Анастасия Орлова
Лето, когда ты была невестой
Часть вторая. Сольгерд
Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,
У всех золотых знамен, у всех мечей…
М. Цветаева.
2.1
– Но он сам обратился! Не потому, что кого-то убил. А как раз для того, чтобы убить. – Обессиленная Сольгерд поставила локти на туалетный столик в комнате Виски и спрятала заплаканное лицо в ладонях.
– Со временем он научился обращаться по собственному желанию. – Виски стояла позади, сложив на груди руки. – Это происходит мгновенно и без боли. И он сохраняет свой разум.
– Тут было безвыходное положение, девочка, – вставил хрипловатым басом Хойбур, примостившийся на краешке кровати. – Если бы он не обратился, они бы убили вас. Сколько их там было!
– Но почему он не обратился в лесу, когда нашёл нас?! Почему показался медведем? – в отчаянии прошептала Сольгерд, и в её голосе послышались вновь подступившие слёзы.
– Вся его одежда осталась в таверне. Если бы он стал человеком, он был бы совершенно наг, но по-прежнему в чужой крови, – ответила Виски. – Не думаю, что так бы он напугал тебя меньше.
Цесаревна всхлипнула.
– А может, – чуть мягче продолжила Виски, – он уже не мог обратиться. Если он убивает, будучи медведем по своей воле, он потом всё равно обращается в зверя, теряя человеческий разум. И с каждым разом ему всё сложнее вернуться.
– Что это значит? – встрепенулась Сольгерд.
– Это значит, что когда-нибудь он не сможет вернуть себе ни человеческий облик, ни разум. Станет нежитью и уйдёт в Нордскогур – лес, кишащий подобными тварями. А оттуда, как ты наверняка слышала, не возвращается никто, ни живой, ни мёртвый. Боюсь, этот день уже очень близок.
Сольгерд вновь уронила голову на руки.
– Увы, мы ничем не можем ему помочь, – продолжала Вирсавия. – Твой отец, цесарь по крови, умер.
Сольгерд вздрогнула, подняла голову и медленно обернулась на Виски.
– Как ты сказала про проклятье? Жена цесаря по крови? – осипшим голосом спросила она.
Та кивнула, не понимая, к чему клонит цесаревна. Сольгерд поднялась на ноги, словно хмельная. Её взгляд, полный восторга, перемешанного с ужасом, метался с Виски на Хойбура и обратно. Она рассмеялась, и смех её перешёл в рыдания, которые она не смогла сдержать.
– Ты бы это, отдохнула… – неуверенно начал Хойбур, косясь на Виски в поисках поддержки. – А то ведь сутки на ногах!
Сольгерд вытерла глаза тыльной стороной ладони, громко всхлипнула, попытавшись набрать в грудь побольше воздуха.
– Что ж, я – единственная, кто может сделать последнего мужчину нашей крови правителем! И будет он цесарем по крови, а я – его женой. И я сплету этот ошейник, чего бы мне это ни стоило! – горячо произнесла она и развернулась к дверям, но Вирсавия перехватила её за запястье у самого выхода.
– Если ты о Рейславе, то Брегир никогда не позволит тебе пойти на это ради него!
– Тогда не дай ему помешать мне, – умоляюще прошептала Сольгерд. – Ведь если я не верну его, я не смогу жить! И даже Рейслав не в силах будет сделать всё ещё хуже.
Виски разжала пальцы, отпустив цесаревну. То, что она прочла в её глазах, было сильнее любых доводов, которые могла бы привести хозяйка постоялого двора против этой затеи.
***
Рейслав с комфортом устроился в комнатах покойного старшего брата, окружив себя своими людьми, которые не имели при предыдущем цесаре ни имени, ни власти, но питали надежды обрести всё это при новом правителе. Оттого они были готовы на любое дело, будь то даже заведомый обман или подлог. Он распустил цесарский совет, отправив верных цесарю людей каждого в свою провинцию, а преданных венценосному брату телохранителей заточил в темницу, будто подозревая их в заговоре против короны. Оставалось найти цесаревну. Без неё (или её бездыханного тела) Рейслав не мог стать полноправным цесарем. Он не исключал того, что её действительно похитил кто-то из охотников за короной, и больше всего боялся, что она вернётся уже замужней, а значит, с новым цесарем. Лучше уж тогда девчонке погибнуть, чтобы дать ему занять престол по праву крови и отсутствию наследников!
