыбалась.
Увидев очередную перспективную слушательницу своих мудрых рассказов, из проулка к ней поспешил Веткин. Собрался задать незнакомке вопрос, но она опередила его.
Достала из сумки фотографии Лопатова и Тюленева, протянула их Веткину.
– Ты, уважаемый, не встречал где-нибудь этих двух стариков? – Валя задала прямой вопрос сельскому эрудиту. – Только не финти! Говори, как есть!
Внимательно и добросовестно рассмотрев фото, Веткин, возвратил их снайперше.
– Вроде бы, не встречал, – сказал Веткин. – Хотя, кто его знает. А что, милая девушка, они вам задолжали большую сумму денег?
– Почти что так, и мне надоело играть с ними в прятки, – открыто и честно сообщила ему снайперша. – Если я сегодня, в течение дня, ни застрелю их, то завтра мне ни выплатят премиальные и повышенный гонорар.
– Вы так открыто об этом говорите, что меня просто такой вариант удивляет. Жуть, если честно признаться, берёт.
– Гриф секретности с этого дела снят. Приказано ликвидировать – и точка! Это экстремисты и враги народа. Правда, мне всё равно, кого ликвидировать.
– Лучше бы вы оставили свои заботы. Мы бы с вами присели вон на ту скамейку. Я готов, к примеру, очень подробно рассказать вам о том, какие существуют в бразильских реках и озёрах водоросли и чем они примечательны.
– А тебя я отправлю на тот свет совершенно бесплатно, милая девушка Валя берёт Веткина за грудки. – Пристрелю задарма.
– Меня ещё никто ни разу не застрелил. Почему это вы меня прикончите бесплатно?
– Потому, что ты нудный и не конкретный. Начитанный осёл из… телевизора.
Посмотрев пристально на Веткина, снайперша продолжила свой путь. .
Он долго смотрел ей вслед, и когда славная девушка отошла от него на почтительное расстояние, решительно заявил:
– Сама ты дура неотёсанная! Да конкретнее меня нет никого во всём нашем крае! Меня на телевизионную передачу «Чудесное поле» уже трижды приглашали. Но я вот не пожелал! У меня денег на билет нет, да и никогда не будет.
Обиженный незнакомкой и раздосадованный Веткин с негодованием и возмущением всё смотрел и смотрел ей вслед.
По-походному были одеты Лопатов и Тюленев. В джинсах, в штормовках, в коротких резиновых сапогах. Сидели во дворе дома на скамеечке.
– И куда мы сейчас отправляемся, если не секрет? – проявил свой интерес к предстоящей дороге Тюленев. – Далеко ли?
– У меня от тебя, Ерёма, секретов не наблюдается, даже и не может их иметься, – ответил Лопатов. – Мы пойдём к дальней дубраве. Я там отыскал надёжное и большое дерево, оно не простое, а с роскошным с дуплом. Эта лесная квартира, доложу я тебе, даже комфортнее, чем предыдущая. Там я пока и буду обитать.
– А я, Игнат, вернусь сюда, в наш дом?
– Вернёшься. Ежу понятно, но только для того, чтобы сразу же уехать в город. В нём, я думаю, тебе находиться не так уж и опасно. А если мы отправимся туда вдвоём, то нас обоих повяжут. Тебе понятно?
– Ни черта не ясно! Не думаю, что с моей квартиры во Владике сняли слежку. Сейчас опасно везде, Игнат. Президент и его компания – это даже не преступная группировка, а бандитский союз беспредельщиков. Грабят народ не по понятиям. Крысиное царство.
– Пойдём потихоньку!
– Сейчас мы никуда не пойдём. Будем думать, что и как дальше делать.
Пусть пока ненадолго, но Тюленев сумел настоять на своём.
Они вернулись в дом. Разместились на стульях. Необходимо было ничего не делать сгоряча и многое детально обсудить.
– Давай-ка оба успокоимся, – согласился с другом Лопатов. – Обговорим наши аховые дела, Еремей. Никуда от них не денешься, никуда не скроешься.
