Алина Романова
Легенда. Кодекс Чести
Она летела быстро, как буря, и столь же гневная.
– Где тут у вас дырявят друг друга?!.
Из-за широкой двустворчатой двери слышался лязг стали и короткие вскрики боли. Алиса рванула на себя ручку-кольцо.
Шесть-семь пар, стоя в позиции друг против друга, то делали неожиданные выпады, сопровождавшиеся азартным «туше!», то прощупывали противника ложными замахами. Некоторые подолгу топтались на месте, не решаясь начать атаку; другие носились по залу, то отступая, то приближаясь, и звон стоял от сверкающих мечей и шпаг. Несколько юнцов уныло терзали манекены, прочие самостоятельно совершали упражнения с учебным двуручным мечом – федером. Для начинающих на паркетном полу были обозначены «следы ног» и начерчены меловые линии, изображавшие сектора движения. Пахло железом, кожей и потом.
Юдифь Алиса узнала сразу. Великанша была одета в широчайшую юбку-штаны (это, вероятно, являлось данью приличиям), полотняную рубаху и женскую кирасу с выпуклыми полушариями грудей, что, на взгляд Алисы, выглядело сексуальнее тренировочных рейтуз. На ногах – кожаные тапочки, на лице решётчатая маска.
Мастер дрессировала совсем упавшего духом молодого оруженосца.
– Сам, сам, сам! Работаем! Ещё! Ещё удар, Ральф! Да нет же, не так! Сколько раз тебе говорила: кисть свободна, свободна, двигается, как шарнир, а локоть – жёстче! И работа пальцев, нажим и расслабление, нажим и расслабление! Отбивы должны быть резкие, короткие. Doigte!
Тот сделал очередной неуклюжий выпад и был повержен на месте, с громом обрушившись на пол.
– Ральф, на сегодня довольно… Так, а кто там бездельничает? Ты и ты, встаньте в пару. Ан гард! (К бою!). Алле! (Начинайте!). Бей в живот, Эмершем, это опасное повреждение, бей в лицо – это вызывает страх, ведь там глаза! Вот так! Не стремись колоть в грудь – клинок может сломаться, упёршись в кость или попав между рёбрами… Быстрее, быстрее! Рука расслаблена, кисть тверда! А ты не стой, как будто тебя гвоздями прибили к полу, Рэнсом! Двигайся, двигайся, прах тебя побери! Готов? Эт ву прэ? Avance! Шаг, шаг вперёд!.. Помните, замах идёт по дуге, и путь его долог, как вдох. Только укол разит прямо, как мысль!
Стоя в сторонке, Алиса, возможно, уже пожалела о своём решении, но делать было нечего – расплата за гнев последовала незамедлительно.
– А, вот и вы, – просто сказала графиня, словно они виделись только вчера, – решили поразмяться?
– Можно и так сказать, – скромно ответила Алиса, втайне гордившаяся двумя годами учёбы в детской спортивной школе. – Хочу восстановить форму.
– Тогда переодевайтесь, посмотрю на вас. Дамская раздевалка за углом.
Если бы только Алиса знала, что её ждёт, она заперлась бы в этой раздевалке и не вышла оттуда до ночи…
* * *
– Ну что?
Пот лил с неё градом, рубашка под кирасой вымокла, хоть отжимай. Волосы слиплись в одно большое ласточкино гнездо.
– Я совсем безнадёжна, да?
Юдифь выглядела свежей, как роза, чему Алиса несказанно позавидовала. Изящно опираясь о тренировочный деревянный меч, молодая женщина сверху вниз глядела на Алису, которая без церемоний села на пол. Маску графиня сдвинула на затылок и теперь морщила вздёрнутый носик.
– Признаюсь, вы поставили меня в тупик.
– Всё так плохо?
– Ну, почему же… имеются несколько плюсов. Чувствуется, что руку вам ставил не полный бездарь. У вас есть скорость, выпад и должным образом затвержённые шаги. Да, шаги… Больше ничего.
– Ничего?
– Да. Теперь о дурном. Тут уж я, извините, выражений выбирать не стану. Удивление первое: что это за танцы на парковой аллее?
– Почему на аллее?