Рейслав приложил огромные усилия, чтобы найти её и вернуть назад, и однажды у него это почти получилось, но ей удалось ускользнуть, а кто-то (похитители они или её помощники), перебили целый отряд гвардейцев. Потом поползли слухи, что принц соседней страны готовится к свадьбе, и его избранница – цесаревна Сольгерд. Неужели гадёныш планировал таким образом наложить лапы на его, Рейславов, престол? Пожалуй, следовало отправить кого-нибудь разузнать, правдивы ли эти слухи…
Один из Рейславовых людей застал его за этими неприятными размышлениями в цесарском кабинете.
– Её нашли, мой господин! – выдохнул он прямо с порога.
– Кого? – встрепенулся Рейслав, опасаясь, что очередные его надежды будут разрушены следующим же словом.
– Цесаревну Сольгерд!
– Как? Где? – с облегчением ахнул Рейслав.
– Она сама нашла патрульный отряд недалеко от границы. Говорит, её похитили для соседнего принца.
– Ах, бедняжка! – Наигранно всплеснул руками узурпатор. – Где же она сейчас?
– Только что прибыла в замок под строжайшей охраной…
Рейслав не стал слушать дальше, нетерпеливым взмахом руки отогнал слугу от дверей и быстрым шагом покинул кабинет.
Рейслав не заставил себя ждать ни Сольгерд, ни шестерых сопровождавших её стражников, летящей походкой спустившись в холл по главной лестнице. На нём были шелка лиловых оттенков с тонкой золотой вышивкой и изящный венец с самоцветами, носить который он ещё права не имел.
– Радость моя! – празднично выкрикнул узурпатор, устремляясь к Сольгерд и картинно протягивая к ней руки.
От одного его вида желудок Сольгерд скрутил спазм, а ладони невольно дрогнули, словно хотели взметнуться вверх и отгородить её от этого человека. Но она подавила накатившую тошноту, вымучив бледное подобие улыбки.
– Как же я рад видеть тебя живой и невредимой! Ты посмотри на себя, ты вся измучена!
Он коснулся её щеки унизанной перстнями рукой, и цесаревна, сделав шаг навстречу, обняла его, уткнулась лицом в душистый шёлк камзола, чтобы скрыть невольную гримасу гадливости и отчаяния.
– Как же я рада вновь быть дома! – простонала она и разрыдалась.
– Ах… ну… что ж… – Оторопевший Рейслав самодовольно заулыбался, поглаживая её по чёрному шёлку волос. – И я счастлив, милая, мы все так за тебя волновались!
Сольгерд сжимала в объятиях до дрожи ненавистного ей Рейслава, дышала его дорогим, тошнотворным ароматом, слышала фальшивый шёлк его голоса, доставлявший её ушам почти физическую боль. Она ощущала, как его пальцы, словно тараканы, ползали в её волосах, и рыдала. Рыдала от бессильной ненависти и отвращения к нему, рыдала о том, что самое страшное – ещё впереди, и иного способа вернуть Брегира не существует.
Её проводили в прежние покои, Рейслав приставил к ней новых служанок, но позволил вернуться старой Келлехерд. Служанки помогли Сольгерд принять ванну, натёрли её кожу благовониями, расчесали волосы. Нянюшка в их присутствии лишь охала и плакала будто бы о том, что довелось пережить её деточке, на самом же деле – о том, что пережить ещё предстоит. Она не знала, что случилось, почему Сольгерд вернулась, но спросить при служанках не смела – наверняка им велено всё внимательно слушать, а потом доносить Рейславу.
Он пришёл на следующее утро, когда девушки причёсывали Сольгерд. Кивком головы выслал всех из комнаты и присел рядом с цесаревной, глядя на неё в золочёное зеркало.
– Ты отдохнула, милая?
Сольгерд кивнула, не в силах выдавить из себя хотя бы слово.