– Я уже спокоен,– согласился с ним Тюленев. – Давай потарахтим!
– Вот и замечательно.
– Ты сам посуди. Дело дохлое получается. Я буду обитать у кого-нибудь из своих друганов или иметь слабую возможность сидеть у себя дома. А ты начнёшь обитать в дупле. Не солидно для доктора медицинских наук и профессора.
– Таковы обстоятельства, Еремей Терентьевич.
– Какие ещё обстоятельства? Я, к примеру, смогу даже видеть по телевизору самых главных людей страны в то время, когда они, например, несут всякий бред на своих пресс-конференциях или ловят на большом озере заранее арестованных щук. А ты, понимаешь, будешь торчать в дупле, как пушной зверёк под названием «белка».
– Многие живут в дупла, – обнимает Тюленева за плечи. – Не только белки, но и совы, например, или филины.
– Допускаю, что ты, Игнат, частично похож на филина. Но ведь, всё-таки, ты – человек, хотя и вредный и капризный. А что касается Центрального Телевидения, то век бы мне их не видеть, всяких и разных по телеящику! У меня на хищников неизлечимая аллергия. А ты, вот, Игнаша…
– А что я, Ерёма?
– Решил косить под филина.
– Такая жизнь у меня начинается, что иногда мне и деревом хочется стать.
– Что ты под дурака-то молотишь? Ты намерен сидеть в дупле и доводить своей несуразной видухой до сердечного приступа бурых и гималайских медведей. Вряд ли кто-то из них выживет, ни загнётся сразу же от ужаса. Если нет для зверя грамотной и понятной объявы, и он без специальной подготовки, то дело для него получится швах.
– Не преувеличивай!
– Никаких преувеличений! На Аполлона ты никак не тянешь. И не надёйся, что твой добрый и проницательный взгляд из дупла кого-то порадует.
Встал со стула, подошёл к бачку с водой, набрал в ковшик воды, начал пить.. Протянул его Лопатову.
Профессор тоже сделал несколько глотков. Поставит ковш на стол, оба присели.
– Я повторяю! Этот самый медведь или другой гражданин параллельной России, – почти серьёзно заявил Тюленев, – при виде твоих глаз сразу же откинет лапы.
– Почему ты так решил? – сказал Лопатов. – Ты заблуждаешься, Ерёма. Я тебя не понимаю.
– Чего тут не понятного? У тебя взгляд, как у задумчивого поросёнка или президента отдельно взятой страны, который сосредоточенно изобретает очередную пакость для своего народа.
– Неужели я, Еремей, такой страшный и внешне мерзкий, как…
– По крайней мере, не такой обаятельный, как маленький принц из книги известного французского автора Антуана де Сент-Экзюпери.
– А ты, оказывается, Еремей Терентьевич, начитанный, и меня это радует.
– Будешь тут начитанным. Во время моей последней отсидки, на нашей зоне, в библиотеке, имелась только одна книга. Именно, эта.
– И больше ни одной? Как же так?
– Почему же? Было и много других. Тысячи томов. Но их я книгами не считаю. Столько можно было сделать из всего этого доброй туалетной бумаги.
– Ты слишком категоричен, господин Тюленев. Ведь творчество многогранно.
– В задницу такую многогранность! Все эти, как бы, книги сляпаны в какой-то панике. Написано так, будто, авторы этих шедевров опаздывали на электричку.
– Такого литературного критика, как ты, владельцы издательств еженедельно пытались бы утопить в Москве-реке. Кстати, в ней не однажды в самые разные времена находили трупы самых замечательных людей.
– Я не сомневаюсь, что многие тысячи томов, наверняка, писала столичная лифтёрша. Она же в гордом одиночестве всё это и редактировала. А потом ещё и с любовью и нежностью… издавала. Ты можешь себе такое представить, профессор?
– Если честно, Ерёма, то не могу.
