Алина Романова
Легенда. Кодекс Чести
Глава 5, из которой становится наконец понятно, что же это такое – «екшутет йогород», и кружится ярмарка – золотая, красная, синяя, зелёная
«Сколь бы сложной ни казалась проблема на первый взгляд, она, если правильно к ней подойти, окажется ещё более сложной».
Марцеус Флинтский (Из последнего трактата «Мыслесмех», найденного совсем недавно)
Ирреальный мир
Урания, Ангелин, Святыня Фаргейт
18999…97 г. от Сотворения Мира, 5 травокоса, 19 часов 59 минут
До Конца света осталось 986 дней
Девушка наскоро перекусила, не видя, что ест, не ощущая вкуса пищи, и принялась думать. Она думала так напряжённо, что скоро ей стало казаться, что у неё, и правда, началось размягчение мозга – чудилось уже, что он кипит и плавится.
«Начнём мозговую атаку. АДУБОДЕН… Это похоже на название города. Баден-Баден? Но причём здесь Баден-Баден? ЯАЛГА. Как «баба-яга». Екшутет йогород… екшутет йогород… – бормотала она тихонько. – Огород какой-то. Что же это такое?»
В задумчивости она стала чертить эти странные слова на пыльной поверхности сундука (упущение Агаты!).
«Екшутет йогород…» – твердила она, прогуливаясь в садике при цитадели.
Так она думала весь день и весь вечер. Дошло уже до того, что она осмелилась спросить горничную:
– Агата, вы не знаете, случайно, что может значить «екшутет йогород»?
Та, чрезвычайно занятая сменой постельного белья и укладыванием его в стопки, передёрнула плечом.
– А не знаю я, право. И чего это вы такое чудное спрашиваете, барышня?
На её румяной физиономии можно было отчётливо прочитать: нет, ну до чего же нелепые люди эти господа! Сразу видно, что нечем им заняться, бедненьким. Тут и так делов невпроворот, а они ещё пристают со всякой чепуховиной.
Ночью Алисе приснился страшный сон: гигантский шестирукий циклоп высотой с небоскрёб ходил и своим ужасным глазом заглядывал в окна домов, при этом ревя:
– Я – Екшутет Йогород! Бойтесь меня, ибо я – Екшутет Йогород!
Девушка проснулась в холодном поту.
Проклятый ребус стал мерещиться ей везде – в переплетении оконной решётки, в рисунке гобеленов, в гравировке сундука.
Екшутет йогород… Адубоден.
«А если вдруг попробовать прочитать наоборот? Адубоден – недобуда… да уж. Недо-соображуда, вот точнее. Это я, естественно».
Тогда она бросила ломать голову над словами и занялась цифрами.
Сначала она попыталась сложить 8000081 и 1800081. Вышло 9800162. Девять миллионов! Тупик. Затем вычла из первого крупного числа второе. Получилось 6200000. Тоже миллионы. Миллионы чего? Спрятанных семериков? Погибших нервных клеток?
Если разделить одно на другое, выходило четыре с множеством цифр после запятой. Тоже бред. Если умножить… вообще страшные числа получаются. 01, 03 и 05 тоже не говорили ничего внятного. Итак, итог оказался неутешительным.
Что это? Рост? Вес? Дата рождения? Координаты?
Алиса вычитала их друг из друга, складывала, перемножала и делила, получая в результате то миллиарды, то какие-то многозначительные дроби, пока перед глазами не поплыла комната.
Когда наутро пришёл Шарра, горемычная Алиса сидела на полу и тупо пялилась в стенку.
– Шаррочка, мне будет присвоен статус городской сумасшедшей? Я окончательно рехнулась.
– Да? – он обрадовался. – Вот это опупенно! Тебе связать руки, или твоё помешательство не опасно?
– Ещё пока не знаю, – откровенно призналась она. – Сумасшествие это психическое заболевание, а для меня это не болезнь, а естественное состояние… теперь стало. У меня уже все мозги вывихнулись. У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба…
– У дракона семь горбов, потому что жизнь – любовь! – мгновенно отозвался зубоскал Шарра. – Эх ты! Недаром говорят, что у всех девчонок умишко, что у твоей курицы!
– Что-о-о?!
– Ладно, – смилостивился он. – К тебе это не относится.
– То-то же.