– Хорошо. – Пальцы Рейслава скользнули по её обнажённой шее к основанию косы, царапая нежную кожу массивными перстнями. – Помнишь, о чём мы договаривались, прежде… прежде, чем тебя похитили? Осталась неделя траура, а потом мы сыграем свадьбу, так ведь, милая?
Сольгерд ещё раз кивнула, не отрывая взгляда от отражения его хищных глаз.
– Вот и славно, – сказал Рейслав, поднимаясь, а потом резко дёрнул девушку за косу, запрокинул её голову назад и склонился к её лицу почти вплотную. – Знаешь, милая, мне совсем не интересно, похитили тебя или ты сама сбежала, – не меняя вкрадчивого тона, произнёс он. – Главное – теперь ты здесь. Если и дальше будешь вести себя осмотрительно и ласково – будешь жить, не зная лиха. Но сохрани тебя боги от глупостей!
***
Приставленные к Сольгерд служанки ни на миг не оставляли её наедине с нянюшкой (Рейслав не доверял старой Келлехерд, и не напрасно), и у них не было возможности поговорить.
– Расскажи сказку, нянюшка, скучно мне, – попросила Сольгерд, вокруг которой суетились служанки и портниха, подгоняя по фигуре свадебное платье её матери.
– Какую, дитятко? – удивилась Келлехерд.
Сольгерд уже много лет не просила сказок.
– Мою любимую. Про Короля Белого Медведя, влюблённую в него девушку Сигвин и злого колдуна Мерзослава.
Выцветшие брови старушки взлетели вверх, собрав на лбу гармошку морщин, но нянька тут же взяла себя в руки, вновь придав лицу скучающее выражение. Не было никакой любимой сказки про белого медведя, и кому, как не Келлехерд это было знать.
– Что ж… – откашлялась она. – Только ты уж, дитятко, не серчай на старую, память-то уже худая, могу и напутать что.
– Ничего, нянюшка, ты начни, а я продолжу, – грустно улыбнулась Сольгерд, и нянька кивнула.
– Жил-был в далёкой стране король, – начала она проникновенно, словно то и вправду была древняя сказка. – Он был молод и, что уж – диво как хорош собой: высок, статен, черноволос, темноглаз. Правил он мудро и справедливо. И жила в его королевстве девушка Сигвин, прекрасная, как утренняя заря.
Однажды король устраивал большой летний пикник, куда были приглашены все знатные люди королевства, и Сигвин со своим отцом тоже была там. И как только король увидел Сигвин, полюбил её без памяти, и она ответила ему взаимностью.
Но мир не без злых людей, и задумал один завистливый колдун по имени Мерзослав сжить короля со свету, занять его трон и жениться на прекрасной Сигвин. И наслал Мерзослав на короля проклятье, обращающее его из человека в огромного белого медведя. Все стали бояться короля, потому что в зверином обличье он становился неимоверно силён и кровожаден, и никто не мог ни справиться с ним, ни помочь ему.
И решили знатные вельможи заточить короля в клетку, чтобы он не причинил кому вреда. Особенно заботился о том отец Сигвин, переживавший за свою горячо любимую единственную дочь.
Когда король превращался обратно в человека, он спал крепким сном. Долго не приходил в чувства. Вот в такой-то момент вельможи схватили беспомощного короля, заперли его в клетке и увезли в тёмный лес, подальше от замка. Сами того не зная, они освободили престол для коварного Мерзослава, обманом захватившего власть в королевстве. Но прекрасную Сигвин никакой хитростью он взять не мог: девушка день и ночь лила слёзы по пропавшему королю, которого она любила больше жизни. Да и отец её ни за что бы не отдал дочь замуж за колдуна, пусть даже тот стал королём.
И тогда Мерзослав приготовил яд и отравил отца Сигвин, думая, что уж теперь-то её некому будет защитить. Но не тут-то было: перед смертью отец Сигвин успел просватать её принцу из соседнего королевства, и свадебный поезд увёз её из-под самого носа колдуна в другую страну, где она должна была стать королевой… А дальше-то я и запамятовала, дитятко, – посетовала старушка.
– Сигвин не хотела выходить замуж за принца, – тихо продолжила Сольгерд после небольшой паузы.
Она не смотрела на няньку, но та почувствовала, как цесаревна старается, чтобы голос её не дрогнул.