– Кроме всего прочего, все эти, как бы, книги про отважных, умных и весёлых ментов, гвардейцев и омоновцев, о богатых двуногих боровах и сучках, и ещё про странных борцов за непонятную справедливость, которые всех глушат и мочат, про «рембов» американских и наших и прочая серая и безграмотная чертовщина. Тебе всё по устоявшимся книжным сериям назвать?
– Больше не перечисляй, Еремей! Скорей всего, ты прав. Там от прочтения одних только исторических и политических исследований мозг в голове в металлическую стружку превращаются. Легко!
– В общем, по сути, книга в зоновской библиотеке имелась только одна, и называлась она «Маленький принц».
– Понятно. Так что же мы с тобой будем делать?
– Поедем в Уссурийск. Там у меня родной дядька. У него большой дом. В этом городе тебя, Игнат, никто не достанет. Нет, мы не поедем, а пойдём пешком. Пусть это долгая история, но надёжная. Всё у нас получится.
– Они везде меня найдут. Не пройдёт и десяти дней. А дупло – пока самое надёжное укрытие. Все делается ради будущего человечества.
– Ты, Лопата, несёшь полную дичь! Как же! В дупле тебя не найдут. Раскатал губу! Не сомневайся, что в твоём дупле регулярно дежурит группа захвата.
– Я нашёл давно уже другое. Со всеми удобствами. Они о нём не знают.
– Вроде бы ты, Лопата, взрослый пацан, а такой вот… мечтатель.
– Но я не сомневаюсь, что в новом дупле я продержусь больше, чем здесь или в другом месте. Надо действовать. Ведь живу ради человечества.
– Пока тебе необходимо в срочном порядке навалить большую кучу на это самое человечество! Советую повременить с его спасением.
– А вот сейчас я тебя совсем не понимаю, Еремей.
– Долбанному человечеству, Игнаша, плевать на тебя с самой высокой колокольни. И оно, человечество, в дупле никогда не сидело, а тебе уже приходилось.
– Человечество в дупле? Оригинально, Тюля, и необычно!
– Да не в дупле оно, Игнат, земное человечество, а давно уже в огромном унитазе. Угнетателям и палачам осталось только слить воду. И всё!
– Хорошо. Пока дупло отменятся.
Профессор взял в руки порожнее ведро.
Тюленев искренне удивился.
– Предыдущие хозяева дома насадили здесь всяких овощей, – пояснил Лопатов. – Пойдём, нарвём, что ли, огурцов!
– И помидоры уже давно имеются, – согласился с ним Тюленев. – Правда, немного, но нам с тобой пока хватит.
Тоже встал, взял в руки корзину.
Близ села Синие Быки на ветвях высокой сосны в лежачем положении устроилась снайперша. Через оптический прицел она видела беззаботно идущих по полю Лопатова и Тюленева.
На её лице засияла радостная улыбка. Приготовилась произвести два точных, прицельных и роковых выстрела.
Но внезапно ветка под ней подломилась, и Валя с шумом упала на землю. Следом за ней последовала и винтовка. Ударила милую девушку прикладом по голове. Она потеряла сознание.
Рядом с сосной собирали в корзины целебные травы Мурашов и Алевтина. Невольно сельские медики стали свидетелями несчастного случая. Они оставили корзины в траве и бросились на помощь потерпевшей, которая пока не пришла в себя.
– Какого чёрта она делала на дереве? – изумилась Алевтина. – На сосне груши не растут.
Мурашов показал рукой на винтовку.
– Это снайпер, – пояснил он. – Даже не сомневаюсь, что она охотилась на Лопатова и Тюленева.
– Как хорошо, Филя, что о нас с тобой, – сказала Алевтина. – Специальная Президентская Служба ничего не знает.
– Ты так уверенно об этом говоришь, Аля. Просто диву даюсь. Сомневаюсь, что агенты СПС о нас с тобой ничего не слышали.
– Мне так кажется, и я хочу на это надеяться.
– Я тоже. Но пока я очень рад, Аля, что эта дама, убийца, принадлежащая к слабому , женскому полу, не пришла в себя. Посмотри, что у нее в сумке!