– У тебя – как у двух куриц… Эй, эй, не дерись, а то я так не играю! И клад искать не возьму!
И он подпрыгнул, выкинув несколько замысловатых коленцев.
Она подняла на него покрасневшие глаза.
– Ты хочешь сказать… хочешь сказать, что догадался? Ты решил загадку?!
– Конечно. Тут и думать нечего.
Он в полной мере насладился благоговением, отразившимся на её лице.
– Нас тоже не в дровах отыскали.
– Ну, тебя, как раз, может и в дровах, раз ты дварфенец, – нашлась Алиса. И (жалобно): – А ты расскажешь мне?
– Ну разумеется! Расскажу, если ты три раза повторишь: «Шаррочка, ты самый умный парень на свете!»
Алиса послушно повторила.
– «И гений – парадоксов друг!», – выкрикнул он с пафосом.
Шарра взял листок с переписанным текстом, перевернул его вверх ногами и приложил к нему Алисино зеркальце. В зеркале отразилось: «ДОРОГОЙ ТЕТУШКЕ ОТ БЕЗУТЕШНЫХ ПЛЕМЯННИКОВ АГЛАЯ НЕДОБУДА (1800008-1800081) Ю-50, В-30, Ю-10»
– Дорогой тётушке? Как это понимать?
– Да это же эпитафия! Надпись на могиле! А вот эти квадратики – НАДГРОБИЯ! Понятно? А волны это граница городского кладбища. Нам только надо найти соответствующую могилку, и клад у нас в кармане.
– Мы что, должны вскрывать чью-то могилу?! – ужаснулась девушка.
– Да нет же, глупая! Видишь, тут ещё цифры? Наверняка это 50 шагов на юг, 30 на восток и 10 снова на юг.
– А почему именно шагов? Может быть, этих… как их… фагов?
– Ага, ещё скажи – флонгов! Нет уж, это точно шаги.
– Мы пойдём туда сейчас?
– Нет, идти на кладбище лучше к вечеру. Понимаешь, сейчас там толчётся слишком много народа – всякие там посетители, скорбящие родственники… А ночью я бы и сам не решился.
– И часто ты посещаешь подобные места?
– Ну, захаживаю иногда. Понимаешь, я очень люблю читать эпитафии, среди них попадаются такие ржачные! Так что отправимся пораньше, заглянем на ярмарку, а на кладбище уже часикам к пяти, но нужно рассчитать время, чтобы поспеть обратно до закрытия городских ворот, понятно?
– Понятно.
– Можешь уже начинать собираться, только оденься попроще. И волосы подбери. Это Ангелин, душа моя, здесь за незаконный вид могут и камнями закидать. У нас с распущенными волосами ходят только непотребные девки, – добавил он с отвратительной ухмылочкой. – Распущенные волосы – распущенная женщина, всё просто.
– Посиди на балконе, пока я переоденусь. Ты думаешь, меня можно принять за такую девку? – крикнула она уже из комнаты.
– Вообще-то нет. Соответствующие девки сидят в особом квартале. При этом они должны красить волосы в рыжий цвет и носить на спине пришитый жёлтый треугольник.
– Странно, что они не обязаны надевать при этом намордник.
– При их профессии это было бы… непрактично, так как лишало бы клиентов некоторых услуг. Ты готова наконец?
– Вроде.
– Вроде у Володи на огороде.
– Погоди ещё немного, красота требует жертв!
– Человеческих? – живо заинтересовался Шарра. – Договорились. Чур, ты первая жертва.
– Наглец! – с обидой крикнула Алиса, появляясь перед ним. – Ненавижу тебя! Кстати, как я выгляжу?
– И это ты называешь – попроще?! – испугался Шарра. – Да за одно перо на твоей шляпе тебя мигом пристукнут в тёмном углу! А материя? Да так одеваются только лордессы! Сними немедленно!
Они ещё долго спорили и ругались, и наконец сошлись на том, что если содрать с коричневого шерстяного платья вставку с золотой вышивкой и кружевную шемизетку, то этого будет достаточно.
– Нам нужно затеряться в толпе, поэтому мы должны выглядеть соответственно. Ведь дворян там не будет, у тех свои развлечения – балы там всякие, спектакли. Низменной ярмаркой они, видишь ли, брезгуют. Но знай: если хочешь получить настоящее удовольствие, веселись вместе с простыми людьми.