– Она любила Короля Белого Медведя. Любила больше собственной жизни, но ей не оставили выбора, пообещав принцу, и она не смела ослушаться воли покойного отца. Принц поселил её в своём огромном холодном замке, и начались приготовления к свадьбе. Он был красив и любезен, но почему-то в его присутствии Сигвин сковывал ледяной страх. Ночами она плакала, вспоминая своего Короля Белого Медведя, молила богов вернуть ей его и избавить от постылого брака. А король тем временем томился, запертый в лесной клетке, пока одна добрая старушка, травница, живущая в том лесу в одинокой хижине, не набрела на клетку и не освободила короля.
Первым делом король отправился не в свой замок, захваченный Мерзославом (об этом он ещё не знал). Он пошёл к своей любимой Сигвин и, узнав о предстоящей свадьбе, бросился спасать девушку. Ему было известно, что наречённый ей принц на самом деле дракон. И он сожрал бы её в первую брачную ночь, как того требует кровавый драконий обычай.
– Ах! – почти хором воскликнули притихшие служанки, увлечённые сказкой, а портниха нечаянно кольнула цесаревну булавкой. – И что, спас король Сигвин?
Цесаревна молчала, не в силах продолжать.
– Спас, – пришла ей на выручку нянька, – но за это ему пришлось отдать часть своей человеческой души, навсегда обратившись в медведя.
– И что же дальше? – прервала затянувшуюся паузу портниха. – Ведь должен же быть какой-то способ снять это проклятье с короля?
– Да. – Сольгерд сделала глубокий вдох. – Мерзослав согласился снять проклятье, если Сигвин станет его женой. Она должна была сплести из своих волос ошейник и надеть его на шею белого медведя, тогда он вновь станет её любимым королём. Он знал, что найти дикого зверя будет слишком сложно, и надеялся, что Сигвин откажется от этой затеи, оставшись навсегда женой Мерзослава.
– И что же она? – спросила одна из девушек. – Вышла за колдуна?
– Вышла, – обречённо уронила Сольгерд, и девушки вновь не сдержали взволнованного возгласа.
– А что же дальше? – Они с замиранием ждали продолжения. – Сплела Сигвин ошейник? Спасла короля?
– Сплести-то сплела, – неохотно ответила Келлехерд. – Дело не хитрое. А вот как на дикого зверя его надеть, да что с мужем-колдуном делать… – и нянька неодобрительно воззрилась на Сольгерд.
– Она нашла ту самую травницу, которая освободила короля из клетки (он рассказал о ней Сигвин), и попросила сварить для неё яд, похожий на тот, которым Мерзослав отравил отца девушки. А потом незаметно подмешивала его в кубок колдуна в течение многих дней, пока тот не слёг от внезапной хвори и не умер, – процедила Сольгерд. – А после отправилась на поиски белого медведя.
– И сколько она его искала? – шёпотом спросила портниха.
– Три лета и три зимы, – после долгого молчания ответила цесаревна. – Она сносила три пары железных башмаков, стёрла три чугунных посоха, изгрызла три краюхи железного хлеба и в далёкой белой стране нашла своего белого медведя, надела на него ошейник, сплетённый из собственных волос, тоже ставших за эти годы белыми. И он вновь превратился в её любимого короля.
– А потом?
– А потом они вернулись домой и жили долго и счастливо, – сквозь слёзы закончила Сольгерд.
***
К свадьбе подготовились быстро: из-за недавней кончины цесаря обряд ожидался очень скромный, без традиционного пира. Рейслав и Сольгерд должны были произнести слова ритуальных клятв перед жрецом в священном каменном круге на вершине холма, а на первую брачную ночь отправиться Дом Душ. Его забор, испещрённый тайными руническими письменами, украсят белыми цветами и кружевными листьями папоротника, перевязанными алыми лентами. Перед порогом разольют вино и рассыплют несколько горстей зёрен, через которые жених должен будет перенести невесту на руках. С калитки позади дома – двери между мирами – снимут заговоренный замок и оставят приоткрытой, если вдруг душа кого-нибудь из рода захочет вернуться в мир в теле младенца.