– Вот и мне интересно знать, почему. Вы дерётесь так, словно боитесь сойти с воображаемой дорожки, словно противник всегда находится перед вами. Визави. Прямо напротив. Вы не обходите его ни справа, ни слева, не закручиваете по спирали, не заходите за спину…
– Нас так учили. Манера такая.
– И вы думаете, что вам за спину не зайдёт он?
Алиса была уничтожена. ДВА ГОДА! Два года тренировок, и теперь – «шаги и больше ничего»…
– Удивление второе. Вы не стремитесь ни отрубить кисть, ни срезать ухо, ни полоснуть по бедру. Только уколоть. Учились на рапире?
– Да.
– Так я и думала. Довольно странный выбор для девушки, ведь рапира – оружие городских убийц, «ночных сов», потому что эти клинки легки и смертоносны. Укол, конечно, несёт гибель, но только если попадёшь в нужную точку – в сердце, в горло… Не люблю рапиру. Куда лучше меч – прямой, верный, со святой рукоятью крестом, отмеченный печатью благородства, ведь он не всегда убивает…
Она помолчала.
– Почему вы не стали обучаться шпаге?
– Так получилось. Случайно. Просто ткнула пальцем, выбирая, и всё.
Из серых глаз Юдифи на неё глянула на миг сама герцогиня Амелия.
Алиса сглотнула. «Что ж тут странного? Яблочко от яблоньки… Зря я сюда пришла».
– Это не бой, а какая-то игра с непонятными мне правилами.
– У нас это называлось спортивным фехтованием…
– Дебильным фехтованием! – вскричала Юдифь в раздражении. – Разве так победишь? Хорошо, рапира! Но почему вы колете только в торс, игнорируя конечности и голову? Это удивление третье, – бессердечно продолжала графиня.
– Это наши правила, – защищалась Алиса, – в современном фехтовании саблей поражается вся верхняя часть тела, шпагой – всё тело, а рапирой только куртка.
– Глупости ваши правила. Вы лучше забудьте всё, чему вас учили в вашей странной земле. Отчего вы не бьётесь гардой? Не используете вторую руку – как будто вам её уже отрубили? Она практически не задействована. Это плохо. Если у вас в свободной руке не дага и не кинжал, то плащ. Действуйте им! Даже если ваш противник по видимости правша, как и вы, он может оказаться амбидекстером, то есть владеть одинаково хорошо обеими руками. Переброс оружия в другую руку – и вы мертвы. А если он дерётся двумя клинками одновременно? Правда, это бывает очень редко… Запомните, вы в бою, и имеете право применять подсечки и подножки, толчки руками и корпусом, захваты, удары руками и ногами, и эфесом, болевые приёмы на суставы, переброс оружия.
– Вот оно как… – протянула Алиса. – А на дуэли?
– Там правила специально оговариваются секундантами в зависимости от цели самой дуэли. Поединок поединку рознь. Есть поединок куртуазный, когда повод яйца выеденного не стоит, и тогда, например, уместно сказать: «Мы поспорили о форме завитка на портьере» или «Он смотрел на меня довольно странно». В этом случае можно только выбить оружие, уколоть в бедро или руку. Бывает поединок мести, в нём «точка чести» (настоящая причина) по возможности скрыта, и его цель – изуродовать, искалечить противника, отрубить ему нос или уши, отрезать кисть, выколоть глаза. И существует поединок смертельный. Ну, здесь все средства хороши. Можно и плащ набросить, ослепить им, задушить…
– Вы бы ещё камнями бросались, – желчно заметила оскорблённая Алиса.
– Думаете, это запрещается? Ха! И такое в ход идёт. А также подпиленные клинки у соперника, когда шпага ломается, как тростинка. И засады, и свора секундантов, бросающихся все вместе на одного, и удары по лежачему, уже сдающемуся с протянутой шпагой, и купленные лакеи, которые гурьбой добивают соперника…
– Ф-фу. Зверство какое-то.
– Это жизнь, дорогая. Вы хотите побеждать?
– Ну, не любой же ценой.
– Тогда никогда не вступайте в бой, леди, потому что вы проиграете.