Алиса со вздохом последовала его совету. «Ничего, Ортензия поправит, – утешилась она, оглядывая себя в зеркале. – Во всяком случае, это действительно не привлечёт внимания».
Волосы она заплела и уложила в корону вокруг головы.
– Сойдёт, – объявил Шарра, внимательно оглядев её. – Теперь тебя примут за служанку из хорошего дома, которую барыня одаривает своими старыми платьями. Да фартук надень и чепец, а в руки возьми корзиночку.
– А где я всё это достану?
– Позаимствуй у Агаты. На время. А я превращусь в подмастерье, и инструменты в котомке не вызовут подозрений. В корзинку положим чего-нибудь пожевать, вдруг придётся задержаться?
Экипированные таким образом, они вышли из Гриффинрока чуть раньше, чем планировали, чтобы всласть пошататься по городу.
Никто не заметил их исчезновения, Шарра умел выбирать свои собственные пути. С заднего двора, куда вывозили мусор, они проскользнули в щель между сараями, вылезли на крышу какого-то амбара, пробежались по ней, спрыгнули вниз, просочились через дырку в заборе, нырнули в заброшенный угольный склад, что растянулся на несколько кварталов, и оказались у неприметного лаза в стене. Он был тесный, тёмный и по щиколотку заваленный битыми кирпичами.
– Подземный ход. Давай туда.
– Разве подземные ходы такими бывают? Здесь и собака не пролезет, – буркнула девушка, протискиваясь следом за Шаррой. – Ещё дряни всякой накидано…
– Про него все давным-давно забыли, вот и засорился. Только я им пользуюсь, больше никто.
– Зачем пользуешься?
– Для удобства. Сокращает путь на целую лигу, я проверял.
– А он длинный?
– Нет. Не ной, скоро уже.
Действительно, не прошло и нескольких минут, как они очутились вне территории замка Лазоревой марки.
Шарра взял Алису за руку и, весёлые, как школьники, они побежали по улице Ткачей.
Завидев фонтан, напились из него и обрызгались с ног до головы, после чего, глазея на вывески лавочек и трактиров, пошли дальше. На углу старуха в клетчатом платье и белом переднике продавала выпечку.
– Свежие коржики, сладкие вафли! Покупайте, люди добрые, плюшки и коврижки! Покупайте!
Неземной запах горячих вафель стлался в воздухе, и Шарра, снизойдя к жалобному взгляду Алисы, спросил:
– Будешь?
– Конечно!
Пятеро ангелинских лучников, пьющих у входа в трактир пиво, увидели, как Шарра покупает Алисе вафли, и загоготали.
– Эй, паря! Ты чего ворон считаешь? Хватай свою девчонку да целуй, пока она не забыла, что тебе благодарна!
Алиса стала малиновой, а Шарра важно ответствовал:
– Она не забудет! Моя девчонка крепко меня любит – правда? – и подмигнул Алисе.
Набив рот сластями, парочка двинулась дальше. Алиса не удержалась от искушения и затащила приятеля в одну лавку, затем в другую, третью… в результате чего примерно через полчаса корзинка её пополнилась следующими богатствами: плетёным золотым шнурком для волос; вязаным кружевным воротничком, который показался девушке очень милым, и она не устояла перед покупкой; перламутровым гребнем и простым серебряным колечком. Шарра покупал ей всё это и посмеивался, однако после, заглянув в его изрядно похудевший кошелёк, Алиса смутилась.
– А нет ли у тебя случайно дядюшки-миллионера? Где-нибудь. И желательно со смертельной болезнью.
– Нет. Дедушки тоже нет. И вообще я сирота, я говорил уже.
– Круглый?
– Квадратный!
Она нахмурилась.
– Не беспокойся, Шаррочка, я обязательно верну тебе деньги.
– А кто сказал, что я беспокоюсь? Может, мне просто приятно дарить тебе все эти мелочи. Всё для вас.
Он шутовски поклонился и изобразил руками нечто замысловатое.
– Любой каприз… вам даже бесплатно.
– Я всё равно отдам, не люблю оставаться в долгу. И вообще…
– Что – вообще? – он бросил на неё острый взгляд.