Утром муж и жена вновь предстанут перед жрецом, опустятся на колени и положат голову на сомкнутые в замок пальцы, а он завершит ритуал, нанеся каждому сзади у основания шеи татуировку – священный символ брака. Тогда их души неразрывно сплетутся в одну до самой смерти.
Наступило утро церемонии. Солнце изредка подмигивало сквозь рваные края фиолетово-серых туч, которые немилосердно трепал порывистый ветер, и быстро пряталось обратно, будто старалось не смотреть на происходящее внизу. Было тепло, душно и влажно – всё обещало грозу.
Сольгерд, бледную, сосредоточенную и отстранённую, искупали в ароматной ванне и облачили в два платья. Нижнее, «ночное», сшитое для неё из тончайшего кружева, с длинными узкими рукавами, плотно обхватывало её шею, грудь и талию, а от бёдер ниспадало широкой невесомой юбкой до самого пола. Верхнее – материнское свадебное, белоснежное, с широкими струящимися рукавами, длинным шлейфом и глубоким декольте. Распущенные волосы убрали от лица, украсив бледный лоб тонким венком из мелких белых цветов.
Пели песни, все сплошь грустные, печальней погребальных. «Всё верно, – думалось Сольгерд, не понимавшей раньше тоскливость обряда подготовки невесты, – погребальные песни веселее, ведь душу за порогом этого мира ждёт весёлый пир, это все знают. А вот что ждёт девушку за порогом отчего дома – не знает никто».
На раскрытых ладонях и закрытых веках невесты рисовали руны, водили её посолонь вокруг чаш с вином и зёрнами, которые означали кровь и семя (вечером их выплеснут пред порогом Дома Душ). Благословляли будущее ложе новобрачных и возносили молитвенные призывы к предкам, дабы те почтили своим присутствием этот мир ещё не раз, вернувшись в детях Сольгерд и Рейслава.
А после невеста должна была проглотить одно из зёрен и запить его глотком вина. Сольгерд держала во рту и то, и другое, пока (спасибо нянюшке) не предоставилась возможность незаметно выплюнуть всё в платок. Мысль об общих с Рейславом детях внушала ей ужас едва ли не больший, чем предстоящая ночь.
Когда день перевалил за середину, цесаревну посадили на белую кобылицу и повели по усыпанной папоротниковым листом дороге вверх, к вершине холма, где в каменном круге её ждали жрец и Рейслав. Она была похожа на летнюю бабочку, пригревшуюся в последнем тёплом луче на окне. Бабочку, которую можно брать в руки, и она даже не попытается улететь, потому что чувствует: её время уже давно закончилось.
Сольгерд не поднимала глаз, не смотрела ни на торжествующего Рейслава, ни на строгого жреца. Все остатки её сил уходили на то, чтобы заплетающимся, непослушным языком повторить слова клятвы и сдержать слёзы.
На закате, под сгущающимися грозовыми тучами, жених посадил невесту перед собой в седло и медленно двинулся к Дому Душ. Впереди и позади них на почтительном расстоянии следовал десяток стражников, призванных охранять венценосную чету.
– Умница, – прошептал Рейслав на ухо Сольгерд, и по её шее пробежали омерзительные мурашки. – Рано или поздно ты должна была понять, что радовать меня гораздо выгоднее, чем огорчать. Хорошо, что это случилось скорее рано, чем поздно.
В Доме Душ было четыре комнаты: первобрачная – для первой брачной ночи; усыпальная – в ней умирали дожившие до глубокой старости члены венценосной семьи; родильная и комната скорби.
Рейслав внёс её в первую и поставил перед огромной кроватью под балдахином, убранной расшитыми ритуальными символами покрывалами. Закрыл массивную дверь без запора – дом был в кольце вооружённых стражников, поэтому тем, кто находился внутри, ничего не угрожало. В комнате не было окон, и освещалась она только пылающим в камине пламенем. В этих каменных стенах всегда было холодно, даже в такой тёплый вечер, как этот.