– Леди Юдифь, пожалуй, я…
– Если соберётесь продолжить уроки, то должны будете приходить сюда трижды в септиму. Поступим так: я стану заниматься с вами по два часа… хорошо, по полтора. Тренироваться будем следующим образом: сначала визуальное ознакомление с приёмом. Затем идёт разучивание приёма, потом наработка «мышечной памяти» с тяжёлым тренировочным клинком, далее скоростное исполнение – оттачивание, и после всего шлифовка приёма в спарринге.
Графиня так глянула на Алису, словно такая перспектива была если и не фантастической, то весьма отдалённой. Девушка представила, как они с Юдифью, уже глубоко пожилые дамы, всё бьются и бьются над азами, разучивая какую-нибудь «отступающую защиту»…
Но лучше умереть стоя, чем жить на коленях, как сказала Долорес Ибаррури, латиноамериканская революционерка.
– Я продолжу тренироваться.
– Смотрите: вот я называю приём, допустим, contre-battement, то есть контр-батман, потом демонстрирую его два-три раза в боевом темпе с объяснением назначения приёма и ситуации для его применения. Затем повторяю по фазам в замедленном темпе, показываю правильную постановку рук и корпуса. После исправления возможных ошибок и освоения основной структуры закрепляем его «на рефлекс» и далее применяем в скоростном режиме, а дальше – с партнёром.
У Алисы заныли зубы.
– И ещё: я вижу, что вы плохо держите удар и быстро устаёте. Это потому, что вы применяете неправильную технику. Мечи, как вы успели заметить, гораздо тяжелее рапиры и шпаги, здесь блок может выставить лишь мужчина. Большинство женщин слабее мужчин, так рассудил Господь. Жене никогда не сравниться с мужем – ни по скорости реакции, ни по мощи удара, ибо самим Творцом он поставлен над нами как господин. Можно лишь обратить себе на пользу свою слабость. Вам не нужно стараться встречать удар на твёрдые мышцы, всё равно противник будет сильнее. Чужому мечу надо не сопротивляться, а погасить его энергию отводным финтом в сторону. Начнём с простого. Вот смотрите: я бью!
Юдифь медленно замахнулась и качнула меч в её сторону.
– А вы пытаетесь встретить блоком! Но я просто сильнее, и теперь рука ваша пронзена болью и каменеет от усталости. Она содрогается, и вы роняете меч! – Мастер наглядно продемонстрировала все стадии нападения. – А сейчас смотрите, как надо: удар! А вы – видите? – скользящим движением в сторону, это называется «слив». Оружие врага не встречает сопротивления, оно идёт, как в вату, и упирается в пустоту! Меч врага сносит ваш клинок, но его рука не останавливается и проходит дальше налево, волоком таща за собой оружие. Ваш же клинок проскакивает низом, и вы немедленно наносите сильный удар в «спину» вражеского меча. Вектор его движения и так был «слева направо», а вы ещё и подтолкнули его, используя силу чужой инерции.
– А дальше?
– Дальше вполне очевидно: прямой удар по открытому противнику. Вы потом – так! И вот так! И я задета. Понимаете? Пустота! Вот что должен пронзать чужой меч! Тем более, если противник яростно наступает, обманутый вашей слабостью. Этот приём называется «проходящий батман». Давайте-ка, поехали. Удар! Я делаю шаг вперёд, вы, скользя, в сторону. Так, видите? По инерции я наклоняюсь, не встречая преграды, меч мой отведён, я беззащитна! А вы тем временем – в живот! Бейте! Хорошо! Поняли? Ещё раз! Бейте! Отлично! Отдых. Будем отрабатывать этот приём до конца урока. Пока фехтовать станем на деревяшках, но впоследствии вы изберёте себе конкретное оружие и разработаете тактику, учитывая его.
– А нельзя ли мне вернуться к рапире?
– Рапира – дуэльное оружие. Вы собрались кого-то вызывать?
– Пока не знаю. Но есть тут один человек, кого я с удовольствием бы проткнула.