Она хотела сказать, что драться подушками и искать сокровища это одно, а принимать подарки от юноши – совсем другое, это обязывает и не совсем прилично… Но вспомнила, что Кристиан преподнёс ей лошадь, стоимость которой сравнима с… нет, она боялась даже вообразить себе цену Принцессы, и прикусила язычок.
– Нет, ничего.
– Но если ты волнуешься о деньгах вообще, – продолжил проницательный Шарра, – то скоро ты должна получить полагающееся тебе жалованье фрейлины за целую септиму.
– Полагающееся? – поразилась девушка. – Но за что? Я же ничего не делаю!
– Никто ничего не делает, но все получают.
– Просто праздник какой-то! Обычай симпатичный. А в чём состоят обязанности фрейлины?
– Ну, придворная дама должна быть готова к утреннему выходу герцогини и встречать её у дверей опочивальни. Завтракают фрейлины вместе с её светлостью; они также сопровождают герцогиню всюду и развлекают в часы досуга. Раз в септиму они все вместе раздают милостыню у ворот замка. С фрейлинами герцогиня играет в карты и шашки, в шарады, иногда они ставят домашние любительские спектакли. Если Амелии, к примеру, придёт блажь послушать музыку или пение, они поют или музицируют… Раньше при дворе была учреждена специальная должность лектрисы, которая читала Амелии вслух, но недавно из экономии эту должность упразднили – ангелинцы вообще довольно бедны по сравнению с лордами других королевств.
– Но если герцогиня не так богата, чтобы швыряться деньгами, то почему она держит при себе всю эту толпу бездельниц? Не умнее ли было бы ограничиться, скажем, двумя или тремя дамами?
– Так принято, Алиса. Ноблесс облиш – положение правящей герцогини не допускает отступлений от этикета. Если королеве Клотильде полагается иметь по штату тридцать фрейлин, то герцогине Ангелина – двадцать пять. И их будет ровно двадцать пять, даже если для этого придётся заложить старьёвщику последние подвязки, ясно?
– Ясно, – девушка хихикнула.
– Ты записана в простые фрейлины, к твоему сведению.
– Это плохо?
– Это хорошо, потому что от тебя ничего не требуется. Настоящая синекура! Знай себе, ходи по первым числам к обер-гофмейстерине и получай жалованье.
– А кто меня записал?
– Протекция! При дворе так всегда делается. Верно, Кристианчик для тебя постарался, в ином случае тебе пришлось бы несладко. Если б ты сделалась камер-фрейлиной, к примеру, то должна была бы жить вместе со всеми во «фрейлинском коридоре» – специальном крыле замка, неотлучно находиться при Амелии и сопутствовать ей всюду. Гофмейстериной тебе никогда не стать, для этого нужно обладать приличным титулом и связями. В статс-дамы же вообще зачисляют только суперродовитых особ, матерей крупных сановников и вельмож. Статс-дамы обычно возраста самой Амелии, представляешь? Так что простой фрейлиной быть приятно и удобно. Чуть что – ты в свите, это даёт определённое положение и преимущества, а делать ничего не надо.
– А почему меня не заставляют завтракать с герцогиней и так далее?
– Вот недогадливая! Да ведь старуха тебя терпеть не может! Все тридцать три любимых паштета застрянут у неё в глотке, если она внезапно увидит тебя рядом! Полагаю, ты освобождена от дежурств пожизненно. Одно твоё имя вызывает у неё разлитие желчи, я сам слышал, как об этом сплетничали на кухне. Недавно безмозглая леди Фаншина осмелилась заикнуться – мол, возьмут ли тебя в числе прочей свиты на Бал, так герцогиня собственноручно отхлестала её по щекам и лишила десерта.
«Ну да, а чем им ещё заниматься, этим аристократишкам? Балы, охоты, пиры там всякие… Это вам не на машинке строчить. Хотя вообще бал – это прекрасно! Шанс для Золушки».
– А ты как думаешь, Шарра, есть у меня всё же шанс? Ведь так вредно не ездить на балы, особенно, если ты этого заслуживаешь!
– Шанс есть всегда. Тем более, когда ты протеже наследника герцогства. Однако будь осторожна, детка, Амелия довольно мстительна.
– Помогите! – заверещала Алиса тоненько. – Спасите! Меня убивает злая тётенька герцогиня!
Они засмеялись и понеслись дальше.