Сольгерд стояла, опустив голову и уронив руки. Всё её существо, запертое в шёлке и кружеве свадебных уборов, кричало и рвалось, оставляя изнутри глубокие следы от когтей, будто пыталось процарапать выход из этого тела, обречённого провести ночь с Рейславом, а снаружи было так тихо! Уютно гудел огонь, потрескивали дрова. Перед её взглядом на ковре, скрывшем шорох шагов, появились нарядные сапоги нового цесаря. Он стоял так близко, что девушка задержала выдох, боясь коснуться его своим дыханием.
– Ты так же прекрасна, как и твоя мать, – тихо произнёс Рейслав, едва касаясь её локонов, струившихся по плечам. – И так же, как она, меня не любишь…
В его грустном голосе прозвучали доселе незнакомые ей бархатные нотки. Сольгерд неуверенно подняла глаза и впервые за долгое время увидела во взгляде Рейслава что-то человеческое, больное, глубоко несчастное. В её душе вспыхнула надежда: может быть, ему достаточно будет престола? Но спустя миг глаза цесаря вновь приобрели знакомое алчное выражение, а по губам скользнула хищная улыбка.
– Но ты принадлежишь мне! – почти прошипел он, до боли сжимая её локти.
Он рывком снял с себя расшитый камзол, перевязь с мечом и распустил ворот рубахи. Сжавшаяся в комок Сольгерд попятилась, но упёрлась в край ложа. Рейслав неспеша, расслабленной походкой победителя, подошёл к ней вплотную, провёл пальцами по её щеке, усмехнулся. В отблесках пылавшего за его спиной камина он напоминал подземного бога, поднявшегося в мир живых за новой жертвой.
– Не бойся, милая, – шёлково произнёс он, – тебе понравится!
Его руки умелым движением распустили шнуровку верхнего платья, и оно последней преградой рухнуло между ним и цесаревной. Он подхватил её и бросил на кровать – не грубо, но так, как бросают снятый плащ, вернувшись домой, и цесаревна увязла в мягкой перине, не в силах пошевелиться. Цесарь скинул сапоги и рубашку, а когда принялся расстёгивать ремень, Сольгерд зажмурилась, моля, чтобы эта жуткая перина засосала её целиком, схлопнулась над лицом, словно болотная жижа, лишь бы не видеть Рейслава, не чувствовать его прикосновений! Повисла душная, давящая тишина.
– Наденьте штаны, ваше величество! – с холодной иронией произнёс низкий, чуть хриплый голос. – Убивать голозадого цесаря совесть не позволит даже мне.
Сольгерд распахнула глаза, не веря своим ушам. В изножии кровати, озарямый огненными сполохами, в полуспущенных штанах стоял Рейслав, а у дверей по правую руку от него – Брегир с окровавленным мечом. Она выкрикнула его имя, но из горла вырвался только едва слышный сип.
– Пшёл вон! – раздражённо отмахнулся от него Рейслав, даже не повернув головы, и тут же получил увесистый звонкий шлепок плоской стороной меча пониже спины, так что ткнулся коленями в край кровати.
– Стража! – взбешённо крикнул он. – Уберите это отсюда!
Но на его гневный вопль впервые в жизни никто не откликнулся.
– Стража? – уже тише повторил новоявленный цесарь, медленно поворачиваясь к Брегиру.
То, что с его меча капает кровь, он заметил только сейчас.
Рейслав так и не дождался топота тяжёлых сапог спешащей сломя голову на его зов стражи. Не теряя в лице надменности и превосходства, он застегнул штаны и поднял перевязь, меч покинул украшенные самоцветами ножны с холодным шипением. Придётся мараться об этого оборванца самому.
С уверенной неспешностью цесарь двинулся в сторону Брегира, меряя его презрительным взглядом – пары ударов ему будет достаточно. Противник не уступал ему в росте, но был чуть моложе и жилистей – его не хватит надолго против Рейславовой силы и мастерства. Он спокойно ждал, опустив окровавленное оружие, что ж – тем лучше, и цесарь сделал широкий и мощный замах мечом, предвкушая его финал – летящую с плеч голову противника.
Неожиданный звон от скрестившихся мечей пронзил руку гулкой дрожью, брызнули искры от лезвий и из глаз Рейслава, получившего в челюсть каменным кулаком Брегира.
– Ах ты сукин сын! – выдохнул цесарь, отшатнувшись назад, чтобы удержать равновесие.