– Воля ваша. Только я бы не советовала вам рапиру, хоть она и совершенство в своём роде: рапира рубить не может из-за недостаточной тяжести клинка и гранёной формы. Но смертельный укол требует большой точности, не смертельный же бесполезен и заживает быстро. Понимаете, множество оружия можно назвать совершенным для своего вида: иранская сабля шамшир, что означает «львиный хвост», режет всё на свете; ятаган разнимает надвое шёлковый платок; эсток пробивает готическую броню. Имеются и представители смешанного назначения, к примеру, найгонская сабля «кисуки-но-ган», которую почему-то называют мечом. По-моему, раз клинок искривлён, значит, сабля, а не меч… У неё мощнейший рассекающий рубящий удар, но она и режет с протягом из-за кривизны, и даже колет – хотя укол у неё не очень. Я не считаю кисуки идеалом, но любой найгонец мигом докажет вам обратное, вспоров кишки, – не свои, а ваши, конечно. Хоть изгиб и усиливает режущие возможности кисуки, но вижу в ней массу минусов: маленькая цуба (это вроде гарды) совсем не защищает кисть руки, а при отклонении от идеального удара изогнутый клинок проигрывает в прочности, да и баланс для фехтования не хорош. Поэтому варлорды не сражаются долго, два-три удара, и дело решено – так или иначе… Впрочем, об этом поговорим потом, когда придёт пора выбирать.
– Мне нравится оружие графа, оно такое красивое! Такое большое, золотое.
– Скьявона? Да что вы, это же меч конников, он слишком длинен для вас и тяжёл. Как вам должно быть известно, существуют три основных типа ударов: это удары рубящие, колющие и режущие. Широкие мечи с плоской кромкой наносят мощные удары, которые разрубают любую кольчугу или даже, если удар искусен, шлем. Узкие острые мечи, четырёх – или шестигранники, предназначены для укола в слабое сочленение доспеха, только так можно пробить хорошую дорогую броню. Ятаганы с обратной заточкой, лёгкие острые сабли, палаши – режут. Понимаете? Это совсем разные виды ударов для всевозможного вооружения и для различных бойцов, а по удару избирается и средство его нанесения. Каждый берёт то, что ему более по нраву и отвечает его задаче. Но сейчас не время заглядываться на оружие, нужно работать. Цену за урок я назначу чуть позже.
Девушка оторопела. Цену, цену… Она совсем забыла, что это не СССР, здесь за всё нужно платить, даже если это спорт или танцы.
– Не переживайте, – усмехнулась графиня Марстон, – мне известен размер фрейлинского жалованья.
Системное сообщение:
Коричневый РГ «Алиса» приобрёл начальное умение «Фехтовальщик» (базовое), дающее +1 к защите
Вечером у неё сложилось впечатление, будто её переехал самосвал. Причём несколько раз. И Алиса отчётливо осознала, что спортивное фехтование её времени не имеет ничего общего с вооружённым поединком – тем, что понимали под этим здесь и сейчас.
Два года её не тому учили, два года псу под хвост!..
Добравшись наконец до своей комнаты, она совершила омовение в лохани с помощью Агаты, переоделась в чистое и принялась сушить волосы.
Стоит заскочить в библиотеку в поисках драгоценных сведений об Уранидах… Этот вопрос не давал ей покоя. Мысли разных слоёв общества у неё есть, но интересно, что бы сказала служанка?
Та пребывала в скверном настроении (у неё что-то там пропало, потерялось или сломалось, Алиса не поняла), поэтому буркнула только, что ничего не знает, и что «всё это одни барские финтазии». После чего, собрав корзину постельного белья, Агата с достоинством удалилась.
Любопытство подстёгивало и подхлёстывало, поэтому, спрятав волосы под сетку, Алиса похромала к двери.
* * *
Служка уже гремел ключами, но девушка произнесла:
– Простите, пожалуйста, я ненадолго.
И пошла вдоль стеллажей, ведя рукой по книжным корешкам. Сокровища, сокровища… Книги всегда влекли её, как кошку валерьянка, и она разговаривала с ними, будто с живыми.
А ведь когда-то она мечтала, что и её творения будут стоять на полках, хотя бы где-нибудь сбоку… Как там у Льва Лосева?
«Разбудите меня на рассвете,
Да подайте мне рюмку вина.