– Бани, открыты общественные бани! Горячая вода, душистое мыло! – соблазнял смотритель бань. – Бреем плешивых, лечим паршивых! Два медяка с мужчины, четыре с женщины! Пять медных семериков с двоих, дети бесплатно!
– Почему это с женщин сдирают в два раза больше? – возмутилась Алиса. – Это несправедливо!
– Тётки тратят воды столько, сколько двое мужиков, ясно? Им, только чтобы вымыть голову несколько лоханей нужно, и мыла прорву. Сначала одна баба другую намылит, потом та первую намылит, потом спинку потрут, потом… гм… всё остальное, так и бултыхаются часами, сам видел.
– Тебя что, пускают в женское отделение?
– Какое-такое женское отделение?
Девушка остановилась. Шарра сделал шаг и обернулся.
– Там нет женского отделения?
– Нет, одно общее.
– И все парятся вместе?
– Конечно. А что?
«Я так и знала, так и знала!».
– Не веришь, что ли? Так иди и проверь.
– Вот ещё!
– Можем вместе помыться, хочешь? Оторвёмся по-взрослому, э?
Он, прикрывая голову руками, едва избежал удара корзинкой.
– Эй, эй, осторожно! Там еда, между прочим!
– А почему, кстати, обзывают «скверной банщицей»? Я слышала, как одна торговка так кричала другой.
– Это синоним проститутки. В общественных банях знаешь, что делается?
– Я так и думала.
* * *
На площади Золотого Льва уже кипела, гремела и хохотала ярмарка, её было слышно издалека. Три дня, целых три дня с раннего утра до позднего вечера будут крутиться «чёртовы колёса», кувыркаться клоуны, шагать акробаты на ходулях и скакать канатные плясуны в пёстрых трико!
Разносчики шныряли вокруг и выкликали товары, воришки оборотливо освобождали почтеннейшую публику от излишков наличности, ловкие девицы с лукавыми глазами кокетничали с зажиточными крестьянами, крикливые лоточницы вороньими голосами с боем отбивали друг у друга покупателей.
– Бери, налетай, раскупай! Сапоги ладные, нарядные, яловые, хромовые, износу нет!
– Устрицы, устрицы, устрицы!
– А вот кушаки! Кому шёлковые кушаки?
– Пиявки! Свежие пиявки! Покупайте!
(Раньше пиявками лечили практически всё: от эпилепсии до гепатита. А ловили их, кстати, не как Дуремар – сачком, а с помощью скота: загоняли в болото лошадь или корову, а потом обирали присосавшихся пиявок с несчастной скотины.)
Мужчины из боязни запачкать летящей отовсюду грязью свои нарядные шляпы покрывали их огромными носовыми платками, женщины исподтишка расправляли юбки, которые они подвёртывали во избежание порчи от брызг.
– Это знаменитая летняя Фаргейтская ярмарка, Алиса, знаешь, как она ещё называется? «Могила всех девственниц». И все дети, родившиеся от неизвестных отцов, именуются «детьми ярмарки».
Везде кричали, смеялись, бранились, просили милостыню, зазывали и воровали – словом, веселились напропалую.
– Смотри, народу насыпало – что прыщей у шелудивого.
– Изысканно. А мне-то казалось, что твоя излюбленная тема дерьмо во всех его видах.
– Это моя вторая любимая тема. А вообще, всё, что естественно, то не безобразно.
На круглой площадке, ограниченной барьером, дрались петухи. Хозяева науськивали их друг на друга, бросая на голову сопернику. Для вящей зрелищности к ногам птиц были прикреплены специальные металлические шпоры; петухи были все в крови. Распорядитель активно принимал ставки на исход боя.
Алиса поспешила свернуть в сторону.
– Стой! Смотри – карусель!
Под меланхоличное треньканье механической шарманки догоняли друг друга и никак не могли догнать пятнистые лошадки, златогривые единороги и красно-зелёные петухи.
– Ты что, Алиса, хочешь прокатиться? Не советую.
– Почему?
– А вот один мой школьный приятель тоже любил карусели, так однажды он так закрутился, что теперь всю жизнь шатается и выписывает ногами вензеля.
– Шутишь? – она недоверчиво поглядела на приятеля.