Комната перед его глазами на миг раздвоилась, а потом неспешно слилась обратно, и он бросился на Брегира, намереваясь не просто снести ему голову, а искромсать в бахрому за нанесённое его величеству оскорбление. Рейслав сыпал размашистыми ударами, комната наполнилась лязгом встречающихся друг с другом лезвий, противники кружили в отсветах пламени камина и брызгах искр от мечей. Взбешённый Рейслав запыхался, пытаясь достать Брегира лезвием своего клинка, и слишком поздно осознал, что тот лишь защищается, с раздражающей лёгкостью и изяществом уходя от ударов, и вовсе не спешит атаковать цесаря. Да он попросту изматывает Рейслава, злит и лишает его сил, заставляя вытанцовывать вокруг себя витиеватые фигуры!
– Дерись ты, ублюдок! – прорычал узурпатор, доведённый до белого каления.
– Как скажете, ваше величество, – саркастично ухмыльнулся Брегир, делая неожиданный выпад, и Рейслав едва успел отбить его меч.
Три следующих удара оттеснили цесаря к кровати, на которой, полумёртвая от страха, сжалась Сольгерд. Четвёртым, обманным, Брегир отвлёк Рейслава, ловко поддел концом меча тонкий цесарский венец на его челе и отшвырнул его прочь, оставив порез на лице цесаря. Венец улетел в камин, взметнув облачко пепла.
– Чужое брать нехорошо, – с холодной издёвкой произнёс Брегир.
– Всё, что я беру, становится моим, – прохрипел Рейслав, пытаясь отдышаться, – а беру я всё, что захочу!
Он вскочил на кровать и замахнулся на противника сверху, нанеся сокрушительный удар мечом, но Брегир успел подставить под лезвие свой клинок и увести удар в сторону. Остриё его меча воткнулось в мягкий длинный ворс ковра, а Рейслав, воспользовавшийся секундной заминкой, сильным рывком сдёрнул балдахин, обрушив гору пыльной ткани Брегиру на голову. Выпутываясь из бесконечных складок древнего тряпья, Брегир отступил назад и в сторону, и очень вовремя – левое плечо обожгло резкой болью. Рейславов меч, вместо того чтобы рассечь его надвое, лишь порвал балдахин и рукав рубахи, срезал с плеча тонкий лоскут кожи.
Освободившись от кучи тяжёлого бархата, Брегир успел увидеть, как Рейслав, распластав руки, летит вниз. Сольгерд со всей силы пихнула мужа ногами под колени, и он с размаху хлопнулся в мягкую перину, едва не задавив собой цесаревну. Меч вылетел из его руки, звякнул об пол с другой стороны кровати.
В один прыжок Брегир вновь оказался рядом с ложем. Он схватил цесаря за щиколотку, рывком сдёрнул его на пол и с размаху пнул в лицо. Кровь брызнула на потёртые сапоги и мягкий ковёр. Рейслав гортанно завопил, пытаясь прижать руки к сломанному носу, но следующий пинок в живот помешал ему это сделать и загнал под кровать. Поперхнувшись криком боли, он перекатился под ложем и взвился на ноги с другой стороны, попутно подхватив своё оружие. Кровь заливала перекошенные от ярости губы и голую, тяжело вздымающуюся грудь, на бороду налип клок вековой паутины из-под кровати. Язык наткнулся на что-то мелкое и гладкое, перекатывающееся во рту в кровавой, отвратительной на вкус пене. Рейслав сплюнул, и по полу глухо щёлкнули выбитые зубы.
– Уходи, Сольгерд, – тихо приказал Брегир, не сводя глаз с озверевшего цесаря, и поудобнее перехватил меч.
Но Сольгерд лишь замотала головой, вжалась в изголовье ложа и обняла колени трясущимися руками.
– Сольгерд! – повысил голос Брегир, и Рейслав с глухим рыком бросился на него, подобрав забытую в камине кочергу.
Брегир остановил его в изножии кровати, не давая отрезать цесаревне путь к выходу. Но она не шелохнулась. Уйти из этой комнаты, оставить Брегира, не видеть, чем же всё закончится, было выше её сил.