Растопите огонь в кабинете —
Я засяду за новый роман»…
Вот Марсель Пруст как-то заметил, что «книги – дети одиночества и молчания». В юности и одиночества и молчания у неё было пруд пруди, хоть ведром черпай, поэтому при наличии искры литературного дара она действительно могла бы писать книги. Алиса вспомнила себя – такую смешную, категоричную, шестнадцатилетнюю… Наверное, тогда она даже могла бы жить в библиотеке.
Нестройные ряды беллетристики, стройные – классики. Сумрачный Достоевский, богоискатель Лев Толстой, Чехов, в комедиях которого она не увидела ничего смешного – только грустное, и трагический Лермонтов, и блестящий Пушкин… Русские звёзды.
«Шекспир. Титан! Вильям наш. Правда, исследователями его произведений выражаются сомнения: может, это и не он всё написал? Или даже вообще такой личности не было на свете? И не плод ли это коллективного творчества? Наплевать. Единственное, все эти «Виолы» с их переодеваниями в мужскую одежду, которые на протяжении всей пьесы успешно всех дурачат, только смешны. Понятно, что это условности жанра. Но вслед за Станиславским кричу: «Не верю!». А если не верю, то и не сопереживаю.
Диккенс. Чарльз, этот не наш. Как остроумен и беспощаден! Кстати, в своё время считался в обществе довольно грубым автором. Образы карикатурные, но какая сила, какая мощь! И сюжеты такие интересные – книги-расследования». В детстве Алисе очень хотелось встретить хотя бы одного из диккенсоновских старичков – странного, милого, чудаковатого джентльмена с тростью и фуляровым шейным платком. «Мы бы с ним обязательно подружились, – говорила она себе, – потому что меня тоже некоторые называют странной, а две странности непременно сойдутся. Вот только у Диккенса старички на каждом шагу, а я до сих пор ни с кем не познакомилась. Верно, всё дело в том, что я живу не в Лондоне».
Голсуорси. Колоссальный Голсуорси, награждённый «нобелевкой»! Это правда, что Алиса в пятнадцать лет плакала над его книгами, и симпатии её были совсем не на стороне идеальной Холли, а на стороне мятежной Флёр…
Сэр Вальтер Скотт. Респект и уважение. История оживала под его блестящим пером, притом не делаясь скучной! Правда, Алиса заметила, что большой мастер чрезвычайно не любил окончания своих романов. Видимо, расцветив широкими мазками историческое полотно книги, к концу повествования мэтр терял к ней интерес. Герои становились ему просто не нужны, и Скотт без колебания и поспешно избавлялся от: соперниц, соперников и прочих негодяев, затем быстренько одаривал нужных лиц богатством, родовитой женой (мужем) и обрывал рассказ. Что ж, он имел на это полное право. Я тебя породил, как говорится, я и убью. Скомканный конец? Полноте! Великий писатель может не расписывать подробности бракосочетания, количество рождённых впоследствии детей и кто сколько лет прожил. «Все романы кончаются свадьбой», разве нет? Ну и всё.
А вот французы. Почти вся их литература XVIII–XIX веков была посвящена любви. Но любви представителей, так сказать, правящих классов, потому что им нечем было заняться, кроме как культивировать свои высокие чувства. Иногда это был роман между гувернанткой и графом, или школьным учителем и дворянкой, но какой-нибудь аристократ обязан был наличествовать. Потому что страсть между булочником и дочерью каретника курьёзна и никому не нужна. Если булочник вдруг надумает жениться, то просто подумает: «А дочка-то каретника недурна, да и в приданом кое-что обломится». А та решит, что быть булочницей совсем не плохо, гораздо лучше, чем средней дочерью какого-то каретника, да и вообще сама себе госпожа, а уж с муженьком-то она как-нибудь управится.
Вот ведь «подлое сословие», а? Где «мрачный, тусклый огнь желанья»? Скомканные письма, дуэли, сожжённые таинственные дневники? Жгучие взгляды, нечаянные касания пальцев при игре «в четыре руки»? Нет, нет, возвышенная любовь живёт только «в верхах». А на долю «низов»: «А если это любовь, Надя? – Кака любовь? – Така любовь!». И вообще. «Любовь, Фимка, у них слово «амор». Амор, и глазами так – о-о!»…
Гюго, это вы тут притаились? Зануда страшный, по мнению Алисы. Десятки страниц, пролистанных без внимания, описания каких-нибудь «крыш Парижа», пропущенных без сожаления. Хотя для французов он, прежде всего, великий национальный поэт (!!!)