– Нисколько. Просто техник аттракциона напился пьян и забыл отключить стопор, вот Олиер Иномори и остался инвалидом.
– Ну, тогда… вон ещё есть качели!
Две расписные деревянные лодьи поочерёдно вздымали ввысь визжащие ватаги молодежи; забава называлась «гигантские шаги». При наличии развитого воображения, и правда, можно было представить себе великана, обувшего эти самые лодьи на ноги и шагавшего на месте.
– Качели гораздо хуже, чем карусель, – мрачно заверил Шарра. – Половина одного селения разбилась насмерть, когда такая вот хреновина сорвалась с кронштейна.
– Честно?
– Абсолютно. И в зеркальный лабиринт не ходи. Когда однажды подсчитали, выяснилось, что туда вошло втрое больше народу, чем вышло.
– Кошмар! И где же они все?
– Кто знает, Алиса, кто знает…
В его голосе отчётливо проявилась умеренная скорбь, но глаза искрились от смеха.
– Тогда пошли дальше.
Гуляющие пили пиво, закусывали горячими колбасками или креветками, которые стоили здесь не дороже брюквы, и угощались палочками ячменного сахара.
Шарра был здесь, как рыба в воде. Он бросался туда и сюда, пробовал снедь с лотков, торговался, не собираясь ничего приобретать, и пинками отгонял карманников и нищих.
– Сколько?! – вопил он, подпрыгивая. – Пять ноблей, говорите вы?! ВОТ ЗА ЭТО?! Столько даже шлюхи не берут!.. А эту шляпу наденешь себе на похороны, дружок.
Под навесом востроносая личность обжуливала людей при помощи игры «в скорлупки» – аналог «напёрстков».
– За хорошее зрение полагается премия! – выкликал человечек, ловко шевеля длинными пальцами. – Эй, эй, подходите скорее! Смотрим внимательно, выигрываем обязательно!
Его окружали подкупленные «зрители», которых можно было угадать по недоверчивым минам. Роли среди них были заранее распределены: кто изображал «скептика», кто «азартного Парамошу», кто просто любопытствующего, но с заданием подогревать интерес толпы разного рода замечаниями. «Случайный» выигрыш встречался рёвом восторга.
– Следим за шариком, обогащаемся наликом! – надрывался шулер. – Испытайте свои удачу, леди и джентльмены! Смотрим, смотрим, господа, кто слепой, тому беда! Мальчик, иди сюда! Угадаешь, где шарик, плачу гонорарик! Разживёшься семериком, малыш! Или вы, дамочка, попробуйте!
– Не желаешь рискнуть? – с долей ехидства вопросила Алиса друга. – Вдруг разживёшься семериком?
– Что ты! Разве у такого выиграешь? Шарика-то давно нигде нет, при такой-то скорости. Даже я ничего не увижу, парень же профессионал, умение всю жизнь оттачивает. А захочу проверить, шарик – хопс! И появится, где не ждали. Опа, опа, опа, Америка – Европа! И чья же толще жопа? – напевал Шарра, ужасно довольный.
– Шарра!
На её языке теснились десятки укоров, но Алиса проглотила их. С него сталось бы продолжить тему в её адрес.
– Как я люблю это кислое выражение старой девы на твоей физиономии! – хохотнул он. – Подумаешь! Назвать жопу жопой.
– Можно было подобрать другой эпитет.
– Примеры?
– Ну, зад. Пятая точка.
– Суть жопы от этого не меняется, – наставительно произнёс он. – А от данного слова есть польза: без него посылали бы в куда менее приличное место.
– Знаешь, я вовсе не ханжа. И не стану впадать в истерику из-за парочки сочных эпитетов. Но я против, чтобы при мне сквернословили без повода.
– Повод есть всегда, согласна? Слушай анекдот: идёт парень-послушник, весь такой интеллигентный, а впереди него тётенька во-о-от с такой… кормой. И вдруг он видит: на это самое место ей голубь нагадил. Тогда он трогает её за плечо и, краснея, говорит: «Извините, дама, у вас там… ну, там… вот сзади… птичка какнула». Тётка оборачивается: «Где? На жопе, что ли?» Парень чуть не в обмороке шепчет: «Простите, нет такого слова». Она отвечает: «Странно. Жопа есть, а слова нет». Ха-ха-ха!