Рейслав хрипел и дышал ртом, разбрызгивая кругом капли крови и слюны. Он орудовал мечом и кочергой с утроенной яростью и мощью, вынуждая Брегира отступать к выходу. Ещё мгновение – и Сольгерд уже не сможет сбежать из комнаты.
– Пошла вон! – рявкнул Брегир, обернувшись на Сольгерд, и Рейславу хватило этого мига.
Его меч полоснул воина по бедру, вспарывая штанину и кожу под ней длинным порезом. Брызнула кровь, Брегир попытался уйти в сторону, но не успел – раскалённая кочерга воткнулась ему под рёбра, и вместе с криком боли и визгом Сольгерд по душной комнате разлетелся отвратительный запах прожжённой ткани и палёной плоти.
Глаза Рейслава были так близко, что даже сквозь красно-белые пятна боли Брегир увидел мелькнувшую в них торжествующую насмешку и тут же погасил её тяжёлым ударом эфеса в уже сломанный нос.
Рейслава ослепила белая вспышка, лицо взорвалось болью. Бессильно звякнула выпавшая кочерга, и колено Брегира выбило из живота цесаря последний воздух. Рейслав вслепую неловко замахнулся мечом, но Брегир перехватил свободной рукой его запястье, дёрнул, уводя чуть в сторону, и ударил коленом под выпрямленный локоть. За своим воплем Рейслав не услышал ни треска костей, ни звона вывалившегося из руки меча, ни глухого стука собственного тела, отправленного Брегировым пинком на пол. Цесарь откатился за кровать, пытаясь избавиться от красной пелены перед глазами. Проморгавшись, опёрся о край ложа здоровой рукой и, пошатываясь, поднялся на ноги. Правая рука висела безжизненной плетью, из сломанного носа хлестала кровь. Рейслав хватал ртом воздух, сглатывая слюну с привкусом металла.
Брегир стоял у камина и тяжело дышал. Чёрные пряди выбились из-под кожаного шнурка и прилипли к мокрому лбу, порванный рукав и штанина напитались кровью, на боку под рёбрами бугрился свежий ожог, пронзающий болью при каждом вдохе. Побелевшими пальцами он сжимал меч, глядя на Рейслава с ледяной жестокостью, и тот понял: этот сумасшедший будет калечить его и дальше, а потом убьёт. Не в поединке, как полагается погибнуть мужчине, а скрючившегося в луже собственной крови и соплей, молящего богов о прекращении боли. Не бывать этому! Цесарь собрал остатки сил и рванулся к Сольгерд. Пусть он проиграл, но и этому победить не позволит! Вцепившись цесаревне в волосы, он стащил её с кровати и закрылся ею, словно щитом.
– Она тебе нужна? – злорадно спросил он. – Ну, давай, убей меня! Но она сдохнет вместе со мной, ведь…
Договорить они не успел. А Сольгерд даже не заметила, как Брегир сделал молниеносный длинный выпад, и мимо её виска в колющем ударе пролетел его клинок. Она лишь услышала над самым ухом омерзительный хруст и чавканье, и на её плечо закапало что-то густое и горячее. Пальцы, вцепившиеся в её волосы, разжались, Брегир протянул Сольгерд свободную руку, и лишь когда она сделала шаг от Рейслава, вытащил меч из того, что ещё недавно было его лицом, позволив телу цесаря рухнуть на пол.
Сольгерд судорожно вдохнула – кажется, она не дышала с того момента, как мужчины начали драться. Сделав шаг к Брегиру, обняла его, крепко прижавшись всем своим существом. Она чувствовала, как по его телу от напряжения и усталости волнами прокатывается дрожь, слышала его тяжёлое дыхание и гулкие удары сердца. Она сжимала его в своих объятиях, дышала его запахом и не собиралась отпускать, в кого бы он ни обратился.
Он прижал её к себе свободной рукой, так и не выпустив из второй опущенный меч, и окунулся в пьянящий, русалочий запах белого шиповника и речной воды.
Он был так зол на неё за то, что она сделала! Сделала ради него. Она надеялась спасти его, хотя сам он уже ни во что не верил. Он не мог позволить ей пожертвовать собой. Он был так зол на неё! Но не сейчас. Он бросил меч, обхватил её лицо ладонями и поцеловал её.