«Дюма. Конечно, велик. Нет, не так: ВЕЛИК. Мой самый-самый любимый писатель. И всё. Хоть и работала на него целая куча «литературных негров», помогая воплотить в жизнь сотни произведений. Стыдно для квартерона (иначе – «четвертькровки»), чья бабушка по отцовской линии была чернокожей рабыней с острова Гаити!
Жорж Санд (в действительности Аврора Дюпен, по мужу баронесса Дюдеван), довольно странная феминистка, шокировавшая парижский мир свободным поведением. Вердикт: местами неудобочитаемая.
Эмиль Золя – «певец маленького человека», «отец реализма» во французской литературе.
Мопассан, блестящий ценитель жизни и любовных интриг.
Бальзак, творец «Человеческой комедии», которую поначалу хотел назвать «трагедией»…
Лихо расправившись таким образом с корифеями, порвав в клочья все авторитеты и разметав в пух и прах репутации, Алиса возвела взгляд к потолку.
«Классику, конечно, не всегда легко переварить, но она необходима. Да, просто необходима – как фундамент под домом. Она закладывает основы и даёт возможность отличить настоящее от шелухи. Далеко не всё я читаю с удовольствием, но иногда просто приходится себя заставлять, чтобы не быть папуасом, впервые увидевшим электрическую лампочку. Хемингуэй, например, это просто не моё, а Маркес – чистая головная боль. И Бог с ними. В мире ведь миллионы интереснейших книг!
Раньше ведь как писали? Растянуло, выспренне, чересчур много описаний, размышлений, раздумий. Зачем мне, спрашивается, знать, что ощущал главный герой на протяжении пяти страниц, проезжая осенним парком? Или видеть (в подробностях) обстановку будуара мадам L? Как у братьев Вайнеров: «В центре комнаты стол, круглый, покрытый чистой белой скатертью. Вокруг стола четыре стула. Стулья № 2 и № 4 отодвинуты от стола на 50 см. В центре стола банка с вареньем (по виду вишнёвым), фаянсовый чайник» и т. д. Так ведь это протокол осмотра места преступления! Но как много писателей грешат излишней описательностью! И наоборот. У других герои перемещаются с места на место как будто в вакууме находятся. Но всё же какой-нибудь Серж, следуя из N-ска в город S-ск к возлюбленной Катеньке (даже в дрожках), даже замечтавшись о той самой Катеньке, не переносится же туда по воздуху в мгновенье ока, он должен замечать что-то! У него затекут ноги, он передвинет заячью полость, потопает сапогами, чтобы согреться, разглядит при этом заиндевевшее правое ухо лошадки, сиреневые тени на снегу…
Образы должны быть сильными и яркими, как озарение, как удар под дых! К чему размазывать на полкниги описания природы, чувств и воспоминаний? У современного читателя нет на чтение этого времени! Толстого, Достоевского, Тургенева – в конспективном варианте! Пушкин – в сказках, Лермонтов – в картинках! Покороче, поострее, динамичнее! Действие, действие, господа! Нет, и природа, конечно, нужна, и всё остальное – но лаконично, доходчиво, образно! Некогда тут рассусоливать, время – деньги! А то читатель бросит читать на второй странице… Ну, тут меня занесло, конечно. Но в целом концепция такова».
Конечно, ругать звёзд мировой литературы было со стороны Алисы большим нахальством, но что с современниками? Многие тоже наворотили. Вот если ты Джеймс Бонд, то дерись, стреляй и элегантно укладывай женщин в постель, но не суй нос на территорию Шерлока Холмса. А стремление совместить всё это – смешно, как во многих западных детективах. Или взять отечественных фантастов «последнего разлива». Кого они выводят в качестве главного героя? Программиста-неуда, или работника силовых структур, или пронырливого журналиста, но у всех имеется Мечта «пэтэушника» (учащегося профессионально-технического училища, того, кто в своё время не «тянул» десять классов) – пять девок в кровати, носки без дырок, собственный бильярд и возможность командовать галактическими войсками. И ещё горничная-филиппинка. Три горничные…
Женские романы вообще не могли рассматриваться серьёзно. На обложках красовались шикарные мачо в обнимку с прелестницами различных типажей. Правда, картинка часто не совпадала с содержанием, поскольку персонажи отличались от описанных: вместо блондинки с обложки томно жмурилась рыжая, если действие происходило во время наполеоновских войн, то наряд почему-то оказывался античным. Наверное, издателям было начхать на несоответствие. Жанр обозначили – и ладно. Про любовь, не видно, что ли?