Что удивительно: практически все бюргеры, то есть зажиточная буржуазия, жили гораздо лучше и пользовались бо́льшим комфортом, чем аристократия. Пока те тряслись от холода зимой и изнывали от жары летом в своих «каменных мешках», сиречь замках, какой-нибудь городской старшина или торговец мукой в своём уютном доме обогревался кафельной печью «голландкой», храпел на пуховых перинах и ходил по восточным коврам. У него был богатый стол и удобная одежда, он и его домочадцы не отказывали себе в развлечениях. Правда, он не бездельничал, а работал, управляя своим предприятием или осуществляя деятельность в ратуше, – но ведь не брёвна ворочал.
Алиса заворожённо наблюдала, как один солидный бюргер угощает другого понюшкой табака.
– Нет, я вообще не понимаю, как они это делают. А главное – зачем. Давай подберёмся и поглядим поближе.
– К чему тебе это?
– Просто интересно. Я раньше только читала. У нас табак не нюхают, хочу изучить сам процесс.
– А как клизму ставят – не хочешь изучить?
– Очень хочу. На твоём примере. Причём клизма будет вот очень большая!.. Тихо, не вертись, а то мне не видно. Ага, понюхали! По-моему, когда чихаешь, то имеешь ужасно глупый вид.
– Некоторым для этого и чихать не нужно… Блин, налетели, как комары на голую задницу… Э! Э! Иди, иди, дорогой, я ничего не покупаю!
С большим трудом он отогнал какого-то бродягу в одежде паломника, который пытался всучить ему «доподлинный кусочек Гроба Господня – прямиком из Святого Иерусалима».
– Знаешь, Алиса, если б все гвозди, которые представляют в мире как «гвозди от Креста Господня» были настоящими, то сам Крест, спаси Лес, оказался бы похож на дверь в купеческую лавку, где от шляпок не видно дерева. А коли все мощи от святого Себастьяна, которые мне хотели продать, сложить вместе, он был бы ростом с колокольню.
Она с любопытством посмотрела на него.
– А вот ты во что веришь? Во что?
– А ты угадай.
– Ну, если ты дварфенец, Лесной, то… в какой-нибудь священный ясень Иггдрасиль? Или мировую сосну, которая держит небесный свод? Или дуб, из жёлудя которого родилась Вселенная?
Он завёл глаза к небу, скорчил глубокомысленную мину и сказал:
– Я верю… верю я… в Великие Драконьи Какашки, которые являются квинтэссенцией всего, потому что жизнь, в сущности, полное дерьмо, и… ой!
И еле успел увернуться от здоровой затрещины.
– Шарра! Эти твои художества… выходят за все рамки!
– Зато со мной не скучно!
В дым упившийся возчик безуспешно пробовал влезть на телегу. Он меланхолично задирал ногу и силился перекинуть её через бортик, но та упрямо соскальзывала. Мальчишки свистели и кидались в него мусором, однако тот с пьяной настойчивостью вновь и вновь повторял попытки. Оконечность его была украшена шапкой оригинального фасона «сахарная голова» – вытянутой, похожей на кукурузный початок или на длинную дыню.
– Если бы у меня была такая «голова», меня бы удавили при родах, – пошутил Шарра.
– Вот к чему приводит злоупотребление спиртными напитками. Трезвость должна быть нормой жизни.
– А почему ты говоришь это мне? Кажется, в пьянстве я до сих пор замечен не был.
– На всякий случай.
И тут Алиса услышала вдалеке пение и увидела какое-то движение. Теперь уж она, наученная горьким опытом, не побежала бы навстречу такому. Здесь, в Урании, массовое действо не могло быть детским утренником, скорее какой-нибудь казнью. Уж конечно, если тут пели, то это оказывались не застольные куплеты, а религиозные гимны, как она успела убедиться. Это был Ангелин – страна уединённых монастырей и решётчатых исповедален, страна, где всем заправляли церковники и до сих пор на специальных весах взвешивали предполагаемых ведьм.
Шествие приближалось. И точно: отряд монахов вздымал странные кресты – с заострёнными концами, неприятно напоминающие колья, отчего делалось немного не по себе. Некоторые кресты были окованы металлом, от этого делалось не по себе уже не немного. У каждого монаха сбоку висела плеть и фляга, на чёрной рясе сверкала вышитая серебром эмблема: перчатка с пылающим факелом, символизировавшая воинство Христово и свет духовных знаний, который оно несло в массы. Некоторые держали ещё хоругви с изображением Агнца, Девы Марии и распятого Христа.