Склонился на снайпершей, прощупал её пульс.
Алевтина раскрыла её сумку, просмотрела пачку фотографий, среди которых имелась и фото Лопатова и Тюленева. Она показала и самые разные документы Мурашову. Он глянул на фото и бумаги, отдал их Алевтине, которая всё аккуратно сложила в сумку славной девушки.
– Там ещё нож в чехле, – сообщила Алевтина, – и патроны в обоймах.
– Ничего ни скажешь, – дал свое определение Мурашов. – Серьёзная девушка. По людям стреляет, что по воробьям. Славная и милая девушка.
– И таких, как она, у нашего разбойного президента не так уж и мало. Не сомневаюсь.
– Среди фотографий Лопатова и Мурашова, и других добрых людей, есть ещё и почётная грамота лично за подписью президента. Эта мерзость, по фамилии Ждюкова, успела за свою молодую жизнь ликвидировать, командировать на тот свет сто тридцать шесть человек! Жуткая фантастика! Редкая сволочь.
– Предполагаю и даже не сомневаюсь в том, что все они были замечательными людьми.
– Если бы я не был врачом, то закопал бы эту дамочку в землю живьём, прямо здесь, под сосной. Вырыл бы яму руками и зубами.
– Всё так, Филя. Но мы – врачи, и обязаны её вылечить. Наверняка, она повредила ноги.
– Возможно, у неё и потеря памяти. Посмотри, на височной части черепа – кровоточащий шрам. Довольно заметный.
Не трудно было даже и внешне определить, что снайперша покалечилась изрядно.
Большой орёл слетел с неба, схватил своими когтистыми лапами винтовку и унёс в небо.
Снайперша пришла в себя.
– Кто я? – поинтересовалась она. – Где я?
– Ты – маленькая девочка Валюша. – натянуто улыбнулась ей Алевтина, – и родилась даже не в капусте, а в крапиве.
– Ой, как здорово! – захлопала в ладоши снайперша. – Но я почему-то не могу встать на ноги.
– Мы поможем тебе добраться до нашего дома, – пообещала ей Алевтина, – и вылечим. Но помнить тебе, кто ты, не надо. Тебя это может огорчить.
– Но я всё и так помню, – заупрямилась снайперша.– Я – Валюша и родилась в крапиве. Классно!
– Вот и славно, девочка Валя. Больше тебе и знать ничего не следует, – сказал Мурашов. – В твоём положении лучше оставаться абсолютной дурой.
На лице снайперши засветилась радостная и широкая улыбка.
Большая птица орёл возвратилась назад с костылями в когтистых лапах. Сбросила их вниз, на землю, рядом со снайпершей.
В Иванчаево у покосившегося забора из досок стоял в своём светло-синем плаще и такой же шляпе Буньков. С помощью лупы разглядывал ржавые шляпки гвоздей, вбитых в доски.
А за ним со стороны наблюдали Лопатов и Тюленев, стараясь не попасть в поле зрения важного чиновника и сыщика в глаза.
– Этот дух, Игнат, – сделал чёткий вывод Тюленев, – заявился сюда по нашу душу.
– Конечно, по нашу, – согласился с ним Лопатов. – Он же ни жучков, ни паучков через лупу разглядывает. Идёт по нашим следам.
– На юного натуралиста, понятно, он никак не тянет. Ищейка. Естественно, след берёт.
– Он здесь вместо тех придурков в серых плащах. Надо срочно что-то придумывать, Еремей. Очень скоро нас обложат красными флажками, как волков.
– Через день-два мы отправимся пешком к моему дядьке в Уссурийск.
– Я не хочу тобой рисковать, Тюля. Одному тебе будет гораздо проще.
– Уже совершенно не понятно, кому проще, а кому – сложнее.
– Возможно, ты и прав.
– Не возможно, а точно.
Они видели, что старательный Буньков уже стоял на коленях и разглядывал чьи-то следы на пыльной дороге.