С других обложек грозно глядели брутальные небритые парни в скафандрах и без оных, с лучемётами, пульсерами, игольниками и виброножами. Соль современной книжки должна быть понятна младшекласснику с первого взгляда: обнимающаяся парочка, значит «лав-стори»; бравый мужик со штурмовым бластером на фоне инопланетных ландшафтов – «космический боевик»; подростки с файерболами – «магическое фэнтези», девица с арбалетом в компании каких-нибудь чудиков – «классическое фэнтези»… Всё просто. Совсем не то, что раньше. Вот видишь книжку с названием «Жерминаль» в мрачном коричневом переплёте и гадаешь: что это? Женское имя? Название цветка? Французский десерт? Алиса-то помнила названия всех революционных месяцев наизусть, но не все же такие «зубрилы» и «знайки».
Несколько раз она встречала на книжных прилавках так называемых «последователей Толкина». Она обзывала их «преследователями Толкина», потому что педантичный профессор кафедры английского языка встал бы из гроба, столкнувшись с такой профанацией своего творчества. Это было первостатейное убожество. Сотни и сотни страниц стенаний какого-нибудь овцевода (репосея, кузнеца), которому судьба отвалила счастья сделаться учеником чародея, а он, даже ощутив в себе проблеск магии, не в силах принять своего высокого предназначения и жаждет вернуться в родную кузню (на грядки, в тёплый навоз.) Ох, Алиса бы им всем показала! Ей бы только очутиться в сказочной стране!..
«А может, я всё-таки смогла бы стать писательницей?! – озарило тогда Алису. – Ну, или хотя бы литератором… А то наляпают пару книжонок типа «Как я подклеила олигарха» – и уже писательница!»
Девушка возмущённо фыркнула. Ведь тот, кто пишет книги, это всего лишь литератор, а писатель – тот, чьё имя осталось в истории. Они делятся на популярных, известных, выдающихся и великих.
Горький не заканчивал института имени себя – ну и что же? Стал он хуже писать? Эврика! Она точно сделается писательницей – как Шарлотта Бронтэ, как Маргарет Митчелл. Возьмётся за дело серьёзно. Будет писать, писать, писать без отдыха, без пауз и перерывов! Без устали, без страха, без сомнений! Писать, создавать, творить! Рождать новые миры, новые вселенные!!! Она станет знаменитой, прославится, заработает кучу денег! Хотя… насчёт кучи денег. Что-что, а уж это весьма проблематично. Насколько Алиса знала, почти никто из авторов литературным трудом миллионов не нажил. Единицы не в счёт.
Или… или её призвание – критика? Ведь она ТОЧНО ЗНАЕТ, как надо писать! И как не надо! Она будет беспощадной! Начнёт громить плагиаторов, невежд и графоманов, потому что кто-то должен это делать. «Заделаюсь критикессой – великой и ужасной! Я их всех научу, как надо! Я от них камня на камне не оставлю! Я всех разделаю под орех! Я им – ого! Даже – ого-го!..»
Праведный гнев застрял у неё в горле, и Алиса долго кашляла.
«Конечно, всё это дилетантские рассуждения. Да, я дилетант. Ну и что? Разве книги пишутся не для обычных людей, простых читателей, то есть дилетантов? И у меня есть своё мнение. Которое я вправе высказывать! И выскажу! Я им всем выскажу, раскритикую на все корки! (По-моему, критик – это несостоявшийся писатель, вот он и злобствует; я тоже несостоявшийся писатель, и тоже стану злобствовать)». Все эти немного наивные и уж точно дерзкие высказывания говорили совсем не в пользу ума Алисы и свидетельствовали скорее в пользу её независимости.