Они маршировали, как настоящее воинское подразделение. Люди при виде их дружно осеняли себя крестным знамением и низко кланялись. Многие присоединялись к процессии, вплетая свои голоса в общее песнопение псалма «Quare fremuerunt gentes» – «Из-за чего задрожали народы».
– Что это? Уж не престольный ли праздник сегодня? Может, крестный ход? – она решила щегольнуть знанием религиозных обрядов.
– Не вздумай брякнуть что-нибудь подобное кому-то кроме меня! Тогда тебя точно сожгут. Я иностранец, и то знаю. Сегодня квинта, святой день.
– И что же? А-а-а, я вспомнила – по пятницам скоромное нельзя есть! Ведь в этот день Арамис угощал д'Артаньяна яичницей со шпинатом!
– Какая яичница, какая пятница? Ты перегрелась, что ли? Оборотня будут казнить, нечисть всякую изводить.
– А где этот оборотень? – она изо всех сил вытянула шею.
– Да вон сзади, в клетке везут.
«Всякий, кто любит животных, с радостью изобьёт всякого, кто их не любит». Это сказал великий писатель Голсуорси. Алиса очень любила животных и жалела даже дракона Смауга из «Хоббита» – всё-таки он был не виноват, что родился кровожадным и любил золото.
Мрачная процессия гибельной тенью скользнула мимо и растворилась в паутине улиц.
– Пошли отсюда.
Она отвернулась.
– Не интересно?
Она бросила на него взгляд, полный отвращения.
– А ты прямо решил полюбоваться?
– А что такого? Волколаки людей жрут, это такая же законная добыча, как некросы или гексены.
Он обладал уникальной способностью выводить её из равновесия.
– Вот не ожидала, что ты такой жестокий.
– Да что с тобой, Алиса? Это же просто оборотень! Вот ты в деревне не жила, когда по ночам на двор выйти страшно… Эти монахи – Орден Серебряной Руки, видишь, у них на правой кисти перчатка из серебра с когтями?
Слёзы сдержать можно, если: сосредоточенно посмотреть перед собой, не моргать, а затем поднять взгляд повыше и спокойно глядеть вдаль.
– Ладно, я поняла. Всё равно, давай пойдём что-нибудь другое смотреть.
– Кукольное представление? Как раз для тебя, раз ты такая чувствительная. Там, по крайней мере, друг друга колотят Панч и Джуди или Капитан с Доктором.
И правда, со стороны огромного золотого шатра раздавался треск деревянных голов и ладошек и слышались визгливые выкрики актёров, спрятанных за ширмой.
– Я уже вышла из ясельного возраста, – с достоинством заявила Алиса.
– Да ну? Ладно-ладно, молчу. Давай тогда к силомеру, что ли.
Она шла, ссутулившись, словно избитая мужем-извергом, избитая основательно и жестоко. Шарра поглядывал на неё искоса.
– Пряник хочешь? – применил он испытанное средство. – Или петушка на палочке, я куплю.
Не помогло.
– Спасибо, у меня аппетит пропал.
– Ну, может, скоро найдётся, – сделав это исполненное легкомыслия заявление, он протолкался вперёд.
«Голова мавра», как называлось это развлечение, представляло собой барабан, действительно раскрашенный под голову негра с вывернутыми губами и кольцом в носу, и шест с планкой и делениями. Здесь не было ничего сложного: следовало подойти и изо всей силы трахнуть по «голове» большой колотушкой. Тогда «мавр» выпучивал глаза и высовывал язык, деревянная планка взлетала на определённую высоту, а деление показывало, насколько вы сильны. На верхушке шеста висела поярковая шапка, предназначенная тому счастливцу, который ухитрится добить планку до самого верха. Потеха пользовалась большим успехом среди этих невзыскательных людей; каждая попытка сопровождалась хохотом.
Шарра почесал за ухом, покривил рот.
– Это нереально, – произнёс он уныло, – всё равно, что плюнуть себе на спину. Пожалуй, эта штуковина не для меня.
Девушка обрадовалась.
– Ага! Хоть в чём-то ты не самый-самый.