Теперь с высоты своих двадцати четырёх лет она лишь горько усмехнулась. Химеры всё, химеры. Где там том энциклопедии на букву «У»?..
«Ураниды, – прочла она, – синоним понятия Герои (местн.)»
Весьма, весьма познавательно!
Отыскала букву «Г», и в статье «Герой» нашла следующее:
«Герой – это личность, принадлежащая к архетипу «Герой» и готовая к «геройству» (см. «геройство»)
«Геройство – линия поведения Героя, укладывающаяся в рамки героического (см. «героическое»)
«Героическое – разновидность деяний, образа жизни или мыслей, свойственных Героям».
Круг замкнулся. Алиса живо вспомнила лемовского профессора Тарантогу. Несчастный, попав на другую планету, тщетно пытался дознаться, что собой представляют местные «сепульки», и словарь разъяснял, что «сепульки» – предмет, получающийся в сепулькарии посредством сепуления…
* * *
Перед ужином она всё-таки выбрала момент и забежала к Маютке. Рассеянно выслушала его болтовню о том, как его дразнил какой-то противный Девлин.
– Потому как я не смог обсказать про десять поколениев своих благородных предков. Так я наподдавал ему, чтоб нос шибко не задирал! А так-то ничего житуха, кормёжка хорошая. И ещё варенья дают, скоко влезет! Вот те Христос!
Видимо, облагораживающее влияние Школы пажей и её учеников выразилось в использовании таких оборотов как «житуха». Дома Маюта ни за что не позволил бы себе подобного.
– Маюта, ты ведь хочешь стать пажом?
– Крестом клянуся, леди Алиса!
– Тогда сделаем так: ты говори всем, что родителей своих не помнишь, а жил в деревне у кормилицы, ясно?
– Как в сказке про Бобу-подкидыша?
– Точно. Ведь в пажи берут только дворянских детей. Эту небольшую неправду я принимаю на свою совесть. Договорились?
– Век буду помнить вашу доброту!
– А скажи-ка на милость, друг мой, кто надоумил тебя всюду говорить о том, что я твоя мама? – притворно сердито спросила Алиса. – Вот уж не ожидала я, что ты окажешься таким лгунишкой.
Мальчонка покаянно свесил голову и шмыгнул носом.
– Дык это… – бормотнул он, мгновенно сделавшись косноязычным. – Я ить… того… не хотел, госпожа Алиса. А только как стали энти… лорды всякие… похваляться титулами да родичами… бес меня и попутал. Простите великодушно.
– А как насчёт папы-горниста? Этот-то откуда взялся?
– А больно красиво труба поет! – глазёнки его заблестели. – Я всё слушал, слушал… Когда вырасту, тоже горнистом стану. Буду маршировать и на трубе играть! Полк – вперёд! Сабли – наголо! Ура!
Алиса только взъерошила его волосы. Что возьмёшь с ребёнка неразумного? Наказав со следующего дня опровергать прежние россказни, она со всех сторон подоткнула ему одеяло, как всегда делала это для Максика.
И тут Маюта спросил с тревогой:
– Госпожа Алиса, а вот я не пойму, когда же у их, у нечестивцев этих, посты? Вроде как уж Петров пост должон быть, а оне не соблюдают. Разве это же дело, а?
– Они все католики, дружок, у них свои посты.
– Да и крест святой кладут слева, будто турки какие-то…
– А, не обращай внимания.
– Чего-о?
– Не бери в голову, говорю. Они тоже христиане, только немного другие. Ну, я пойду. Веди себя хорошо, учись, и скоро сделаешься настоящим пажом.
– Леди Алиса, леди Алиса! А когда стану, так вы заберёте меня к себе? Насовсем?
– Насовсем.
– И мы тогда поскачем в настоящий квест? За Граалем?!
В глазах у неё потемнело.
– За чем? – прошептала девушка, резко выпрямляясь.
– Да за Граалем, – простодушно повторил мальчик. – Ранее Чайку Мудрости искали, теперь все вдругоядь с ума посходили – Грааль им подавай. Недавно же Охоту объявляли, в этом годе все господа-лорды Грааль ищут.